Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2006
Мария Ботева — студентка Екатеринбургского театрального института, факультет “Драматургия” (семинар Н. Коляды). В 2005 году стала лауреатом молодежной премии “Триумф”, печаталась в журнале “Новый мир”. В “Урале” публикуется впервые.
За сына кот
Как-то я работала с одной женщиной, очень нервной. Я таких больше не видела. Плохо ещё то, что она была моей начальницей. С самого утра начинала орать. Точнее, утром она была ещё почти спокойной. Просто выговаривала за прошедший день. Что мы все плохо работаем. Нас обходят конкуренты. Спокойно размазывала по стенке. Потом. Днём несколько раз вызывала к себе. Говорила сквозь зубы. Что уже двенадцать, а у нас ни в зуб ногой. Конь не валялся. Ничего себе. Новости. Но мы привыкли. За полчаса до окончания дня врывалась в кабинет и шипела, чтобы прекратили смеяться. Ещё полчаса до конца дня. Показывала на часы. Я всё думала, что её, собаки, что ли, каждое утро кусают, такая злая.
И однажды было странное. Мы выходили вместе с нашей работы. Я задержалась, а когда выходила, столкнулась с ней. Она тоже выходила. Не сбегать же. Потом. Пришлось идти рядом. До остановки. Оказалось, ей в ту же сторону. Повезло. Ничего не скажешь. Ну вот. Стоим на остановке. Видим, кошка. Или кот. Начальница полезла в сумку. Достала куриную лапку. Я видела, она покупала на обеде. Отщипнула кусок мяса. И отдала коту. Или кошке. Улыбается сама. И говорит: “Я бы больше дала. Но там на пути ещё попадутся. Всем надо”. В общем. Оказалось, она кормит всех бездомных кошек. В память о своём Пушке. Надо же, сентиментальность.
Это мелочи. Почему она их кормит? Просто сын в армии. Забрали. Куда-то на юг. Известно же, как там опасно. На Кавказе. Потому нервная. За два дня до армии из дома ушёл кот. Пушок. Белый. Мягкий. Ласковый. А это хорошо. Так считается. Значит, отдал свою жизнь за хозяина. Как раз сын его год назад привёл домой. То есть, за год до армии. Подобрал на улице. “Я в это не верила”, — сказала начальница, — “Но это правда”. Сына отправили на юг. Сколько слёз. Сколько нервов. Сколько корвалола. Сначала писал. Что всё хорошо. Что служба отлично. Что скорей бы домой. Не тот климат. Что всё так-то мирно, только иногда слышно — постреливают. Потом. Оказалось — кое-что не договаривал. Не кое-что, а многое. Шли бои, и их вовсю готовили. К войне. И не отказаться. Не дадут ни отпуска, ни конвертов. Только попробуй. Так все дела и делались. И вот письма перестали. Не идут, и всё. Нету. Месяц, два. Три. Четыре. Полгода. Военные отвечают, что всё нормально. В том штабе, где отправляют, так отвечают. Жив, здоров. Служит. В самом спокойном месте. На заставе. Высоко в горах. Однако к телефону не подходит. Сделаем внушение. Подойдёт. Ладно. Ещё месяц. Ничего. Тишина.
Тогда ночью к ней приходит Пушок. Зубами стаскивает одеяло. Пытается стянуть. Будит её. Она встала. А Пушок ведёт её куда-то, из квартиры вывел. Из подъезда. Куда-то идут, идут. Долго. Оказались на городской свалке. И тут Пушок начинает рыть землю. Лапами. Она ему помогает. Раскопали яму, а это могила. А в могиле сын. Она его из земли достала, плачет. Воет. А Пушок трётся о ноги. Потом сам забрался в могилу. Лёг. Даже лапы как будто крестом сложил. Друг на дружку. Передние. Ладно. Тогда сын оживает. И закапывает могилу. С Пушком. Кидает землю и плачет. И она тоже плачет.
Пришла со свалки седая. Старая. Пошла в церковь. Купила свечки. Поставила за здравие сына. Хотела за упокой кота, но одумалась вовремя. Нельзя же. Тогда дала слово всех бездомных кошек кормить. Пока сын не вернётся. И дальше тоже. Всегда. Пришла домой, а в ящике письмо от сына. Скоро должен вернуться. А она кошек всё так и кормит.
Бес дороги
Не люблю я, когда спрашивают, что мне дома тогда не сиделось. Ну, так. Так само. Хотя, конечно, не само. Ещё в школе мы учили, что само по себе ничего не бывает. То есть, тут свои законы. Спичка сгорела? Так. Куда делась? Перешла в тепло. Дальше. Тепло пошло в воздух. Воздухом подышали мы. Нам стало теплее. И лучше. То есть, мы стали хоть немного добрее. И так дальше. Так и тут. Это какой-то бес, наверно, во мне сидел. Вот как у моего отца сидит бес. В нём. Житья нет. Так и у меня тоже. Как видела дорогу — всё. Никто не мог удержать. Прыг в поезд, и поехала. Или ещё была мода ездить на попутках. Автостопом. Да. Как-то раз поехала на машине одной, поймала. Хороший дядька вёз. Сам не знает, куда едет. Такой же, как я. Говорит, как только дали отпуск, он удочки в машину, и вперёд. Три дня уже едет. Пока не тянет на берег. Так мы ехали, он да я. Долго, часа три. Потом. Мне захотелось выйти. Прогуляться. Ну, понятно. А он едет и едет. Молчит. Я думаю, ну, завезти куда хочет, что ли. Испугалась. Вижу, у него на лбу пот выступил. А не было жарко. Оказалось, что-то с тормозами. Не работают. Едем, и всё. Водитель фары включил, сигналит. Уже темнеет. Не поехали с ним в большой город, свернули на песок. Как раз река по дороге. Глина какая-то. Там машина встала. Забуксовала. Мы полчаса из машины выйти не могли. Как приклеились. Отдышались. Стали толкать. Переночевали. В машину идти не хотелось. Так. Под открытым небом. Удочки пригодились. Наловили окуньков, запекли на углях. Утром поняли, закончился бензин. Удивительно, что только на этом берегу. Сколько мы проехали. Мне пришлось искать помощь. Сначала не верил никто. Но потом нас вытащили, довезли до какой-то мастерской. Тут я ушла, но видела, как водитель договаривался продать свою машину на запчасти. Домой на поезде решил. “Это во мне бес сидел”, — сказал мне, — “Дорожный”. Всё.
А я поехала дальше. Во мне-то бес оставался. Несмотря на такие вещи. Добралась до Алтая. Вот где отдохнула. Поначалу. Потом стало как-то не до отдыха. Увидела её, эту женщину. Её муж носил на руках. Буквально. Ноги не работали. Привезёт на машине, высадит на травку. Она сидит. И только ему командует: этого принеси, то подай. Он слушается. Она плачет, всё говорит, что надо уезжать. А он — ни в какую.
Оказалось. Когда-то давно она тут была. Тоже что-то в ней такое было. Дорожный бес. К тому же дикий. Она мало того, что приехала сама на Алтай. Она часть пути пешком шла. Причём, неважно было, куда. Лишь бы идти. Она ещё тут не могла успокоиться. То на машине. То на лошадях. Это там популярно. И как-то раз лошадь не послушалась. Потом сказали, она не любит таких отчаянных. Скидывает. А эту не смогла. Ну и тогда понесла и со всего маху — скинула. На землю. На скорости. Всё! Теперь ног нет. И муж вынужден носить на руках. Она тогда, перед тем как ехать, его не послушала. А он уговаривал, чтобы осталась. Потом. Всё надеется вылечиться. Встать на ноги. Пусть попробует. Врач сказал, у неё остался страх. Перед лошадьми. Перед Алтаем. Слышать не может, ни пор то, ни про другое. Тошнит. И вот они приехали лечить страх. Вроде бы, вылечат, и лечение пойдёт. Я бы таких докторов на километр к себе не подпускала. И деньги в банк. Она слезами ревёт. Просится домой. Но врач сказал, две недели тут надо жить. Ездить. А ей тяжело, у неё внутри всё болит. От тряски. От дороги. Но она ездит. Говорит, так бес дороги и выходит. Ну, не знаю. У меня он вышел с тех пор. Больше нет. Если надо куда, съезжу. Но вот так больше не гоняю. Машины у меня не будет. И денег нет.
Три
Однажды я видела одновременно лицо, личину и лик. Одновременно. У одного человека. Я его тогда очень любила. Подружка одна мне завидовала. Говорила: “Вот бы мне так влюбиться!”. Дура. Так-то бы и не надо. Как-то спокойнее. Я тогда ночей не спала. Но это ладно. У меня от чувств по телу пошла сыпь. Горло всё время болело. Так плакать хотела. Но не плакала. Поэтому болело. Волосы выпадывали. Работу потеряла. Хорошую. Уж на что я разборчивая. И то жаль было. Задумалась — и все зубцы срезала. На работе. Лишнего срезала. Хорошо, у нас контроль. А то бы самолёт какой-нибудь точно разбился. Но оштрафовали и выгнали. У меня уже были предупреждения. Всё потому что думала тогда много. И не то, что думала. Мечтала. О нём. Пять лет о нём мечтала. Нет, встречались, конечно. Часто. Каждый день. Даже съехались. Под конец уже. Но это не помогло. И хорошо. Слава Богу. И что уволили, тоже хорошо. Я дальше стала учиться. Теперь умная.
Он был у нас самым-самым. В техникуме. Самый низенький. Из парней. Но я ещё ниже. Так и познакомились. Оказалось, голова золотая. Преподаватели говорили: “Хорошая голова”. Угу. Умный был. Сразу всё понимал. Никому не объяснял, правда. Только мне. И сам ничего ни у кого не спрашивал. Гордый. Это и погубило. Потому что он был виноват. Но я простила. Пришла к нему. Сама. Сказала, что прощаю. Зря. Напрасно. Потому что надо понимать. Мужик. То есть, только он может прощать. А не я. А как ему простить, если виноват? Он маму мою обидел. Даже она простила. И я. А он гордый. Туда и дорога, видимо. Ладно.
А было так. Мы пришли к маме. Моей. Познакомиться. Только начали вместе жить. Правда, уже портились отношения. Потому и стали жить. Хотели спасти. А мама его не знает. Отец не знает. Вот, пришли. Сидим. Мама рада. Отцу всё равно, его не было. Мама что-то спрашивает. Так, про жизнь . Откуда сам да кто родители. Отвечает. Так само. Это его поговорка такая. “Как дела?” — “Так само”. Один ответ всегда. И тут он говорит что-то странное. Роняет фразу. На вопрос, как доехать до дешёвого магазина. Он ответил, что нечего ездить. Потому что и так от вас, от старух, нету спасу. В автобусах. Он тогда водителем устроился. Сороковой маршрут. Утренние и вечерние смены. То уйдёт в пять, то вернётся в два. Неудобно. А я одна. Жду. Потом. Мама обиделась. Конечно. Я тоже. А он не просит прощения. Не извиняется. Ушёл. Я осталась у родителей. Мама плакала.
Утром говорит мне: “Иди к нему. Раз любишь. Привет передавай”. Я ушла. Прихожу, он курит. А раньше не было. Одну за другой. Трезвый. Не пил. Сидит за столом. Я села напротив. Молчим. Он курит. Я на него смотрю. Долго смотрела, пока вот это у меня не началось. Смотрю и понимаю, что люблю его, кишки даже болят. Так сильно. И тут на моих глазах он преображается, становится очень красивым, как если бы был ангелом. Такой красоты. Небесной. Чистый. Глаза ясные. Кожа светится. Так. И снова стал обычным, как был. Я дальше смотрю, а он опять меняется. И такой безобразный стал. Будто чёрт лапу на голову положил. Лицо перекосилось. Зубы, клыки. Слюни. Страшно так. А потом снова лицо. Обычное. Родное. Конечно, испугалась. Но не ухожу, смотрю. А он курит. Главное, молчит. Хоть бы слово. И тут мне его стало так жалко. Что сидит он, такой гордый, такой низенький. Ну не рост это для мужика. А главное — ничего про себя не знает. Ни хорошего, ни плохого не знает. Ничего. И как я его люблю, не понимает. И заплакала. А он смотрит, но что тут сделаешь? Смотри, картина. Хотела ему руки поцеловать. Такой был порыв. Больше не было ни с кем такого. Только с ним. Так любила. Взяла за руку, а он отдёргивает. Так ни слова от него не добилась. Говорила, что прощаю. Что мама простила. Нет. Молчит. Глаза тёмные. Не было такого. Ушла. Больше не встречались, а я ещё долго страдала. По нему. И потом такого уже не видела. Хорошо. Слава Богу. Очень уж страшно. Никого потом так не любила.
Старая кровь
Всё дело в том, что у него была старая кровь. Когда поздний брак, поздний ребёнок. Да ещё не особо кто его желал. У его родителей это был второй брак. То есть, когда-то мать была замужем за другим, отец был женат на другой. Жили в разных городах, друг друга не знали. Потом там у них всё прекратилось. Прежние семьи перестали быть. Существовать. Так. Дети выросли. И они однажды встретились. Поняли, что их встреча роковая. То есть, навсегда. Расписались, хотели пожить для себя. Так всем и говорили, что будут жить для себя. Но получилось так, что она забеременела. Мать. И вот он родился, их сын. Жил с ними лет до пяти. А потом они отправили его в деревню. Так. К бабушке по материнской линии. Её матери, получается. И до этого он туда ездил каждое лето. Кормил комаров. А теперь вот насовсем. Учился там. Теперь уже он на каникулы ездил в город. Раньше в деревню на лето. Потом. Школу он закончил. Отлично. У старых родителей дети всегда умные. Старая кровь. Мудрая. Закончил потом институт. В армии не был. И поехал в другой город на место жительства. Постоянное. Зачем? А какая ему разница, всё равно тут нежеланный. А там поинтереснее. Хотя ему всё равно. В кино не ходил, сидел дома. Ложился рано, как в деревне. Посмотришь на него, ну неинтересно с таким. Вырос на молоке. Работал. Хорошо работал, умный и трудолюбивый. Вроде тихоня, а быстро стал начальником. Потом вообще своё дело. Когда бы в начальниках, влюбился. А она его сначала и не видела. Душа любой компании, восторг. Безотказная. Все ездили на ней. А ей хоть бы что. Улыбнётся и делает. Засиживалась допоздна на работе. В выходные — лыжи, лес, шашлыки. Летом на реку. Стала брать его, познакомила с компанией. Да особо-то нечего знакомить. Все свои, с работы. Вот в неё и влюбился. Да.
Даже сам звал погулять. В филармонию. В кино. В бильярд. Повеселел. Как будто помолодел. Выяснилось, что он старше её года на четыре. Всего лишь. Потом. Всюду за ней ходил. Провожал домой. Звонил. Угощал яблочками. А ей ничего не надо. Просто. Она вроде и любит, и не любит его. Как друга. Она всех любила. Вместе. И никого любимого. Такая душа. Поняла, что он влюблён. Он ей цветы, а она бежать. По делам. По чужим. Он тоже бежать. Помогал во всём. Ходил на дни рожденья. Где ни появится, он с ней. Так их вместе все и представляли. За него радовались. А за неё не очень. Видно, что они не пара. Больно он тихий. Старая кровь, тут уж ничего не поделать. Ну вот. Пришло время объясниться. Он сказал, что любит, она сказала, что нет. Вроде всё. Но он по-прежнему ходит. Ходи, не жалко, только не каждый день. Надоел. Устала. Снова пришло время объясняться. Чтобы не ходил. Перестал. Тосковал, но быстро нашёл другую. Понял, что нечего ждать. Мудрый. Женщины таких любят. Нашёл старше себя. А она потом куда-то делась, уехала. Не пустила себя провожать. Он плакал. Он не знал, но потом ему сказали: уехала в деревню. Кто-то говорил, что она его в конце концов полюбила. Да поздно. Уехала. Сказала, что ближе к земле. Как так? Старая кровь, тоже поздний ребёнок, всё ждала тишины. Так вышло.
Ангел в изголовье
У нас ангел — серьёзный мужчина, с бородой, посмотреть даже приятно. А что там у них за ангелы такие, маленькие, голенькие? Нет, у нас лучше. Наших тоже жалко, но по-другому. Не так. Один друг у меня говорил всем на ночь: “Ангела-хранителя в изголовье”. Это он так спокойной ночи желал. Вроде как с ангелом-хранителем спокойнее. В изголовье. Красивая поговорка, ничего против не скажу. Ангела-хранителя в изголовье. Красиво. Приятно. Хорошо. Ложишься, а у тебя ангел. В изголовье. Но потом перестал говорить так. Однажды. Как отрезало. В чём дело? Оказалось, ему тоже так стали желать. Родители. А ему, оказалось, ни к чему. Зря. Он странный тогда был какой-то. Вроде бы католик. Верующий. С одной стороны. В храм ходит. В костёл. Но не каждое воскресенье. Ну, да что тут говорить, этого довольно много везде. Но при этом сочинял стихи. Духовного содержания. Потом. Покупал книги. Дионисий Ареопагит, такого автора. Псевдо, то есть, Ареопагит. Читал. Носил чётки. В автобусе даже место уступали. Пользовался уважанием. Молитвенник. За нас, за всех. Это с одной стороны. С католической. А с другой стороны — работал рекламным менеджером. А это что такое — это деньги. То есть, Маммона. А ты кому служишь-то? Ну, его дело, не надо судить. Так. Тем более, работал на телевидении. А это уж значит, что пьянки и разврат.
Так и вышло. То есть, не совсем. Сошёлся с одной девушкой. Журналисточкой. Красивая, тут спору никакого. Но нельзя сказать, что тут откровенный разврат. Блуд, то есть, жизнь вне брака. Без штампа и венчания. Вопрос в чём. Она тянулась знать. Тоже начала в церковь ходить. Сначала к нам, иногда тоже. Как время. У них же съёмки. Это понятно. А потом, как с ним сошлась, он её в костёл повёл. Пошла. Ей какая разница? Хотя не задумывалась, что сама-то крещена тут. Так. Сложилась ситуация. Вроде католики. Верующие. Стихи, чётки, друг другу верны. А всё ж блуд. Жили вместе. Долго, год. И каждую ночь он ей говорил: “Ангела в изголовье”.
И однажды она говорит: “У нас будет ребёнок”. Или так сказала: “Я беременна”. Неважно. Главное — беременна. Он растерялся. Говорит: “Ангела-хранителя в изголовье”. И поцеловал. Уснули. Ему приснился сон. Не самый приятный. Ему приснился их католический ангел, младенец. Как у Рафаэля. И говорит: “А ты разве не в монастырь?”. И заплакал. Плачет и смотрит. Смотрит. Глубоко, будто в самое сердце. Это приятель рассказывал, что так глубоко. Страшно.
Проснулся с больным горлом. Не вышел на работу. Она пошла. А он побежал на исповедь. Впервые в жизни. До этого не был, только на литургиях. Чётки для вида больше. Потом. Хорошо, попал на исповедь. Рассказал сон. Священник плакал. Говорят, он всегда плачет над чужими грехами. Хотя не монах. Говорит: “Вам надо венчаться. Ребёночек в грехе родится”. Но он не послушался. Что-то вдруг напало. К девушке охладел. Разлюбил. Но с ней живёт. Понятно, искушение. Родители, похоже, что-то почувствовали. Стали каждый вечер звонить. Отвлекали его разговорами. А то что-то сильно грустил. Ну и он говорил всегда: “Ангела-хранителя в изголовье”. Красиво же. И они ему тоже стали говорить. Точно так же. Про ангела в изголовье. И каждую ночь ему стал ангел сниться. И плакать. Что такое? Девушка поняла, что он из-за ребёнка к ней остыл. Из-за беременности. Говорит: “Может, мне на аборт?” . Время ещё позволяло у них. И он подумал, что это лучше всего будет. А сам пожал плечами. Чтобы сама решала. Слабый. А ночью ему снова приснился сон. У ангела кровь. Прямо из шеи. Страшно как. Голова едва держится. Говорить даже страшно. Как выжил? Не околел во сне. Проснулся мокрый. Вспотел. Лежит, и как будто какие-то голоса слышатся. Ангельские. Зовут куда-то. Встал, открыл окно. А голоса всё громче. Он говорит им: “Не понимаю. Повторите!”. Это его ошибка была. Нельзя с ними разговаривать. И они снова что-то говорят ему. Распознал, что велят ему прыгать. Из окна. А восьмой этаж. Разбиться на раз. Но они успокаивают, что всё хорошо будет. Чтобы прыгал. Он забрался на подоконник, стоит. И тут проснулась его девушка. Кричит ему: “Саша! Саша!”. Имя его. Он оглянулся, а глаза пустые, сил нет. Она его потихонечку на пол спустила. Спихнула. Закрыла окно. Он посидел немного, отдышался. И заплакал. Обнимает её и плачет. Обнимает, а сам плачет. И она тоже. Ни на какой аборт они не пошли, конечно. Она родила недавно . Всё хорошо. Всё хорошо.
Скорпион
Надя плакала у всех на глазах. Не отворачивалась. Такое горе. Ей все говорили: “Поплачь, поплачь, Наденька”. Такое красивое имя. Валера, её сына зовут. Он не был на похоронах, куда малыша. С ним сидела соседка. А Надя хоронила отца. Не любила его никогда, а плакала. Всерьёз. Без притворства.
У отца смерть от сердца. От нездоровья. Шёл по квартире, упал. Всё. Скорая только констатировала смерть. Так быстро. Удар. Хотя внешне вполне здоровый. Только сухонький. Год как на пенсии. Взрослая дочь, внук. Мужа у дочери нет, ушёл. Не вытерпел. Попробуй тут поживи, когда за тобой с ножом бегают. С топором. Кричат тебе: “Иуда! Иуда!”. Связки видно, так громко. А почему Иуда? Сначала думал, ну подумаешь, тесть будет пьяница. Но это только начало, оказалось. У него вообще крыша ехала. Конкретно. Начать с ножей. Потом. Считал хлеб. За каждым. Прятал ложки. Думал, ножи. Думал, его убьют. Кому надо? Лишь бы давал жить спокойно. Сначала жили. У него отдельная комната, у них. У матери. Квартира большая, он когда-то был чиновником. Большой шишкой. Что не мешало пить. Странно. Из подъезда выводили под руки. Когда пьяный. На совещание. Садили в машину и везли. Надя это помнит. Теперь всё позади.
Так вот. Сначала жили. Он уйдёт к себе в комнату, тихо. Ходил по дому неслышно. Странно. Привык командовать. Просто муж большой, высокий. Сперва боялся. Страх, гарантия спокойства. Лучше бы разменялись. Через полгода начал шипеть. Вот тогда считал хлеб. Начал с малого. Потом выключал свет . Везде. Пойдёшь в туалет, а у тебя вдруг погаснет свет. Сидишь на кухне, бац — потёмки. Невыносимо. Потом стал по всей квартире вырубать. А у них компьютер, нельзя же. Работа. Главное, они же ему не мешали. Тоже тихо жили. Мать вообще по стенкам ходила. Боялась мужа. Потом стал в голос говорить. В тёмном коридоре схватит за руку, говорит: “Вы у меня попляшете”. Караулил, что ли? Надя в это время уже была беременна. Отец начал орать. Особенно любил по ночам. Часа в два везде свет зажжёт, орёт: “Вы будете меня кормить?!”. Громко. Соседи просыпались. Или что другое кричал. Матом. Муж только говорил: “Не кричите, Наде нельзя”. Оказалось, только это и может. Но не выдержал, как-то скрутил тестя. Связал. Так до утра продержал. Потом. После этого пошли ножи. Хорошо, никого не убил. Мог бы. Запросто. Язва.
Муж ушёл. Мать работала сутками. В эти сутки было хуже всего. Ночью не давал покою. Орал. Днём бегал с ножами. А она одна. И беременность протекает не особо. Что делать? Невыносимо. Родила. Мама вышла на пенсию. Ну невозможно одной. Просила мать развестись, разъехаться. Ни за что. Говорила: “Он один себя зарежет”. Надя иногда думала, ну и что. Грех, конечно. Ребёнок нервный. Плакал по ночам. И не съедешь, куда? У мужа вообще некуда. Тем более, он не пускал. Страшный сон, забыть и всё. Забыл. У сына сыпь от нервов. Еле научился головку держать. Едва. Слабенький. И тут — смерть. Удар. Казалось бы, вот и спокойствие. А Надя плачет. Зашла соседка, сказала, знает, почему он умер. “Кто у тебя сын по знаку зодиака?”. Надя говорит: “Скорпион”. “Когда в семье рождается скорпион, кто-то всегда умирает. В роду. В течение года”. А Валере десять месяцев. “Если родился мальчик, умрёт мужчина”.
Отец им надоел. Так устали. На похоронах мать молчала. А Надя плакала, не скрывалась. Говорила: “Я же не хотела, не хотела. Не может быть. Враки. Я же не хотела, не хотела”. Она не хотела.
Бреющий полёт
Маму положили в больницу. Угу. Воспаление лёгких, пневмония. Слава Богу, только пневмония. Затемнение в лёгких, я боялась туберкулёза. Хотя сданы ещё не все анализы. Медицинский полис я ей сделала. Так. Если она в больнице, мне нужно искать приют. На то время, пока она лежит. Десять дней капельница, утром и вечером. Она хотела отпрашиваться на ночь, но капельница рано утром. Мы живём недалеко от больницы, пешком пять минут. Маме двенадцать, ей трудно идти. Одышка. Пневмония. Низкий гемоглобин. Пусть лучше в больнице. Значит, мне нужен приют. Угу. Буду ночевать у подруги и у тёти. Мне нужна отдельная квартира. Неподалёку от дома. Но пока нет денег. Ладно. Сегодня у подруги. Вечером покормить кошек и собаку. Огурцы поливать не буду. Дожди. Который день дожди. Или сегодня не кормить? Пусть сегодня кормит отец. Пусть. Пускай-ка. Посмотрим, как он справится. Вчера сказал мне, что не выйду замуж. С моим характером. Раньше говорил ещё про внешние данные. Теперь про характер. Результат у него всегда один. Что я не выйду замуж. Нет, сегодня не пойду. Сам покормит. Или останутся голодными. Сам тоже без денег. Ничего, есть фарш. Пусть готовит. Посмотрим, как он один. Без мамы. Без меня. У него лёгкие чистые, его проверили. Слава Богу. Если бы в доме был туберкулёз, я бы не пустила сестру домой. Оставила бы в лагере на всё лето. Отправила бы в санаторий. Нашла бы деревню. Денег нет. Слава Богу, нет туберкулёза. Мне тоже надо провериться. От всего не застраховаться. Ладно. Сегодня мама сдаёт реакцию Манту. Я отнесла ей тёплую одежду. На анализ надо ехать на край города. В тубдиспансер. На улице холодно. Лето. Слава Богу, лето. Зимой бы как ехать? Участковая пропустила пневмонию. Я не пойду к этому врачу. Только куда идти? Потом. Вчера сгорел монитор. Всё, можно сказать, пока компьютера нет. А мне надо делать. У меня работа. Из конторы я ушла. Я всегда ухожу, если не нравится. То начальники. То коллектив. Не уживаюсь. На последней работе была корпоративная культура. На день рожденья подарили розу и торт. Потом вычли из зарплаты. Каждую неделю подходит какая-то женщина. За два месяца я так и не выучила её имя. Ладно. Она спрашивает, какие у меня новости. У меня. Лично. Для коллектива. Чтобы написать об этом в стенгазету. Для них никаких нет. Для стенгазеты. Неужели не понятно? Ушла. Денег так часто нет. Нашла работу на дом. Сгорел монитор. Слава Богу, на устройстве записано. Запоминающее устройство, маленькое, большая память. Кое-что записала. Не всё, но всё же. Часть работы. Понесла работу. Новой начальнице. На дом. У неё хороший муж. Весёлый. Напоил меня чаем. Дал два бутерброда. С сыром. Хорошо. Стала скидывать заказ в их компьютер. Не читает моё устройство. Думала, беда. Нет, это их компьютер. У них что-то с этими гнёздами. Для устройств. Слава Богу, моя целая. Слава Богу за всё. Потом. Пошла к маме. Нужны лекарства. Дорогие. Мне нужен монитор. Маме лекарства. У сестры скоро родительский день . В лагере. Ей нужны конфеты. Фрукты. Кино. Надо ехать туда, за город. То есть, билеты. На отца тоже надо тратиться. Хотя не хочется. Нет. Потом. До сих пор не посажена картошка. Конец июня. Плохо. Отец звал ехать. Но куда с таким? В зеркало посмотрел бы. Бесноватый. Не говоря о другом. Не поехали. Сама не ездила. Заморочилась с этим устройством и прочим. Ещё монитор. Только сказать отцу про монитор. Пристукнет. Напрочь. Я некачественная. Так он сказал. Спал все выходные, какая картошка. Ночью орал. Говорю, чертяки его треплют. Приходилось вставать. Каждые полчаса. Заткнись! Так я не говорю. Так опасно. Он сильный. И злой. Сестре уже доставалось. Ей бы не дома жить. Нам нужна отдельная квартира. Для троих. Мне, сестре, маме. Отцу вообще не говорить, где это. Пока нигде, нет денег. Потом. Сломался унитаз. Отец свернул. Свалился на сливной бачок. Слава Богу, себе ничего не сломал. А то умеет. Прошлой весной ногу. Позапрошлым летом — рёбра. Как-то руку ломал. Ухаживай за ним ещё. Вернулась из командировки, унитаза нет. Это ещё, когда работала. В конторе с корпоративной культурой. Недавно совсем. Две недели. Ладно. Нашли денег, поставили. Заменили. Отец не понял, откуда деньги. Я сказала, заплатили за ту работу. За позапрошлую. Еле выбила. Не верит. Смотрит косо. Пусть. Только теперь не пускает вечером из дома. Не уходи, мне будет без тебя плохо. Как же. Поверила. Отец Михаил говорит, что мне надо простить отца. Я знаю. Не получается. Потому что с самого детства. Потому что если бы тут только была я. А то сестра. И мама. Отец Михаил, говорит, со временем. Может, мне устроиться работать в его церковь? Не его, он там главный. Настоятель. Сегодня он пустит меня поработать за компьютером. Так. Теперь искать на монитор. Нам без него не прожить. Купить дешёвый. Рублей за 7 00. Бывают такие, нет? Потом. Нужно ставить домофон. Уже просили первый взнос. Зачем он, если будем съезжать? Никто и так не ходит, никаких гостей. Снимать квартиру. Отцу, что ли? Тоже деньги. Ладно, заработаем. Потом. Приснился сон. Меня экзаменовали. Показывали на летящий самолёт. Пальцем. Спрашивали: это полёт бреющий? Или барражирующий? Или бреющий? А самолёт далеко. Пойди, догадайся. И так несколько самолётов. Бреющий или барражирующий? Бреющий или барражирующий? Отвечала что-то. Без ошибок. Я всё время думаю, от чего я умру.