Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2006
Елена Сафронова — поэт, прозаик, критик, печаталась в журналах “Урал”, “Знамя”, “Родомысл”, “Утро” (Рязань), “Первоцвет” (Иркутск). Автор сборников стихов “Хочу любить” (1998 г.) и “Баллада судьбы” (1999 г.). Член Союза российских писателей. Живет в Рязани.
Подайте, граждане, поэту —
Ему на гордость наплевать!
Гоните, граждане, монету —
Поэтам нужно подавать.
И. Иртеньев
Пролог
В электричке “Рязань — Москва” несколько лет подряд танцевал бедно одетый мужчина. Относился он к своим выступлениям серьезно: крепил заранее на живот кассетный магнитофон в набрюшной сумке, входя в очередной вагон, жал на клавишу и под бодрую, но до хрипоты заезженную ежедневным соло цыганочку двигался вприсядку, выкрикивая рифмованные строчки вперемежку с призывом:
— Покупайте стихи рязанского поэта! Всего за десять тысяч рублей — с авторской подписью! Подходите, не стесняйтесь — долго мне, что ли, перед вами плясать!
Стихи были откровенно слабы. Стоимость менялась в зависимости от того, какие номиналы инфляция превращала в копейки. Года за три, наверное, распродал он насмешникам из “деревяшек” мизерный тираж. А может, умер. Но сейчас уже не танцует.
Подождите брезгливо морщиться. В электричку — не самый худший путь для провинциального поэта. А куда еще присоветуете?
“Быть поэтом — это значит…”
О пути поэта, в сакральном смысле Пути, сказано много. А вот о прозаической стороне его жизни почему-то слышно гораздо реже. Бытие поэта среди людей — тема не то чтобы запретная, но какая-то… болезненная, что ли… Особенно когда речь идет не о великих и не о баловнях судьбы. То есть, строго говоря, о подавляющем большинстве лиц, причисляющих себя к поэтическому цеху.
Почему акцентирую внимание именно на слове “поэт”, а не на более общих “писатель”, “литератор”? Да потому, что термин “поэт” семантически и онтологически давным-давно означает не условное — “автор рифмованных строк”, и не “автор прекрасных рифмованных строк”, и даже не “гениальный стихотворец”, но нечто большее. Существо особой породы, отмеченное, помимо Божьего дара к писанию стихов, специфическим мировоззрением, нетипичным образом жизни, нестандартной судьбою (один из укорененных в массовом сознании мифов — “судьба Поэта суть трагедия”) и своеобычными межличностными отношениями. Сами они этот образ не только не развенчивают, но и поддерживают, употребляя в стихах слово “поэт” то ли как символ клана, то ли как заявку на диагноз, мол, что с нас взять, мы же поэты… Вспомнить хотя бы тютчевское “Не верь, не верь поэту, дева, его своим ты не зови…” — и найти его отдаленное эхо у Александра Кабанова: “Прости меня за то, что я — поэт: сегодня я — люблю, а завтра — нет”. Это лишь один аспект, интимный, так сказать. Но все возможности человеческой реализации поэтам уже “прописаны” не так, как прочим людям. Ими же самими. “Что без страданий жизнь поэта…” (М. Лермонтов). “Мне страх не нравится, что ты поэт…” (С. Есенин), “Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души…” (В. Высоцкий) “Нам ангелы одалживают крылья, и мы им платим собственною кровью” (И. Белокрылов). Возможно, подобное видение — чисто русский подход, но от этого не легче.
Вот почему я бы предложила разделять возможность самореализации и социальной реализации поэта. Самореализоваться, то есть пребывать в гармонии с собой, способен и человек, не осененный творческим даром, что банальный жизненный опыт нам неизменно демонстрирует. А люди творческие (опять же согласно не только житейской практике, но и мифам) чаще всего не могут “найти себя”, мечутся в различных жанрах искусства, меняют жен/мужей, ищут себе применение…
Мне посчастливилось на последнем, пятом Форуме молодых писателей России, проходившем в подмосковных Липках, побеседовать с известным ныне прозаиком Олегом Павловым. Разговор закономерно пошел от частного (моих рассказов) к общему (социокультурным тенденциям). Писатель заявил однозначно: у человека пишущего талант либо есть, как данность (что встречается очень редко), либо его нет вовсе и развивать бесполезно. Проза должна быть безупречной, иначе она не имеет права называться прозой. И “поставить” талант, как руку, нельзя.
“Моя работа в мастер-классе заключается в основном в том, что я отговариваю молодых авторов становиться литераторами. Особенно когда я вижу, что у человека увлечение писательством серьезно, а таланта нет. Иначе недалеко и до беды. “Он ведь может и в петлю полезть оттого, что не признают его литературные способности”, — примерно так сказал Олег Олегович. И добавил успокоительно лично для меня: “Расспросив вас об образовании, о работе, я спокоен за вас, я вижу, что для вас писание не более, чем хобби”.
Я попробовала возразить: я тоже была молодым поэтом, а в журналистику подалась обдуманно, так как поэтическое бытование довольно отравило мне жизнь. Олег Павлов отрубил: “Вы не были ни писателем, ни поэтом. Вы вели образ жизни поэта. Это разные вещи”. Что касается моей персоны, попал в точку, не зная, казалось бы, фактов.
Приехав после форума в Рязань и услышав заезженные пересуды литераторов о том, кто из знакомцев собирается выпускать новую книгу за свой счет, кто готовит коллективный сборник стихов, а кто ищет спонсоров на готовую рукопись, я рискнула экстраполировать мнение мастера на поэзию и расширить его до прогноза судьбы. И сами собой родились размышления об образе жизни поэта.
Сразу же прошу извинения у читателей за провинциальные примеры. Объяснять разницу между столичной и периферийной литературной средой бессмысленно. Две — большие. Одна — огромная. Но мы, гости Липок, почти все в провинции живем. И после того, как нас приветили на форуме, одобрили наш поэтический талант, дали рекомендации по его становлению (не все же руководители семинаров разделяют позицию Павлова!), нам у родных пенатов реализовываться. Нам здесь и работать, и отдыхать.
О том, как мы работаем в своих “болотах”, можно создавать многотомные эпопеи, и они будут столь же неинтересны и мало доступны потенциальным читателям, как подборки стихов в местных газетах, выступления по радио, изданные за свои или спонсорские деньги книги… Поверите на слово, что так и есть? Или коротко привести пару примеров? Рязанский прозаик Борис Шишаев, лауреат премий журналов “Молодая гвардия”, “Нева” и “Наш современник” за лучшие произведения 1979, 1985 и 2002 годов, автор трёх поэтических сборников и пяти книг прозы, часто прилюдно сетует на то, что разрушена система социалистического планового книгоиздания, окупавшая писчий труд неплохими гонорарами и обеспечивавшая авторским мыслям распространение за пределами места прописки. Последний роман Шишаева “Горечь осины” вышел после большого перерыва в 2004 году в рязанском издательстве “Пресса”. Не очень большим тиражом. Публикация романа выдвинула писателя на новый виток популярности в Рязани и области, но какие материальные дивиденды она принесла писателю, мне неизвестно. Зато известно имя другого рязанского автора, чьим ноу-хау было предлагать свой поэтический сборник на аллее, ведущей в городской кремль (но не назову его из деликатности). Детина двухметрового роста подходил к совершавшим променад, зловеще наклонялся и предлагал приобрести его книгу. Покупая, некоторые, кажется, вздыхали: пронесло! И даже не на продажу, а для души издаться в провинции весьма сложно. Губернии российские не имеют своего “О.Г.И.”, посему серии поэтических сборников местного разлива — явление сродни лыжникам в июле. Где областная администрация (как в Рязани, например) грант на издание книг избранным авторов подкинет, где органы образования постараются… Но системы регионального стихоиздания на сей день не выработано. Разнородный “самиздат” (в смысле, самим автором оплаченная книга) появляется из региональных типографий не в пример чаще.
Сознательно хочу уйти от соблазна вновь заклеймить “продажу таланта”, осудить авторов коммерческой прозы. Ее пишут единицы, они теряются в армии практически безработных поэтов, прозаиков и драматургов. Безработных — литературно. Напрочь лишенных трудовой книжки авторов тоже немного. С тех пор, как членство в союзах писателей перестало приравниваться к трудовому стажу, мало кто решается заниматься только литературным трудом. Поэт может землю копать (может и не копать, по анекдоту), может на токарном станке вкалывать, может супы стряпать в ресторане, может в армии или милиции служить. Что, кроме вышеперечисленного, он может делать, дабы применить свой талант?
Возможны благополучные варианты — вроде редакторских должностей в издательствах и даже работы в СМИ. С последним сложнее морально, ибо еще один прилипчивый миф: стать журналистом для поэта — это опозориться навсегда и потерять лицо. В него, кстати, верят не только в провинции. Журналисты отвечают на него соответственным нежеланием иметь дело с творцами. “Ты что? Какое мнение у нормальных деловых людей о поэтах? Немытый, нечесаный, ничего делать не умеет и вечно пьяный!” Известную мне барышню не брали в официальное издание Рязанской области, передав через третьих лиц: “Поэты — не работники!”. Однако на недавнюю смерть талантливого, но явно не состоявшегося в большой литературе рязанского стихотворца некролог в газете разместил коллектив районки, где он был корреспондентом, а не собратья по цеху поэтов.
И в любом случае, успешно социализированных творцов гораздо меньше, чем неприкаянных. Так что, увы, просится вывод: в домашних стенах поэты получают, как правило, тесноватый лабиринт, аппендиксы которого упираются друг в друга. Из этого пересечения выбраться можно не электричкой (она, скорее всего, ходит замкнутыми зигзагами), а разве что поездом дальнего следования. На Москву или Санкт-Петербург. Или самолетом — на Америку, Германию, Израиль. При том, что там, вероятно, еще один лабиринт, но вовсе негостеприимный, потому что чужой: “… Начитанные и неглупые, но непоправимо бездарные люди… ходят из вечера в вечер на литературные мероприятия, покупают (!) друг у дружки книги стихов и прозы, читают их (!), обсуждают их (!), анализируют их в печати (!) и в стол (!)”, — так публицист Виктор Топоров отзывается о литературной среде современного Израиля (Топоров В. Работаю по специальности. Хотел бы познакомиться с понимающей. // Похороны Гулливера в стране лилипутов. — СПб., — М.: “Лимбус-Пресс”, 2002). Это сборник литературных фельетонов 1990-2000-х годов. А ведь выехать из страны стремились люди действительно неглупые и амбициозные. На сколько нужно поделить эту оценку, чтобы она отразила русские провинциальные реалии?
Посему тему эмиграции (и даже выезда на житье гастарбайтера в столицы, приравненного ныне к “культурной эмиграции”), оставим в стороне. Как и тему “города золотого”, мегаполиса с собственной мегакультурой, сравнимой со столичной. Хорошо там, где нас нет. Из Рязани, допустим, кажется, что в миллионных и далеких от Москвы, Нижнем, Владивостоке, Ростове, Красноярске легче создать себе имя, а их жители при личной встрече опровергают это заблуждение.
Кстати, об уме и амбициях. Олег Павлов еще заметил, что если где в глубинке и остались талантливые писатели и поэты, то в Липках, где проходят форумы молодых писателей России (и на других литературных семинарах и фестивалях) им взяться неоткуда. Ибо попадают на подобные мероприятия, считает Павлов, люди с качествами характера, несвойственными лирику — самоуверенностью, энергичностью. По складу натуры это скорее рекламные агенты, менеджеры, журналисты, на худой конец.
И, глядя на литературную среду конкретного города N. — пересекающиеся тусовки, повторяющие друг друга вечера, регулярные сборища, дышащие deja vu, мелкие интриги, мелкие попытки поддержать свой поэтический имидж — понимаешь, что Павлов прав. Гораздо проще, чем стремиться на творческий симпозиум в столицу, принципиально писать слово “поэт” с большой буквы. Оправдывать бытовые пакости, совершенные литераторами — хамство, адюльтеры, подставы — на том основании, что они — Поэты. Особенно если дело касается друзей (три-четыре единомышленника посвящают друг другу свои вирши и абсолютно всё друг другу извиняют, кроме сомнения в собственной гениальности).
Можно еще и подаяния просить, как в эпиграфе. Диалог в разливочной: —Вы не могли бы продать мне пиво со скидкой?
—Как? Почему?
—Потому что мы, поэты, генофонд нации.
По-моему, сшибать червонцы на водку или клянчить тысячи на книжку — явления одного порядка. Но большинство знакомых провинциальных поэтов полагает иначе.
Над всей этой возней витает бессмертное кедринское: “У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга”. И где она, нить Ариадны?
“Ныне даю я тебе три завета…”
Итак, литература в провинциях формируется стихийно и самотеком. По моим личным наблюдениям, выстраивается цепочка причин и следствий: самиздат (в новом смысле слова) города N., составляющий его литературный багаж, скорее всего, не слишком качественный, но ведь другого-то вовсе нет! Снисходительная редактура оного “самиздата”, порой питаемая “патриотическими” (точнее , местечковыми) настроениями: маленький талантик, да нашенский! Привыкание к малым талантам и нескольким авторам, имеющим на уровне своего обитания статус почти что дельфийских оракулов. Духовное и художественное оскудение литературы, метастазами расползающееся по всей стране и беспокоящее тех немногих, кто еще способен о чем-то, кроме курса доллара, беспокоиться.
Но это лишь к слову, ибо нить Ариадны привела меня к последнему (или первому, откуда посмотреть) занятию, приличествующему поэту — ведению литературных объединений.
“Литобъединение”, “лито”, иногда “клуб” может быть своего рода факультативом для юношества, с программами, заданиями, отчетными концертами и проч., а может — самодеятельной группой единомышленников, где происходит рифмованное общение и, в идеале, предпечатное совершенствование стихов и малой прозы.
Институт ученичества освящен тысячелетней культурной традицией. С его помощью человечество и “выработало все те богатства…”, половиной из которых уже забыло, как пользоваться. И литература не могла стать исключением, тут узы наставничества святее брачных. Только, глядя на наше нестоличное поколенье, идущее за духовными началами к нестоличным же лидерам, хочется повторить за классиком: “Его грядущее иль пусто, иль темно…”.
В Рязани, по моим данным, три расширенных объединения первого, образовательного типа, адресованы школьникам и внедрены в систему учреждений дополнительного образования. Ими руководят члены Союза писателей России, достаточно известные в Рязани литераторы. Выпускники литературного объединения при городском Дворце детского творчества усваивают уроки неплохо, занимают призовые места на межрегиональных поэтических фестивалях. При этом в рязанском СПР состоит автор, принципиально не прочитавший ни одной иностранной книги. Но активный, любящий участвовать в обсуждениях молодых авторов, куда бы его ни пригласили. Да и в литобъединение при упомянутом союзе раз явился юноша, писавший “кривые стихи под раннего Маяковского”. Руководитель лито, он же ответственный секретарь отделения, обнадежил парня: “Ничего, выпрямим!” Это, согласитесь, настораживает. Просто повезло участникам детских литобъединений, что их руководители из СПР — люди грамотные, чуткие к юношеским “проявлениям себя”.
Гораздо больше в Рязани литобъединений, не имеющих профильной ориентации на молодежь. При каждом из региональных отделений союзов писателей — России, российских и профессиональных литераторов — есть некая инициативная группа, собирающаяся на регулярные сходы, где наставить молодых на путь истинный и “выпрямить” никогда не отказываются. Так же, как и пенсионеров, взявших перо в 70 лет. Но за молодых как-то тревожнее…
За ними следуют клубы. Когда некий поэт ощущает в себе силу немереную, чтобы передавать свою гениальность по наследству, и стягивает к себе единомышленников. Эти группы, бывает, распадаются через месяц, а бывает, заживаются на десятилетия (но долгая жизнь обусловлена не столько качеством сообщества, сколько тем, что больше в Рязани творческому человеку некуда податься, а общения все же хочется ) . Мыкаются в поисках помещений, за которые не надо платить, по ДК и библиотекам. Дружат, но чаще враждуют между собой. Ревниво следят за (извините) поголовьем и с трудом прощают переход из клуба в клуб. Изредка озабочиваются общими творческими вечерами, выступлениями в СМИ, в том числе и гражданского характера. Ко Дню Победы, к Восьмому Марта, ко Дню Парижской коммуны… Совсем редко случаются выходы коллективных сборников… Что бишь еще… Ах, да, главное забыла! — в установленные дни собираются вокруг стола, реального или гипотетического (а уж что из угощения на столе, зависит от степени испорченности членов собрания) и читают друг другу свои стихи, а потом разбирают их. Вроде бы все мило?
Ох, побывала я почти на всех “тусовках” Рязани поэтической. Может быть, не так смотрела? Но видела не столько литературную учебу, сколько самовыражение по части папаши Фрейда. Как глава одного из клубов, выпускник Литинститута, не дает забыть о своем высоком образовании и на каждом собрании изрекает беспредметные сентенции, очевидно, берущие начало в пьяных беседах в общаге на улице Добролюбова. Как другой, помимо стихов, сочиняет и распространяет по городу сплетни, гораздо более интересные, чем его нынешние вирши. И постоянно напоминает слушателям, как он “ставил руку” Вознесенскому и Бродскому, хотя ему чуть за пятьдесят. Как третий эксплуатирует образ местного гения в основном для покорения сердец совершеннолетних и несовершеннолетних поэтесс. Как детский поэтический клуб трижды пытался создать инвалид по психическому заболеванию. Все поэты эгоцентричны, но этот был болезненно эгоцентричен и уверен, что лучше него никто не научит детей творить. И тут уже не хочется иронизировать. Только рецидивы болезни с последующим затяжным лечением гения упасли юных учеников от неминуемой психологической травмы.
Видела я, и как любой лидер тусовки по-своему проводит в умы и сердца убеждение об исключительности поэта, о его особом месте среди людей, о том, что ему, поэту должен мир, а не наоборот. “…Никому не сочувствуй, сам же себя полюби беспредельно” (В. Брюсов). Но чтобы подобное пропагандировать, надо писать, как минимум, на уровне Брюсова.
Мне понадобилось лет десять, чтобы понять, что такое положение дел с литературным обучением не смешно, а страшно. Теперь я очень боюсь, что в литобъединениях и творческих “штудиях” подростков научат “образу жизни”, а не поэзии. Боюсь, что учителя преподадут уроки запойного пьянства под философские беседы ни о чем, составления сексуальных октаэдров, пренебрежения к ближним и бравадой своими грехами, так как поэтам их дар оправдывает все. Или передадут опыт ваяния “датских” и конъюнктурных стихов. По количеству од, посвященных юбилеям Победы и Есенина, на душу населения, рязанские поэты в 2005 году побили все рекорды. “Слушайте — эти люди будут упрекать журналистов в продажности пера?!” — сказал бы одессит.
“Так жили поэты”.
В унисон моим грустным мыслям откликаются “липкинцы” из других городов. “В городе Нижнекамске, в Татарстане, литературных объединений для молодёжи вообще нет. Да и для взрослых тоже. Было когда-то лито графоманов-неудачников под названием “Данко”, состояло оно из сильно пьющих мужиков за пятьдесят. В последние годы о нём ничего не слышно”, — написал Олег Лукошин. “В г. Полевском графоман А. А. организовал какой-то школьный факультатив по стихосложению. Даже написал недавно большую статью о своей работе. Текст презабавный”, — откликнулся Сергей Беляков из Екатеринбурга. Записи учителя с уроков по “практическому стихосложению” — как в игровой форме увлечь ребят стихотворчеством, научить рифмовать слова, различать ритмические рисунки строк — привели меня в шок. Возможно, педагогический эксперимент хорош. Но вот зачем, объясните, учить слагать стихи тридцать учеников первого класса? Литературные способности — штучная работа природы. Не лучше ли всерьез заняться лишь с теми, кому это действительно интересно? Или мы возрождаем обязательное для отпрыска хорошей семьи пушкинской поры умение слагать стихи в альбом? Вырванное из культурного контекста “золотого века”, это начинание мертво. Наученный альбомному творчеству плохо воспитанный и мало начитанный юнец возомнит себя новым Пушкиным, и что с ним тогда делать?
Саркастическое отступление — а ведь и возомнит! Взрослые помогут. Учреждения дополнительного образования создали “моду” издавать альманахи детского творчества. Таких “братских могил” или “селедочных банок” (на непочтительном сленге литераторов со стажем) только рязанского разлива мне попадался добрый десяток. Как правило, все они предваряются вступлением от имени какого-то мэтра — о необходимости поддержать, дать раскрыться юному таланту. Листаешь книгу — и диву порой даешься: что тут раскрывали?! В одном из последних рязанских сборников “Души звенящая струна” — из примерно сорока участников, дай Бог, десять способных и два-три самобытных. Руководитель центра эстетического образования, выпустившего книгу, проговорилась: редакторы не сочли нужным править детей. Зачем давать без правки откровенно слабые вещи, зачем делать скидку на “детские стихи” и убеждать неумех, что они станут прекрасными поэтами? Те, кто так поступает, видимо, забыли или не знали рифмующихся имен Ники Турбиной и Вики Ветровой — перехваленных с колыбели поэтесс. Правда, те были действительно талантливы, их взгляд на мир в десять лет поражал взрослостью… Прошло время — и раскрывшиеся в детстве таланты “захлопнулись” сами собой, исчерпав ресурсы, а болезненная зависимость от славы требовала все новых доз наркотика — читательского внимания, писательских похвал… Одной из юных поэтесс уже нет в живых, другая стала наркоманкой.
Елена Чач разложила омскую ситуацию по полочкам: твердо назвать количество литобъединений в городе нельзя, очень уж они “текучие”, но тенденция обычная — тяготеют либо к СПР, либо к СРП. Причем литобъединение СРП сейчас скорее номинальное, из-за отсутствия энергичного организатора. А вот у СПР несколько объединений — при самом союзе и при омских учебных заведениях, включая университет. Он “работает мощно, но муштрует народ, куёт его под себя. У них у всех схожие интонации… Подавляют индивидуальность, указывают идеалы, ориентиры… У их воспитанников нередко хорошая техника, но поэзии в стихах мало”. И еще в Омске есть несколько литобъединений, держащихся на плечах одиноких энтузиастов. К счастью, по словам Елены, это преподаватели школ и вузов, а не непризнанные гении, так что получение литературных навыков гармонирует с хорошей атмосферой на сборищах (а почему, позвольте высказать предположение позже).
“Идея детских лито витает в воздухе давно, однако практического воплощения в полном объеме так и не получила. Молодёжь учится общаясь. Иногда проводятся литконкурсы для детей. А до полноценных занятий со школьниками руки пока не дошли. У нас в Союзе литераторов есть несколько школьников, которые посещают наши встречи…”, — информировал Денис Лашин из Саранска. В Ярославле прозаик Сергей Вербицкий знает “для молодых два литературных кружка, один для поэтов… и один общий: и писателей, и поэтов”. Организованы они при двух разных союзах писателей. Сергей сильно переживает за настоящее и будущее литературы, так как, по его мнению, “собираются люди, тусуются, сборники, которые никто не читает, выпускают, так и нафталиновая интеллигенция в библиотеках по всяким там событиям собирается, и что? Ходят в эти литературные кружки в основном учащиеся ВУЗов, это для них своего рода хобби. Результата нет и не будет”.
Да нет, будет, но вот какой? Вдруг “лито” графоманов-неудачников когда-то состояло из молодых и гордых своим робким талантом ребят, коим попался скверный наставник? Разрушить бы эти осколки прошлого до основанья, а затем!.. Но для того, чтобы по всем городам и весям учредить литературные объединения хай-класса с достойными лидерами, нужен ни больше ни меньше, чем национальный приоритетный проект (и к этой идее разрешите вернуться ниже). Иначе все так и будет держаться на плечах одиночек. “В Набережных Челнах есть прославленный в своё время “Орфей”, на данный момент ничего не значащее объединение поэтов при СРП. Недавно узнал, что где-то в школе есть кружок для школьников. Сам организовал с друзьями поэтический клуб, собираемся по вторникам, читаем и делимся мнениями. Хотим в марте издать сборник. Полагаю, что есть ещё что-то и где-то, но всё в формате: сами для себя”, — написал Анатолий Раир, знакомый по Интернет-порталам.
Наиболее распространенная беда литобъединений в том, что они существуют изолированно от большой литературы, внутри литературы локальной. Вторая беда — что они сильно зависят от личности их главы. Кто сочтет, сколько по России несостоявшихся и комплексующих по сему поводу литераторов самоутверждается за счет молодежи? Кириллов Ковальджи и Игорей Волгиных среди наставников чрезвычайно мало… При таком раскладе пусть уж лучше “молодежь учится общаясь”…
Иные города сообщили, впрочем, и радостные вести. В Красноярске есть Литературный лицей. Там занимается с детьми большой штат преподавателей. Преподают предметы от античной литературы до журналистики. Возглавляет его поэт Марина Саввиных. В ученбном плане лицея читаем: “литературная деятельность понимается как разновидность эстетической деятельности, относящейся к слову, как к цели, предмету, материалу и инструменту. Продуктом образования, ориентированного на развитую литературную деятельность, является квалифицированный читатель, который способен понять автора произведения; выразить свое понимание и сделать его понятным для других; оформить собственное понимание произведения…” в виде эссе, заметки, комментария. То есть параллельно повышается культура и писателя, и читателя. Все это осуществляется на теоретической базе диалогики М. Бахтина, развитой в концепции Школы диалога культур В. Библера. Казалось бы, солидное учебное заведение… Но от себя Марина Олеговна скептически написала: “Литературное образование в Красноярском крае так же упадочно, как, видимо, и везде. В школе… делается все, чтобы отвратить детей от серьезного чтения; параллельно с привитием графоманских наклонностей это создает эффект… обвала (привитием графоманских наклонностей я бы однозначно сочла массовые уроки рифмования! — Е.С.). Литобъединения наблюдаются двух родов — либо психотерапевтические клубы…, либо специальные места для тех же “графоманских читок”… Убеждена: в любом возрасте литературное образование — прежде всего — ОБРАЗОВАНИЕ!”
“Молчальники вышли в начальники…”
А между тем, альтернатива нынешнему разнобою возможна. И находится она в не таком уж далеком прошлом. Задумавшись обо всем этом, я реконструировала историю рязанских литобъединений — кое-что застала сама, кое о чем поведали старшие товарищи. Первые литобъединения в Рязани стали возникать в 60-е. Впрочем, говорить о них во множественном числе не стоит — при региональном отделении СП СССР создали объединение для литактива, чтобы пишущая молодежь не варилась в собственном соку. На роли наставников назначались авторы солидные, имевшие собственные книги, членство в союзе и определенный теоретический багаж. Их, по слухам, проверяли не только по культурно-партийной линии, но и по части благонадежности, не допускали кого попало до работы с творческой молодежью, и поступали, надо сказать, разумно. Ибо убивались сразу несколько зайцев: юнцы получали максимально квалифицированную (для данного времени и данного места) литучебу, их нацеливали больше на служение искусству, чем на ведение образа жизни поэта, и угрозы государственным устоям от этих гладко причесанных лито не исходило. Поначалу, согласитесь, был прогрессивен сам факт “факультативного” литературного образования, чья необязательность не сказывалась на качестве знаний. Лично я постигла теорию стиха на занятиях ныне, увы, покойного поэта Анатолия Сенина. А некоторые слушатели его поступили потом в Литинститут.
В годы перестройки положение изменилось — “цензурированность” разрешенного литобъединения стала материалом для самых тяжких камней в его огород, и на волне отречения от прошлого стали формироваться альтернативные литературные группы. Тем более что вскоре была отменена централизованная оплата труда ведущих литобъединений. Но это, как ни странно, не смущало множество людей, жаждавших возглавить “стаю единомышленников” и, в пику безнадежным стариканам и бездарям, привить юношеству свое понимание литературы. Этот процесс тоже вроде бы был прогрессивен… Однако — не странно ли? — во главе таких школ оказались люди, имеющие мало общего с поэзией. Люди без конкретных профессий, без творческих достижений, не реализовавшиеся ни в одной жизненной сфере, глубоко обиженные на жизнь. И к ним потянулись подобные… И началось: сетования на “душителей” и “гонителей”, активное противостояние обывательским нормам и морали, насаждение вкусовщины в творческих анализах, в качестве духовного становления — споры об “общих местах”… Совокупно с вышедшим из подполья пьянством и прочими прелестями. Так — пунктирно — можно обозначить, как сложились духовные “антиядра”, между коими сегодня плутают новые поколения потенциальных поэтов и прозаиков; и как фигура поэта себя дискредитировала.
Хорошим “учебным” лито на моей памяти, в середине 90-х, когда уже вовсю завывало многоголосие творческих кланов, было смешанное литературное объединение для детей и взрослых в рязанской школе № 41, которое вела член СРП Ирина Красногорская. Кстати, смешение разных возрастов, доказано на практике, обычно дает благие результаты. Одна из слушательниц того лито потом сама стала заниматься с первоклассниками. Другая выпустила в издательстве “Армада” серию романов фэнтези. Третья, пардон за нескромность, — автор этих строк. Сейчас юношеское лито Красногорской, к сожалению, приказало долго жить.
Но его подобия существуют — так, при централизованной системе детских библиотек есть литобъединение для маленьких читателей. С ними работает библиотекарь Татьяна Вираковская.
Интересно, что ни об одном из “женских” лито не приходилось слышать компрометирующих пересудов. Может, женщины, в силу свойств психики, подходят ближе к идеальной задаче — литературному образованию, а не формированию мировоззрения? А может, успешная работа идет там, где лито руководят люди, состоявшиеся в жизни и не вымещающие на учениках свои обиды на мир?
Так вот. Рискуя навлечь на себя ярлык ретрограда или кого похуже, предлагаю: не стоит ли вновь отдать ведение литературных объединений под государственный контроль? Даже если это будет контроль органов госбезопасности. Душевное здоровье, физическое благополучие, возможность успешной социальной реализации юных — не есть ли первейший фактор национальной безопасности? Конечно, такая “революция”, ведущая к диктатуре, потребует усилий и затрат, хотя бы в части подбора ведущих — чтобы пресечь “самоназначение” поэтов на посты гуру. Мне лично в роли ведущего литобъединения видится хорошо образованный, гармонично начитанный и развитый, психически адекватный человек, любящий, а не ненавидящий людей и готовый к педагогической деятельности. Совсем не обязательно, чтобы он был исключительно выпускником Литинститута. Таких, конечно, поискать… И проплачивать желательно — по заслугам… Вся идея и тянет на приоритетный национальный проект. А что, есть альтернатива? Лучше пусть молодежь поступается жизнью ради призрачного статуса Поэта?
“Поступиться жизнью” — сказано не для красного словца. Три года назад схоронили рязанского поэта, что продал полученный в наследство дом, выпустил на вырученные деньги единственную свою книгу стихов (меньше тысячи экземпляров) и вскоре после того замерз в сугробе… За последние годы на моей памяти только в Рязани ушло в мир иной семь поэтов. Не старых. Ушли они не как Борис Рыжий, резко и самовольно, а по другой российской традиции, “выпив цистерну жизни до дна…”
Эпилог
“Однако, как близки небеса!
Святой Петр спросил:
— Профессия?
— Поэт! — последовал гордый ответ.
В глазах святого была жалость, которую я не встречал по месту предыдущей прописки. Последовало продолжительное молчание. Полагая, что меня не расслышали, я повторил:
— Поэт!
— Людям этой профессии несколько ниже…
Внизу была сплошная, непроходимая тьма… ”
Александр Трофимов. “Профессия”.
Так куда же — вверх или вниз — направятся дети, которых сегодня учат “на поэтов”?