Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2006
В пятом номере “Урала” за текущий год были опубликованы “Мемуарики” Артура Вернера, где, в частности, в негативном контексте упоминался бывший свердловчанин, ныне живущий в Израиле литератор и публицист И.Н. Войтовецкий. Вскоре после публикации “Мемуариков” в редакцию поступило опровержение И. Войтовецкого, которое мы приводим здесь в выдержках — тех, которые, что называется, по существу вопроса.
Редакция также считает нужным отметить, что в ее планы не входило намерения бросить тень на репутацию И.Н. Войтовецкого. Однако публикация чьих-либо предельно субъективных мемуаров (а именно таковы “Мемуарики” А. Вернера) часто задевает лиц, в них упомянутых. И коль скоро это происходит, обязанность публикаторов заключается в том, чтобы дать слово и задетой стороне. Что мы и делаем.
Уважаемая редакция “Урала”!
Совершенно случайно попалась мне на глаза публикация бывшего свердловчанина, бывшего израильтянина, а ныне германского подданного г-на Вернера. В упомянутой публикации ложь перемешана с полуправдой, да и тон и стиль не делают чести автору.
/…/ Выезд в 1971 году из СССР, а в особенности из Свердловска, в Израиль был поступком нелегким, опасным и, естественно, связанным с вызовами и беседами в КГБ. Беседы в названном учреждении проходили, естественно, с глазу на глаз с офицером высокого ранга (нами занимались только офицеры самого высокого ранга), приходилось контролировать каждое слово, чтобы не подвести товарищей. Нас пытались расколоть, вбить клин, старались создать у каждого впечатление, что кто-то из товарищей “стучит” на других, но чувство опасности и ответственности диктовало линию поведения, и спасали нас взаимное доверие и дружба. Никто не мог проверить, что на самом деле происходило за закрытыми дверями советской охранки, приходилось выбирать между сомнениями и подозрительностью по отношению к товарищам (и тогда жизнь каждого из нас превратилась бы в постоянную пытку) и доверием.
Я многие годы был автором русского журнала “Посев”, издававшегося в Германии. В одной из статей я рассказал о попытках сотрудников свердловского КГБ завербовать меня в “стукачи” и принудить доносить на товарищей. Так как статья писалась в советское, в очень застойное время, когда “органы” свирепствовали, а журнал “Посев” различными путями доходил до советских читателей, я решил поведать о методах вербовки и о возможности уйти от унизительного сотрудничества с КГБ.
Вот о чем я поделился с читателями.
Дав формальное согласие на доносительство, я тут же сообщил об этом моим друзьям (естественно, Арик Вернер в их число не входил), и мы стали совместно готовить версии для моих сообщений в КГБ. Договоренность была такая: то, чего не должны знать в охранке, не должен знать и я. Это исключало возможность невольно проговориться. Я стал самым неинформированным членом группы и поэтому не мог стать стукачом “по определению”.
С первым же отъезжающим (доктором Борисом Эйдельманом) я передал в Израиль подробности моих контактов с офицерами КГБ, и, как мне известно, эти подробности дошли по нужному адресу.
С тех пор разговоры о моем якобы “стукачестве” прекратились.
Но вот в моем родном городе, в журнале, который некогда редактировал мой близкий друг и нынешний земляк Давид Лившиц (Д.Я. Лившиц был заместителем главного редактора журнала “Урал”. — ред.) — новый перл: “Илья Войтовецкий, который летел в Израиль с заданием КГБ, дольше всех шептался с новым другом — сотрудником Сохнута и Шин-Бета по имени Яко Янай, а за это (за шепот?! — И.В.) тот Илье в первые годы в Израиле крепко ручку позолотил. И с работой помог, и в Америку в командировку отправил.”
Что ни слово, то ложь.
“Илья Войтовецкий, который летел в Израиль с заданием КГБ” — с каким заданием? Может быть, бывший сотрудник свердловской милиции Арий-Арье-Артур Вернер знает? Пусть поделится. Мне ни о каком задании не известно.
“… шептался с новым другом — сотрудником Сохнута и Шин-Бета по имени Яко Янай”. Во-первых, я ни с кем не шептался, мы вместе, всей группой новоприбывших, беседовали — отнюдь не шепотом — с сотрудником замка Шенау господином Абрамом Коэном, и Вернер в этом общем “шепоте” участвовал на равных. “Яко Янай” никогда не был сотрудником Сохнута и Шин-Бета и в Вене не работал — ни во время нашего там пребывания, ни до того, ни после. Я попросил бы господина Вернера не произносить всуе имя Яки (а не Яко) Яная, работавшего не в Вене, а в Тель-Авиве в Канцелярии Главы правительства Израиля, а до этого, будучи советским гражданином, с группой единомышленников организовавшего после Второй мировой войны нелегальную переправку в Израиль тех евреев, жизни или свободе которых грозила опасность. /…/
“… за это тот Илье в первые годы в Израиле крепко ручку позолотил”. Мне Яка действительно позолотил ручку: в течение многих лет, пока наши друзья сидели “в отказе” и в тюрьмах да в лагерях, Яка оплачивал, (т.е. через Яная это делала Канцелярия Главы правительства Израиля) мои еженедельные, а в особенно тяжелые времена и ежедневные международные телефонные переговоры с Москвой и Свердловском, с активистами и “отказниками” в этих городах — чтобы поддержать их морально, не дать пасть духом, вселить в них надежду. “Ручка” моя от такой “позолоты” богатой не стала, но жить такое, пусть телефонное, общение помогало очень.
“… и в Америку в командировку отправил”. Никогда в Америку в командировки я не летал — ни от “Яко Яная”, ни от кого-либо другого. Впервые в США я попал в качестве туриста в конце восьмидесятых, летал туда с женой на свои кровные, накопленные за 6 лет на специальной банковской программе под названием “Фонд повышения квалификации”. Такие программы открывают по месту работы, очень они выгодные: ежемесячный взнос — десять процентов от реальной заработной платы, причем, четверть этой суммы вносит работник, а три четверти — работодатель. Плюс привязка к индексу да еще банковский, весьма солидный, процент. И — никаких налогов. Благодаря этому “Фонду” мы с женой (а у нее в университете, в котором она работала, тоже такой “Фонд” существовал) бoльшую часть нашего Земного шарика объездили, не обращаясь за помощью ни к Сохнуту, ни к Шин-Бету.
Ну, что еще опровергнуть? Пожалуй, вот это: про виртуальную мою телефонную беседу с полковникоом КГБ Селезневым.
Клянусь всем святым и дорогим для меня: с человеком под такой фамилией я никогда даже знаком не был, в жизни его не видел и не знаю, как он выглядел, и по телефону отродясь с ним не беседовал, а ведь как уверенно пишет Арик: “Селезнев был куратором Войтовецкого”.
/…/ И еще вот что меня смешит и успокаивает: как много бывших “борцов с советским режимом”, оказавшись за пределами СССР, стали лить друг на друга помои и обвинять один другого — именно в сотрудничестве с КГБ!
Вот тут следует признать победу этой организации. Ведь в течение всех лет своего существования — под различными названиями — советские органы безопасности воспитывали в гражданах подозрительность — к друзьям, соседям, коллегам, членам собственных семей, ко всем и к каждому: он агент КГБ! Не агент ЦРУ, британской разведки или, на худой конец, израильского Шин-Бета, а именно своего родного КГБ. Сотрудничество со своей собственной разведкой или контрразведкой считалось у советских граждан делом зазорным, этого стыдились как срамной болезни. И очень преуспели советские чекисты в этом своем стремлении. Сколько дружеских отношений закончилось мерзкой подозрительностью, безосновательными обвинениями, судебными тяжбами! И, Господи! — какие имена! Я спокоен: я оказался в очень достойной компании…
Илья Войтовецкий