Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2006
Анатолий Кузнецов. Июльский златоструй: Стихи. — Нижняя Тура, 2005. — 184 с.
Для своего нового сборника Анатолий Кузнецов выбрал очень светлое и безмятежное название — “Июльский златоструй”. А между тем читатель книги словно проходит путь из знойного, “сыплющего золотую пыль” летнего дня, омытого скоротечной грозой, из детства, когда “тянулись к радуге ладони”, — в мир “иссякшей романтики”, грязи и пепла, боли, орудийного огня, “глухомани и азиатчины”. Постепенно — от стиха к стиху, от раздела к разделу — настроение меняется, уютная безмятежность сменяется беспокойством, тоской, сезоном “хладнокровных дождей”. “Бременем и расплатою, / ветром согнув осины, / небо на плечи падает…”
Нет, книга не распадается на две части — два мира действительно перетекают один в другой. Первый — полон редкостно-красочных образов, порой выскакивающих из стиха, как грибы из переполненной корзины. Ими можно наслаждаться (даже спотыкаясь об избыточные фонические эксперименты типа “кузнечик канифолил контрабас”), смаковать, как любимое вино (первый раздел сборника с оглядкой на Бредбери так и называется — “Вино из одуванчиков”).
“Босоногое лето”, каникулы в деревне — любимая (и какая благодатная!) тема. Все “как в старой сказке”: жаркий полдень — “златоструй”, “зеленое Отечество”, “зеркало маянского пруда”, свет, плывущий в окошко хаты, бабушка, что учила “назойливо премудростям основ”… А еще Крым (но это уже позже — как мираж, “свет дальнего костра”). А еще дорога — “приключение души”. Бесконечное странствование — все равно, на машине или пешком.
С комариком, звенящим у щеки,
я, крюку дав за старой смолокурней,
пройдусь тропой по берегу реки,
что плещется молитвой к Верхотурью.
Мимо скольких уральских городков идет эта тропа! И как тепло, сочувственно пишет автор про каждый “провинциальный город имярек, / случившийся оказией на трассе”. Даже “серый и унылый” Тагил, даже Реж, “стылый в железных зазубринах”, не просто “версты прежних демидовских вотчин”, а все тот же любимый с детства “дом”, “дым отечества”.
Тем не менее июль неизбежно сменяется осенним ненастьем, кубок с золотым вином пустеет, и на дне его оказываются “Песни Норда” — такое еще вполне “романтическое” название получил завершающий книгу цикл. Он очень неровный, но то ли тема (“таинство смерти — Война”, длящаяся из века в век) воспринимается слишком обостренно, то ли путь, который мы проделали вместе с автором, пройден “не втуне”, но, читая “Песни Норда”, как-то не слишком задумываешься об их художественных достоинствах и недостатках. В итоге цикл становится самым ярким аккордом сборника — его венцом, кульминацией.
Открыл глаза. Мне этот мир неведом.
Откуда я? Зачем? —
Ответа нет.
Я кем убит —
монголом или шведом?
Боярин я?
или последний смерд?
И это что —
был город или поле?
Отбил набег
иль был в походе сам?
Неважно все, неинтересно,
коли
земля на мне прилипла к небесам.
Еще не боль.
Уже не боль.
В кювете
меня мой ангел крылышком укрыл.
Какой там день,
какой там год столетья?
Одно свербит:
ну, кто же победил?
Сноп солнечных лучей, как на гравюре,
пытает губы медленным огнем.
И ворон вдруг приносит воду в клюве,
а значит, мы сегодня не умрем.
Это стихотворение — лучшее в сборнике, и не привести его полностью было просто нельзя. Вообще, говоря об “Июльском златоструе”, процитировать хочется многое — наверно, это лучшее свидетельство того, что книга удалась. Из трех сборников Анатолия Кузнецова (первые два — “На златом крыльце сидели…” и “…И кончаются календари” — изданы годом ранее) этот, безусловно, наиболее интересен, художественно целен.
И как же досадно становится, когда встречаешь в “Июльском златоструе” не слишком удачные (а то и слишком неудачные) моменты. Когда автор, чтобы сохранить размер стиха, просто-напросто берет и вставляет первое “попавшееся под руку” слово или расставляет знаки препинания, не заботясь хоть о какой-нибудь логике:
Нацеливши бинокли и лассо,
двор — соглядатай и извечный сплетник,
который знает —
и, возможно — все,
что происходит враз на белом свете (курсив мой. — Н. И.).
А ведь как замечательны две остальные строфы, где лишних слов нет и в помине (разве что лишнее двоеточие) и где ничто не мешает тихой, плавной мелодике стиха:
И он шепнул мне тополем вчера,
и пылью скрипнул от зеленой грусти —
что скучно здесь,
что Нижняя Тура —
никчемное, по сути, захолустье.
Ну разве что:
романтику рябин
воспеть сумеет местный чудотворец…
И я поверил.
А потом забыл.
И пересек ворчащий этот дворик.
Обычно разговор о книге неминуемо приводит к разговору о личности автора, о его “творческой биографии”. Анатолия Кузнецова многие воспринимают, мягко говоря, неоднозначно: бывший священник Русской Православной Церкви, перешел к “зарубежникам” в РПЦЗ, стихи пишет явно не церковные (был даже такой отзыв: “пишет, как таежный ушкуйник”). Но и те, кому чужды обстоятельства личной жизни автора, кто не понимает и не принимает их, могут открыть “Июльский златоструй” — и забыть об этом. И затеряться где-то в июле. Между миром и войной. Между войной и миром.
Наталия ИВОВА