Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2006
Факт состоит в том, что в декабре 2005 года мы поехали в сербский город Кралево, познакомились и взяли интервью у писателя Горана Петровича. Факт есть, но осталось понять, почему мы это сделали? Рационального объяснения нашему поступку нет и по сию пору. Проще описать сложности, с которыми мы столкнулись. Нас никто не просил сделать этот материал (не было никакого редакционного задания). Добраться до писателя не так-то просто. Это не в Анталию на чартере слетать на выходные. Перелет Екатеринбург — Москва — Белград, автобус из Белграда в Кралево. А еще нужно было найти русского переводчика в городке размером с наш Невьянск. Кстати, нашли сразу двух — Эмилию и Томислава. А еще сочинить пристойную легенду, зачем нам понадобилось встречаться с писателем-отшельником… С некоторыми допущениями, мы оба журналисты, так что, посовещавшись, выдвинули самую правдоподобную версию: пообещали написать о нем статью. Уж не знаем, догадался ли писатель, что двое русских с Урала не за журнальным материалом приехали, что интервью — лишь предлог. Однако Горану идея понравилась: формально это будет одно из первых интервью российскому изданию. Несмотря на популярность и известность Петровича у русских читателей, пресса обошла его вниманием. Обещание мы дали, а статью-то нам писать не хочется и не можется — так бывает тяжело писать что-либо, когда гонорар уже получен и давно потрачен. Мы получили свой “гонорар” в момент встречи с писателем. Как вам теперь объяснить, зачем вы должны читать этот текст, если мы себе не можем этого объяснить? Горан Петрович сам на нас морок навел. От его книжек, прочитанных несколько лет назад, “Атлас, составленный небом” (2000 г.) и “Осада церкви Святого Спаса” (2001 г.), у нас слегка помутился рассудок.
В российской издательской среде про господина Петровича ходят легенды. Сотрудники издательства “Амфора” (там Петровича печатают) как-то сетовали: все их авторы как авторы — сайт у них есть, электронная почта, по-английски говорят, как люди. Словом, прогрессивные члены мирового сообщества. А у Горана Петровича только номер факса известен. Человек без сайта, один из самых загадочных писателей современной Европы, оказался высоким темноволосым сербом с большими серыми глазами и застенчивой улыбкой. Он встретил нас в деревенском беленом домике посреди кралевских многоэтажек — здесь находится издательство “Повеля”, где Петрович служит главным редактором. Вручил визитку (электронная почта там была). Кроме компьютера и стопки журналов писательский стол украшала текила. Петрович день как приехал из Мехико. Наливая в стакан, он говорит, что Мексика — благословенная страна с волшебным климатом. Писателям там живется легко, практически каждый может получить стипендию или грант — сиди и пиши, а не ищи приработок, чтобы семью прокормить. Мы смеемся, “хорошо там, где нас нет”. Для нас Сербия — благословенная страна, такая солнечная, теплая, позитивная, и, учитывая историю, культуру и всеобщую любовь ее жителей к книгам, просто рай для писателей.
— Когда вы начали писать?
— Сравнительно поздно, в 1983 году вышел мой первый рассказ. Вернее, я начал с поэзии. Я послал свои первые стихи в одну газету, но их не напечатали, однако мне регулярно стали присылать газету. Эта была первая газета, которая стала регулярно приходить по моему адресу. Я был рад, потому что они обратили на меня внимание. И я поблагодарил их за это внимание ко мне. Реакция на мою благодарность была интересной — они переслали присылать мне газету. Оказалось, что произошла ошибка, я вошел в список сотрудников. Этот момент считаю очень важным в своей писательской, так как сербская поэзия получила бы еще одного плохого поэта. То, что я не мог выразить в поэзии, стало важно для моей прозы… Моя первая короткая книга не получила отзыва. До тех пор, пока не вышел в свет “Атлас, составленный небом”, я не очень считал себя писателем. Помню, когда я написал первую книгу, мне сказали, что первая очень важная, потом, когда вышла вторая, мне сказали, что вот вторая очень важна, а потом третья… На самом деле каждая книга самая важная. Я всегда стараюсь так понимать. Я литературу понимаю как единение, созданное из уже имеющихся линий, как обработку. Современному литератору остается только в новых образах выразить старое. “Атлас, составленный небом”, мне кажется, выжал из меня постмодерн.
— Борхес говорил, что есть всего 4 сюжета, но у вас есть уникальное наследие — сербская история.
— Я не думаю, что есть мотивы совершенно интернациональные, не содержащие национальных черт. Я очень часто сравниваю это с вином. Когда вы входите в магазин, вы ищите вино по географическому принципу, но также важно чтобы вино было очень хорошим. Вот этот сорт вина вас привлекает. Я надеюсь, что мои книжки содержат обе части: и особенности географического происхождения, и качество доброго вина.
Я думаю, что все еще учусь у сербских писателей. У Милорада Павича, Иво Андрича. Я думаю, нельзя написать хороший рассказ, не читая Чехова. Недавно прочитал роман Татьяны Толстой “Кысь”. Он переведен несколько месяцев назад.
Героем самого известного своего романа, “Осада церкви Святого Спаса”, Горан сделал монастырь Жича. Построенная в начале тринадцатого века обитель для сербов все равно что для нас Киево-Печерская лавра. С Жичи началась самостоятельная сербская церковь. Здесь короновали первых государей. Отсюда начинается одновременный расцвет двух “ветвей власти” — духовной и монархической, — их единство, взаимность и долговечность. Жича явилась воплощением этой симфонии властей. Всего в Спасовом доме было венчано на престол 19 сербских правителей, последний раз в начале ХХ века. Характер Жичи как оплота православия и монархии обнаруживается и в самом выборе места: монастырь возвели точно так, чтобы он находится на одинаковом расстоянии и от Рима, и от Константинополя. Жича — единственный в христианском мире монастырь, который не имеет крепостной стены и стоит на семи ветрах. Сколько ни разрушали храм Святого Спаса (последний раз Жичу бомбили американцы) — его отстраивали заново. Роман “Осада церкви Святого Спаса” как раз о таком нашествии недругов и повествует. “Многострашный” вединский князь Шишман попытался захватить Жичу, но молитвами насельников монастырь с комьями земли, с елками и надворными постройками поднялся в воздух. Войско осталось топтаться на земле и думать, как достать непокорных монахов. Болгарский князь больше всего хотел получить одну маленькую, но бесценную реликвию: перышко ангела, то, что носил в своей бороде, как в киоте, игумен монастыря. Пушинку первый архиепископ сербский Сава получил от византийского императора, и когда-то она входила в состав волшебного плаща из десяти тысяч перьев. “Так символически у Петровича была описана передача частицы огромной византийской культуры сербскому народу”, — заметил наш переводчик Томислав, тихо ступая по каменному полу Спасова дома.
…Однажды вечером у себя дома в Екатеринбурге, сидя за ужином втроем, мы рассказывали о перышке нашему гостю — видеооператору Сергею:
— За плащом из перьев в 1204 году в Константинополь пожаловал слепой старый византийский дож Энрике Дандоло. Руководимые им крестоносцы разрушили город до основания, разграбили его подчистую. Плащ они нашли, а одного перышка в нем все же не хватало. Пера, переданного в Жичу. Мы видели его пустую могилу, дожа Энрике Дандоло в Святой Софии, когда ездили в Стамбул.
— Почему же могила пустая?
— Османы, через несколько лет завоевавшие не оправившийся от набега крестоносцев Константинополь, выкинули его кости собакам. На Сербской земле перышко ангела тоже так никогда и не досталось завоевателям. Нашлось оно только в 1996 году, когда после землетрясения начали реставрировать Спасов дом. Подняли каменный пол, и перышко, как по волшебству, взлетело и с тех пор парит под куполом Жичи.
— Парит под куполом, говорите? — озадачился наш друг.
— Да. “Под куполом, там, где скрещиваются солнечные лучи”, — сослались мы на первоисточник.
Сергей стал прикидывать, как лучше установить штатив, на него камеру, как поставить свет:
— Вот так, вот так, — показывал он, — сделаем, чтобы его снять.
— Кого?
— Перо!
— Сережа! Ты вполне понимаешь, что мы пересказываем тебе художественное произведение? Это сведения из романа, друг.
— Какая разница, откуда информация? — удивился нашей глупости Сергей. — Из романа или из теленовостей? Если правильно установить камеру, то перышко обязательно можно будет снять.
Мы стояли в полумраке церкви Святого Спаса и, задрав головы, смотрели вверх, туда, где скрещивались солнечные лучи. Пришел переводчик и спросил нас, нравится ли нам здесь?
— Еще бы! Мы приехали ради этого из самого центра России!
— …А попали в самый центр романа, — сказал Томистав и отошел.
О том, что Жича — это сербская притча, что по виду обители во все времена судили о том, как живет страна — Горан Петрович рассказывал, гуляя с нами по дворику того самого монастыря. Зеленела трава, темные ели чуть раскачивались. Мы обошли пурпурный Спасов дом по периметру. Как и Борхес, Петрович начинал библиотекарем. И как раз в Жиче. Ощущение такое, словно с Достоевским ходишь по Петербургу, или Лев Толстой решил пройтись с тобой по Севастополю.
— Как вы нынешнюю Сербию описываете?
— Сложная, из-за географии и из-за истории. Фабула романа “Осада церкви Святого Спаса” — это то, что происходило с Сербией.
У каждого поступка есть сугубо личные, эгоистические, если хотите, корыстные мотивы. Сейчас мы думаем, что мы поехали к Петровичу, чтобы поговорить друг с другом о любви. Всякий поймет нас, если вспомнит фильм “Обыкновенное чудо”. Там писатель и маг Янковский всю историю, всю сказку придумал, чтобы рассказать своей жене о любви. “На беду, я бессмертен”, — говорил он. Мы вместе 7 лет, за это время мы проросли друг в друга, как сиамские близнецы. Нас ожидает долгая жизнь сиамских близнецов — понимать это, по нашим временам, все равно что волшебнику знать о своем бессмертии, непосильная ноша. За возможность поговорить о ней с любимым человеком отдашь многое, потратишь силы и средства, не задумываясь. Вот мы и не думали, мы просто знали, как зомби, что должны поехать именно в эту точку и встретить именно этого человека. Серб Горан Петрович придумал такую очевидную и гениальную вещь (просто удивительно, почему эта идея никому до него в голову не приходила!), “Книгу с местом для свиданий”: “Литературные герои и события — это далеко не все, что книга предлагает настоящему читателю, и даже более того, это в ней далеко не самое интересное… Оказывается, множество людей читало одну и ту же книгу не только в разных частях Белграда, но и в других городах и даже разных концах света. И все они были собраны этой книгой в одном-едином пространстве. Некоторые из них умели узнавать других читателей, другие были неспособны распознать самих себя”. Мы столь охотно восприняли эту литературную игру, что год от года все глубже и глубже в нее погружаемся. С каждым разом требуется все больше усилий, чтобы отделять литературные фантазии от реальности. Ремонтируя квартиру, мы решали, куда поставим сундук с тяжестью, а куда — с легкостью, ведь известно, что первый все равно продавит пол, а второй будет парить. Теперь всегда нужно принимать во внимание, что птица циковац, летающая в небе, может склевать все звуки колокольного звона, обращенного к Богу, что крыланы-подковники очень нервные особы, что правильная карта местности только та, у которой края не обрывают ни одну дорогу. Однако есть и польза в таком подходе к действительности, многое становится понятным. Например, почему отдыхающие на лавках в парке жители хорватского города Риеки посмотрели на нас неодобрительно, как будто мы зашумели в тихой комнате, когда мы захотели сфотографироваться у фонтана со скульптурами девочки и мальчика? Своими взглядами (чужаков) мы украли часть их статуи — не удивительно, что они недовольны. Почему, несмотря на распахнутые по жаре окна и двери, в залах Дворца Дожей в Венеции чувствуется устойчивый сладковатый, сложный запах, исходящий непонятно от чего? Венецианцы были очень хорошими купцами, а дожи — их предводителями, наверняка они когда-то купили этот запах у хитрых арабских торговцев, а единожды приобретенное уже никуда не может деться…
— Горан, любите ли вы многоточие?
— Да, люблю. Каждый читатель по-своему воспринимает книгу. Тираж из типографии выходит одинаковый, а у людей все книги оказываются разными. Весь тираж разный.
— А тогда вам должна быть и близка идея интернет-романа.
— Нет. Мне было бы трудно вести Интернет-проект. Дело в том, что каждый писатель разговаривает сам с собой. Писание — это очень интимный процесс, это совершается наедине.
Когда же в разговоре мы коснулись романа “Книга с местом для свиданий”, 2005 г., Горан Петрович спросил:
— Скажите, у меня в книге есть русская — Наталия Дмитриевич. Она похожа на русскую?
Он думал, у компетентных лиц спрашивает, как бы не так:
— Горан, мы не знаем. Этих русских в России давно уж нет, мы даже не их прямые потомки. Похоже, вы тут плохо представляете себе, что с нами было при Советской власти. Пользуясь вашими образами, Посланец Сатаны скупил у нас наше прошлое, чтобы мы жили только настоящим. И теперь мы не можем судить, насколько реалистично выписана русская госпожа Наталия.
— Сербия, как и Россия, в двадцатом веке много влюблялась. И все влюбленности оказались напрасными. Да, по правде говоря, и несчастными тоже, — сказал Горан, стоя рядом с фреской 13 века, поверх которой примерно в то же время был нацарапан кораблик Фридриха Барбароссы, переправлявшегося через речку Мораву, чтобы плыть в крестовый поход.
— То есть? — (Метафора была хороша, но явно требовала пояснения).
— Сперва, как и вы, влюбились в коммунизм, но любовь вышла трагическая и счастья не принесла. Теперь вот без оглядки влюбились в капитализм. В выходные наши семьи ходят по супермаркетам, денег часто нет, и ничего не покупают, а просто поглазеть. Так что и это увлечение спорное. А еще у нас в двадцатом веке была страсть к Англии, к Франции. К России. И тоже неразделенная.
— Зачем мы вам все? Живите своим миром.
— Своим? Но это невозможно! Ведь Сербия — такая маленькая страна. Ни одному народу не удастся жить про себя. Несмотря на высокомерное отношение великих народов к маленькому народу, один он не выживет. Сербский народ очень часто жил только прошлым или только будущим, ему редко удавалось жить настоящим. Когда мне представлялась такая возможность, я пытался гнать в спешке, в спешке делал ошибки.
— Но жить сегодняшним днем — это очень мещанский подход, ты не думаешь о вечности, о будущем?
— Требуется правильное, не мифическое отношение к будущему и к прошлому. Уважение к прошлому. Сербский путь — путь крайностей. Сколько у нас заблуждений! Мифы о Косове, мифы о других странах. Литература должна вернуть истинные имена вещам.
— Это столп китайской культуры, возвращение истинных имен, тот самый серединный путь.
— Литература не должна содержать много восклицательных знаков. Такая литература близка к “говору политики”. Литература должна изобиловать вопросами.
— Образ Сербии в фильмах Эмира Кустурицы вредит или помогает формированию образа Сербии в глазах русских, всего мира?
— Это очень острый вопрос, — потом Горан махнул рукой и сказал переводчикам: — Все равно напишут, что не ответил. Я не думаю, что я делаю для экспорта свою литературу. Я даже так не думал никогда. Существует одно тихое национальное течение. Все мои переводы были приняты во внимание не потому, что за моими плечами была какая-то экспортная политика.
— В России литература — это супермаркет. Книги, как и любой товар, продаются по жестким законам маркетинга. Важен бренд, важна линейка брендов, которыми владеют издательства. Мы погуляли по Белграду, в городе огромное множество книжных магазинов. Но ни один не выглядел как супермаркет, в нашей терминологии это скорее авторские бутики, где тебе никто тонким маркетинговым ходом не навязывает определенную покупку. Что в Сербии позволяет добиваться книжного разнообразия?
— Я рад, что вам так показалось. Жаль, что это не так на самом деле. “Код Да Винчи” и у нас главный бестселлер.
Горан Петрович явно поскромничал. Сербы — пытливые, увлеченные исследователи книжного мира. Сам писатель получил все возможные литературные премии в Сербии, но особенно дорожит одной: эту премию выдают читатели библиотек. Ее присуждают тому автору, чьи книги чаще всего были затребованы в течение года по всей стране. Насколько мы знаем, в России нет аналога такой премии.
— Как вы пишете? На компьютере?
— Да. Обычно я работаю дома. Пишу свои произведения, потом распечатываю, потом все удаляю из компьютера.
— Как?!
— Я правлю, редактирую на бумаге, а потом снова все набираю — весь роман заново.
— Легко ли вам писать?
— Когда как. Иногда трудно идет, так и пролетающая муха мешает. А когда легко, то дочка на моей голове может прыгать, и ничего!
— Жаль, что вы завтра уезжаете, — сказали Горан и Томислав. — А то были бы гостями на нашей Славе.
Мы знали про этот сербский праздник в общих чертах: день Славы — это именины всего рода. Когда-то по поводу важного события в своей жизни, например чудесного спасения, предок выбирал святого, который в церковном календаре стоял ближе всего к этому дню. Потом почитание этого святого передавалось из поколения в поколение по мужской линии. И у земли, на которой стоит дом, тоже есть своя Слава. При покупке недвижимости серб всегда спросит, какая Слава у этого дома, чтобы потом отмечать. В дни особо популярных святых, а как раз такой приближался — Святого Андрея — полстраны не работает. Одни отмечают свою Славу (три дня, круглосуточно), а другие обязаны ходить в гости.
Под вечер всей нашей небольшой, но шумной кампанией — переводчики Эмилия и Томистав, Горан Петрович и мы — шли по главной улице Кралево. С Петровичем многие здоровались, нас разглядывали с любопытством. Вдруг Горан сказал: “Сейчас я вам покажу одну вещь, а после этого мы расстанемся. Мы дружим с Милорадом Павичем, кстати, его жена была из Кралево, так что он часто сюда приезжал. Однажды мы с Павичем зашли вот в этот магазин канцелярских товаров”. Мы остановились и увидели небольшую лавку с металлическими решетками на окнах, из открытых дверей выходили школьники с тетрадками. “Именно в этом магазине Милорад купил печатную машинку, на которой потом написал “Хазарский словарь”.
И действительно, после этого Горан Петрович тепло попрощался с нами. Потом, уже уходя, обернулся и сказал:
— Юлия, Стас, желаю вам почаще встречаться не только на территории книг! До свидания…
Станислав Холкин, Юлия Дьячук