Одноактная пьеса
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2006
Константин Попов родился и жил в Нижнем Тагиле, сейчас — живет и работает в Москве. В этом году К. Попов заканчивает ЕГТИ (отделение “Литературное творчество”).
Действующие лица:
Илья Петрович, 42 года
Алексей, его бывший друг, примерно такого же возраста.
Человек, именующий себя Эммануил, 38 лет
Милиционер Серёга, 27 лет
Милиционер Петрович, 54 года
Светлана, жена Ильи Петровича
Анастасия Павловна, пенсионерка
Мария, студентка
Милиционеры-охранники
Девушка
Кот
Картина первая
Поздний вечер. Тускло горит фонарь у подъезда дома, где живёт Илья Петрович. Это трёхэтажный дом, построенный в послевоенные годы двадцатого столетия. С лепниной и огромными балконами, широкими лестничными клетками и старыми деревянными перекрытиями. К подъезду подходят двое. Это Илья Петрович и его однокурсник по институту, старый, можно сказать бывший, друг Алексей. Они идут со спектакля.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Отличный был спектакль, просто отличный.
АЛЕКСЕЙ. А особенно буфет.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Хорошо, что мы додумались взять две фляжки.
АЛЕКСЕЙ. Не мы, а я. Я сразу знал, Гамлет — это не просто. Одной на три акта явно не хватило бы!
Мимо проходит девушка.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Здравствуйте, девушка, вы предельно очаровательны в настоящей ситуации тотального абсурда.
АЛЕКСЕЙ. Вы не обращайте на него внимания, девушка! Вы на меня обращайте внимание, девушка. Куда? Спасибо вам за доброе напутствие.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. И большое философско-эстетическое наслаждение. Залить душевную рану. Я отвергнут. Никогда! Ты слышишь, никогда ещё ведущий преподаватель марксизма-ленинизма до 1992 года, кандидат наук, профессор, а ныне заведующий кафедрой философии…
Заходят в подъезд.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Так вот, никогда ещё я… не пил коньяк из горлышка в подъезде собственного дома. (Откручивает пробку, запрокидывает голову. Хотел выпить, но остановился.) Если б меня видели мои студенты, ох-хо-хо! (Запрокидывает голову, пьёт коньяк из бутылки.)
ДЕВУШКА (спускаясь по лестнице). Здравствуйте, Илья Петрович!
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ (растерянно). Здрасьте. А ты… вы… что здесь делаете?
МАРИЯ. У меня здесь подруга живёт. В А вы?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А я с твоей подругой живу. На одной площадке. 17… квартира… мой… номер. То есть, ты поняла. А это Алексей Михайлович. Мой товарищ по институту. Это Мария, студентка пятого? Да, пятого курса. Ну, что ж, увидимся в понедельник, Мария!
МАРИЯ. Что вы, Илья Петрович! В понедельник же выходной — 8 марта!
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Точно! С наступающим! (Запрокидывает голову, выпивает.)
АЛЕКСЕЙ. Всего доброго, Мария!
МАРИЯ. Всего хорошего, до свиданья!
Девушка уходит.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Говорил я тебе, Лёшка, пошли домой, так нет, приспичило тебе в подъезде надираться, романтика, студенческие годы! Годов не вернуть, понял? Всё, пошли, давай, а то еще кто-нибудь увидит, да, не дай бог, милицию вызовут, вот смеху будет!
АЛЕКСЕЙ. А что, ты ещё никогда не встречал 8 марта в камере? (Пауза.) А ты уверен, что мы правильно поступаем, что идём к тебе? Твоя жена будет рада тебя, то есть нас, видеть?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да не бойся ты, пошли быстрей, есть хочется.
АЛЕКСЕЙ. О, смотри, к вам гости, что ли, приехали?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Какие гости, ты что?
АЛЕКСЕЙ. А чемодан чей? Товарищи! Кто забыл чемодан?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Тише! Это террористы! Послушай, тикает?
АЛЕКСЕЙ. Нет. Даже не шуршит.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Слушай, он на наш чемодан походит, а что он здесь делает, а?
АЛЕКСЕЙ. Может, это Светка мусор, типа, решила выкинуть?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ага, в новом чемодане! (Стучит в дверь. Шёпотом.) Света! Света, открой, это я с ним.
АЛЕКСЕЙ. Слушай, я, наверное, пойду…
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Стоять, зорька! Я что, один буду этот коньяк допивать? (Стучит. Шёпотом.) Света! Открой, это мы.
СВЕТА. Проваливай, надоел ты мне. Все твои вещи в чемодане. Забирай и уматывай, откуда пришёл. За котом потом приедешь.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Света, ты что, ты шутишь, куда я пойду? Свет, мы в театре были на премьере у Кравцова, я ж тебе говорил, что могу задержаться, ну, Светик, ну открой дверь, зайка!
АЛЕКСЕЙ. Правда-правда, Света, я могу подтвердить! Мы никуда! Только в театре и всё, и даже никуда. А Илья всё только про тебя и говорил, мол, надо быстрее домой да всё такое.
СВЕТА. Ты вообще молчи, тебя не спрашивают, педрило голубая. Что, нашёл себе девочку, Илюшечку?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Свет, ты чё, охренела, что ли? Он то тут при чём? Мы вместе на премьере были, ты чё, не понимаешь, что ли?
СВЕТА. А ты понимаешь или нет, сколько сейчас времени? А ты понимаешь, что твоя пьяная рожа мне надоела, я её видеть не могу! Всё, я сказала, хватит! Давай, топай к маме, к папе, к Алёше, а лучше к той корове, которая тебе помаду оставила на рубашке.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Света, слушай, давай поговорим с глазу на глаз, а то это не разговор, а скандал какой-то получается, достояние общественности. Нас весь подъезд слышит.
АЛЕКСЕЙ. А соседи напротив даже видят, Светочка.
СВЕТА. Пускай видят, мне уже всё равно.
АЛЕКСЕЙ. Илья, я, пожалуй…
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Стой, тебе говорят. Свет, открой дверь, мы же нормальные люди, Света, чего ты устраиваешь, Свет!
АЛЕКСЕЙ. Илюха, я…
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ты что постоять не можешь пять минут? Света, ну открой дверь, пожалуйста.
СВЕТА. Иди к своим бабам.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да к каким бабам, Света, к каким бабам. Ты рехнулась, что ли? Ты — моя баба! И баба моя говорит мне идти к другим бабам, Света! У тебя с головой всё в порядке?
СВЕТА. Скотина, я всегда у тебя дура…
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Света, открой дверь.
СВЕТА. Не открою!
АЛЕКСЕЙ. Ну, я пойду.
СВЕТА и ИЛЬЯ (вместе). Вали!
АЛЕКСЕЙ. А что вы на меня-то орёте? Сами больные, а люди виноваты? Илюха, ты чего перед ней стелешься? Твоя квартира? Дверь ломай, и всё.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А потом?
АЛЕКСЕЙ. А потом пусть сама уматывает.
СВЕТА. Это ты уматывай, подонок.
АЛЕКСЕЙ. Ты заткнись, дура. Истеричка ненормальная.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Я не допущу оскорблений в адрес моей жены!
АЛЕКСЕЙ. Да идите вы в жопу! Два больных придурка!
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА (открыв дверь напротив). Здравствуйте, Илья Петрович!
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Здравствуйте, Анастасия Павловна.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Не спится что-то.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Нам тоже.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. У вас гости?
АЛЕКСЕЙ. Я уже ухожу. (Уходит.)
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. А Светочка где?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Светочка? Светочка уже давно спит.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Вы её не разбудите?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Светочку? Нет, что вы, мы тихо.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Вот, Илья Петрович, я ведь вам говорила, что талибан это не просто слова. За их спиной стоят мощные финансовые рычаги, которые и разжигают третью мировую войну, прости господи.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Конечно, конечно, Анастасия Пална, особенно третью.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. А вы как думаете, Путин добьётся вступления России в Европейский союз?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Думаю, это вопрос времени, Анастасия Пална, да.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Так же мне ответил и редактор Дома и Дачи. Я им всегда пишу после каких-либо событий в мире.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Уважаю вашу активную позицию, Анастасия Пална.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. И вы знаете, я совершенно перестала доверять нашей милиции, сейчас про неё так плохо пишут, прямо, вампиры в форме, так и называют, представляете, да, даже было огромное дело, где милиционеры переодевались в вампиров и кусали прохожих очень богатых людей.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Оборотни в погонах. О, это мысль.
Стучит в дверь и кричит, откройте, милиция! (Открывается дверь квартиры № 17. Из двери вылетает любимый кот Ильи. Илья бросается к двери, но она перед носом захлопывается.)
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Ой, а что это ваш кот?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Он… недавно… Научился двери открывать сам, а ключи носить с собой забывает.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. А! Изумительное создание. Пойду, напишу о нём в Русский Вестник, они там любят всякие чудеса.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Всего доброго, Анастасия… Пална..
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. А вы-то что домой не идёте?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Так… я в командировку вот улетаю, через час самолёт, такси жду, вот-вот подъедет.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Ну, счастливого полёта. Осторожно там, у окна не садитесь, лучше у туалета в конце. При аварии в живых от самолёта остаётся только хвост.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.Спасибо, Анастасия Пална, учту.
Дверь соседки закрылась, Илья сел на чемодан, взял на руки кота. Гладит кота, кот урчит и мурлычет. Прошло некоторое время.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вот ведь как, Потап, не пускают нас домой. Сума сошла, совсем рехнулась наша мама. И куда теперь деваться, Лёшка ушёл, Анастасия Пална тоже ушла, только ты и остался…
КОТ. М-р-р-р.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Мр-р-р. Хоть бы слово сказал, язык ведь есть у тебя, уши, рот, а говорить не можешь.
КОТ. Мяу.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вот так всегда, ты все понимаешь, а сказать не можешь, а у неё рот не закрывается, но ничего не соображает. Эх, жизнь. А люблю я вас обоих. Обеих, ну и тебя и её.
КОТ. Мяу.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Как ты думаешь, мы бы были хорошими друзьями? Если б ты был человеком?
КОТ. Мр-р-р.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Мы бы часто созванивались, вместе ходили бы в баню, на рыбалку ездили бы, да?
КОТ. Мя. М-р-р.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да, я тоже рыбу люблю. Конечно. У тебя был бы сын, и у меня. И они бы дружили тоже, и мы бы вместе научили их запускать воздушных змеев и паять микросхемы, а ещё собирать берёзовый сок. (Пауза.) Ты бы помог мне отремонтировать мой москвич, и мы бы семьями махнули на нём на юг. Представляешь, как здорово. У меня где-то есть резиновая лодка. Мы бы выходили на ней в море, ныряли в маске и ластах и собирали со дна морских моллюсков. Ты моллюсков любишь?
КОТ. Мя.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Я тоже. А можно ещё в горы. Там тоже красиво.
КОТ. М-р-р.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, не обязательно в горы, на море очень хорошо. Дачи у нас будут рядом?
КОТ. М-р-р-р.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ты думаешь, на двоих одной хватит? Ну, нет, всё-таки мы не родственники… Да и потом, это должна быть тогда большая дача.
КОТ. Мяу.
Илья Петрович откинулся на спину. Закрыл глаза.
По лестнице крадучись поднимается человек.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Прямо представляю себя лежащим в гамаке, рядом урчит лучший друг, ветерок нежно ласкает кожу, донося пение лесных птиц и запахи полевых цветов. Жена говорит, тебе ещё коньячку принести, милый? Я говорю, нет, не надо, лучше полежи рядом со мной. Она всё равно приносит коньячок, мол, мне кажется, милый, ты слишком мало выпил. Гляди, говорит, видишь, дочка наших соседей опять голая на крыше загорает, пойдём, посмотрим? Да, кстати, ко мне сегодня подружки приедут, мы в баню пойдём, сделаешь нам массаж? Девчонки очень просят. И я пью коньячок, смотрю на соседку и делаю массаж подружкам.
ЧЕЛОВЕК. Мужчина, простите… Что, помешал вам наслаждаться соседкой?.. И кстати, вы не могли бы мне помочь?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А вы кто? Вы как здесь?
ЧЕЛОВЕК. Да попал в историю, шёл, никого не трогал, лежит вещь, случайно взял, машинально номера перебил, они руки скрутили, хорошо, апелляцию через три года удовлетворили, щас вышел с чистой совестью. А теперь куда работать? Вот, прицепились на улице, где прописка, где прописка. Я одного в ухо, а второй бежать, я за ним, а тут всё отделение. Гонятся за мной. У вас ключика от чердака не найдётся?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Нет, ключа нету.
ЧЕЛОВЕК. Хорошая кошечка. Рожала? Котятки есть?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А вам зачем?
ЧЕЛОВЕК. Кошек люблю, а собак нет.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Это не кошка.
ЧЕЛОВЕК. Не понял.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Он кот.
ЧЕЛОВЕК. Тем более. С мужиком завсегда договориться проще.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да, баба в этом плане…
ЧЕЛОВЕК. Что же делать мне? Может, пустишь?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Что?
ЧЕЛОВЕК. Ну, к себе, переждать-перекантоваться.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ (грустно вздыхает). Мне бы самому где-нибудь переночевать…
ЧЕЛОВЕК. Да, брат. И тебя обложили.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Не говорите. Коньяку не желаете?
ЧЕЛОВЕК. Кто ж коньяк не хочет. И закурить не откажусь.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Полное взаимопонимание и поддержка.
Выпивают, закуривают.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Как же мне, простите, вас называть, мой ночной товарищ?
ЧЕЛОВЕК. Называй меня Эммануил.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А по отчеству?
ЧЕЛОВЕК. Зачем?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, у нас так принято, человека называть по имени-отчеству. Вот я, разрешите представиться, Илья Петрович Трещин.
ЧЕЛОВЕК. Ну, ладно. Я тоже буду Петрович.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Почему Петрович, возьмите другое отчество, что ж мы оба Петровичами будем?
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Не хочу я другое. Хочу Петровичем, тебе чо, жалко отчества?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да, в общем, какая разница.
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Допивая коньяк. Ты мне друг, скажи, как думаешь, куда податься нам?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Я сам не знаю.
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Я думаю — на чердак. Попробуем дверь открыть, не получится — сломаем.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Так ведь зачем ломать, Эммануил Петрович? Там абсолютно не закрыто.
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Ну, ты, Илья Петрович, даёшь. Ты ж мне сам недавно сказал, что закрыто.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вы ошиблись, уважаемый, я сказал, что у меня нет ключа, а это утверждение абсолютно верное и совпадает с истинным положением вещей.
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Чо?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну…
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. А! Вон оно что!
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вы хотели идти на чердак.
ЭММАНУИЛ ПЕТРОВИЧ. Я пойду, а ты сиди здесь, Петрович. Пока. Я тебя позову. Если кто про меня спросит, ты ни слуху, ни духу.
Эммануил Петрович крадучись идёт наверх. Снизу, почти одновременно, хлопает дверь подъезда, и на площадку поднимается милиционер. Он достаёт пистолет, направляет на Илью, другой рукой достаёт рацию и кричит вниз между лестницами в пролёт.
МИЛИЦИОНЕР. Серега! Он здесь, Давай, бежи сюда!
Снизу запыхавшись, быстро поднимается второй милиционер.
СЕРЁГА. Да не, Петрович, это не он.
МИЛИЦИОНЕР. Да он, это он. Я помню, как он умазал тильки тебе, и ты впал, а я ему с ноги, и он впал, а я в отделение побежав сразу. А яво уж и след простыл.
СЕРЁГА. Не, кажись, не он, этот больно высокий. Эй, ну-ка, встань, ты.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Господа, это какой-то курьёзный случай, ей-богу. Я Трещин Илья Петрович, я тут живу, в 17 квартире. Меня все знают.
МИЛИЦИОНЕР. А ето мы усё пруверимо, так Серега?
СЕРЁГА. Точно, Петрович. (Проверяет его одежду, хлопает по карманам.) Что в чемодане? И почему ты в подъезде сидишь?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да мы с женой поссорились.
СЕРЁГА. С якой жинкой? Со своей жинкой?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, конечно, со своей, с чьей же ещё?
СЕРЁГА. Да ладно, чо, правда?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Совершеннейшая правда.
СЕРЁГА. Ну, бабы, совсем офигели.
МИЛИЦИОНЕР. А може ты вор, а в чемудане у тоби ворованные вещи?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да там мои вещи, что мне жена собрала. Нате, смотрите. (Илья Петрович открывает чемодан. Из чемодана выпадает ворох одежды. Петрович сразу начинает копаться в вещах, рассматривает. Видит женское платье. Прикладывает к себе, разглядывает. Потом достаёт женские сапоги на каблуке.)
МИЛИЦИОНЕР. Яки хороши вещщы. Нет, це не вещщы, це вещественные доказательства.
СЕРЁГА. Так, гражданин, откуда у вас это?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да это моя жена… Она хорошая, только немного не в себе.
МИЛИЦИОНЕР. А давай, Серега, побачим на ту жинку, где, говоришь, твоя жилплощадь?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вот эта квартира.
Серега звонит в дверь. Тишина. Звонит ещё раз, опять тишина. Звонит несколько раз подряд.
СВЕТА (холодно). Кто там?
МИЛИЦИОНЕР. Та то мы, милиция, вора задержали, а ён говорит, шо вы его жинка, так ответствуйте побыстрее, жинка вы или не жинка.
Тишина. Пауза.
СВЕТА. Скотина!
Хлопок дверью. Все трое вздрагивают.
СЕРЁГА. Гражданка, это милиция. Я прошу вас открыть дверь и засвидельствовать наличие вашего супруга.
СВЕТА. Нет у меня никакого супруга, идите отсюда, пока я милицию не вызвала.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Света, они и есть милиция.
СВЕТА. Нет у меня никакого мужа, сволочь!
СЕРЁГА. Гражданка, вы так не сердитесь. Мы обязаны проверить. Извините за беспокойство.
МИЛИЦИОНЕР (потирая руки). Спымали. А ну, руки за голову, жмых! Я тоби давно заприметил, гад.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да она злится на меня, вот и говорит, что мужа нет, она видеть меня не хочет, поэтому и бросается словами такими. Товарищи, господа, да я правда здесь живу, вот у соседки спросите, Анастасии Палны.
СЕРЁГА. Щас, ты нас дурить будешь, а мы тебя слушать, да? Людей ночью с постели поднимать, да?
МИЛИЦИОНЕР. Да сдать его в СИЗО!
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА (из-за двери). Кто тут так шумит? Вы мне спать не даёте, а ну, уходите, а то я сейчас живо позвоню, куда следует!
СЕРЁГА. Да мы, гражданка, и есть “куда следует!”
МИЛИЦИОНЕР. Женщина, скажите, вы знакомы? Как бишь тебя кликать?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Анастасия Пална, это я.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Кто это я?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, я же, ваш сосед, Илья Петрович. Мы же с вами недавно разговаривали на площадке стояли.
АНАСТАСИЯ ПАВЛОВНА. Ах, ты скотина! Илья Петрович уехал на самолёт давно, у него командировка там куда-то. А ты вор, наверное. Уходи, а то вызову скорую помощь.
СЕРЁГА. Гражданка да мы и есть скорая помощь, тьфу, блин, милиция мы. Ну, дурдом. Петрович, всё, пошли отсюда. В наручники его, и чемодан забирай.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Но ведь это недоразумение чистой воды, господа, я вам паспорт могу показать, паспорт с пропиской. Вот…
СЕРЁГА. Ну, где твой паспорт?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ (ощупывает карманы, ищет паспорт). Господи, да где же он, да ведь был, точно был.
Серёга подходит вплотную к Илье Петровичу. Собирается что-то сказать и вдруг что-то чувствует.
СЕРЁГА. Блин, да ты ещё и пьяный, козёл! (Бьёт Илью под дых, тот сгибается пополам, Петрович его пинает, и он кубарем скатывается с лестницы.)
МИЛИЦИОНЕР. Задание выполнено, шеф! За ето можно и выпить, блин! (Берёт недопитую бутылку коньяка, и они выпивают её несколькими глотками.)
Картина Вторая
Глубокая ночь. Отделение милиции. Половина пространства зарешёчена, там находится камера предварительного заключения. В этой половине темно. Видно только нары. На нарах, скрючившись, лежит человек. Другая половина помещения освещена ярче. Здесь место для милиционеров. Стол, стулья, железный ящик для оружия, телефон. На столе какие-то бумаги, пепельница, сделанная из разрезанной банки кока-колы. За столом сидят Серёга и Петрович, они разговаривают.
СЕРЁГА. Зря ты его, Петрович, так. Ещё помрёт.
МИЛИЦИОНЕР. А, нехай знает, как следствие в заблуждение вводить. Ещё и сопротивляться надумал. Не тут-то було.
СЕРЁГА. Но не так ведь, вон весь синий лежит. Пойди, посмотри, дышит, нет? (Встаёт, идёт к решётке, всматривается.)
МИЛИЦИОНЕР. Та шо ему буде? Живой. До 10 марта праздники, отлежится тут, в норму приде.
Вводят Эммануила. Он в наручниках, руки за спиной.
СЕРЁГА. Ну что ещё, а, ну сколько можно? Ну, у нас, блин, конец смены, а вы что, месячный план решили сдать, а? Мужик, ну ты чего? Какого хрена ты сделал? Почему тебя взяли, а? Почему вы не можете жить нормально? Всё время надо воровать, убивать, насиловать! Что ты на меня смотришь? Петрович!
МИЛИЦИОНЕР (видит Эммануила). Тю, та шоб я провалився, це же тот, с улицы!
СЕРЁГА. Петрович! Хватит уже, одного измордовал, щас и этот тебе тот!
МИЛИЦИОНЕР. Ей-бо! Ей-бо, я его глаза запомнив и руки.
ЭММАНУИЛ. Ну, вы меня сажать будете или я до утра вас буду слушать?
МИЛИЦИОНЕР. До утра! Вот арестант пошёл, иди, через три дня откроем.
ЭММАНУИЛ. А почему три дня?
СЕРЁГА. Праздники. Следователи не работают, милиция закрыта. Так что через три дня только. Ждите среды.
Милиционер открывает решётку, вталкивает Эммануила и закрывает за ним дверь. Как только дверь закрылась, свет в отделении стал тусклым, а за решёткой ярче.
Эммануил садится на пол, вытягивает ноги, облокачивается на стену и закрывает глаза. Потом встаёт и подходит к человеку на нарах. Резким движением подвигает его и ложится рядом. Некоторое время они молчат.
ЭММАНУИЛ. Ну, что, свиделись?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Это вы, Эммануил? И вас сцапали? Не вздумайте возмущаться, а то этот хохол очень больно дерётся.
ЭММАНУИЛ. Да знаю я.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Он меня избил, у меня всё лицо в крови.
ЭММАНУИЛ. Вы ему что, хамили?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Сначала нет, а потом — да.
ЭММАНУИЛ. Совсем вы не знаете людей.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Нет, не знаю. Думал, что знаю, а получается, что нет. Никогда не думал, что стану жертвой государственного тупизма. Я маленький винтик, который не вовремя отвалился от своей детали и тут же был раздавлен. Все мы винтики, только кому-то удаётся скрипеть в нужном месте до конца, а кому-то не везёт. Все мы винтики.
ЭММАНУИЛ. Все вы винтики.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Все мы винтики. Сначала в детском саду, потом в школе, потом дальше. Нас тщательно смазывают, готовят воткнуть нас в какую-нибудь дыру. И вот, мы на месте. Какая радость. Жизнь превращается в постоянное вращение вокруг своей оси. И вот тебе уже пятьдесят, и ты за это время семь тысяч раз умылся, двадцать тысяч раз поел и всего семьсот раз совокупился с женщиной. Выпил тридцать тысяч чашек чая и съел одиннадцать километров докторской колбасы. Есть что вспомнить человеку, есть с чем уйти из жизни.
ЭММАНУИЛ. Вы что, Илья Петрович, серьёзно, что ли?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Серьёзней не бывает.
ЭММАНУИЛ. Да знаете, Петрович, это всё из-за того, что вас, прости господи, как вы говорите, хорошо смазывали.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. В каком это смысле?
ЭММАНУИЛ. Ну, в вашем смысле. Вот ведь какая философия получается. Вы выросли в интеллигентной семье. За вами ухаживали, вы играли на скрипке.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. На фортепиано.
ЭММАНУИЛ. Тем более. На фортепиано. В институт вы поступили с первого раза и без проблем. Там же попортили половину студенток своего курса.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. И чужих курсов тоже.
ЭММАНУИЛ. Вот видите.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Хорошее было время. И я их не портил, как вы выразились, я их делал лучше. А они — меня.
ЭММАНУИЛ. Это вы на страшном суде расскажете. Всё у вас было хорошо и покойно. И вдруг вы попадаете в передрягу с властями, да ещё и побивают вас. Конечно, я понимаю вас, захочется на тот свет. Жизнь дала трещину. Под зад.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вы хотите сказать, с кем не бывает?
ЭММАНУИЛ. Нет, я хочу сказать, что всё зависит от того, к чему ты привык. Вот я, например, вырос в бедной семье, где есть было нечего, игрушек не было, одежда постоянно перешивалась из каких-то тряпок. Первый раз в милицию я попал в 13 лет, сейчас мне уже сорок шесть, много чего было за это время. И хорошего, и плохого. Но когда в очередной раз происходит какая-то жизненная гадость, воспринимаешь её нормально, не особо удивляясь. А если б я после каждого битья хотел бы повеситься, так давно свихнулся бы.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Мне не нравится этот разговор. Получается, что я виноват, что у меня было всё хорошо?
ЭММАНУИЛ. Вот, идиотская привычка обязательно кого-то обвинять. Илья Петрович! Вы винтик, который обточили, смазали и вставили в большую машину. А я не винтик, я камень у дороги, по которой мчится ваша машина. Машина, какая бы ни была большая и железная, наехав на камень, может упасть в кювет и развалиться. И вы все будете жутко огорчены, что так случилось. А мне начхать. Я — камень.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А дети у вас есть?
ЭММАНУИЛ. Где-нибудь есть.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. И они тоже будут камнями у дороги?
ЭММАНУИЛ. Это их дело. Я тут повлиять не могу.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да ладно, вы эгоист и асоциальный элемент, который боится ответственности перед своими детьми.
ЭММАНУИЛ. Как скажете, Илья Петрович, вы же у нас профессор, а не я. А что думаете, профессор, можно пить в камере предварительного заключения?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Думаю, нет. Могут наказать.
ЭММАНУИЛ. Так вы и так наказаны за антиобщественное поведение, как вас ещё можно наказать?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, не знаю, опять побить.
ЭММАНУИЛ. Ну и что?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Больно.
ЭММАНУИЛ. Ну и что?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, давайте.
Эммануил достаёт из трусов целлофановый пакет, наполненный жидкостью.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вы что, пронесли это в трусах?
ЭММАНУИЛ. А где вы думаете? Можно сказать, и в заднице. Не нравится, не пейте.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ладно, давайте. А то что-то голова болит. Может, пройдёт.
Выпивают.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Знаете, а жизнь-то, не так плоха!
ЭММАНУИЛ. Я же говорил, как посмотреть. Есть, конечно, некоторые негативные моменты, но, в общем, как говорится, ищите радость в малом и обрящете.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Вот посидим тут три дня. Может, нас и раньше выпишут. Наверняка раньше. Жена должна спохватиться, я ведь пропал.
ЭММАНУИЛ. Жена это хорошо.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ой, как посмотреть. Двойственная природа, желание подчинить себе мужчину, опутать его домашними путами. Да много чего. No women, no cry.
ЭММАНУИЛ. Хорошая песня.
Выпивают ещё и тихонько так, на манер русских застольных песен, поют песню на английском языке.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Эммануил, не скажу, что мне близка твоя философия социальной отчуждённости, но что-то в ней есть. По крайней мере, твоя точка зрения будет интересна и моим коллегам и студентам. Я тебя приглашаю в наш студенческий клуб. Мы там по пятницам собираемся, выпиваем, говорим на разные философские темы. Ты обязательно должен придти, обязательно. Договорились?
ЭММАНУИЛ. Давай не будем загадывать, Петрович. До пятницы много чего произойти может.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ой, я совсем забыл, что нам тут три дня сидеть. Ой, как же я забыл. Нет, я выйду отсюда и обязательно помирюсь со Светкой. Да хорошая она, хорошая. Я плохой. Внимания ей мало. Да и денег я зарабатываю немного. Это ж всё накладывается. Нет, всё, выйду и переделаю всё. Ничего, трудно будет себя менять, но справимся. Другая жизнь начнётся у нас, Светочка.
ЭММАНУИЛ. Ну, может, мы и пораньше выберемся.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Хорошо бы, но как? Даже позвонить не дают.
ЭММАНУИЛ (встаёт, подходит к решётке, кричит). Эй, сволочи, козлы вонючие! Дайте позвонить!
Входит заспанный Милиционер.
МИЛИЦИОНЕР. Вы шо буяните? А? Вы шо, хотите, шоб Петрович разозлился?
ЭММАНУИЛ (улыбаясь и раскинув руки). Друг сердешный!
МИЛИЦИОНЕР. Ты шо, пьяный? Где взял?
ЭММАНУИЛ. Я? Никак нет, товарищ сержант!
МИЛИЦИОНЕР. А ну, дыхни!
ЭММАНУИЛ. Есть дыхнуть. (Подходит близко к решётке, вдруг, хватает Петровича за рубаху и быстро и сильно несколько раз бьёт его о решётку. Милиционер Петрович с окровавленным лицом сползает на пол.)
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Эммануил, вы что? Что вы делаете? Зачем? Не нужно этого делать. Помогите!
ЭММАНУИЛ. Заткнись, Петрович! Ты чего, это же он тебя избил.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну и что, нельзя же так… Что сейчас будет?
ЭММАНУИЛ. Да не ссы ты. Щас ключ возьмём и смоемся.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Да что вы делаете, это же преступление!
ЭММАНУИЛ. Слушай, кончай стонать. Ты что, три дня здесь хочешь просидеть?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Я лучше три дня.
ЭММАНУИЛ. Дело твоё. (Шарит в карманах Петровича, ищет ключи.) Сиди со своей философией. (Находит пистолет.) На, подержи, щас ключи отцеплю. (Находит ключи, отпирает решётку, выходит.) Ну, ты со мной?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Нет, спасибо.
ЭММАНУИЛ. Пушку давай.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Пауза.
ЭММАНУИЛ. Пушку давай, короче!
Илья Петрович поднимает пистолет и направляет на Эммануила.
ЭММАНУИЛ. Тьфу, Петрович! Тебе это зачем? Ты сидишь, я ухожу. Мы друг другу не мешаем.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Не знаю, но здесь что-то не так. Не могу я тебя отпустить, прости…
ЭММАНУИЛ. Блять, я тебе щас башку снесу, сопля! (Идет на Илью, Илья стреляет в Эммануила.)
ЭММАНУИЛ (кровь из плеча). Блин, философ, он же был на предохранителе, ты что, с оружием умеешь обращаться?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Я, вообще-то, имею звание майора. По политической части, конечно, но, как все, заканчивал военную кафедру и оружие знаю.
ЭММАНУИЛ. Блин, Петрович. Зачем тебе это?
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Ну, как же, Эммануил, нельзя так. Порядок должен быть. Порядок.
ЭММАНУИЛ. Порядочный ты придурок, Илья.
В помещение вбегают милиционеры, в том числе и Серёга.
СЕРЁГА. Всем лежать, руки за голову! Бросить оружие! Петрович, ты живой?
МИЛИЦИОНЕР. Да живой. Башка тильки трошки болыть. Вона собака ента меня об решотку звызданула, ой, мать. А ему убежать философ не дал. Молодец.
Милиционеры надевают наручники на Эммануила. Поднимают его. Он почти без сознания. Они обыскивают его.
СЕРЁГА. Слушай, как тебя там, Трещин, мы тебя отпустим, иди домой. Забудь и потеряйся. Тебя здесь не было.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. А его? С ним что будет?
СЕРЁГА. Опасный преступник по кличке Камень находится под следствием по обвинению в нескольких преступлениях. Побег, грабёж, умышленное убийство, попытка побега. Он сегодня ночью напал на патруль милиции, залез в квартиру и женщину убил. Кстати, в том же доме, где мы тебя взяли. Правильно ведь шли. Он, подлец, через чердак на крышу, оттуда на балкон, ну и в квартиру. Женщина там была, видимо, шум подняла, он её и…
Илья Петрович оборачивается на Эммануила.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ. Квартира??
СЕРЁГА. Кажется, 17.
Звучит песня “No women, no cry”.
ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ (кричит). Винтик? (Стреляет в Эммануила.) Винтик?! Винтик?! (Стреляет ещё, ещё, ещё.)
Занавес.