Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2006
Мережников Николай Яковлевич — родился в 1929 г. в селе Мосино Пермской области. Окончил Красноуфимское педучилище и факультет журналистики Уральского госуниверситета им. А.М. Горького. Работал учителем в г. Каменске-Уральском. С 1968 г. — сотрудник редакции журнала “Урал”. Автор сборников стихов, вышедших на Урале и в Москве. Его стихи печатались в различных журналах: “Урал”, “Уральский следопыт”, “Юность”, “Огонек”, “Нева”, “Звезда”, “Москва” и в журналах для детей — “Мурзилка”, “Веселые картинки”, “Колобок”.
***
Родина… Дорога…
Ветер у виска…
Улица полого
Входит в небеса.
Теплотой телесной
Вспыхнет из окон.
Это свод небесный
Снова повторен.
Никаких сравнений,
Никаких чудес —
Соприкосновенье
Двух небес.
Так и остается
В памяти моей:
Словно звездный оттиск
Посреди полей.
***
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
С. Есенин
Я хочу выглядеть как какой-нибудь неухоженный куст,
Как клумба, скотом истоптанная,
Как лес, который по осени пуст,
Как сухарина, годная лишь для лесного паноптикума.
Потому что стыдно благоухать
На могилах расстрелянных,
Потому что лучше пустить петуха,
Чем растекаться трелями.
Как по карманам Россию рассовывали,
Нарисовано?
Как колхозы-совхозы разворованы,
Оркестровано?
Как заводы разграблены,
Раскадрено?
Как душа из человека вытеснена,
Вытиснено?
Когда-нибудь… кто-нибудь…
Проходя по небу…
***
Вот время жизни: каменный поток
Годов, не исчезающих, как блики.
Бьет по сердцу, как каменная дробь,
Да так, что у души глаза навыкат.
Вершины вирш, способны ли они
Встать на пути такого камнепада?
О, Александр Сергейч! Повремени!
Повремени, Марина-свет!.. Не надо!
Творенья ваши, те, которых нет,
Без вас они не явятся на свет.
Повремените! Вас они спасут.
Быть может, дело — нескольких минут…
Сверкнет эпитет… рифма подвернется…
И все опять закружится-завьется.
Вернется ритм, сюжетная пружина
Вас напряжет… И жизнь, ее руины
Магнит стиха сведет в иной узор…
Повремените…
Уговор?
***
Что там, за стеною, происходит?
Вот окно: погаснет или нет?
Кто-то все проходит и проходит,
На мгновенье затмевая свет.
Голосов не слышно. Кто там? Что там?
Но войди, прислушайся, взгляни.
Эти хрипы, бормоты и рвоты,
Что тебе напомнят вдруг они?
Так что это здесь и происходит:
На людей, на плоть их ополчась,
Здесь пытают болью часть природы —
Лучшую ли, нет ли — все же часть.
Те же сдвиги, сходы и цунами,
Тот же грохот, та же тишина.
Трещина меж ними и меж нами —
Жизнь как бы на две разделена.
Выйдешь ты — и снова, словно въяве:
Всхрипы, кашель, бульканье и стон.
Это, может быть, вон в той дубраве?
Может быть, из будущих времен?
***
Слышно все еще издали,
Как за пургою следом:
— Кого это привезли?
— Да какого-то грибоеда…
А есть и такие, ждут,
Не раздастся ли из теснины:
— Кого это там везут?
— Везут-то? А, знать, Россию…
***
Уж лучше б вы безмолвствовали, люди!
Я верю: Александр Сергеич Пушкин
Охотно аплодировал бы вам.
Он так бы и сказал:
— Урок усвоен!
В молчанье гнев непредсказуем.
Не просить — молчать!
Протиснулся бы он в передний ряд —
Как дона Анна, кудри наклонить
Над прахом власти,
Убитой
Молчанием народным.
***
Идет, а впереди нее — забота,
Она ее, похоже, и ведет.
Назад бы глянуть ей, как в притче с Лотом…
Ни-ни, и головы не повернет.
И вдаль не глянет — даль не приложима
К сегодняшним задворкам и углам.
И жизнь идет не то чтоб вовсе мимо,
А как-то так — не вкось, но и не впрямь.
И что там мысль о прошлом ли, грядущем?
Не впору все подумать ей о них.
Ей справиться б с сегодняшним, с насущным!
Куда теперь ей до времен иных!
Ей дела нет: а что там было с нею?
Ей дела нет: а что ее там ждет?
У ней — забота, а за ней яснеет
Вся череда других еще забот.
А ей бы взять да все бы — на весы их!
И что они в сравненье с дальним днем?
Похоже, это ты идешь, Россия,
Своим заботам снова бить челом?
***
Уходят поэты из крайней избы.
Уходят поэты из общей судьбы.
Теперь им охота пожить на отшибе,
Как той, из присловья известного, рыбе,
Которая ищет, чтоб было поглубже.
Тут главное — ни у кого не на службе.
Идите, поэты! Не глянет сурово
Вослед вам никто из окошечка “Слова”:
Певец, и сказитель, и воин
За русское слово спокоен.
***
В валенках, с бадожком,
В шальке незамысловатой,
Шла ты скупым шажком
За уходящим закатом.
Так повелось на Руси:
Жизнь на ходу донашивать.
Вот бы тебе спросить,
Будь у кого бы спрашивать,
На что, де, была дана
Жизнь, вся такая аховая!
— Не на… — говоришь, — не на…
На жизнь ни на чью замахиваться.
А и пожито на ветрах-ручьях,
Похожено и потрогано!
Вот она, жизнь эта, — вся в глазах.
Многорукая… многоногая…
Ишь, толкуют: всю жизнь одна-а!
Как одна-то, раз мир столь велик!
Былка всякая мне — родня,
Каждый пищик и каждый шмелик.
Пусть там власти гремят-грозят,
Свету белого не отымут.
Поглядишь — а катят в глаза
Лето за летом… зимы… зимы…
***
Ну, ладно, греми, грохочи, отоваривай,
Вздымай за окошками легкое пестрое зарево,
Ходи на присыпку, на выкладку и разнарядку,
Равняйся в затылок, теснись, как редиска на грядке.
Еще ты не знаешь, как все это вдруг оборвется,
И ты вдруг ослепнешь, как будто оставшись без солнца,
И будешь подолгу смотреть в кучевание веток,
Как будто желая привыкнуть к какому-то новому свету.
***
— Ты будешь как ветер! — сказали.
— Ты будешь, — сказали, — как сон.
И жизнь подходила,
И жизнь подступала,
И жизнь обнимала
Со всех сторон.
И было все это вначале,
В начале времен,
Когда голубыми шагами
К тебе подходил
Горизонт.
— Ты будешь как молот, — сказали.
— Ты будешь, — сказали, — как цеп.
И жизнь наступала,
И жизнь поджимала.
И где же все то, что тебе обещали
Вначале?
Одно от всего и осталось:
На хлеб заработать, на хлеб.
— Ты будешь, — сказали, — как камень.
— Ты будешь как брошенный дом.
Оставим тебе только память,
А все остальное возьмем.
Сказали — и жизнь отступила,
Сказали — и жизнь отошла.
И все, чем когда-то манила,
И все, чем когда-то прельстила,
Жизнь, так и не дав,
Отняла.
***
Я снова вижу: мир былинный
В далеком движется окне.
Как празднично рыжеют глины!
Как тяжело брести стерне!
И сон, откинувший завесу
С тех первобытно-знойных лет,
Растаял облачком над лесом —
Не захотел войти в сюжет.
Как бьет в глаза из этой дали!
И кто поверит: я один?
Стремительно горизонтален
Ко мне полет тяжелых глин.
Не улетучились… Червонясь,
Летят из той дали ко мне.
Так прилипают к ним ладони,
Что не отымешь и во сне.
***
Порхай бы флейта в розовых оборках,
Вздымай бы градус конкурсный азарт,
Когда б не знать, что на любых задворках
Совсем у пацанвы другой поп-арт.
Ты, Моцарт, бог! И ты, Чайковский, бог!
И что вам эти приступы оваций?
Но кто из вас себе представить мог,
С чем эти звуки будут сопрягаться?
Что добыто? Здесь — некий новый смысл,
А там — мосол из мусорного бака.
Ты, Моцарт, бог? Тогда распорядись,
Чтоб ни один от голода не плакал
Малыш… Не можешь? Голову склоня,
Разводишь руки ты в недоуменье.
Тогда зачем же музыка твоя?
Как, может, и мое стихотворенье?
***
Вот какая родина — с ободранными боками —
Пробирается сквозь сухостой, отбившись от стада.
Ею все миру отдано, что надо и что не надо,
Нет бы пастись на выгоне с лютиками и васильками.
Я с детства в подпасках хаживал — попадались такие уросы!
Бросится за этаким стадо — попробуй останови!
Разберись попробуй в мыслях ее и вымыслах!
Господи, благослови!
Эка скотина Богова: что ей какие-то правила!
То ухнет она в трясину, то растопырится в гололед.
А по весне на веревках на ноги ее ставили:
У нас на селе частенько случается недород.
Так что? Запасать хворостины? Кнутами нащелкивать?
Если и есть охотники, я не из их числа.
Травки бы ей зеленой да шелковой!
А по зиме — тепла!
***
Мамай прошел как будто бы вчера:
Развалины… скрип ржавых петель…
А здесь росли такие клевера!
Такие льны!.. С них мед янтарно светел.
Ну что же, отдыхай, земля, дичай!
Куститесь, нетревожимые кущи!
Полынь, да лебеда, да молочай…
Какой с них мед отведают в грядущем?
***
Как снег расцвел!
Смотри, строка:
Багряно-ярок, фиолетов…
С небес сошли не облака,
А МЧС в своих жилетах.
И вот, сошедшие с небес,
Идут, как воинство Христово.
А ты… Чем ты не МЧС?
Да ты важней, чем служба крови!
Но выпусти тебя я к ним,
Они тебя и не заметят.
Ну что? Пока повременим?
Иль хватит сказываться в нетях?
А не пора ль поярче, а,
Тебе какую-нибудь свитку
Скроить? Есть бархаты… парча…
— Зачем? — кричишь. — Одни убытки!
Рукой махнула на бегу,
Сняв самовязку-рукавичку.
И там уж ты, где сам Шойгу
Лоб трет ладонью по привычке.
***
Когда из всех дверей
Неслось:
— Пора на ужин! —
За малостью моей
Я не был обнаружен.
Лежал бы под листком
Свекольным ли, капустным,
Сквозимый холодком
И парниковым хрустом.
И солнышко в свой срок
Меня бы сторожило,
Кидая сквозь листок
Узор его прожилок.
И если б не нашли
Те, что меня искали,
В одной из опочивален,
Я б не был опечален.