Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2006
Алексей Михайлович Белогорьев — историк, выпускник исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Проживает в Москве. В настоящее время является аспирантом и младшим научным сотрудником Института славяноведения РАН. Занимается изучением межэтнических и межконфессиональных отношений на Балканах и на Кавказе, а также политикой России в этих регионах. Заядлый путешественник.
Эти записки были написаны почти полтора года тому назад. Но Косово — это удивительное место: в других уголках мира текут годы, десятилетия, века, а здесь ничего не меняется. Разве что декорации. Работая над своей диссертацией, мне постоянно приходится возвращаться к донесениям бывших там русских и иностранных дипломатов, к запискам путешественников и исследователей XIX века. И меня не оставляет ощущение, что все эти люди описывали не давно ушедшую эпоху, а события вчерашнего дня: те же самые проблемы, те же самые характеры, та же обстановка. Только безысходности теперь стало больше…
Велика вероятность, что уже в этом году Косово получит долгожданную и долго выпрашиваемую независимость. Тем самым мировое сообщество впервые по окончании Второй мировой войны признает право автономных областей на свое полное самоопределение. И распахнутся широкие двери для всех непризнанных государств, начиная от Приднестровья, Крыма, Нагорного Карабаха, Южной Осетии, Абхазии и всего нашего Северного Кавказа вплоть до Ольстера и Страны басков. Несть числа всем тем, кто может решить воспользоваться этим заманчивым прецедентом.
Оттого, мне кажется, всем нам стоит сейчас задаться вопросом: “Что же такое Косово?” и попробовать вместе найти нетривиальный ответ.
Вместо предисловия
Новый год можно встречать по-разному. Можно, сидя в домашнем кругу с бокалом шампанского и салатом “Оливье”, слушая горькие речи русского президента, можно — на шумной городской площади под гулкий бой курантов и пестрый фейерверк развлечений, можно — с друзьями у костра в укрытом снегом лесу, можно — в русской избе, слушая, как потрескивают поленья в печи, а во дворе сверкает гирляндами и разноцветными шарами вечнозеленая красавица елка. Можно в церкви, можно в кафе или ресторане, в бане или в чужой квартире, в самолете или поезде, на международной космической станции или на подводной лодке. Новый год можно встречать везде, даже на территории ненависти…
В Косове и Метохии, на этой горящей и столь беспокойной балканской земле, мне выпадало счастье бывать не раз. И в этом году, решая, где бы я хотел встретить Рождество и Новый год, мне не над чем было думать.
Моя рождественская поездка, продолжавшаяся с 31 декабря по 31 декабря 2004 года, длилась ровно две недели. Парадоксальный факт русско-сербского летоисчисления. И со всем, что я увидел и прочувствовал за это время безвременья, я и хотел бы поделиться с вами, мой дорогой читатель.
Заранее должен предупредить, что данный текст не является ни научной работой, ни серьезным журналистским расследованием. Перед вами лишь путевые записки человека, трижды в разное время и по разным причинам бывшего в Косове. Информация, взятая из первых рук, чаще всего мною не проверялась. Многие факты мне известны лишь со слов. Статистика ООН и НАТО черпалась мною в основном из официальных источников, полузакрытых или открытых.
По сведениям статистического бюро Косова, на территории края с площадью 11 тысяч км? проживает сейчас 1,9 миллиона человек. Из них 88% — албанцы, 7% — сербы и 5% — мусульмане, цыгане и турки. 33% от общего числа жителей — дети до 14 лет. Людей старше 65 лет — всего 6%. Таким образом, население Косова по европейским меркам очень молодое.
Пограничная линия Косова и Метохии имеет протяженность 700 км, из них 351 км приходится на Центральную Сербию, 78 — на Черногорию, 158 — на Македонию и 111 — на Албанию.
Всё современное устройство Косова формально зиждется на Резолюции Совета Безопасности ООН от 10 июня 1999 года за № 1244.
Русских косовские албанцы не любят. Сами косовары, с которыми мне доводилось говорить на эту тему, объясняли это тремя причинами. Во-первых, слишком большой близостью России к Сербии — по истории, по языку, по вере. Во-вторых, поддержкой С. Милошевича и осуждением “национально-освободительного” движения албанского народа в Косове (кажется, роль России в данном случае албанцы склонны преувеличивать). И, в-третьих, войной в Чечне, о которой на Балканах хорошо знают и часто говорят. Посему передвигаться по Косову для русских занятие весьма рискованное. И о том, что вы русский, здесь лучше никому не говорить.
И последнее, несколько слов о моей личной авторской позиции.
Я хорошо отношусь к албанцам. И отнюдь не считаю, как это нередко можно встретить в Сербии да и в России, их людьми “второго сорта”. Еще в большей степени я расположен к исламу. Но мое уважение к мусульманам распространяется только на тех из них, кто действительно живет своей верой, а не прикрывается именем пророка, перерезая горло очередному иноверцу. То же самое касается и христиан.
Мне как человеку всё равно, чьих детей убивают и чьих женщин насилуют. Будь то албанцы, сербы или китайцы. Всё это люди. И никакие политические или псевдонациональные цели, по моему глубокому убеждению, не могут оправдать убийства ни в чем не повинных людей. Еще в большей степени не имеют оправдания те, кто, играя на светлых религиозных чувствах, разжигают огонь вражды и ненависти. Терпимость к недостаткам и счастью других — одно из главных качеств, делающих человека человеком. Но, к сожалению, современные Балканы больны завистью, злобой и гордыней. И в этом, может быть, их главная беда и проклятие.
Описывая свои впечатления от увиденного, я искренне старался быть объективным. И надеюсь, что, хотя бы отчасти, достиг этой цели. К сожалению, в силу объективных причин сфера моего общения с косовскими албанцами была весьма ограничена. Иначе эти записки просто не увидели бы свет, а мать родного сына. Но еще раз повторю, что, будучи православным и искренне любя сербов, неприятия к албанцам я не испытываю. И Бог даст, когда-нибудь смогу посмотреть на всё происходящее и их глазами.
Путь из Белграда в Призрен
В Косово и Метохию из Центральной Сербии и Черногории можно попасть самыми разными способами. Первый раз в августе 2003 г. мне довелось пересекать границу на перевале Кулина (1795 м) на обычном рейсовом автобусе, державшем путь из черногорского местечка Рожаи в Печ. По классификации НАТО дорога эта именуется “Медведь”1 . Автобус ходит раз в день около двух часов пополудни. Помимо него на автобусной станции в Рожаи всегда можно найти тьму маршруток, готовых перевезти вас за скромную плату из восточной Черногории в престольный град северной Метохии. Но, как в этом, так и во всех иных случаях, по Косову значительно безопаснее и проще передвигаться простыми автобусами.
С черногорской стороны не было ни полиции, ни таможни. Безлюдный блокпост UNMIK (UN Mission in Kosovo — ООН), пожалуй, единственное, что хоть как-то указывало на наличие границы. Но и там наш автобус никто не проверил. Кондуктор отлучился всего на насколько минут, чтобы передать полиции список пассажиров, после чего мы спокойно поехали дальше.
Во второй раз я въезжал чуть севернее — со стороны Рибаричей (дорога на Зубин Поток и Митровицу) на частной машине. А именно, ехал я с одним мусульманином-сербом из Нови-Пазара, торговавшим чем-то в Приштине. В этот раз было два полицейских поста со стороны Сербии (первый — в самих Рибаричах) и очень невнятный КП ООН. Но, учитывая, что мой попутчик пользовался этой дорогой чуть ли не каждый день, ни машину, ни наши документы вообще никто проверять не стал.
На сей раз в силу жизненных обстоятельств на Косово я пробирался напрямую из Белграда. Если верить расписанию Белградской автобусной станции (БАС), в сторону Косова и Метохии ежедневно ходит 19 автобусов: 10 — до Северной Митровицы, 4 — до Газиводы (селение в районе Зубинова Потока), 1 — в Грачаницу, 1 — в Призрен и 3 — в Драгаш (административный центр горанских сербов к югу от Призрена).
Дело было накануне Нового года, вечером 30 декабря 2004 г. Автобус на Драгаш отправлением в 21:30. Билет, который я купил заранее, обошелся в 800 динар (80 динар = ─ 1), не считая комиссионных сборов БАСа. Но местное кассовое бюро, по-видимому, ушло в новогодний загул раньше времени и всё напутало. Так что на наш автобус умудрились продать билетов примерно в 1,5 раза больше, чем было мест в салоне. Одним словом — Балканы…
Что творилось в автобусе при посадке, сами можете себе представить. Дело спасло только предпраздничное настроение всех собравшихся. Кто-то сидел втроем на двухместном сиденье, кто-то всю дорогу стоял в проходе. Ехали в автобусе по большей части албанцы, но были и горанцы (сербы-мусульмане), один православный, сошедший где-то в районе Липляна или Штимля, и даже двое японцев. Говорили все поначалу только по-сербски, но вскоре плавно перешли на албанский.
Со мной рядом ехала большая албанская семья: мать, двое сыновей, две невестки, внуки и, кажется, еще какие-то друзья семейства. Мать была обладательницей паспорта Французской республики, остальные — Сербии и Черногории. Вообще же, в Косове и Метохии после установления администрации ООН была введена новая паспортная система: все жители Косова, “косовары”, получили личные пластиковые карты, которые, кажется, признаются многими странами и в качестве загранпаспортов. Во всяком случае, мои соседи обладали и сербскими, и косовскими документами.
Несмотря на господствующий в автобусе албанский язык, по телевизору показывали сербские сериалы (крайне сомнительные как по содержанию, так и по форме), потом какой-то американский фильм с сербскими же субтитрами, и всё это дополнялось сербской музыкой в стиле turbo-folk.
Мои соседи-албанцы приняли меня за бошняка. Связано это было, видимо, с тем, что я говорил с ними только по-сербски. Но к большому недоумению моих попутчиков на их прямой вопрос я ответил, как есть, что я русский и живу в Москве. Реакция была весьма холодная. Во всяком случае, смотреть на меня после этого стали довольно косо.
До границы с Косово в районе Мердаре (путь от Куршумлии к Подуеву) мы добрались к четырем часам ночи 31 декабря. Радость моя в тот момент была неописуема: в первый раз за последние полтора месяца я увидел снег, даже настоящие сугробы! И, кроме того, я был в двух шагах от любимой мною косовской земли. Так что даже косовские автомобильные номера “KS” (их Сербия не признает) и UN-логотипы вызвали во мне бурю положительных эмоций.
Когда же я попал в Косово первый раз, помню, что был совершенно потрясен полным несоответствием ожидаемого и увиденного. В Сербии, когда я только заикался о Косове, меня начинали пугать всеми муками ада. Смотрели же на меня просто как на сумасшедшего, а кто вообще как на смертника, доживающего последние часы своей жизни. И, пройдя такую мощную психологическую обработку, я ожидал увидеть нечто вроде Сталинграда 1943-го или хотя бы одной большой Чечни образца 1995 года. Каково же было мое удивление, когда, сойдя на автостанции в Печи, я пошел по городу и увидел самую обычную жизнь: магазины, кафаны, рестораны, ателье, автозаправки, цветочные киоски и даже Internet-cafe! И обыкновенных, спокойных людей в городской одежде, шагающих по улице. Самый настоящий и самый заурядный балканский город…
Единственное, что нарушало эту идиллию, были военные машины KFOR (Kosovo Force — НАТО) с расчехленными пулеметами и солдаты, патрулирующие город с автоматами в обнаженных руках. Именно тогда я осознал, что в Сербии почти ничего не знают о современном Косове. И в последствии мне пришлось еще не раз в этом убедиться.
На Мердаре автобус остановился для прохождения сербского паспортного контроля, причем на сей раз проверялись непосредственно документы (их водитель собрал еще по дороге к границе). Дальше следовала албанская таможня и паспортный контроль KPS (Kosovo Police Service). Паспорта проверяли уже лично у каждого. Таможенный досмотр оказался весьма серьезным, несмотря на глубокую ночь. Салон осматривали дважды, причем требовали раскрыть даже женские сумочки. Длилось всё это, наверное, с четверть часа. Проблем никаких не возникло. И мы поехали дальше.
Пересечение границы резко подействовало на водителя. Пока мы ехали по Центральной Сербии, все объявления он делал только на сербском. Когда мы стояли на таможне — на албанском, потом то же самое на сербском. Как только мы пересекли границу, он забыл про существование сербского языка и перешел полностью на албанский.
Пятый час утра 31 декабря. Глубокая тьма над Косовым полем. На домах и копнах сена вдоль дороги светятся новогодние гирлянды и елки. Снег, к моему глубокому огорчению, испарился, как будто его и не было. Газиместан, памятник-башня, сооруженный в 1953 г. на месте Косовской битвы 1389 г., в ночной мгле сияет, как большой высокий маяк, слева от дороги на Приштину. Его теперь охраняет словенский KFOR, а в 2003 г. здесь стояли шведы. Но шведский контингент за последнее время сильно поредел. Вместо былых двух батальонов осталась одна рота. Между тем на их плечах до сих пор лежит охрана Приштины и Грачаницы.
В 5 утра мы достигли и самой Приштины, утопавшей во мраке и свете уличных фонарей. Здесь, кстати, сошли те двое японских студентов (судя по возрасту и поведению). А в 6:20 мы уже были в Призрене. Таким образом, за два часа автобус пересек почти всё Косово от Сербии до Албании (Призрен находится в 19 км от государственной границы).
Призрен
Призрен, безусловно, самый красивый город Косова и Метохии, город-памятник, величественный и изящный — это общее мнение всех, кто когда-либо бывал в Косове от глубокого средневековья до наших дней. До 1999 года он представлял собой замечательный ансамбль многослойной балканской истории, запечатленной в камне. Город, помнящий еще времена Римской империи. Царьград сербского средневековья. Один из важных торговых, транспортных и культурных центров Османской империи. Центр сербского культурного возрождения в Косове и Метохии XIX столетия. Отправная точка албанского национального движения в последней трети XIX века. И один из самых экстремальных городов на современных Балканах…
В седьмом часу утра я обнаружил тихий и почти пустой город. Лишь редкие-редкие прохожие на улицах. Потихоньку светало. Пользуясь таким редким затишьем, я решил прогуляться по Шадервану, исторической части города, что на левом берегу реки Бистрица2 . По городу я много ходил в 2003 году, так что теперь пытался лишь понять, что же изменилось за прошедшие полтора года. В целом, особых перемен я не заметил.
Но это в целом, а если в частности… Дом русского вице-консульства (1867), как я и предполагал, сожгли во время мартовских погромов вместе с кафедральной церковью св. Георгия Победоносца. В доме находилась епископия, в которой я когда-то пил кофе вместе с призренскими сербами. Мемориальная доска, красовавшаяся на двухэтажном здании, гласила: “В этом доме находилось русское консульство, в котором с 1870 по 1886 год работал консул Иван Степанович Ястребов, великий друг и защитник сербов в Старой Сербии. Благодарные призренцы. Октябрь 1996 г.”. В 2003 году я ее, к счастью, успел сфотографировать, а в марте 2004 года она просто исчезла.
Сама церковь пока стоит, окруженная со всех сторон колючей проволокой, но пожар, судя по всему, причинил очень большой урон. Вообще у местных “албанских экстремистов”, как я заметил, есть определенная схема уничтожения церквей: сначала церковь сжигают, потом через некоторое время взрывают. Но т.к. церкви в средневековье, да и в XIX веке, строили на совесть, то еще через какое-то время ее взрывают повторно, так, чтобы уже сровнять с землей. Такая судьба постигла уже более 140 православных храмов в Косове и Метохии. Так что всё еще впереди. В церкви св. Георгия, построенной в 1855—1856 гг., находились многие ценные иконы, чудом спасенные из ныне уже уничтоженных храмов.
Никакой охраны у церкви теперь нет. А в 2003 г. здесь был настоящий опорный пункт немецкого KFOR. В доме Ястребова был склад амуниции, оружия, во дворе стояли два БТРа с расчехленными пулеметами, человек с 15-20 солдат, что по местным меркам много. От всего этого теперь, 31 декабря 2004 года, осталось лишь объявление: объект находится под охраной KFOR и косовских законов.
Сходная бумажка наклеена на заборе около церкви Богородицы Левишки, также сожженной албанцами 17 марта 2004 г. Раньше напротив церкви, окруженной со всех сторон албанскими домами, дежурила машина KPS. Сейчас нет даже этого. Если на ее месте когда-нибудь поставят могильный крест, то, наверное, на нем напишут: “Создана в XIII, взорвана в XXI веке”.
На сегодняшний момент в Призрене взорваны и сожжены все без исключения православные церкви, большинство из которых были замечательными памятниками средневековой европейской архитектуры. Так что историческая часть Призрена представляет собой весьма странное и неоднозначное зрелище: с одной стороны, старые турецкие дома, наслоенные, как соты меда, один на другой, заснеженные горы, изящные мосты над стремительным горным потоком, величественные мечети. С другой, всё это перемешано с видами сожженных церквей, сотен разрушенных домов, тоже, кстати, во многих случаях являвшихся архитектурными памятниками. Иными словами, призренские албанцы умудрились за 5 лет своей независимости уничтожить добрую половину многовекового исторического наследия родной земли…
17 марта, как мне позже рассказывали, албанцы намеревались поджечь и католический собор на Шадерване. Но дело в том, что призренские католики — это тоже албанцы. В городе их осталось около 500 человек. И все эти 500 человек вышли навстречу албанцам-мусульманам, и, естественно, не с голыми руками. И когда две толпы встали друг против друга, католики сказали: “Вы, конечно, можете поджечь нашу церковь, но учтите: мы запомним каждого из вас. И на следующий день перебьем все ваши семьи до последнего колена”. Внушение подействовало — к церкви даже не притронулись.
Ровно в 7 утра 31 декабря древний город внезапно ожил. Буквально за считанные минуты улицы наполнились прохожими, стали открываться пекарни, кафе, магазины, в разные стороны помчались машины. Удивительное это было зрелище!
По центру Призрена, в общем-то, можно ходить спокойно. Сами призренцы, тем более в светлое время суток, вас не тронут, даже если вы серб. С ними даже можно говорить по-сербски, точнее, по-бошняцки. В Горе и соседней Средачкой жупе живут порядка 15 тыс. сербов-мусульман, и к ним здесь все привыкли, хотя и не прочь были бы от них избавиться. А вот креститься и распевать псалмы Давида на призренских улицах всё-таки не стоит. Главный риск состоит в том, что можно легко попасть на пришлого, случайного албанца, откуда-нибудь из Жура, “ветерана” UCK3 или сочувствующего. В этом случае вы почти наверняка войдете в печальный и длинный список “пропавших без вести”: проще говоря, убитых настолько зверски, что и тела их годами не могут найти. Единственное, что вас может спасти в этом случае, это американский или европейский паспорт. Хотя “беспорядки” 17—19 марта показали, что и это весьма зыбкая защита.
Местных албанцев боятся даже православные албанцы из Тираны. С одной такой супружеской парой мне довелось общаться в Призрене в августе 2003 года. Я тогда не мог найти ночлег, и, в конце концов, мне пришлось ночевать в каком-то парке, недалеко от реки. Албанцы же эти пытались мне помочь, в связи с чем мы и разговорились. Помню, что они очень осторожно, как кошки, передвигались по городу. Косовские албанцы, косовары, своих единоплеменников из Албании вообще не жалуют. Потому, кстати, и неосуществима идея “Великой Албании”. Косовары, конечно, не прочь были бы присоединить западную Македонию, Южную Сербию, восточную Черногорию и пр., но с одним существенным условием: столица вновь образованного государства должна быть в Приштине.
И последнее. Рано утром 13 января 2005 года, в 8 ч. 27 мин. в Призрене, в районе супермаркета “Бен-Аф”, произошел взрыв в двигающейся полицейской машине. У водителя — нигерийского полицейского — взрывом оторвало обе ноги, он был доставлен в немецкий военный госпиталь, где скончался спустя три часа. Взрывчатое вещество, эквивалентное 300—400 граммов тротила, было заложено под днище машины в районе ног водителя.
В тот же день в районе здания администрации ООН нашли гранату Ф-1, к которой была прикреплена записка с надписью на албанском языке: “Я — Косово”.
Святые Архангелы
В двух километрах к юго-востоку от Призрена вверх по течению Бистрицы лежит средневековый монастырь св. Архангелов XIV столетия. Здесь некогда было погребено тело легендарного балканского царя Стефана Душана, позже перенесенное в Белград. Обитель была сровнена с землей турками. Долго ее использовали как каменоломню для строительства призренских мечетей. Со временем она вообще ушла под землю и лишь в XX веке была открыта археологами. В 1998 году в ней была возобновлена монастырская жизнь. Впрочем, уже летом 1999 года монахи были эвакуированы, но вскоре вернулись. До марта 2004 года монастырь, расположенный в потрясающем по красоте горном ущелье на обрывистом берегу Бистрицы под нависающими скалами, представлял собой следующее зрелище: длинный-длинный одноэтажный монастырский дом с большим подвалом и церквушкой посередине. Дом был построен по проекту Государственного управления Югославии по защите памятников истории и культуры, а потому красотой не отличался. Была небольшая, почти символическая звонница. И много-много археологических памятников. От древнего храма и средневековых зданий сохранились лишь покрытие пола и стены высотой от 1,5 до примерно 4 метров.
Дугой вокруг монастыря на другом берегу Бистрицы проходит единственная автомагистраль, связывающая Призрен со Средачкой жупой и Шар-Планинским заповедником — главным косовским курортом. От дороги к св. Архангелам перекинуто два моста. Один из них закрыт — там находится круглосуточная наблюдательная вышка. На другом мосту — КПП. За ним сама импровизированная немецкая “база”: несколько машин, включая дикую собаку “Динго” (что-то вроде БМП), палатки, вагончики и пр. Примерно 10—15 солдат. Наверху на скалах, нависающих над монастырем, также стоит немецкая застава, там же находятся руины средневековых военных укреплений.
Весь монастырь по периметру обтянут колючей проволокой, особенно густы ее “заросли” со стороны реки. Впрочем, толку от всех этих укреплений немного. 17 марта 2004 года монахов просто заставили “эвакуироваться”, после чего албанцы монастырь тотчас сожгли. Вояки-немцы, естественно, бежали вместе с монахами. Но монахи вернулись и к середине декабря построили новый дом, который, по общему мнению, намного краше того, что был. Впрочем, весной братия планируют заняться и сожженными постройками. Так что обитель св. Архангелов возродилась, почти как птица Феникс.
Монастырская братия составляет 7 человек во главе с игуменом Германом. Св. Архангелы — это самый южный сербский монастырь в Косове и Метохии. С ним связаны сербы, живущие в Призрене, Средачкой жупе и даже Штрпце и Брезовице. Сам он в свою очередь держится на помощи из Дечан.
Из братии св. Архангелов происходил о. Харитон Лукич, похищенный и зверски убитый албанцами в Призрене 15 июня 1999 года. В Сербии в скором времени ожидают его прославления в лике преподобного мученика.
В монастыре в этот раз я пробыл всего несколько часов. После чего пешком вернулся назад в Призрен, который был уже весь чрезвычайно возбужден в преддверии Нового года. Полгорода, кажется, высыпало на улицу. Всё было запружено машинами.
Набережная за те полтора года, что меня не было, украсилась новой мостовой, скамейками и оградой. Машин ООН стало совсем мало. Это я позже отмечал и во всех других уголках Косова, за исключением разве что Приштины. Сокращение аппарата миссии ощутимо даже в этом.
Неподалеку от автобусной станции находилась импровизированная детская сцена, а около нее прямо на дороге, бросаясь к проезжавшим мимо машинам, выступали какие-то комики в новогодних костюмах.
Город я покинул около четырех часов дня. Смеркалось. В автобусе по телевизору показывали невероятно глупые новогодние сюжеты, над которыми, как предполагалось, надо было смеяться. Некоторые из моих соседей это и делали. Потом были еще заунывные “популярные” песни, мало чем отличающиеся от своих турецких и сербских аналогов.
Наш автобус, державший путь из Призрена в Малишево, где до лета 2004 года находился центр русского военного корпуса, пересекал просторы Южной Метохии. Билет до Ораховца, как и в 2003 году, стоил ─ 1,5. Вообще, цены в Косове за полтора года не изменились: неугомонный рост евро “съел” всю инфляцию. Косово же было одним из первых регионов мира, перешедшим на евро. Хотя многим до сих пор непонятно, на каком юридическом основании. В любом случае, ныне в албанской части Косова ходит только евро. В 2003 году я как-то раз пытался заплатить за проезд в долларах — не взяли.
В сербских анклавах ходит динар, но в принципе можно расплачиваться и евро — здесь к этому все привыкли. Но берегитесь: при переводе цен из динара в евро сербы, особенно в ресторанах, могут вас сильно обсчитать!
Цены в Косове и Метохии такие же, как и в Центральной Сербии.
Метохия
Впору сказать о том, что такое Метохия и почему вокруг этого безобидного имени ломаются копья большой политики. В географическом отношении Метохия — это большая низкая равнина, окруженная цепью гор со средней высотой порядка 2000—2500 м. Почти со всех сторон это горное кольцо наглухо закрывает Метохию от остального мира. На протяжении всей северной, западной и южной границы в нее есть только два крупных прохода: Из Кукеса (Сев. Албания) на Призрен и более сложный из Рожаи (Черногория) на Печ. Но по прихоти природы Метохия осталась незащищенной только с одной стороны. Ее ахиллесова пята — это восточная граница, связывающая ее с Косовым полем. Горы есть и там, но они ниже, так что со временем балканский человек смог соединить две плодоносные равнины пятью основными дорогами, существующими поныне.
Метохия составляет около 35% территории современного Космета — Косова и Метохии. Само название происходит от греческого metox, что в переводе означает “церковное владение”. В классическом средневековье, в XIII—XV столетиях, большей частью земель в Метохии владели крупнейшие сербские монастыри: Хиландар, Дечаны, Жича, св. Архангелы. На сегодняшний день из всех этих владений остались только виноградники села Велика Хоча, уже семь веков принадлежащие монастырю Высокие Дечаны. Именно из этого винограда монахи до сих пор делают известное дечанское красное вино (в монастыре оно продается по цене ─ 2 за литр).
Парадокс заключается в том, что благодаря албанцам сербская Метохия вернула себе сегодня свой древний вид: почти всё чудом уцелевшее сербское население держится на влиянии и помощи Церкви. Если в Метохии уничтожить монастыри Дечаны, Печку Патриаршию, св. Архангелы и Гориоч, я совершенно убежден, что все сербы уйдут оттуда в течение одного — двух лет. Независимо от степени личной веры или ее отсутствия. Среди мирского населения метохийских анклавов, кстати, верующих, по-настоящему верующих, очень мало.
Метохия, пожалуй, самая экстремальная часть современного Косова. В любой ее точке. Это можно проследить хотя бы по числу выжившего и оставшегося здесь неалбанского населения.
На просторах Метохии расположены 3 больших и 3 малых города. К большим относятся Печ, Джаковица и Призрен.
В Печи сербов нет уже с 1999 года. В Джаковице — с марта 2004-го. В Призрене из былых 12 тысяч на сегодняшний момент осталось 60 человек. Тридцать из них живут в своих домах, еще 30 — в казарме немецкого KFOR (бывшая казарма Югославской народной армии на выезде из города).
Казарма эта представляет собой что-то вроде школьного спортивного зала, в котором расставлены кровати. В нем сербы, чьи дома сожгли в марте, обитают уже 10 месяцев. Двое из них, Слободанка и Радойко Савич (63 и 71 г.), не выдержали такой жизни и недавно уехали в Белград. Вообще, из этих 60 человек почти все пенсионеры, за исключением двух молодых сестер Петрович и еще двух женщин 40 лет, работающих в UNMIK.
К “малым” городам относятся Исток, Клина и Ораховац. Из Истока и Клины последние сербы бежали, кажется, в 1999 году. В Ораховце же из 6 тысяч сербов осталось 420 человек. Все они, жившие в самых разных районах города, еще в июне 1999 года решили переселиться к церкви Пресвятой Богородицы в господствующей, северной части города. Именно благодаря тому, что им удалось создать компактное поселение, они и смогли выжить. Так появился феномен Горнего Ораховца. Я называю это “феноменом” без всяких преувеличений: подобное имело место еще только в одном городе — в Митровице, но там ситуация совсем отличная, ведь за спиной у митровчан простирается огромная Сербия. У Горнего же Ораховца есть только одна Велика Хоча с ее 600 жителями.
Но сербы не были бы сербами, если бы жили только в городах. Всего в Метохии насчитывается три крупных сербских анклава (с севера на юг):
1. Села Банья, Суво Грло, Црколез и Дрийен (ок. 15 км к северо-востоку от Истока). К этому анклаву припадает и женский монастырь Гориоч;
2. Село Гораждевац (около 6 км к востоку от Печи) — с ним связаны женский монастырь Печка Патриаршия и маленькое село “возвращенцев” Бело Поле (оба находятся в двух километрах от Печи, соответственно к востоку и югу);
3. Село Велика Хоча и Горньи Ораховац (между ними 3,5 км пересеченной местности с мусульманским кладбищем и албанскими виноградниками). К ним примыкает воссозданный в 2004 году мужской монастырь Зочиште (в 3 км к юго-востоку от В. Хочи).
Помимо этого в Северной Метохии, в районе Клины, есть несколько сел, куда сербы вернулись в последние годы. Наиболее значительные из них — Грабац и Осояне. Эти поселения в районе Клины славятся тем, что их постоянно обстреливают. Последний случай, насколько мне известно, был 10 января: албанцы из сел Горньа Йошаница и Озрин поздно вечером несколько раз открывали стрельбу по селу Грабац. Всего же в это село в 28 восстановленных домов с сентября 2002 г. вернулись 46 сербов. Среди них — 4 ребенка.
Около 220 сербов вернулись также в Южную Метохию, в так называемую Средачку жупу, главным образом, в само село Средска и его округу (к востоку от Призрена).
Говорят, что кто-то из сербов остался в селе Новаке в 8 км к северу от Призрена, но проверить эту информацию у меня не было возможности.
Заканчивая обзор сербских поселений в Метохии, необходимо упомянуть также два мужских монастыря: Высокие Дечаны (в 5 км к западу от трассы Печ — Джаковица) и уже упомянутые выше св. Архангелы под Призреном.
Помимо сербов, самое большое неалбанское население в Метохии сосредоточено к югу и к востоку от Призрена — в Горе и Средачкой жупе. Это т.н. горанцы, бошняки и торбешы. Иначе говоря, сербы-мусульмане. В Горе их осталось порядка 6 тыс. чел., в Средачкой жупе — около 9 тыс. Самые известные их центры — Драгаш и Речане. Албанцы смотрят на них довольно косо и без особого уважения. Албанского языка они чаще всего не знают. Правда, еще с XVIII века, если и не раньше, идет медленный, но уверенный процесс их постепенной албанизации. Ярким примером тому может служить село Мушниково в трех километрах к востоку от Средской. Всё его население, около 1000 человек, еще в начале 1980-х гг. добровольно стали “албанцами”.
Помимо сербов и бошняков, в Метохии проживают также ромы, ашкалийи и египтяне. Или, проще говоря, цыгане. Они в небольшом количестве растворены среди албанского населения, особенно в сельских районах на севере Метохии. Но встречаются они иногда и в сербских анклавах. Мне, например, доводилось их видеть в Гораждевце. Ромам (в большинстве случаев их здесь называют именно так), живется среди албанцев довольно тяжело, поэтому после 1999 года они потянулись к сербам. Убивают, грабят и прогоняют и тех, и других. Ромы совсем не входят в планы этнически чистого албанского Косова. Но всё-таки их положение чуть-чуть получше — видимо, по той простой причине, что они не сербы.
Кстати, на бытовом уровне и сербы, и албанцы относятся к цыганам с равным презрением. Сами сербы мне это объясняли следствием их беспринципности и частого перехода из одного лагеря в другой, в зависимости оттого, на чью сторону склонялась чаша весов.
Албанцы не любят название “Метохия”, точнее говоря, его просто игнорируют. Для них “Kosova” — это единый и нераздельный край без каких-либо этнографических, исторических и географических различий. Такой подход постепенно восприняли и многие косовские сербы, даже те, которые живут в самой Метохии.
Между тем парадоксально, но географическое деление края на две части сохранило не кто-нибудь, а НАТО. Если внимательно приглядеться, то границы итальянской и немецкой зон оккупации, вместе составляющих т.н. Юго-Западный район, полностью совпадают с географическими границами Метохии.
Для сербов понятие “Косово и Метохиjа” имеет принципиальное значение, т.к. уже внутри себя содержит историческое право сербов на данные территории (по крайней мере, с точки зрения самих сербов). Иногда складывается такое впечатление, что албанские и сербские политики и журналисты соревнуются, кто же чаще употребит “свое” название. Что же касается ООН, США и ЕС, то они этот вопрос для себя уже давно решили. Во всяком случае, мне ни разу не доводилось видеть или слышать со стороны международников имя “Метохия”. Мир знает эти территории только как “Kosovo”.
Ораховац
До Ораховца я добрался уже в сумерках. Автобусная станция находится недалеко от въезда в город справа от дороги. Чтобы добраться до сербской части, нужно пересечь практически весь город с юго-запада на северо-восток. Сначала всё очень легко — нужно идти прямо по главной улице. Примерно через 650 метров будет перекресток. От него нужно пройти, никуда не сворачивая, еще метров 250 до большой строящейся мечети. От нее дорога уходит резко вправо, делает большую дугу примерно в 200╟ и дальше уходит вверх. Если идти по ней, то где-то через 500 метров после мечети справа появится длинное и широкое здание UNMIK. Еще через 350 метров дорога пойдет вверх и вскоре сделает крутой поворот на 180╟. Здесь город заканчивается.
Если идти по этой дороге, то через 3,5 км вы выйдете к повороту на Велику Хочу, которая останется от вас справа. Поворот сейчас узнать очень легко — там стоит немецкий блокпост. Но есть и другие признаки: прямо на повороте сделана асфальтированная площадка, а грунтовая дорога, которая ведет дальше к селу, уходит резко вниз. В начале этого пути по левую сторону будет возвышаться невысокий, но длинный холм, а справа в низине будет мусульманское кладбище. Когда и то, и другое закончится и с правой стороны потянутся виноградники, вскоре вы увидите поворот налево — это и есть дорога в Горньи Ораховац. Сербские дома начнутся через пару сотен метров.
В 2003 году, первый раз пробираясь в Велику Хочу и еще плохо ориентируясь в местных дорогах, я шел путем совсем диким. От того самого мусульманского кладбища я по азимуту напрямую выбирался к Хоче через пересеченную сельскую местность и албанские виноградники.
И помнится, был смешной момент, когда я уже увидел село, но никак не мог понять, мусульманское оно или православное. А можно было легко ошибиться и выскочить на соседнюю албанскую деревню Брестовац, совсем не славящуюся терпимостью к инородцам. По внешнему же виду церкви в Великой Хоче, если смотреть на них сверху, почти неотличимы от обычных домов. А сами сельские дома у косовских албанцев и у сербов практически однотипны. В конце концов, я начал спускаться к селу (Хоча с двух сторон окружена высокими холмами), и мое сердце отлегло только тогда, когда я услышал поросячье хрюканье.
В этот раз я решил выйти к Хоче через Горньи Ораховац. Подъем к нему начинается от уже упомянутой мною мечети. Дальше дорога уходит резко вверх и петляет по узким и коротким восточным улицам. Но найти нужный поворот в темноте оказалось слишком сложной задачей. В итоге, я трижды пытался с разных концов выйти на нужную дорогу, но так и не смог. Бродил я по темному Ораховцу, как говорят альпинисты, при свете звезд, порядка двух часов, но безуспешно. Немецкие солдаты, у которых я пытался спросить дорогу, объяснили мне ее, но еще более путано.
Ситуацию осложняло то, что дело было 31 декабря, за несколько часов до наступления Нового года. А в Косове и Метохии есть одна весьма неказистая традиция, связанная с этим праздником. Характерна она как для албанцев, так и для сербов. В вечер накануне Нового года дети всех возрастов, мал мала меньше, но особенно, конечно, подростки, выходят на улицы и забрасывают весь город или село петардами. Причем албанская традиция, по-видимому, гласит, что петарды надо обязательно бросать в людей, и желательно в голову. Так что юные пиротехники забавляются часами, оглушая друг дружку и прохожих. Естественно, и мне тоже досталась пара-тройка таких новогодних “подарков”.
KFOR каждый Новый год пытается запретить это увеселение, но, видимо, безуспешно. А пугаются немецкие военные страшно. Представьте себе сами: город в ночной мгле, с высоты птичьего полета выглядящий как сплошной военный полигон, как будто бы во всех его концах, на каждой улице, на каждом перекрестке идут упорные уличные бои. Есть от чего схватиться за голову.
Отчаявшись найти нужную дорогу и боясь встретить Новый год в таком неприглядном окружении, я пошел в штаб UNMIK, где дежурили несколько албанцев из KPS. Они мне и указали ту самую дорогу, которую я уже описывал выше (за 1,5 года я успел про нее забыть). Говорили мы с ними, кстати, по-сербски (они не знали английского, я не знал немецкого).
Впрочем, на этом мои злоключения в тот вечер не закончились. Сама дорога от Ораховца до Хочи, мимо кладбища и пустых виноградников, в одиночку в полной темноте приподнимет настроение любому. Не дойдя примерно одной версты до поворота на село, я свернул на грунтовую дорогу, ведущую к немецкому наблюдательному пункту, расположенному в том самом месте, откуда я когда-то смотрел на Хочу, пытаясь понять, она ли это. Дорога эта тянется около километра.
В 2003 году здесь было небольшое укрепление, пара БТРов, полевая палатка, прожектор и еще что-то. Но в целом всё было довольно несерьезно. В феврале 2004 г. этот наблюдательный пункт, как и блокпост на въезде в село, вообще упразднили. В то время это была общекосовская политика. Застал я этот процесс еще осенью 2003 года. Формулировки всякий раз были сходные: “Ради укрепления межэтнического мира и создания условий для будущего мультиэтнического общества” и т.п. Естественно, после 17 марта всё пришлось вернуть на круги своя, а в отдельных случаях даже усилить. Так произошло и с немецким наблюдательным постом: вместо него, к моему удивлению, я обнаружил небольшую военную базу, примерно в 5 раз большую по площади, чем раньше.
Радоваться мне было особенно нечему: с другой стороны базы находилась главная дорога, ведущая с холма к селу. Теперь пробраться к ней было решительно невозможно. Так что пришлось вернуться немного назад и лезть вниз через колючую проволоку, терний и бурелом.
Велика Хоча
До центральной площади Хочи, на которой находятся Дечанская винница и приходской дом, я добрался к началу восьмого вечера. Остановился, как всегда, у о. Миленко Драгичевича. У него в доме, кстати, живет замечательный девятилетний попугай Кича, доставшийся по наследству от одного призренского священника, уехавшего в Центральную Сербию.
Велика Хоча — очень известное и крупное средневековое село в Метохии, славящееся своими виноградниками и бывшее когда-то крупным центром торговли вином на Западных Балканах. Упоминается село впервые еще в 1198—1199 гг. Известно оно своим замечательным красным вином до сих пор, хотя сербы и лишились большей части виноградников (использовать они могут только те из них, которые лежат в зоне наблюдения KFOR, дальше идти просто смертельно опасно).
Велика Хоча одно из самых прекрасных мест, которые мне доводилось видеть в Косове и вообще на Балканах. Это настоящий заповедник средневековой и турецкой архитектуры. Здесь можно снимать фильмы о истории XIII века, писать картины о жизни людей XVI, XVIII и XIX столетий. Но никак не XXI и даже не XX века. Это село повисло где-то в междувременьи, здесь совсем особое ощущение истории, говорю это как историк.
На 650 жителей в Хоче сегодня приходится 8 церквей! И это не считая многочисленных руин (в общей сложности насчитывают 13 храмов). Из них половина восходит к классическому средневековью, к XIII—XV столетиям. В некоторых из них, например, в церкви св. Иоанна и св. Николы, сохранились целые ансамбли фресок XIV—XVI вв. Помимо этого в Хоче есть и немало памятников “гражданской” архитектуры османского периода. В их числе та же Дечанская винница XIX столетия.
К лету 1999 года в Хоче было 183 дома и 1630 жителей. К осени 2003 г. из них осталось всего 699, сейчас еще меньше. Уезжали в разное время. Основная часть в 1999 году, после того, как албанцы убили 5 местных жителей. Но многие уезжали и позже, особенно молодые. Проблемы общие для всех косовских сербов: нет работы и нет будущего. Даже отсутствие свободы передвижения и элементарных человеческих прав можно пережить. Но что делать молодым, когда нет работы?
В 2004 году в Хоче родилось 7 детей, и это большая радость. Дети это то, что дает жизнь Хоче, Ораховцу, Гораждевцу и всем другим сербским анклавам. Если бы рядом не было детей, взрослые бы не выдержали такого существования. Всего в южных анклавах сейчас живет 4,5 тыс. сербских детей.
В Хоче действует начальная и средняя школа имени Светозара Марковича (от 1 до 8 классов). В 2003 году в ней учились около 80 детей, т.е. примерно по 10 человек на каждый класс. В начальной школе преподавали 5 человек, в средней — 10, включая отца Миленко, ведущего нечто вроде Закона Божия. В числе предметов: сербский, русский (обязательный), английский, математика, география, история, химия, биология, физика, живопись и музыка.
В начальной школе, в числе 5 учителей, преподает Дария Петрович, одна из тех двух молодых сестер, живущих в Призрене, о которых говорилось выше. В Призрен она ездит каждые выходные под охраной KFOR, которую периодически угрожают снять. А живет она теперь со всей семьей в той самой казарме ЮНА. И это как раз она в 2003 году на вопрос, почему такая молодая девушка не уехала, а осталась здесь в подобных условиях, ответила: “Где да одам кад овде je моjа зем а?!”
В общине Ораховац летом 1999 года опустели сразу 9 сербских сел: Братотин, Брняча, Зочиште, Зрзе, Мала и Велика Круша, Оптеруша, Ратковац и Ретимле. Всего же от сербов в Космете с 1998 года было полностью очищено 430 сел и городов. Только за 1998 год число албанских сел увеличилось с 703 до 793 (по официальной статистике).
Каждый будний день из Хочи в Ораховац и обратно ходят 3 автобуса (9:00, 13:00 и 18:00), без охраны. По вторникам и пятницам автобус до Сев. Митровицы (в 7:30 — из Хочи, ок. 14:00 — из Митровицы, у главпочтамта). Раз в две недели по субботам — автобус до Грачаницы. Последние два автобуса сопровождает UNMIK-полиция.
Наговорившись с о. Миленко, после праздничного ужина, около девяти часов вечера, я пошел на поиски своих старых знакомых. Нашел я их почти всех неподалеку в кафе, что всего метрах в ста от приходского дома. Здесь мы, помнится, сиживали с ними и в 2003 году, часами беседуя о Косовской битве 1389 года, причем в таких подробностях, о которых, кажется, не подозревали даже сами ее участники. Здесь же вместе с моими сербскими приятелями я и встретил новый, 2005 год.
Встречают Новый год в южной Сербии несколько иначе, чем в России. Во-первых, его жалуют здесь куда меньше и называют не иначе, как “католическим”, причем мне это доводилось слышать из уст даже совершенных атеистов. Но празднуют его, несмотря на это, естественно, все, за исключением монахов.
Если в России обычно празднование начинается где-то за полчаса до полуночи с проводами Старого года, то в Сербии вовсю веселятся еще с вечера. Когда в начале десятого я пришел в кафе, здесь уже шел пир горой. Сербы так и говорят: “Дочекати Нову годину” (т.е. буквально встретить). В кафе, а по площади оно совсем небольшое, все расселись за составленными в ряд столами. Были только холодные закуски, пиво, вино и пр. Вовсю играла “популярная” музыка. Позже начались и бурные танцы. В какой-то момент к нам присоединились немецкие солдаты, которые были на дежурстве — объезжали село. Один из них оказался выходцем из Казахстана и замечательно говорил по-русски. Мне даже потом пришлось побыть немного синхронным переводчиком. Вообще, картина, когда сербы, немцы и русский встречают вместе Новый год, в Метохии была занимательна. Во всяком случае, меня она в тот момент очень забавляла. Через какое-то время немцы уехали и вернулись уже только после полуночи.
За несколько минут до наступления Нового года мы все вышли на улицу. А ночные виды в Хоче, надо заметить, как и дневные, отличаются потрясающей красотой и уютом. Температура была чуть выше нуля. Ночь темная, облачная. Ровно в полночь, сверив часы, все стали кричать и бросать на дорогу заранее подготовленные петарды. С немецкой военной “базы” на холме в небо полетели зеленые ракеты, пышно взрывавшиеся в вышине. Красивый разноцветный фейерверк засверкал слева со стороны албанского села Брестовац. После этого двое сербов во всю силу включили гудки в стоявших рядом машинах. Затем в каждую из них набилось по несколько человек, и они, всё так же продолжая гудеть, поехали кататься по селу. После этого как раз и вернулись немцы, очень обеспокоенные происходившим. Мне их удалось успокоить, объяснив, что такова, вероятно, косовская традиция. Особенно на них подействовал аргумент, что то же самое делают и албанцы. Правда, они всё допытывались, действует ли в Новый год комендантский час. Не знаю, в связи с чем и когда его ввели, но обычно после полуночи по селу уже не ходят. Впрочем, как оказалось, на Новый год его всё-таки отменили. Но сами семьи попросили закончить гуляния до двух часов ночи (в кафе в основном была молодежь). Я ушел оттуда раньше, т.к. мне стало совсем скучно. После этого я еще какое-то время посидел и поговорил с братом Спиридоном из монастыря Зочиште. Он весь вечер смотрел телевизор (сербское телевидение в анклавах смотрят с помощью спутников). О. Миленко лег еще до полуночи, так и не дождавшись прихода Нового года.
В этот вечер, как и всегда, отключали электричество, но на короткое время. Вообще, электричество в Косове это один из самых больных вопросов. Без него примерно полдня сидят и албанцы, и сербы. Единственная ТЭЦ в Обиличе, раньше снабжавшая электроэнергией еще и Южную Сербию, после ухода в 1999 году сербских специалистов работает лишь на 35% своей мощности. Кроме того, оборудование сильно изношено. За 5,5 лет UNMIK эту проблему решить так и не удалось. Белград неоднократно предлагал снабжать хотя бы районы северного Косова постоянным электричеством через свои линии, но Приштина наотрез отказывается. ООН, KFOR и все международные организации имеют везде свои собственные генераторы. Русский генератор — подарок из Москвы — стоит и в доме о. Миленко.
С дьяконом Спиридоном мы много беседовали и на следующий день, 1 января, сидя в Дечанской виннице. Человеком он оказался весьма разговорчивым и не в меру веселым. Вся монастырская братия обители св. Козьмы и Дамиана в Зочиште состоит пока из трех человек: его, игумена Петра и иеромонаха Серафима (в честь Серафима Саровского). На руинах, оставшихся от обители, взорванной в 1999 году, выстроили небольшой домик и капеллу. Но службы пока еще не ведутся. Нормальную монастырскую жизнь они должны начать к концу января. Сам монастырь восстановили только осенью 2004 года. Немецкий KFOR отрядил для этой цели часть своего гарнизона из Хочи. В общем-то, только на их штыках монастырь и держится. Проблема состоит в том, что находится он прямо на окраине одноименного села, ныне чисто албанского. Все сербы бежали оттуда летом 1999 года в один день — 14 июня (52 дома, 247 человек). И монастырь, открытый всем ветрам, воспринимается албанцами без тени доброжелательности. Хотя немцы ведут себя тоже довольно странно: запрещают звонить в колокола, недавно попытались демонтировать купол капеллы…
Здесь стоит заметить, что албанцы-мусульмане всегда отличались крайним безразличием к вопросам веры. Они суеверны, не более того. Религия в албанском обществе играет ту же роль, что и везде на Балканах — критерия этнического, культурно-исторического самоопределения. Если ты родился в католической семье, значит, автоматически становишься хорватом, в православной — сербом, в мусульманской — бошняком и т.д. Никого не интересует, что у тебя на сердце или в голове. И если ты попробуешь вырваться из этого порочного круга, то сразу станешь изгоем и у своих, и у чужих. Иными словами, религия на Балканах не имеет никакого отношения к вере. Совершенное безверие албанцев на бытовом уровне отмечали все без исключения дипломаты, путешественники и писатели XIX века.
Насколько я могу судить, ничего не изменилось и до сего дня. Со слов брата Спиридона, к ним в монастырь недавно по каким-то делам приезжали двое международных полицейских, кажется, из Приштины. Оба оказались родом из Северного Пакистана. Разговорились. И брат Спиридон спрашивает их: как вы, дескать, относитесь к местным мусульманам? А те ему в ответ говорят: “Да какие же это мусульмане? Вы на их женщин посмотрите: срамота! Вы знаете, мы сами-то талибы. Вы не смотрите, что мы из Пакистана, всю жизнь с детства на ту сторону границы ходим. И у нас со всем этим строго. Вот вы — мы понимаем, бороду носите (у брата Спиридона длинная, пышная борода), живете здесь в постоянной опасности, за колючей проволокой, в окружении. А албанцы — это так, недоразумение на карте мусульманского мира” (передаю слова из вторых рук; как это было сказано на самом деле, я не знаю, к тому же разговор шел на английском; но смысл, со слов дьякона Спиридона, не верить которым у меня нет никаких оснований, был именно таков).
Несколько сербских благотворительных организаций проводят сейчас в Косове и Метохии акцию в защиту детей. Со всех сербских школ в южных анклавах собирают детские рисунки, посвященные их малой Родине (“Моj живот на Косову”). Всего рассчитывают собрать около 4000 работ. Из их числа выберут 200 наиболее ярких и опубликуют при финансовой и технической поддержке белградской газеты “Вечерние новости” к годовщине событий 17 марта.
Мне довелось видеть те рисунки, которые создали дети Великой Хочи и Ораховца. Они были самые разные. Скорее веселые, чем грустные. Скорее светлые, чем мрачные. Скорее наивные, чем разумные. Всё-таки дети всегда остаются детьми, даже в Косове. Рисовали сельскую местность, дома, небо, виноградники, старые винные бочонки, самогонные аппараты, любимых людей, собак, свиней и пр. Но то, что сразу бросалось в глаза: это огромная разница между тем, что и как рисовали дети в Хоче и дети в Ораховце. Можно было взять любой рисунок и безошибочно сказать, где живет ребенок. Колючая проволока, машины KFOR, солдаты, БТРы, военные вертолеты — это те детали, которые переходили в Ораховце из одного рисунка в другой.
Ничего подобного в Хоче не было. От рисунков из Хочи веет добротой, чем-то хорошим, радостным. В детских рисунках из Ораховца это тоже есть. Но там чувствуются и совсем другие нотки: страх, опасность, чувство замкнутого пространства, беззащитность… Дети всё чувствуют, всё понимают. И болезненное нервное напряжение, которым живут люди в большинстве сербских анклавов, передается и им. Вырасти нормальным человеком в современном Косове очень трудно. Но быть нормальным человеком, может быть, еще сложнее (я говорю не только о сербах, но и об албанцах). Позже, уже в Белграде, мне удалось посмотреть еще около тысячи рисунков: из сел в районах Гнилан, Витины, Ново Брда, Каменицы, Грачаницы, Липляна, Гораждеваца, Обилича и др. Ничего подобного светлым и радостным рисункам из Хочи я уже не нашел. То, как дети увидели свою жизнь, — это что-то неописуемо страшное, смотря на многие рисунки, кровь стынет в жилах от ужаса. Если маленькие дети 7—8 лет могут рисовать такое, взрослым уже никогда не будет оправдания ни на земле, ни на небе.
Прощаясь же с Великой Хочей, я могу лишь повторить слова, оставленные кем-то в книге записей в доме о. Миленко: “Велика jе част и сре·а бити на овом светом месту”.
Горни Ораховац
До Горньего Ораховца мы с братом Спиридоном добрались к четырем часам дня 1 января. Нас подбросили на машине из Хочи: идти пешком по этой дороге довольно опасно, а в монашеской одежде просто смертельно.
Принимал нас здесь местный священник Серджан Миленкович, с которым я познакомился еще в 2003 году. Отец Серджан приехал в Ораховац только в 2001 г. Родом он сам из Штрпце. Его родного брата, тоже священника, можно встретить в епископии в Грачанице. До этого же на весь Ораховац и Велику Хочу был только о. Миленко. О. Серджан — совсем еще молодой, всегда немного грустный, весьма светский человек. Два года назад, уже в Ораховце, у него родилась дочка Александра, совершенно замечательный, хотя и капризный, человечек.
Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Ораховце в ее современном виде была построена в 1856 году, впервые же упоминается на этом месте еще в XIII в. В иконостасе находится чудотворная икона Богородицы, тоже XIX века. Помимо этого в церкви хранится икона Христа 1500 года и св. Козьмы и Дамиана 1700 (расколота, с пробоинами от тупых предметов) и еще множество других реликвий, свезенных сюда со всей округи.
Горньи Ораховац с полным правом носит свое имя, господствуя, почти паря над городом. Если подняться по верхней улице, чуть выше церкви, то весь-весь город откроется вам как на ладони. Это поистине самая красивая часть Ораховца. Узкие улочки, то опускающие, то поднимающие вас над мостовой, так что хочется бежать вприпрыжку, как ребенку. Красивые турецкие дома. И главное-главное — небо. Здесь очень тесно, когда вы идете по горизонтали, но бесконечность открывается вам, как только вы поднимаете свои глаза вверх. Это тот эффект, который я не раз замечал в сербских анклавах Метохии: здесь царит неземная, вертикальная перспектива. Наверное, таков ответ природы на попытки сжать ее в тесных рамках. Чем меньше земли остается у вас под ногами, тем больше звезд вам светит с неба. В своем абсолютном отношении это воплощено в Дечанском монастыре. Но на втором месте я бы поставил именно Горньи Ораховац.
С 1999 года на подступах к Горньему Ораховцу албанцы сожгли 200 сербских домов. 10 человек за это время убито, 75 похищено (до сих пор найдено только два тела, оба под Джаковицей).
Работы здесь нет, как и везде. До 1999 года местные сербы занимались в основном сельским хозяйством. Но те 80 тысяч га виноградника, которыми они владеют, им физически недоступны. Если они туда придут, их просто рано или поздно убьют. Это как из евангельской притчи…
В Горньем Ораховце работает собственная радиостанция “Фокус”, открытая 8 августа 1999 года. Есть несколько магазинов, кафе. Самое известное из них, “Плава лагуна”, находится неподалеку от церкви.
Ходить по Г. Ораховцу нужно достаточно осторожно, т.к. для пришлого часто почти невозможно понять, где проходит этническая граница. Военный блокпост стоит только на въезде с запада. Точнее, это даже не блокпост, а опорный пункт. Помимо него двое автоматчиков круглосуточно ведут наблюдение за главной площадью со стороны церкви (она находится на значительном возвышении). Это новшество ввели, кстати, явно после 17 марта: в 2003 году ничего подобного не было. На той самой скамейке, где теперь расположились солдаты, я в свое время брал “интервью” у о. Серджана. Помимо немцев в “гарнизон” входят австрийцы и швейцарцы.
На воскресной литургии людей собралось немного. Хорошо, если человек сорок, причем включая дюжину грузинских солдат, приехавших из военной базы в Мамуше. Грузинские солдаты и с ними несколько офицеров ездят сюда часто, хотя немецкое командование смотрит на это довольно косо. Но быть обвиненными в неуважении религиозных чувств никому не хочется, а немцам после 17 марта и без того досталось.
Грузинский контингент в Косове включает, кажется, 250 человек, но занимаются они в основном охраной немецких баз в районе Призрена. Сербам они стараются, чем могут, помогать, на Рождество обещали подарить всем детям города подарки. С о. Серджаном говорят они, кстати, по-русски. В связи с чем тот в последнее время взялся его активно учить. Я думаю, вы можете представить себе мое неописуемое удовольствие, когда я слушал, как на русском говорят серб с грузином. Естественно, грузинские офицеры не преминули при мне сравнить косовскую проблему с Абхазией и Южной Осетией.
Приштина
Попрощавшись с гостеприимной семьей, около полудня 2 января я отправился дальше в путь. В связи с новогодними праздниками автобусов на автостанции не было никаких. Поэтому пришлось добираться на маршрутке до Призрена. Стоит это удовольствие ─ 2. Кстати, к чести для албанцев могу сказать, что в ходе всех моих многочисленных передвижений по Косову с меня ни разу как с иностранца никто не пытался взять лишнего.
По дороге водитель и несколько любопытных пассажиров пытались добиться от меня ответа, откуда я всё-таки родом, но тайны я не выдал. В Призрене я сразу пересел на автобус до Приштины (─ 3,5; 75 км), поскольку вечером этого дня надеялся быть в Грачанице. Из дорожных наблюдений отмечу лишь цены на бензин. В среднем на Косове 95-й и 98-й бензин оценивается в ─ 0,85, дизель в ─ 0,80 (естественно, в зависимости от заправок, есть вариации).
Приштина — город довольно красивый, хотя и ни в какое сравнение не может идти с Призреном или даже с Печью. Город относительно толерантный. Правда, подозреваю, что толерантность обусловлена в основном чересчур большим числом сотрудников ООН, ОБСЕ и других международных миссий, постоянно или временно обитающих в городе. Во всяком случае, именно приштинские албанцы 17 марта пытались с боем прорваться в Чаглавицу (картинка, когда толпы албанцев продвигаются по автомобильной магистрали Приштина — Липлян, обошла тогда весь мир).
В центре Приштины можно говорить на сербском, особенно в светлое время суток. Хотя у всех еще на памяти случай с болгарским журналистом, произошедший, кажется, в 1999 году. К нему подошли на улице и спросили по-сербски “который час?”, он посчитал, что это сербы, и ответил по-болгарски. За что и поплатился жизнью: ему отрезали голову. Так что всё относительно. Но если говорить по-английски или по-немецки, можно передвигаться по городу совершенно спокойно.
Формально Приштина находится в английской зоне оккупации. Но британцы, будучи людьми умными и прагматичными, большую часть своих функций давно уже передали мультинациональным подразделениям (главным образом, скандинавам), сохранив за собой лишь ключевые позиции. Мне, например, ни разу не доводилось видеть в Космете британских солдат.
На сегодняшний день в Приштине проживают 160 сербов (в 1999 г., напомню, их было 40 тыс.). Почти все они пенсионеры, вернувшиеся доживать здесь свой век. С частью из них мне удалось поговорить на Рождество в Дечанах. Очень жаловались на то, что албанцы требуют от них заплатить “долги” за электричество и воду, “накопившиеся” после 1999 года (т.е. когда они были беженцами). Эта проблема сейчас актуальна для многих вернувшихся и оставшихся сербов. Мне, например, на то же самое жаловались позже в Гниланах. Вероятно, это просто часть политики экономического выдавливания, проводимой Приштиной. Большой скандал разгорелся недавно из-за отключения электричества Косовской энергетической компанией в нескольких селах в районе Липляна и Косова поля с той же мотивировкой: “Вы задолжали…” Без электричества и воды они сидят уже месяц. Президент Сербии и Черногории Марович писал об этом недавно даже Кофи Аннону. Но результата никакого нет. Сербские врачи всерьез опасаются возникновения в этом районе эпидемий в связи с вопиюще антисанитарными условиями жизни.
Единственную действующую церковь св. Николая, неподалеку от отеля “Grand”, сожгли в марте 2004 г. Для приштинских сербов организовали ежедневный бесплатный автобус до Грачаницы. Албанского языка они, естественно, не знают, поэтому общаются с соседями на сербском. И пока им это сходит с рук.
Вообще, соседи-албанцы — это отдельная история. Сами сербы из самых разных уголков Космета неоднократно рассказывали мне, как они помогали им и летом 1999 года, и позднее. Когда, например, сын — боевик UЗK — ехал в соседнее село расстреливать сербов, его отец помогал бежать своим старым друзьям и знакомым. А в смешанных селах в районе Истока (Баня, Суво Грло, Црколез и пр.) сербы и албанцы вообще долгое время защищали друг друга как от спецподразделений Милошевича, так и от албанских боевиков. И всё это трагически оборвалось лишь весной 1999 года. Человеческие отношения, в т.ч. межэтнические, нельзя вписать в какую-то схему. Они разнообразны и причудливы, как сама жизнь.
Добравшись до Приштинской автостанции, я тотчас пошел пешком в сторону Грачаницы. Пока выспрашивал, где находится нужный мне поворот (запамятовал за 1,5 года), у близлежащей больницы удалось познакомиться с одним арабом-международником по имени Аслан. Приветствовал он меня: “Салам алейкум!”, отчего я немного опешил и не сразу нашелся что сказать. На самом деле, выйти на Грачаницу очень просто. От автостанции надо идти к гостинице “Victoria”, на крыше которой красуется американско-французская Статуя Свободы. Саму гостиницу можно найти по башне “крематория”, как его обозвали международники. В действительности это, кажется, что-то вроде большой котельной. Башню эту в виде многогранной трубы, расширяющейся кверху, не увидеть невозможно. Около гостиницы находится большой перекресток. Отсюда начинается магистраль на Скопье. По ней и надо идти. Примерно через 2,5 км слева будет поворот на Гнилане. Его легко определить по огромному зданию словенской компании “Gorenje”. Места здесь, кстати, красивые: холмистые зеленые равнины, утопающие в далеких туманных горах. Когда же я шел, был еще и невероятно яркий, совершенно апокалипсический кровавый закат над Косовым полем. Вообще небо над Косово, в отличие от Метохии, мне всегда кажется тревожным и чего-то напряженно ожидающем. Странно, что еще никакой голливудский режиссер не додумался снять здесь фильм о Конце света. Это большое упущение… Надо кому-нибудь посоветовать.
Грачаница
Пройдя еще километра три, вы выйдете на албанскую деревню Ajvali. Она важна тем, что здесь останавливаются албанские автобусы, идущие из Гнилан в Приштину и обратно (ведь идти пешком совсем необязательно). Айвалия находится всего в одной версте от сербского села Грачаница. Сама Грачаница растянута версты на три вдоль дороги, по которой постоянно мчатся машины. Знаменитый монастырь находится ближе к другому краю села.
В общем-то, это придорожное положение и создает самую главную проблему и вызывает самую большую тревогу у местных жителей. KFOR охраняет только сам монастырь. И то вся охрана заключается в одной маленькой шведской машине, стоящей у монастырских ворот. В ней же, насколько я понимаю, всего два солдата. Наблюдательная вышка справа от ворот пустует. Правда, на въезде в село по левую руку находится полицейская станция, а посреди села — администрация UNMIK. Напротив нее сербы повесили, видимо недавно, длинную растяжку с надписью: “Internationals, what will you tell your children about what you were doing in Kosovo?”
Грачаницу я не люблю. После Метохии она любому покажется сущим Содомом и Гоморрой. Единственный уголок спокойствия в ней — это монастырь. В нем сейчас подвизаются около 20-25 монахинь. Здесь же с 1999 года находится резиденция Рашко-Призренской епархии. В монастыре я, как обычно, и остановился. Гостей в это время года мало, так что здесь было особенно тихо. А звездное небо под сводами храма казалось просто сказочным.
Удалось поговорить с матушкой-игуменьей. Оказывается, по настоянию епископа Артемия монастырь принял после 17 марта больше 100 беженцев из анклавов и кормил их за свой счет. Работать же беженцы совсем не хотели. Современное Косово вообще очень разлагающее действует на людей, и во многом это вина и администрации ООН. Она восприняла от югославской политики в регионе самую ее плохую черту — потакательство нахлебничеству. Привычка, что тебе всегда кто-нибудь что-нибудь даст и для этого совсем не надо ничего делать, укореняется в “косоварах” чуть ли не с молоком матери. Как албанское правительство собирается создавать экономику Косова после ухода международников, для меня лично большая загадка. Скорее всего, в XXI веке Косово будет регионом исключительно дотационным. Если не считать, конечно, сверхдоходов от транзита наркотиков и оружия.
Всё вышесказанное касается не только албанцев, но и многих сербов. И эти беженцы в Грачанице тому лишний пример. Конечно, и среди албанцев, и среди сербов есть люди дела, стремящиеся идти вперед, что-то менять к лучшему. И, наверное, таких людей даже много. Но тон в косовском обществе задают, к сожалению, не они.
Современный монастырь окружен со стороны дороги большой длинной стеной в средневековом стиле. Ее строительство, как и введение многих технических усовершенствований в монастырских зданиях (вроде подогрева пола), профинансировали греки.
Одна из целей моей поездки в Грачаницу заключалась в том, чтобы найти какой-нибудь способ попасть в Дечанский монастырь, где я через несколько дней надеялся встретить Рождество. Но к моему большому удивлению, в епископии и в монастыре мне объяснили, что у них нет никаких прямых контактов с Метохией. А если что-то и бывает, то от случая к случаю, и то в основном, когда кто-нибудь приезжает к ним. Позже я убедился в справедливости этих слов.
Влияние Грачаницы ограничивается лишь южными анклавами Косова. Вся Метохия связана с монастырем Высокие Дечаны. Для отдельных частей Метохии большое значение имеют также монастырь Гориоч, Печка Патриаршия и св. Архангелы. Из всех них наиболее тесно связаны Дечаны и Патриаршия. Более хрупкая ниточка тянется от Дечан к св. Архангелам. Но все они вместе крайне мало связаны с Косовским регионом (исключение составляет лишь активная деятельность монастыря св. Архангелов в Штрпце). Метохия живет сама в себе.
Лаплье село. Чаглавица
Ранним утром следующего дня я отправился в сторону села Лаплье, дорога на которое начинается совсем неподалеку от монастыря. Тянется она через красивые холмистые поля около 5 км. Справа от этого пути находится главная археологическая ценность Косова — древний город Ульпьяна (прямо в открытом поле). Дорога эта является внутренне сербской, то есть соединяет несколько чисто сербских сел. Так что на табличке у въезда в Грачаницу албанское название, дублирующее сербское, было замазано. Честно говоря, такого мне в Косове больше видеть не приходилось. Обычно, особенно на периферии, замазываются сербские названия. Это явление повсеместное, даже на крупных трассах. Но указатели могут состоять и из трех названий: албанского, сербского (замазанного) и международного. Последнее, насколько я понимаю, всегда отталкивается от албанского варианта.
Лаплье село ничего особенного из себя не представляет. В нем осталось порядка 380 сербских домов, гостиница, рестораны, кафе, большая школа и пр. Подле трассы Приштина — Урошевац находится современное кладбище и церковь св. Параскевы Пятницы, построенная в 1938 г. Там же неподалеку живет священник. На трассе чуть поодаль от церкви, на въезде в село, есть мост, находящийся, кажется, даже под наблюдением KFOR: на нем всегда останавливается автобус, идущий из Сев. Митровицы в Штрпце.
Но я решил не дожидаться этого автобуса, а изменить маршрут и ехать сразу в Гораждевац. Выйдя на трассу в районе Чаглавицы и пройдя вдоль нее, “полюбовавшись” попутно последними следами мартовских боев, я отправился пешком в сторону Приштины. Наблюдательная башня в районе Чаглавицы ныне пустует. А сооружена она была совсем не ради “галочки” в рапорте: Чаглавицу, как и другие сербские села, лежащие вдоль дорог, нередко обстреливают из проезжающих албанских машин. Именно с этого и начались мартовские события 2004 года (еще 15 числа). Позади этой вышки находится какой-то экзотический ресторан: кажется, кухня Зимбабве. Впрочем, в Косове уже ничего нельзя назвать экзотическим. Здесь перестаешь удивляться чему бы то ни было. Вот, например, в той же Чаглавице в канаве, тянущейся вдоль дороги, я насчитал, по меньшей мере, три дохлых собаки с вывернутыми внутренностями. Причем лежат они там, судя по степени разложения, давно. И никого это не волнует. Вот когда начнется повальная чума или холера, тогда, быть может, кто-нибудь об этом и вспомнит. Я уже не говорю о том, что всё Косово — это одна большая свалка. Мусор здесь валяется везде, а берега всех рек и водоемов и обочины дорог в нем просто утопают. Прежде чем открывать миссию ООН, здесь стоило бы открыть миссию Greenpeace. Кстати, это не только к албанцам, но и к сербам относится. То, во что косовские жители превратили свою землю, это поистине страшное зрелище.
Собачья дорога
Добравшись до автостанции в Приштине уже описанным мною маршрутом, я не медля поехал на автобусе в Печ. Стоит это удовольствие ─ 4 (80 км). Когда мы выезжали из Приштины, пошел снег. Дорога, пересекающая косовскую и метохийскую землю точно с востока на запад, по натовской классификации именуется “Собакой”. Это одна из главных косовских трасс. Если вам когда-либо доведется по ней ехать, советую обратить внимание на пейзажи, расстилающиеся с обеих сторон от Клины до Печи: сотни — многие сотни — тысячи сожженных домов. У вас будет ощущение, что вы едете через Хиросиму или Нагасаки августа 1945 года. Справа вы также сможете полюбоваться красиво и изящно взорванной церковью св. Троицы в селе Петрич: ее минировали дважды. И, как вы сможете убедиться, весьма успешно.
Вообще, взорванные дома и церкви в Косове это интересная тема. Интересна она тем, что дома эти стоят в таком виде уже скоро шесть лет и никто их не трогает. Албанцы строят огромное количество новых зданий. В Косове сейчас настоящий строительный бум. Причем за те полтора года, что меня не было, ничего в темпах и масштабах стройки, кажется, не изменилось. И нередко новые албанские дома строятся в непосредственной близости от сожженных сербских (взрывали их всё-таки редко). Для пришлого взгляда такое соседство кажется несколько странным и неуместным, если не сказать большего. Представьте себе, что вы каждый день просыпаетесь, выходите на балкон — смотрите на руины чьих-то судеб, идете на работу — шагаете между руин, работаете тоже среди обломков чьей-то жизни. И так весь день, и в течение многих лет. Вы останетесь нормальным человеком? А так выглядит не меньше трети Косова.
Причины, по которым албанцы оставляют сожженные дома, понятны. Во-первых, всё-таки не решена проблема статуса, а соответственно и вопрос о собственности. А многие албанцы ныне живут на сербской земле нелегально. Сербскому государству и Церкви в Космете принадлежит 52% всех земельных владений. И официально, юридически этого пока никто не отменял. Хотя албанцы в последние годы очень активно скупают сербскую собственность у беженцев (на каких условиях, я думаю, объяснять излишне). А во-вторых, албанцы, вероятно, используют эти разрушенные дома, а часто это целые кварталы и села, как психологическое оружие против сербских “возвращенцев”: всех беженцев, которые хотят вернуться, работники UNHCR (Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев) обычно приглашают посмотреть, что из себя ныне представляет их улица, дом или деревня. И, в-третьих, я не исключаю, что разгребать завалы мешает администрация ООН. В любом случае, как мне кажется, как только Косово получит независимость, ничего от этих руин не останется уже через полтора — два года — всё сровняют землей, как будто бы ничего и не было.
Бело Поле
Впору сказать о том, что из себя представляют сами возвращенческие села. До сих пор мне довелось быть только в одном из них — в Белом Поле под Печью, и было это 18 сентября 2003 года.
До лета 1999 г. в Белом Поле насчитывалось 270 сербских домов с общим населением около 1,5 тыс. человек. Жители села владели вместе 2700 га окрестной земли. В течение 1998—1999 гг. албанцы убили 12 жителей этого села. Среди них тридцатилетняя Марица Марич, могилу которой вы можете найти в Печкой Патриаршии у северо-восточной стены за храмом: она была изнасилована на глазах собственной матери, после чего ей перерезали горло. Трое, Стеван и Радомир Стошичи и Филип Костич, были расстреляны в магазине. Несколько человек были похищены. Тело одного из них, старика Велизара Стошича, похищенного еще в мае 1998 года, нашли через четыре месяца под Джаковицей. И так далее. Видя безнадежность ситуации, с 20 по 30 июня 1999 года все жители покинули село. В июле того же года их дома, все до единого, были сожжены (KFOR взял под “контроль” эту территорию еще 15 июня).
Даже оставшихся коров перерезали: их “кладбище”, возможно, существует до сих пор, во всяком случае, в 2003 году я его еще застал. Церковь Введения Пресвятой Богородицы, сооруженная в 1868 г. на средства русской императрицы Марии Александровны, сожгли, но почему-то не взорвали. Все надгробные памятники на кладбище раскололи или вырвали из земли (возможно, машиной, возможно, просто ломом в несколько рук).
Обо всем об этом я решил рассказать в таких подробностях не потому, что Бело Поле это какое-то особое село, имеющее особое значение или особую историю, напротив: Бело Поле — это самый обычный, типичный, если хотите, классический пример косовской истории последних лет.
В 2000 году в нескольких километрах к югу от села была размещена база итальянского KFOR. Возможно, это сыграло ключевую роль в принятии решения вернуться. 14 июля 2004 года в село приехали 24 жителя: только зрелые мужчины. Сербский Координационный центр по Косову и Метохии выделил ─ 16.000 на восстановление каждого дома, из расчета 70 м? на семью, включая проведение электричества и водоснабжения. К моменту, когда я там был, им удалось лишь расчистить руины. Работы, которые легли на плечи самих жителей, должны были начаться 1 октября и закончиться к концу апреля. Как известно, пожить белопольцам в своих новых домах удалось недолго: все они были вторично сожжены в марте 2004 г. Но они проявили завидную упорность и вернулись еще раз и уже вновь живут в своих собственных домах. Но что будет дальше?
В сентябре же 2003 года всё выглядело примерно так. Несколько вагончиков от UNHCR и еще каких-то гуманитарных организаций, включая ОБСЕ, итальянские КПП на подходах к центру села (само село очень большое и расположено, кстати, в весьма живописном месте, на склоне лесистой горы, с прекрасными видами на Печ и бескрайнюю равнину Метохии). Специальный вагончик для туалета и душа. Длинный стол, укрытый сверху широким двухскатным брезентом. Спали, правда, люди в тот момент уже в приходском доме, на койках “в два этажа”: его успели восстановить своими силами в первый месяц. Продовольствие поступало бесперебойно из итальянской военной базы: горячие завтраки, обеды и ужины, такие же, какие употребляли и сами итальянские солдаты (была какая-то сложная договоренность, кажется через ОБСЕ). Кстати, мне довелось в Белом Поле и завтракать, и обедать, и могу сказать, что питаются натовские солдаты и офицеры замечательно, по российским меркам даже роскошно.
Сам “лагерь беженцев” находился между церковью и кладбищем.
Кстати, хочу предостеречь читателя от ложных обвинений: помимо того, что уничтожили албанцы за последние 5 лет, в Косове и Метохии, особенно в городах, немало зданий, которые были разрушены еще натовскими бомбардировками 1999 года. Так что не везде стоит видеть лишь албанский след.
В самой Центральной Сербии на сегодняшний день осталось 130 коллективных центров, в которых проживают 16 тыс. беженцев. Из них 9 тыс. — из Косова и Метохии. Кроме того, есть центры в Черногории и в самом Косове4 .
Печ
Автостанция в Печи находится в центре города на левобережье. На Гораждевац без карты или знания местности пешком выйти достаточно сложно. Упомяну лишь основной ориентир: надо перейти Бистрицу через один из двух мостов (они лежат к югу и к юго-западу от автостанции). И слева где-то через 100—200 метров нужно искать поворот на юго-восток. Поворот совсем неочевиден. И, никого не спрашивая, найти его сложно (я в первый раз выбирался по компасу). В Косове же язык обычно ведет не к Киеву, а в могилу: доказано и запатентовано многолетней практикой косовской полунезависимой жизни.
До Печкой Патриаршии добраться легче: от автобусной станции к ней идет прямой путь. Главное всё время держаться востока, и не переходить через реку. Я первый раз этого не знал, и пошел по правому берегу. В результате чего перепугал весь итальянский гарнизон, преодолевая на их глазах реку и перелезая через колючую проволоку. На лицах бедных итальянских солдат, держащих меня всё время на прицеле, был написано такое удивление, что мне их тогда стало даже жаль. Дело в том, что именно с той стороны всегда ожидают тылового удара, и, кажется, я был первым человеком с 1999 года этим путем воспользовавшимся. Но это к слову. Сам же монастырь находится в 2 км от центра, на самой окраине Печи (по пути к нему лежат католическая церковь и больница).
Дорога на Гораждевац идет через пригороды Печи, мимо автозаправочной станции (от нее можно повернуть на Бело Поле или на трассу Печ — Приштина), а затем еще через несколько албанских сел. Всего около 6 км.
Гораждевац
Первый раз я попал в Гораждевац вскоре после трагедии 13 августа 2003 года.
Примерно в метрах 800—900 к северу от села течет речка Печка Бистрица. Речка мелкая, довольно грязная и быстрая, но по косовским меркам вполне годная для купания и загара. 13 августа здесь отдыхали дети из Гораждеваца, всего около 50 человек. Расположились они на обоих берегах. Кто во что-то играл, кто разговаривал, кто купался. В 13:25 с противоположного берега из зарослей вышли двое мужчин с автоматами и открыли по детям беспорядочную стрельбу. В итоге двое были убиты: Панто Дакич (1990) и Иван Йовович (1984), и еще четверо ранены (девочка 13 и мальчики 13, 14 и 19 лет). Один из них, Марко Богичевич, долго находился между жизнью и смертью. Следствие, как это всегда бывает в Косове, закончилось ничем, виновных нет, не было и не будет. Тогда, в августе 2003 года, это убийство вызвало шумный скандал на Балканах, сербам даже удалось собрать по этому случаю Совет безопасности ООН. Но естественно, никаких конкретных результатов не было.
Правда, мало кто знает, что события 13 августа не закончились на кровавом берегу Бистрицы. Одна из самых больших проблем для косовских сербов — это скорая помощь. Фактически единственная серьезная больница находится в Северной Митровице. До того, как русские войска ушли с Косова, славился также и русский военный госпиталь под Слатиной. Больница есть и в Грачанице, но там не хватает оборудования и персонала. В других местах работают лишь медицинские пункты, и то отнюдь не везде. Когда же речь идет об огнестрельных ранениях, что в Косове вещь заурядная, единственное спасение это либо Сев. Митровица, либо база KFOR. Но натовское начальство, особенно на местах, очень неохотно идет на помощь, даже в самых экстренных ситуациях. Примеров таких сотни.
Что же до албанских больниц, то, как показала печальная жизненная практика, косовские врачи смотрят сначала на национальность, а лишь потом на рану.
Итак, 13 августа один из жителей Гораждеваца, Милован Павлович повез на своей машине одного из тяжело раненных детей, Богдана Букумрича (он получил две пули в живот и одну в голову), на базу KFOR, которая находится в километре к востоку от села. Но там ему в помощи отказали. Тогда Милован, еще один его односельчанин и брат раненого мальчика Бошко Букумрич всё на той же машине повезли мальчика в больницу в Печ. По дороге в автомобиле закончилось горючее, и машина встала на т.н. Зеленой площади в Печи. Албанцы, увидевшие сербские номера, подошли к машине и стали избивать сербов, как говорится в полицейском протоколе, главным образом тупыми предметами. Сама полиция на место уже нового преступления приехала только через 20 минут. Естественно, виновных тоже не нашли. А что до Печской больницы, то отношение ее медперсонала к сербским детям характеризуется следующим фактом: тринадцатилетней девочке, Драгане Србльяк, получившей ранение в правую ногу, албанские врачи наложили гипс прямо на рану.
Это всего лишь небольшой эпизод из длинной бесконечной цепи жизни в косовских анклавах. В том же Гораждевце, например, следующее преступление произошло уже через четыре дня, 17 августа, когда в одного из сельчан, Мишку Йововича, пасшего своих овец, стреляли из автомата. В тот же день центр села обстреляли из гранатомета.
Когда я через несколько недель после всего случившегося приехал в Гораждевац, ощущения и впечатления у меня были ужасные. Ситуация, по русской поговорке, “хоть святых выноси”. Полное уныние, апатия, ощущение безнадежности и беспросветности бытия. Как будто бы мрак сошел на землю, и света не стало. И это настроение было очень заразительным, казалось, им был пропитан сам воздух. Насколько я могу судить, сходные ощущения были у людей в Беслане, когда всё “закончилось”. На самом же деле всё только началось…
Впервые село Гораждевац упоминается одновременно с Печью — в 1220 году. В Гораждевце находится один из драгоценнейших памятников сербской истории и архитектуры: самая ранняя из сохранившихся деревянных церквей в Сербии — церковь св. Иеремии XVI века, окруженная столетними деревьями, покрывающими своими кронами древнее сельское кладбище.
Современная действующая церковь Рождества Пресвятой Богородицы была построена в 1929 году трудами весьма здесь почитаемого священника о. Миливое Милетича (1878—1956). А расписана — в 1997 г. Росписи — в барочном стиле.
В Гораждевце, как и в Горньем Ораховце, действует собственное радио, которое так и называется “Гораждевац”. Открыто оно было официально 13 февраля 2000 года. Всю необходимую техническую аппаратуру предоставила тогда некая “S-Group Beograd”. Занято в ее работе четверо молодых ребят. Цена одного поздравления и заказа на песню в радиоэфире стоит ─ 0, 50.
Вообще же, в Косове и Метохии действует 28 сербских самостоятельных радиостанций. Связывающее их звено находится в Чаглавице. В качестве основы эфирной сетки они используют материалы радио “Beograd” и “KiM radio”. Осенью 2003 года их все хотели объединить в единую сеть, но, кажется, сделать это так и не удалось.
Гораждевчане издавали также газету “Круг” (заказы на нее спокойно принимали в албанской типографии в Печи). Помимо этого в 2003 году Гораждевац исправно снабжали пропагандистскими материалами KFOR и сотней экземпляров сербской прозападной газеты “Danas” (каждый второй день).
В селе сейчас проживают около 800—900 сербов (цифры за последние годы несколько раз менялись). Связь с внешним миром Гораждевац осуществляет через Сев. Митровицу. Туда и обратно несколько раз в неделю ходят автобусы под охраной KFOR. В 2003 г. билет в один конец стоил 200 динар. В принципе, при желании из Гораждеваца можно организовать перевозку до Печкой Патриаршии и Дечан.
После 1999 года Гораждевац оказался в достаточно сложном положении. В отличие от Великой Хочи, которая зависит только от самой себя, Гораждевац лежит вдоль пути, соединяющего несколько албанских деревень. Причем дорога эта проходит через самый центр села. Это всегда было одним из главных источников опасности и беспокойства. Случаи, когда из проезжающих машин албанцы открывали огонь по прохожим или по людям, сидящем в кафе, не единичны. Эта же проблема характерна и для сел центрального Косова: Липляна, Чаглавицы, Грачаницы. Здесь намного чаще встречаются нервные болезни, можно даже сказать, что всё население этих сел страдает от нервного перенапряжения и истощения. Дорогу, правда, временами перекрывают. Когда я был здесь в 2003 году, дорогу закрыли почти на полтора месяца.
Блокпосты с бронетранспортером, мешками с песком, ограждениями и пр. стоят сейчас на въезде и выезде из села, как и прежде. Разница заключается в том, что место итальянцев заняли румыны. На центральной площади Гораждевца, которую за год моего отсутствия успели назвать площадью Италии (как же иначе?!), поставили “лежачих полицейских” и к ним приставили одного живого солдата. Патрули в виде двух мотоциклистов, ездивших раньше по всему селу, сняли. На памятнике убитым односельчанам (под натовскими бомбами в 1999 году погибли 4 человека; а вслед за тем еще 10 жителей Гораждеваца были убиты албанскими экстремистами) появились еще две фотографии — Пантелея и Ивана. Оба русских полицейских, Алексей и Сергей, бывшие здесь в 2003 году, успели уже вернуться в Россию. Известное кафе “Undeground” на той самой “площади Италии” закрыли на ремонт (официально кафе называется: “The Metohija social club”, строили его европейцы). Вот, пожалуй, и всё, что изменилось в Гораждевце с осени 2003 года. А что до слез, то, может быть, они и высохли, но легче от этого не стало.
Один из гораждевчан, Миленко Дакич, сказал мне как-то: “Мы, сербы, живем здесь в самой современной тюрьме мира — тюрьме без колючей проволоки”.
Дреница. От Србици до Клины
В сентябре 2003 года один сербский священник, один его односельчанин и один русский решили прокатиться по Косову на машине марки “Jugo”. Маршрут их пролегал из Гораждевца в Митровицу. Дело было ранним утром. Сербские номера еще перед выездом они заменили на вездесущие “KS”, но так как прикреплены они были проволокой и немного косились, то со стороны проезжающим водителям казалось, что номера просто отваливаются. Оттого этим трем путешественникам часто мигали фарами и махали руками заботливые попутчики. В дороге сербы во весь голос распевали воинственные песни средневековых косовских чудо-богатырей, по ритму напоминающие современное сербское “У боj, у боj…” или русское “Вставай, страна огромная…”. На чем свет стоит ругали албанцев и вели горячие, жгучие дебаты о балканской истории. Цель же поездки состояла в ремонте этой самой машины. Но в Митровице это сделать не удалось, и двое сербов были вынуждены затем ехать в Центральную Сербию, в Кральево.
Таким образом, в силу обстоятельств в тот день возвращаться в Гораждевац мне пришлось одному. И по дороге я решил заехать в печально известный (уже на тот момент) монастырь Девич. Автобусом из Южной Митровицы добрался до Србицы (алб. Skenderaj) и дальше пошел пешком по дороге в сторону Клины. Но на мое несчастье я тогда где-то ошибся в расчетах и прошел мимо монастыря (с пути его не видно). Дело было к вечеру. И ситуация была хуже некуда. Т.к. возвращаться обратно было довольно опасно — уж слишком косо на меня смотрели. Идти вперед — еще более опасно. Автобусов нет. UNMIK нет. KFOR нет. UCK есть. Албанцы есть. Ни сербов, ни международников нет. Правда, в одном селе подле дороги была большая доска, посвященная какому-то японскому проекту, вроде творений европейского Agency for Reconstruction.
Дорога, впрочем, красивая. Особенно выделяется вид по правую руку, на северо-запад, в сторону гор. Иногда встречаются мемориалы бывшим “героям” UЗK. Таких памятников в Косове, кстати, очень много, и плодятся они как грибы после дождя. Строят их обычно подле больших автотрасс либо на центральных городских площадях. Выглядит это примерно так: во весь рост (явно преувеличенный) черная или серая фигура боевика, обязательно с автоматом и еще с чем-нибудь в руках (пистолетом, гранатометом и т.п.). Ниже черный постамент, на котором начертаны годы жизни и “подвиги”, у подножия его всегда лежат свежие цветы. И над всем этим развивается неизменный албанский флаг — черный двуглавый орел на кроваво-красном фоне.
С обеих сторон по пути шли поля. Издалека мне довольно часто кричали что-то албанцы, восседавшие на телегах и тракторах с копнами сена. Машин мало. Детей много. К моменту, когда земля совсем погрузилась во мрак, я прошел уже больше половины пути (расстояние от Србицы до Клины — 26 км). Продвигался я осторожно, хотя спокойно и быстро. Видимо, геодезисты KFOR, окрестившие эту дорогу “Кошкой”, знали, о чем идет речь. Где-то в десятом часу вечера меня окликнули подростки, разговаривавшие возле дороги. Не ответить было невозможно. На мое счастье, английского они, как и большинство албанцев, не знали. Точнее, говорили, но на очень ломаном языке. На прямой вопрос, правильно, кстати, составленный, из какой я страны, я не ответил, притворившись, что не понимаю. К этой уловке я прибегал неоднократно и впоследствии. В конце концов они почему-то уверились, что я то ли американец, то ли англичанин, в общем, англоязычный человек, чему несказанно обрадовались (вообще разговаривали со мной очень радушно). Остановили для меня машину. Водитель, знавший, как и большинство албанцев, только немецкий, бесплатно довез меня до Клины и во всё время пути тоже всячески пытался выразить свое удовольствие от такого счастливого знакомства.
Настоящие проблемы начались для меня в самой Клине. Водитель, думаю, исключительно из искреннего желания помочь повел меня к большой кафане в центре города (по русским понятиям поселка), где сидело множество народа. И среди них, к моему несчастью, нашелся-таки человек, хорошо знавший английский. Вокруг нас быстро образовалась группа любопытствующих албанцев, причем довольно агрессивно настроенная или, во всяком случае, смотревшая на меня с большим подозрением. И уж совсем мрачный как туча был мой англоязычный собеседник. Здесь уже от вопроса, откуда я, отвертеться не удалось. Но говорить правду я тогда не рискнул. Сказал, что из Литвы. После этого степень недоверия ко мне возросла еще больше. Меня уже небольшой толпой повели в полицию. Час был поздний, и среди полицейских были одни албанцы — из KPS. Чем бы всё это закончилось, не знаю, но на мое счастье рядом оказалась (видимо, случайно — она была уже не в форме) американская полицейская. Только благодаря ей документы у меня проверять не стали (впрочем, я ей и так сказал правду).
Она попросила одного из рядовых KPS проводить меня до стоянки такси (автобусов из Клины в это время уже не было). Поторговавшись, за ─ 10 таксист довез меня до центра Печи. Дальше еще в течение полутора часов я по мраку, почти в ночи под лай собак добирался через город и албанские села до Гораждевца. С тех пор я не люблю лающих собак. Бродить по Печи и тем более по дороге в сторону Гораждевца занятие, надо сказать, весьма экстремальное даже в дневное время. Местные албанцы таких шуток не понимают.
Печка Патриаршия
Одним из самых красивых мест в Косове и Метохии по праву считается монастырь Печка Патриаршия, в котором в течение нескольких веков находился престол Сербской Церкви. Храмовый комплекс, состоящий из четырех примыкающих друг к другу церквей XIII—XIV вв., чудом сохранился до сего дня, также как и монастырские стены. Монастырь действовал и в турецкое время, и в коммунистическое. Ныне это женская обитель с 26 сестрами (что для Сербии много). Из самой Метохии всего четверо: из Джаковицы, Витомирицы, Црни Врха и Наколо. Большинство же сестер родом из Боснии и Герцеговины. Молодых среди них всего несколько человек. Но сестричество очень светлое и, кажется, крепкое. В церкви служит иеромонах Епифаний.
Внутри монастыря, помимо сохранившихся церквей, звонницы и очень светлых, легких и радостных монастырских зданий XX века, находится также множество археологических памятников, повествующих о средневековой истории этой православной обители, одной из самых знаменитых на Балканах.
На небольшом монастырском кладбище похоронено двое русских монахов: Пахомий и Полихроний, отошедшие к Богу в 1952 и 1958 гг. Вообще, в этом крае в свое время было много русских эмигрантов. В 2003 году мне довелось встретить в Патриаршии пожилого серба, прожившего всю жизнь (до 1999 г.) в Печи. Он рассказывал мне, что в его школе даже после 1945 года преподавали несколько русских учителей из первой волны эмиграции.
В самом монастыре, внутри церквей, похоронено большинство сербских патриархов, служивших здесь вплоть до великого переселения сербов 1690 года.
На кладбище этом есть и еще одна замечательная могила — монаха Герасима Милачича, прожившего 113 лет и умершего в 1944 году. Замечательна она тем, что большой могильный памятник он соорудил себе сам, еще до смерти.
О моем экстравагантном способе проникновения в монастырь в 2003 году я уже упоминал выше. В этот раз всё было куда прозаичнее. Я пришел на КПП при въезде в Патриаршию и просто сказал, что хочу пройти к сестрам. Но первый же вопрос, который мне задал итальянский солдат, потряс меня до глубины души. Кажется, все мои записки можно смело перечеркнуть, оставив только этот вопрос — ничего больше для понимания ситуации в Косове в 2005 году не нужно. Причем вопрос был задан настолько серьезно, и при этом настолько обыденно, и с таким откровенным выражением лица, что я готов был в тот момент просто расцеловать этого солдатика. Он спросил меня только одно: “Какой вы национальности?”
Как я уже сказал, монастырь находится под охраной итальянского KFOR. По сравнению с 2003 годом, защиту усилили, особенно со стороны реки. Хотя, по моим оценкам, общая численность “гарнизона” и сейчас не превышает 15—20 человек. Есть два БТРа. Территория по периметру обнесена колючей проволокой. На склоне холма, нависающего над монастырем к северу, находится, кажется, смотровая вышка. Но беда монастыря в том, что он весь простреливается с окружающих высот, хотя этим, слава Богу, пока еще никто не воспользовался. Печка Патриаршия и монастырь Высокие Дечаны вообще находятся в особой ситуации. Их спасает колоссальное историко-культурное значение самих памятников. Впрочем, 17 марта итальянцы пытались “эвакуировать” и Патриаршию, но сестры тогда наотрез отказались подчиняться, твердо заявив, что монастырь не оставят ни при каких обстоятельствах. Это же они мне уверенно сказали и ныне.
Патриаршия — монастырь очень красивый, как и весь регион Печи. Но в нем, помимо замечательной горной природы, много и другой красоты — неизъяснимой, надчеловеческой, а потому я умолкаю.
Последнее, что стоит упомянуть: в 16:00 монастырь для посетителей закрывают (в это время начинается вечерня, кроме того, таково распоряжение KFOR). Это нужно иметь в виду, если вы захотите поехать туда своим ходом. 3 января я пришел в монастырь в 5-м часу вечера, и остаться там мне удалось лишь с третьей попытки (благодаря моему оленьему упорству и помощи Божьей). Иначе говоря, дважды мне говорили категорическое “нет”. Но с натовскими офицерами и солдатами, как я понял еще в 2003 г., надо действовать с совершенной наглостью и с такой уверенностью, как будто бы за вами стоят все силы Небесные. В этом случае они теряются сразу и быстро идут на попятную. Вообще, они довольно трусливы и неуверенны в себе. Духом их легко победить.
Высокие Дечаны
В Печкой Патриаршии я пробыл полтора дня. Рано утром 5 января меня забрали из монастыря итальянцы из гуманитарной организации “Голуби мира”, работающей в Гораждевце. Один из них, Фабрицио, замечательно говорил по-сербски и по-русски: в 2001 году он работал в Чечне. Чем они занимаются, не знаю. Может быть, разведка, а может, и в самом деле просто большие альтруисты. В Дечаны они ехали по каким-то своим делам, и с ними была еще одна сербская беженка по имени Слободанка. Фабрицио сказал, что за много лет работы в Косове их машину с итальянскими номерами останавливали всего два раза: первый раз пьяный сербский полицейский. Второй раз — не менее пьяный боевик UЗK. Больше проблем не было. Никаких инцидентов с нами не произошло и в это прекрасное, ясное, солнечное утро.
Дечаны лежат в нескольких километрах к западу от одноименного поселка, расположенного на дороге Печ — Джаковица. Сам поселок славится своими экстремальными наклонностями. На прошлое Рождество, например, местные албанцы забросали камнями проезжавший мимо микроавтобус с русскими паломниками. Но это была так, шалость. Раньше в Косове стреляли из гранатометов.
На въезде в Дечаны метрах в пятиста от монастыря стоит обычный итальянский КПП. Здесь проверяют паспорта. Причем, в отличие от Патриаршии и от св. Архангелов, паспорта сразу возвращают.
Непосредственно перед въездом в сам монастырь располагаются “штаб” и автопарк местного “гарнизона”. Несколько караулов контролируют другие подходы к обители. В целом итальянский гарнизон составляет, по моим оценкам, человек 40—45. Благодаря нему Дечаны смогли сохранить в несколько раз большую охраняемую земельную собственность, нежели Патриаршия.
Высокие Дечаны находятся под защитой UNESCO. Стены преимущественно XVIII века, здания XVIII — середины XIX. Оригинальный ландшафт и деревья внутри монастыря — также XVIII столетия. Но это всё не так важно. Самое главное — храм. Истинный шедевр европейской архитектуры первой половины XIV столетия. Когда на него смотришь первый раз, главное, что приходит на мысль: “Совершенство!”. Это ярчайший пример сочетания византийского, романского и готического стилей в архитектуре. Ничего подобного вы больше нигде не найдете. Но это только снаружи: внутри же храм весь покрыт фресками XIV столетия, составляющими единый и крупнейший сохранившийся в мире ансамбль поздневизантийской живописи.
Храм поражает всех европейцев, особенно итальянцев и немцев. Я не знаю ни одного человека, которого бы он оставил равнодушным. Можно ненавидеть сербов, можно ненавидеть православие, можно ненавидеть Европу, можно ненавидеть христианство, но нельзя не любить этот храм. Даже местные албанцы-мусульмане XVIII—XIX вв., отличавшиеся дичайшими нравами, его не тронули. Наоборот, приходили и поклонялись.
Говорить о Дечанах очень трудно. О них можно писать поэмы и слагать песни, сочинять симфонии и возносить молитвы. Но описать их почти невозможно. Здесь нужно побывать хотя бы один раз в жизни, чтобы потрогать свет и услышать тишину. 150 лет тому назад один русский путешественник, описывая свою поездку по Метохии, очень точно подметил, что “Дечанский храм легок и светел удивительно”, “храм этот есть одно из совершеннейших произведений византийской архитектуры. Когда вы войдете в эту церковь, вами овладеет какое-то чувство светлой отрады; вам в этой церкви будет легко, спокойно и весело, но радость ваша будет торжественная”5 .
Как Дечанский храм смог уцелеть, 500 лет находясь во враждебном окружении, почти необъяснимая загадка истории. Древнее сербское предание связывало это с именем некого царя Татархана, решившего где-то в XIV веке претворить храм в мечеть. Согласно этому преданию, когда мулла провозгласил в храме первые молитвы намаза, на него упал один из каменных львов, украшающих столпы и врата церкви, и убил на месте. Татархан, видев это, так испугался, что тотчас опрометью бежал из монастыря, и с тех пор турки боялись даже прикоснуться к Дечанскому храму.
Не зная, что такое Дечаны, понять, что такое Косово и Метохия и в чем их проблемы, почти невозможно. Говорю это сейчас как историк и исследователь региона.
Если будете в Дечанах в любую погоду, мой вам совет: посмотрите на храм с юго-запада, зайдя как можно дальше в угол слева от ворот. И вы увидите парящий Храм! Вы перестанете верить своим глазам, но не сможете оторвать взгляд: храм становится как будто бы невесомым. И это совершенно физическое ощущение.
А ночи! Какие здесь ночи! “Черная ночь и глубокая тишина. Вековые пушистые ели, надгробия XIX века, мерцающая лампадка на свежей могиле о. Николая, вокруг зеленая трава, журчащий ручей, трехвечные келии и стены. Позади врывающиеся в небо высокие полукруглые апсиды Храма, молитвы в котором непрестанно возносятся уже восемь веков человеческой истории. За стенами монастыря виднеются очертания гор, а над головой сколько хватает глаз — чистое-чистое черное небо, покрытое тысячами серебристых звезд, многие из которых блистают и переливаются светом. И всё это вместе, и всё это в одно мгновение, так что дух захватывает, так что и словами описать невозможно. И когда видишь всё то, что творится там за стенами — солдаты в караулах, оружейные склады, ненависть, зависть, скрупулезные политические расчеты — всё это становится таким мелким, ничтожным, вздорным. И понимаешь, что на земле и на небе есть единственная ценность — Смиренная Любовь, на которой всё зиждется. И это Дечаны” (запись из моего дневника 8 января 2005 года).
Дечаны — самый большой мужской монастырь в Сербии. В братии, помимо игумена о. Теодосия — епископа Липлянского, 9 иеромонахов, 17 монахов и 4 послушника. Всего — 31 человек, в основном совсем еще молодые люди 30—40 лет. Весной 2004 г., в четверг второй недели по Пасхе, умер самый старый из монахов о. Николай (родился он в 1921 году). Я его хорошо помню по первому своему пребыванию в монастыре. 40 дней пришлись на день, в который он принял монашеский постриг. Именно его могилка упоминалась выше.
В Дечаны каждый день приезжают на экскурсию несколько десятков солдат и офицеров KFOR. Приезжают из всех зон оккупации, но чаще всего всё-таки итальянцы и немцы. Монахи проводят среди них активнейшую “пропаганду” — добром и гостеприимством. Чуть ли не всех солдат неизменно приглашают выпить чашечку кофе и рюмку ракии, а на праздники еще и кормят. Часто проводят экскурсии по храму на английском и итальянском языках, продают вино, иконы, альбомы и вообще обходятся очень приветливо. В монастыре есть несколько человек во главе с о. Саввой, напрямую отвечающих за международное сотрудничество. Они же держат на своих плечах и монастырский сайт в www.decani.org (кстати, весьма оперативно освещающий местные новости).
Еще большее внимание уделяется высокопоставленным гостям. А приезжают они сюда часто. И кажется, всё это вместе и в самом деле работает на добрую славу обители. Особенно подвержены этой “пропаганде” итальянцы, вплоть до членов кабинета министров. Дечаны — это, пожалуй, единственное место, которое итальянцы в случае албанского нападения могут оборонять не как обычно, а на совесть. Во всяком случае, есть такая надежда. Хотя лично я в этом немного сомневаюсь. Что могут сделать полсотни итальянцев против организованной албанской толпы в 1000 человек? Разве что только открыть огонь на поражение, но НАТО на это пойти не готово. Не готово не только в верхних эшелонах: 17 марта, насколько я понимаю, их вообще парализовало. Но не готово и на местах, что намного хуже. Все иностранные солдаты, приезжающие в Косово, изначально пропитаны антисербскими настроениями. Я говорю не только об американцах, у которых сербофобия носит характер неизлечимой патологии, но и о европейцах. А та официальная пропаганда, которая царит на Западе, да и в России, почти ничего общего не имеет с реальной ситуацией в этом крае. Но чтобы это понять, нужно прожить, прослужить здесь хотя бы какое-то время. А солдат посылают лишь на шесть месяцев. И только к концу этого срока они начинают что-то осознавать и понимать, что не всё так просто в нашем мире. И как только это происходит, их немедленно отзывают.
Но это лишь первая часть проблемы. Вторая же еще серьезнее: никто не едет сюда умирать. Все едут ради заработка денег, получения социальных льгот, общественного признания. Оттого и трусость, и безответственность контингента KFOR на всех его уровнях просто поражает. Порог потерь у НАТО настолько низок, что если албанцы убьют хотя бы полдюжины солдат, я совершенно убежден, KFOR начнет повсеместную эвакуацию. Или, что еще скорее, они все замкнутся на своих базах. Впрочем, то же самое касается и всего аппарата ООН. Военное присутствие НАТО в Косове это вообще большой фарс от начала и до конца: никакой реальной возможностью воздействовать на ситуацию оно не обладает. НАТО может выкручивать руки белградским политикам, но с местными албанцами оно сделать ничего не может. Для того чтобы очистить Косово от всех международников, албанцам нужно всего несколько дней. В этом отношении меня всегда удивляло страстное желание европейцев передать Чечню под контроль ООН. Я прекрасно понимаю политический подтекст этой идеи, но я с большим трудом представляю себе ее реальное воплощение. Ведь один чеченец стоит десяти албанцев. Среди русских, работавших и работающих в Косове, ходит одна дурная шутка: вместо того, чтобы присылать русские войска, Москве в 1999 году надо было отправить в Косово два батальонов чеченского ОМОНа: через неделю здесь не осталось бы не только НАТО, но и ни одного албанца…
А если говорить серьезно о миссии ООН, то это настоящее стихийное бедствие, как декабрьское цунами. Ничего бессмысленнее, чем контроль ООН, придумать просто невозможно. ООН умеет лишь замораживать, консервировать конфликт, но оно совершенно не способно и даже не имеет представления о том, как его решать. Когда соприкасаешься с ООН напрямую, на практике, разочарование не заставляет себя долго ждать. Единственное оправдание ее существования — это отсутствие чего бы то ни было лучшего.
Дечаны отличаются одним из самых строгих монашеских уставов в Сербской Церкви. Встают монахи в 3 часа ночи. В 4:30 в храме начинается полуночница, затем — утреня и часы. В 6:30 — литургия. После ее окончания, около 8 часов — утренняя трапеза. Затем следуют многочисленные послушания. Монастырь ведет большое хозяйство: коровы, куры, огороды, сады. Содержит большую иконописную мастерскую и пр. В 14:40 в храме читают акафист св. королю Стефану Дечанскому. Св. Стефан был заказчиком, ктитором монастыря, и здесь же покоятся его мощи (сербы канонизировали 8 из 9 своих правителей средневековой династии Неманичей, включая Дечанского мученика). После окончания акафиста в 15:00 проходит обед, и в обычные дни это последнее вкушение пищи. С 15 до 17 часов — время отдыха и келейной молитвы. В 17:00 — вечерня. После нее — время для духовного чтения и молитвы. Так проходит обычная жизнь в Дечанах.
Но в этот раз всю ее сладость мне вкусить не довелось. В связи с великими праздниками весь богослужебный, а следовательно, и жизненный распорядок менялся каждый день.
Сочельник. Утром в 6:00 была праздничная литургия (ей, естественно, предшествовали часы и пр.). Во время нее еще до восхода солнца несколько монахов и гостей отправились на гору за бадняком. Насколько я понимаю, в России аналога этого деревца нет, но на Балканах оно встречается повсеместно. Сопровождали торжественную процессию двое итальянских солдат. Один из них, маленький и упитанный, был очень недоволен и постоянно жаловался, что приходится лезть так высоко вверх, ежеминутно связывался с кем-то по рации и пытался повернуть всех обратно. На обратном же пути все ждали, когда он спустится вниз. Обычно эти двое солдат дежурят у моста через холодный, горный поток реки Бистрица, текущей подле монастырских стен. Каждый день они сопровождают двух или трех монахов, идущих на минеральный источник на противоположном берегу реки (речка на самом деле совсем небольшая). Обычной речной воды много и в самом монастыре благодаря древней водопроводной системе, но для стола монахи используют только эту. На вкус она слабогазированная.
Весь день срубленный бадняк стоял во всю высоту прислоненным к западным вратам храма (входят через северные). В 6 часов вечера все жители и немногочисленные гости монастыря собрались в зимней трапезной, построенной на средства сербского князя Милоша в 1836 году. Заранее было приготовлено жито. Распалена печка. Все застыли в ожидании. Тут раздался стук в дверь, и со словами “Счастливого вам сочельника!” вошел послушник Виктор с поленьями бадняка в охапке. Игумен приветствовал его словами “Слышим, слышим!” и осыпал пшеницей и конфетами. После этого все запели рождественские гимны “Оj, бад°аче, бад°аче”, “Божи·, Божи·” и “Звиjезда се засjа”.
Часть поленьев сразу положили в печку. Виктор взял благословение у игумена и ушел во двор. Та же самая картина повторилась еще два раза. После этого пол перед печкой засыпали соломой, и все по очереди стали кланяться тремя земными поклонами напрестольному кресту и целовать полено бадняка, смазанное медом. Затем все три раза целовались с игуменом, и он каждого поздравлял с сочельником. Всё это время монахи не прекращали громко петь радостные гимны. Затем последовала праздничная трапеза (постная). Главным “блюдом” было жито, очень похожее на русское сочиво.
В 3:30 ночи следующего дня весь монастырь проснулся. В 4:00 началось невероятно красивое всенощное бдение, длившееся почти до 8 утра. После него с перерывом в 10 минут последовала праздничная литургия. На ней собралось уже множество людей. Приехали сербы из Приштины, один русский полицейский6 , какие-то немецкие солдаты, приехал глава UNMIK Ясен-Петерсен, один натовский генерал и еще какие-то высокопоставленные, но странные гости. Все они пробыли в храме до конца службы. Немецкие военные стояли как оловянные солдатики при входе. Зато итальянцы бегали всё время мимо них, что-то оживленно фотографируя. Вообще, итальянские военные невероятно забавные человечки: вечно улыбаются, всему радуются, как дети, постоянно куда-то бегают, прыгают — умилительное зрелище.
После литургии была праздничная трапеза, за которой собралось необычайно много гостей. Люди, а именно военные, приезжали и весь оставшийся день, чуть ли не целыми автобусами. Была среди них и рота польского ОМОНа в составе “голубых касок” (их функции в Косове сводятся к обеспечению безопасности гражданского аппарата ООН). Итальянцы, глядя на них, просто терялись: мощные, мускулистые ребята ходили по монастырю прямо с автоматами и гранатами на поясе. Правда, перед входом в храм автоматы всё-таки сняли. Офицеры еще понимают по-русски. Разъезжаться гости потихоньку стали только часам к двум дня.
Около четырех часов дня монастырь, распрощавшийся с большинством своих гостей, торжественно встречал сербского Патриарха Павла. Патриарх пробыл в Дечанах почти сутки и утром следующего дня служил прекрасную архиерейскую литургию. Он мне показался очень светлым, радостным человеком. Несмотря на свой почтенный возраст, владыка еще неплохо говорит. Он маленький, очень худой, невысокого роста, весь седой, в самой простой, незамысловатой монашеской одежде, но пользуется большим уважением и почитанием в Сербской Церкви. А в Косове и Метохии, где он служил многие годы в качестве епископа Призренского, его авторитет, кажется, еще выше (хотя Патриарх в Сербской Церкви обладает куда меньшей властью, нежели это принято в России: на местах ключевую роль играют епископы, могущие в случае необходимости пренебрегать даже рекомендациями Синода).
Пока я был в Дечанах, произошла наконец и моя встреча с сестрами из Джаковицы. Сами они себя называют “старе баке”.
Джаковица
Главное ощущение, которое у меня осталось от посещения Джаковицы в сентябре 2003 года: город, окруженный тюремной решеткой. Точнее сказать, сербы, заключенные в четырех стенах, как в тюремной камере. Джаковица занимает почетное место в числе самых экстремальных районов Косова и Метохии. Абсолютное албанское большинство здесь, исходя из источников, было уже в 1830-х годах. А скорее всего, и значительно раньше. К 2003 году от всех сербов и от всех христиан в городе осталось только 5 бабушек при церкви Успения Пресвятой Богородицы. Церковь была знаменита множеством мироточивых икон. Но попасть мне тогда в нее так и не удалось. Самое большее, что я смог сделать, это поговорить с одной из женщин — с Полькой Кастратович. Чтобы понять, какова была ситуация на тот момент, достаточно описать, в каких условиях происходила наша беседа: я стоял на улице, во дворе, обнесенном колючей проволокой, Полька была на втором этаже, на террасе. Т.е. разговаривали мы сверху вниз. При этом по обеим сторонам от нее стояли с автоматами наготове двое итальянских солдат.
Поговорив с Полькой, я отправился на итальянскую базу KFOR, т.к. солдаты, охранявшие церковь, меня не пропустили, потребовав разрешения от высшего начальства. На этой базе с грехом пополам нашелся-таки офицер, говоривший по-английски (что среди итальянских военных большая редкость). После долгих объяснений и мытарств мне официально заявили, что таких женщин, включая Польку, с которой я только что разговаривал, вообще не существует, хотя я назвал все имена и фамилии. На этом мое терпение было исчерпано, и из Джаковицы я тогда уехал в Приштину.
17 марта 2004 года церковь Успения была взорвана и сровнена с землей. Сербские бабушки были эвакуированы на уже помянутую базу KFOR, а на следующий день, 18 марта, их перевезли в Дечанский монастырь, где они пребывают и поныне. Уезжать из Метохии они не собираются и всё еще надеются вернуться в родной город. К настоящему моменту в Джаковице не осталось ни одного серба.
Сам город Джаковица, кстати, довольно приятный и до некоторой степени даже красивый, но ему очень не хватает горного рельефа, что так украшает Призрен и Печ. Под городом находится знаменитый Терзийский многоарочный мост XVIII века.
В этот раз в Джаковице я был только проездом.
В Воскресенье вечером 9 января я покинул Дечаны и вновь отправился в направлении Призрена. На выезде с КПП дорогу машине перебежал белый заяц. Кстати, в Косове еще можно встретить диких животных. В небе я не раз видел ястребов. Недалеко от перевала Превалац — лисицу. Знаю, что в Шар-Планинском заповеднике иногда на дорогах встречаются и медведи.
Средачка жупа
Переночевав в Призрене и на следующее утро, еще раз прогулявшись по его улицам, я отправился в Средачку жупу (по дороге на несколько часов заехав и в монастырь св. Архангелов). В 1999 году в Средачкой жупе, полностью входящей в Шар-Планинский заповедник, жили 300 сербов. На сегодняшний момент вернулись порядка 220. Помощь “возвращенцам” осуществляют в основном норвежцы (некий Совет помощи беженцам). Но, вернувшись и восстановив свои дома, сербы часто продают их албанцам и, получив деньги, уезжают обратно. Албанцы же покупают здесь собственность с удовольствием: как-никак это главный курорт всего Косова. Горный воздух здесь и вправду невероятно чистый. Пейзажи замечательные. Ощущения превосходные. Албанцев в жупе около 2 тыс. чел., включая уже упоминавшихся выше “арбанашей” из Мушникова (так сербы называют мусульман, добровольно ставших “албанцами”). Самих же сербов-мусульман осталось порядка 9 тысяч. Самое известное их село — Речане с населением в 900 душ.
До Средачкой жупы можно добраться на рейсовом автобусе, еще недавно принадлежавшем UNHCR, ныне же переданном ведению косовского Министерства транспорта, а через него подрядчику — компании “Zupa trans”. Автобус ходит два раза в день по будням от Призрена до Штрпце (из Призрена выезжает в 7:30 и 14:30). Общее время в пути — 110 минут, цена — ─ 2,5. От 7 октября 2004 г. до 6 октября 2005 действует скидка на 30% от реальной стоимости. Осенью ее отменят.
В сербском селе Средска в центре жупы, где ныне располагается и местная полицейская станция, сейчас живут порядка 30 сербов. Славится она своею Летающей церковью. Находится та примерно в километре от села на северном склоне гор, утопая в зелени и камнях. Идти надо вверх по живописной дороге, переходящей скоро в тропу, с общим подъемом метров в 150—200. Церковь, расположенная в замечательном по своей красоте месте, вся окружена тернием. Но людям этого показалось мало, и ее еще обнесли забором и колючей проволокой. Так что, чтобы к ней подойти ближе, нужно совершить пару акробатических трюков. Древняя основа церкви, возможно, даже средневековая, хотя три очень узких и низко расположенных окна — два в южной стене и один в алтарной апсиде — говорят, скорее, в пользу турецкого времени. Маленькая звонница и пристройки с западной стороны явно XX века. Свое же необычное название церковь получила по местному преданию. Согласно нему, раньше она находилась на противоположном южном склоне гор, но в какой-то момент перелетела через ущелье на это место. Отсюда открываются прекрасные виды на мусульманские села на западе и заснеженные горные вершины на юге.
Вечером того же дня я пересек перевал Превалац (1515 метров), разделяющий Средску и Сиринечку жупу, а вместе с ними — Метохию и Косово. Дорога здесь узкая, и едва можно разъехаться двум машинам, особенно сейчас, когда обочины занесены сугробами. Но во время выходных здесь, говорят, творится настоящее бедствие: албанцы из Призрена съезжаются сюда и устраивают многокилометровую хаотичную парковку вдоль дороги.
Места очень красивые. Леса, горы, снега…
Сиринечка жупа
Ночевать мне довелось в Брезовице, неподалеку от украинской военной базы “Breza”. Помимо советских БРДМов (боевая разведывательная машина десанта) лихие украинские парни разъезжают на американских “Hammer-ах”. Кстати, Киев посылает в Косово, кажется, лишь выходцев из Западной, Прикарпатской Украины. Во всяком случае, по-русски местные украинцы говорят со страшным акцентом, а иногда и просто на ломаном языке. Помимо украинцев в Сиринечкой жупе дислоцируются также поляки. Вообще же, это американская зона оккупации.
Вечером всё того же дня меня по моей просьбе подбросили до села Севце. Дальше от него дороги нет — одни горные леса. Больше снега, чем здесь, мне нигде еще в Косове видеть не доводилось. Был очень красивый звездный, тихий вечер. От Севце я возвращался пешком по дороге через Яжинцы до Брезовицы. Всего это километра четыре замечательного пути, вдоль журчащей горной реки, заснеженных лесов, высоких стогов сена и покатых горных склонов. Волков, которыми меня перед этим сильно пугали, я, к сожалению, так и не встретил.
На следующий день мне удалось обойти пешком Брезовицу, Штрпце, Беревце и Донью Битинью. Места здесь действительно живописные. Анклав чисто сербский. Но сюда нередко заезжают албанцы. Одних ресторанов в Брезовице, кажется, больше, чем жителей. Сохранилась и большая гостиница в 8 этажей — наследие еще социалистических времен. И гостиница эта, видимо, не пустует, а она не единственная.
Самое значительное из сел и центр анклава называется Штрпце. В нем находится большая школа, две церкви, рынок, все международные миссии и пр. Село красивое. Всего в анклаве сейчас проживает порядка 12 тысяч сербов: это, пожалуй, единственное место, откуда сербы с 1999 года почти не уезжали. Даже наоборот. В той же Брезовице разместили немало беженцев из других краев Косова. Здесь много молодежи. Объяснить это нетрудно: анклав замкнут сам в себе, за его спиной государственная граница и, что еще важнее, горы в 2,5 тыс. метров высотой. Граница с албанским миром проходит лишь по селу Драйковце, на северо-восточном выезде из анклава. 17 марта албанцы убили двух его жителей — отца и сына. Здесь стоит украинский КП. Вверх от него расположено уже албанское село Фирайа. С этого поворота я уезжал вечером в Урошевац (албанские маршрутки ходят здесь часто, цена — ─ 1). Из самого анклава каждый день, кроме воскресенья, ходит автобус до Сев. Митровицы и обратно. Из Брезовицы этот автобус выходит в 5:30 утра.
В Штрпце в отличие от других южных анклавов очень много машин с “KS” номерами. Хотя старых, сербских, номеров тоже немало.
В Сиринечкой жупе настоящий клад для себя может открыть любитель этнографии сельской жизни. Дома старые. Одежда, вероятно, стиля 1920—1930-х гг. Сено возят здесь на волах. Коней используют как гужевой транспорт…
По слухам, упорно распространяемым албанцами, их первый удар весной 2005 года по планам “3-х”, “4-х” и прочих фаз придется именно на Штрпце. К слухам я отношусь как к слухам. Но то, что анклав этот как бельмо на глазу для косовского правительства, — факт. Слишком независимо и “привольно” живут местные сербы.
Урошевац
В Урошевце (алб. Ferizaj) мне никогда не доводилось останавливаться, и лишь дважды через него пришлось проезжать. Так что ничего особенного сказать о нем не могу. Большой равнинный город, обладающий всеми характеристиками других косовских городов: низкий, шумный, грязный. Здесь любят американцев (в большей степени, чем в немецкой, итальянской или французской зонах оккупации). Соответственно, разговаривая на английском, здесь можно вполне спокойно передвигаться. На сегодняшний момент в Урошевце осталось, кажется, 12 сербов.
Тезис об особой любви к американцам, а также к европейцам я могу подтвердить живым примером. Добравшись в сумерках 11 января из Сиринечкой жупы в Урошевац, я пересел на автобус до Гнилане. И почему-то с кондуктором стал говорить по-английски (обычно я стараюсь, когда это возможно, изъясняться по-албански). Он с почти сияющим лицом и лучезарной улыбкой спросил меня также по-английски, кто я, американец или немец? Я решил ответить максимально расплывчато: “english”. Он, видимо, понял это в значении “Englishman”, похлопал меня по плечу, расплылся еще в большой улыбке и наотрез отказался брать с меня плату! Такой случай в Косове, честно говоря, со мной произошел впервые. В тот же вечер на автобусной станции в Гнилане, когда я безуспешно пытался найти автобус до Приштины, ко мне подошел какой-то албанец (трезвый), задал мне примерно такой же вопрос и, не дождавшись внятного ответа, стал громко восклицать: “America good!”, “Kosovo — Ok?!” и всё в таком духе. Иногда в Косове, на домах и реже на машинах, можно увидеть двойные флаги: американский и албанский. Причем мне доводилось видеть и такое сочетание, когда американский флаг по размеру больше.
Флаги, особенно албанские (черный орел на красном фоне), пользуются до сих пор в Косове большим спросом. Их уличную продажу я, например, наблюдал на трассе Качаник — Урошевац. Помимо вышеупомянутых “знамен” там развевались флаги ООН, ЕС, Турции и основных европейских стран. Албанские же флаги в Косове можно встретить на каждом шагу. По-моему, они есть чуть ли не у каждой уважающей себя семьи. Я уж не говорю об общественных зданиях. Впрочем, албанские флаги колышутся на ветру не только в Косове, но и в Западной Македонии, и в сербском Прешеве…
Гнилане
До Гнилан я добрался уже в глубоком косовском мраке. Но кафедральный собор св. Николая, единственную уцелевшую церковь, нашел быстро, благо он находится почти в самом центре города, на улице Стоядина Трайича (так она, по крайней мере, называлась раньше). На этой же улице живут и большинство из 80 уцелевших гниланских сербов (до июня 1999 г. их было 18 тыс.). Вообще же, население Гнилан за это время выросло чуть ли не вдвое: с 408 до 800—900 тыс. (говорю со слов местных сербов, данные не проверял). Причем сами сербы утверждают, что они, прожив всю свою жизнь в городе, половину из этих людей увидели впервые в 1999 году.
К моему несказанному удивлению, церковь не охраняется. Пост KFOR ликвидировали еще в мае 2003 года. Правда, за день до моего приезда, т.е. 10 января, международное начальство решило установить круглосуточное наблюдение за церковью в лице двух полицейских UNMIK. С чего бы это?
При мне дежурили полицейские из США и Бангладеша, утром их сменил какой-то непалец. Что самое непонятное: со слов сербов, никакой охраны не было и 17—19 марта, хотя Гнилане были охвачены “беспорядками”, также как и все остальные косовские города. Достаточно сказать, что в ночь с 18 на 19 марта в городе сожгли 18 сербских домов.
Сам собор 1861 года постройки (естественно, на древнем фундаменте), на сегодняшний момент является крупнейшей из действующих христианских церквей в Космете. В нем, также как и в большинстве других уцелевших косовских церквей, хранятся иконы из многих уже взорванных и сожженных приходских храмов. Фрески незамысловатые, иконостас тоже. Но в целом храм производит очень приятное впечатление. Подле алтаря на дворе еще сохранилось небольшое кладбище XIX века. Священник храма, о. Света Трайкович, живет в селе Шилово в двух километрах от города и приезжает сюда только на время богослужений. Всего в округе Гнилана сохранилось 8 сербских сел (Шилово, Кусци, Станишор, Стража, Куретиште, Пасйяне, Донья Будрига и Партеш) и 4 смешанных (Кметовци, Понеш, Горньи Ливоч и Црница). Все остальные — чисто албанские.
Помимо гниланской округи в Южном Поморавлье, т.е. в Восточном Косове, есть еще два крупных сербских анклава: Витина с округой (в самой Витине большинство, правда, уже составляют албанцы). Здесь я не был. И второй анклав: район Ново Брда и Косовской Каменицы.
Ново Брдо и Косовска Каменица
В округе Ново Брда и Кос. Каменицы мне известно 22 сербских села7 : Айновце, Больевце, Бостане, Бушинце, Ваганеш, Граджйеник, Драганац, Зебинце, Извор, Лабляне, Лештар, Горньи Макреш, Манишинце, Мешина, Паралово, Прековце, Стража, Стрезовце, Тиринце, Трничевце, Царевце и Ясеновик. Кроме того, в самой Каменице живет около 2,5 тыс. сербов: общее население города — около 7 тыс. чел., в их числе и 800 цыган. Общее население общины Косовская Каменица — 65 тыс. чел.
Косовское Поморавлье, особенно его северная часть, обычно считается наиболее спокойной частью Косова. Это мнение действительно не лишено оснований, хотя спокойствие здесь весьма относительное. Так, например, в 1999 году в Ново-Брдовском округе было полностью уничтожено с. Клобукар. Сначала албанцы из соседней деревни Зенини убили пятерых жителей8 , а после чего все остальные бежали в Центральную Сербию. Сейчас село представляет собой остовы 72 домов вдоль дороги. Та же участь постигла и деревню Робовац, что в 3-х километрах от Каменицы. А в селе Больевце всё лето 1999 года круглосуточно дежурили вооруженные жители, только благодаря чему оно и выжило.
Или другой пример. Средняя “смешанная” школа в Ново Брдо. Албанские дети учатся в ней с 7 до 12 часов утра, сербские — с 13 до 17. И всё в таком духе. Хотя по сравнению с Метохией здесь, конечно, пока значительно безопаснее.
Сами сербские села здесь сохранились еще со средних веков. Ново Брдо было в средневековье одним из крупнейших рудных месторождений на Балканах. В пору его расцвета в нем проживали порядка 40 тыс. чел. (!), в их числе и немало выходцев из Центральной Европы.
К сожалению, сейчас в горных поморавских селах стало распространяться пьянство. Международники утверждают, что это общекосовская тенденция в сербских анклавах. Но я лично напрямую столкнулся с этим только здесь. Пьют в основном шливовицу 68? собственного производства. Пьют с утра до вечера. Конечно, с российским алкоголизмом это даже сравнивать невозможно. По русским меркам, сербы пить просто не умеют. Но если исходить из скромных балканских реалий, то это явные признаки социально обусловленного алкоголизма.
У меня с этим, кстати, был связан один забавный эпизод. Как-то поздним вечером в совершеннейшем мраке мне надо было перебраться из одного горного села в другое. И я поехал вместе с одним сербом на тракторе. Серб был сильно пьян, трактор был одноместный, а дорога горная, очень узкая и невероятно ухабистая. Как мы тогда не свалились куда-нибудь, я до сих пор не понимаю. Но те полчаса дороги стоили подвига канатоходца.
Из Гнилан, как оказалось, после 18:00 вечера не ходит никакой транспорт в сторону Приштины. Посему мне пришлось искать ночлег в приходском доме.
В нем сейчас живет Власто (Властимир) Джорджевич, бывший инженер, ныне продавец свечек и сторож. Дом его, который находится неподалеку, в 1999 году сожгли, но в 2004-м восстановили. Правда, переехать он туда не может — ничего, кроме голых стен, нет, всё свое имущество он потерял. Дети с внуками уехали в Центральную Сербию от безысходности, а он остался. Получает зарплату в ─ 80 за свою работу на церковной “парковке”. Дело в том, что к церкви прилегает довольно большой двор, и здесь решили организовать постоянную стоянку для сербских машин. Недостатка в желающих нет: в город часто приезжают сербы с “большой земли”. Так что 20—30 автомобилей есть всегда. Плата — 40 динар/сутки (на соседней албанской стоянке в два раза выше — ─ 1). Доходы идут на нужды церкви. А нужд много. В день моего приезда отключили водоснабжение. Власти грозятся отключить и электричество. Ситуация аналогична описанной мной в Липляне и в Приштине.
В Гнилане где-то в конце ноября пришла гуманитарная помощь из России в виде ярко–красных женских платьев от “Versani” и женских туфель американского производства. От кого была эта странная помощь, мне узнать не удалось.
В вечер моего приезда пришла гуманитарная помощь и от сербского правительства: в виде небольшого количества муки, концентратов, консервов и пр. Зрелище было, надо сказать, замечательное, т.к. мешки с мукой завозили на катафалке.
Утром 12 января мне удалось прогуляться налегке по городу. Внешне он очень напоминает Джаковицу и Урошевац. В целом обычный косовский мир.
Косовская Митровица
В полдень того же дня я был уже в Приштине, где мне нужно было найти кое-что в местных книжных магазинах. Бульвар Била Клинтона, памятник Матери Терезе, тьма ооновских машин — в общем, обычные приштинские виды. Задержавшись еще на несколько часов в “столице”, я отправился напрямую в Косовскую Митровицу.
Митровица — город большой и напряженной внутренней борьбы. Я знаю, что многие судят о ситуации в Косове и Метохии именно по ней — это очень скользкий путь. На самом деле Митровица выбивается из общей картины косовской жизни. Город, как и Ораховац, ныне разделен на две части: южную албанскую и небольшую по площади северную сербскую. Но недостаток земли отчасти компенсируется за счет высоты зданий: албанская часть, как и везде в Космете, низкая, в основном в 2—3 этажа. Почти все многоэтажные дома сосредоточены на севере. Граница проходит четко по реке Ибар, за исключением нескольких смешанных кварталов и албанского района “7 сентября” на северной стороне — он весь обнесен колючей проволокой, и там стоит свое КП.
Всего в 1998 г. в Митровице проживали порядка 68 тысяч человек, из них 48,5 тыс. составляли албанцы и 8,1 тыс. сербы. Но цифры за последние 6 лет, скорее всего, сильно изменились, а вот соотношение, вероятно, осталось таким же. Во всяком случае, в Северную Митровицу, помимо коренных жителей, переселились многие беженцы из южных анклавов.
В черте города через реку есть два автомобильных моста, условно говоря, восточный и западный; и один пешеходный мост, соединяющий албанское поселение северного берега с югом. Особенного наименования для восточного моста, насколько мне известно, нет. Международники его называют либо East, либо Secondary. Западный же, находящийся в самом центре города, является обладателем двух оригинальных имен. Албанцы и международники называют его Голубым мостом, The Blue bridge (в темноте он подсвечивается голубыми лампами — творение ооновской администрации), сербы же — мостом св. Димитрия. Этот мост считается одним из символов современного Косова, его часто сравнивают с Берлинской стеной. При любой эскалации “конфликта” первые столкновения начинаются именно здесь. Стычки в районе моста были постоянными, как в 1999, так и в 2000, и в 2001 гг. Здесь же шли бои и 17 марта 2004 г. Так что французы в конце концов решили обустроить свою военную базу прямо подле моста с албанской стороны. Там же, совсем неподалеку, находится и штаб-квартира UNMIK. С моста периодически пытаются снять блокпост, но никак не удается: вечно что-нибудь случается. Сейчас там стоят четыре солдата, по двое на въезде с обеих сторон. Естественно, мешки с песком, арматура и пр. Проезд открыт, как и в 2003 году, кажется, только для международников. Пешеходы могут ходить по нему свободно. Но в сентябре 2003 года у входа на мост висело замечательное объявление на французском, сербском и албанском языке. Дословно я его не помню, но содержание было примерно такое: “Уважаемые граждане, проход через мост открыт. Но убедительно просим вас ради вашей и нашей безопасности, проходите по возможности быстрее”.
Через восточный мост можно проехать свободно. Правда, на всякий случай французы держат с сербской стороны достаточно мощное укрепление с БТРами и пр. Но в действительности почти все въезжают в Северную Митровицу третьим путем — через Звечан. Иначе говоря, если вы едете из Косова, вам нужно обогнуть Митровицу справа, пересечь мост и железнодорожные пути в районе Звечана и въехать в город с северной стороны. Здесь никакого КП нет, хотя периодически дежурят машины KPS.
В Северную Митровицу нельзя въезжать с “KS” номерами. Точнее, въехать-то можно, но что будет с вашей машиной, лучше даже не говорить. Все сербы это знают и поэтому, переехав железнодорожные пути, “KS” номера всегда снимают. Мне самому доводилось присутствовать при этом обряде. Таким образом, больше половины машин, разъезжающих по Сев. Митровице, номеров вообще не имеют. К этому здесь все привыкли, в том числе и международники. Безномерные машины можно встретить и дальше, вплоть до сербской границы. Я, например, наблюдал их в районе Лепосавича и даже в Нови-Пазаре.
Кафедральный храм св. Саввы в Митровице оставался долгое время последним сербским оплотом в южной части города. Каждое воскресение и на праздники из Северной Митровицы организовывался специальный автобус под защитой KFOR, перевозивший верующих через албанские кварталы к церкви. В Митровице трое священников: Велимир Станкович, Светислав Ноич и Милея Джуричич, но храм был один (служили, правда, еще и в Звечане). Обороняли храм греческие солдаты. Обороняли плохо: храм сожгли 17 марта 2004 года, и, судя по фотографиям, которые мне довелось видеть, греческие военные присутствовали при этом, никак не вмешиваясь в происходящее. После этого было принято решение построить собор в северной части города. Посвятили его, естественно, св. Димитрию. Сейчас идет активная стройка, скоро должны возвести купол. Впрочем, рождественскую литургию сербы служили в сгоревшем храме.
Северная Митровица вместе с Србицей, Зубиным Потоком, Звечаном, Вучитрном и Лепосавичем входит во французскую зону оккупации. На сегодняшний день французский контингент в Косове составляет 3800 солдат и офицеров, т.е. 16% от всех сил НАТО, дислоцированных в регионе. KFOR в целом также возглавляет француз — генерал Ив Кермабон. Сербы из южных анклавов обычно испытывают к французам некоторую симпатию, считая их более надежными защитниками, чем все остальные силы KFOR. Но сами митровчане, кажется, это мнение не разделяют. В конце концов, монастырь Девич, сожженный 17 марта (уже в который раз), находился именно под французской защитой.
Северная Митровица — единственное место в Косове, где можно встретить сожженные албанские дома. Причем в большом количестве (пройдите хотя бы на перекресток улиц Чика Йовина и Дрварской). Можно встретить и надписи вроде: “Србиjа до Тиране”. Хотя правды ради надо заметить, что на южном берегу Ибра албанцы превратили в руины целые сербские кварталы: они так до сих пор и стоят нетронутыми, и их любят фотографировать международники. Живописно, что сказать.
Главная специфика Косовской Митровицы заключается в очень высокой степени взаимной нетерпимости. Я подчеркиваю взаимной, поскольку ничего подобного в южных анклавах вы не встретите, даже в Грачанице. Я уже не говорю о Метохии или Штрпце. И когда ООН, США или ЕС громогласно заявляют о межэтнических столкновениях в Косове, то речь может идти только о Митровице, потому что никаких “столкновений” в южных анклавах быть не может в принципе. Там имеет место односторонняя агрессия, и чаще всего ничем не спровоцированная. И если сербы в Липляне или в Косовской Каменице после очередного убийства ребенка выходят на митинг, дальше горьких слов и криков дело почти никогда не доходит. Не только ситуация, но и психологический настрой людей там иной. В крайнем случае сербы могут выйти с “калашниковыми” на защиту своего села, как было, например, в Чаглавице в марте 2004 г. Благо огнестрельное оружие в Косове есть практически в каждом доме, несмотря на частые обыски, проводимые KFOR, и периодически возобновляемую “амнистию на оружие” (я застал как раз такой период в сентябре 2003 г.). Сербы, например, устроили тайник для оружия в мраморных саркофагах древнего римско-византийского города Ульпьяна, ныне являющегося археологическим памятником (как я уже упоминал, он находится посреди открытого поля между Грачаницей, Лапльем селом и Чаглавицей). “Калашниковы”, завернутые в полиэтиленовые мешки, лежали там вместе с человеческими костями. Во время событий 17 марта саркофаги варварски взломали и всё оружие унесли. Об этом каким-то образом стало известно полиции, поэтому сербы тайник там больше не возобновляли. А древние исторические памятники остались в развороченном виде: крышки саркофагов сдвинуты, стенки проломаны. Кстати, если сербы обычно пользуются автоматами Калашникова, то албанцы предпочитают действовать ручными гранатометами. Во всяком случае, мне об этом рассказывали международники. Вообще же, оружие хранить и тем более использовать запрещено ооновской администрацией. Но Косово не было бы Косово, а Балканы Балканами, если бы этому кто-либо следовал. К тому же сербы прекрасно понимают, что в случае повторения 17 марта никто их защитить не сможет. Только они сами.
Баньска
Неподалеку от Митровицы, к северо-западу, слева от дороги на Лепосавич лежит небольшое сербское село Баньска, окруженное живописными лесистыми холмами. Сейчас в нем насчитывается около 100 сербских домов с общим населением в 500—600 человек. Знаменито село своими теплыми лечебными источниками, от которых и получило название. Но своей настоящей славой Баньска обязана монастырю св. первомученика и архидьякона Стефана, четвертого по иерархии сербских средневековых обителей (после Жичи, Студеницы и Сопочан). Богатый и почитаемый монастырь был разорен турками еще в XV веке. И с тех пор находился в запустении, а долгое время и вовсе в забвении. Коренные изменения произошли летом 2004 года. Сербское правительство — достаточно редкий случай — полностью за свой счет соорудило монастырский дом, обнесло монастырь высокими стенами, провело реставрационные и ремонтные работы в церкви, обеспечило электроэнергию, водо- и газоснабжение и пр. Так что полгода назад монастырь после шестивекового перерыва возобновил свою жизнь. Удивительно, но параллельно с процессом разрушения албанцами уже существующих монастырей в Рашко-Призренской епархии идет чрезвычайно активное возрождение знаменитых средневековых обителей. Так, к совсем “молодым” монастырям относятся св. Архангелы под Призреном, Дубоки поток, Джурджеви Ступови под Нови Пазаром и пр.
К 1991 году в Косове и Метохии действовало всего 4 монастыря:
1. Мушутиште (к югу-востоку от Сува Реки) — сровнен с землей летом 1999 г. вместе с церковью XIV века;
2. Высокие Дечаны — в них подвизалось четверо старцев (старше 60 лет);
3. Грачаница;
4. Печка Патриаршия.
В Рашке действовали еще Сопочани с несколькими насельницами преклонного возраста (монастырь до 1996 года был женским) и Црна Река, в которой жил один-единственный монах. Сейчас же, напомню, Рашко-Призренская епархия9 — самая большая епархия Сербской Православной Церкви по числу монашествующих, будучи ныне одной из самых маленьких по числу верующих. Всего на данный момент в ее 14 обителях подвизаются 122 монаха и 49 монахинь. Полный список ныне действующих монастырей таков: мужские — Высоки Дечаны, Сопочани, св. Архангелы под Призреном, Баньска, Сочаница, Дубоки Поток, Зочиште и Джурджеви Ступови; женские — Печка Патриаршия, Грачаница, Девич, Гориоч, Соколица и Корчуль. Из них 5 находятся в Метохии, 6 — в Косове и 3 — в Рашке.
Православная Церковь, без малейших преувеличений, является на сегодняшний день самым активным сербским общественным и (в силу необходимости) политическим институтом в Косове и Метохии. И с ней, к своему большому неудовольствию, вынуждены пока считаться даже албанские политики, не говоря уже об официальных представителях UNMIK и KFOR. Вообще, иногда складывается такое впечатление, что Церковь интересуется судьбой косовских сербов намного больше, чем сербское государство.
От Северной Митровицы до Баньской постоянно ходят рейсовые автобусы, с интервалом примерно в два часа. Цена билета — 20 динар. Время в пути — около получаса. Баньска находится полностью в сербском окружении, так что до нее можно легко добраться, не рискуя ни жизнью, ни здоровьем. К западу и северу от Митровицы жизнь вообще течет совсем иным порядком, нежели в южных анклавах. Если бы не присутствие “международников” и вполне ощутимой и естественной тревоги, эту часть Косова было бы трудно как-либо отличить от обычной сербской глубинки. А потому присутствие UNMIK и KFOR здесь выглядит очень неуместно, и местным населением они воспринимаются исключительно как оккупанты. В южных же анклавах албанская угроза давно отодвинула на второй план страсти по поводу натовской агрессии. Хотя не могу сказать, что неприятие совсем прошло. В конце концов, в представлении большинства косовских сербов все их беды начались именно в июне 1999 года.
Исходя из моих скромных наблюдений, думаю, что в случае получения независимости албанское правительство может встретить здесь достаточно сильное сопротивление, хотя до партизанской войны дело вряд ли дойдет. Всего в общинах Зубин Поток, Звечан, Митровица и Лепосавич компактно проживают порядка 60 тыс. сербов.
Игуменом монастыря Баньска поставлен личный секретарь и наиболее вероятный наследник епископа Рашко-Призренского Атанасия о. Симеон, известный как мудрый духовник и высокообразованный человек. Остальную братию в числе еще 6 человек составляют двое дечанцев: иеромонах Стефан и только что принявший постриг монах Данило. Во время моего пребывания в монастыре на лечении был еще и о. Никодим, ныне самый старый из дечанских насельников. Помимо них в братию вошли монах Василие и трое послушников, в т.ч. Бояне из св. Архангелов. С ним, а также с о. Стефаном я много общался во время моей первой поездки по Косову, так что приняли меня в Баньской очень радушно. Здесь вообще всё пропитано какой-то радостью, даже само место. Монастырь, возвышающийся над селом и окруженный живописными холмами, очень красив, несмотря на то, что еще так “молод”.
14 января Баньску посетил сербский престолонаследник принц Александр со своей супругой Катериной: в Сербии к вопросу монархии относятся серьезнее, чем в России — принца Александра поминают ежедневно на церковных службах, редко без его присутствия проходят и большие государственные мероприятия. Всё это, впрочем, лишь дань памяти предкам.
Девина Вода
Существуя всего полгода, Баньска умудрилась уже приобрести собственный “метох” в лице вновь создаваемого мужского монастыря Девина Вода. Находится он на полпути между Звечаном и Зубиным Потоком. Точнее, еще не находится, а будет находиться. Сооружена пока только небольшая церквушка во имя хиландарской иконы Богородицы Троеручицы, и проведено электричество. 13 января мне довелось присутствовать вместе с послушником Бояном на торжественном открытии электрического щитка (ради нужд монастыря местные власти провели дополнительно 2,2 км электрических линий). Кажется, я был первым русским и первым иностранцем, побывавшим в этом никому еще не известном монастыре. На открытии помимо нас присутствовала вся звечанская “политическая” и экономическая элита, а также сербские телевизионщики, кажется, из РТС.
Идея основания монастыря на месте древнего святого источника пришла к местному жителю Велибор-Либе Спасоевичу, который, по его словам, видел этот самый источник несколько раз во сне с промежутком в несколько лет. Весной 2001 года он соорудил за свой счет небольшой бассейн, кивот и навес над источником, который и был освящен тогда в честь св. Василия Острожского. До конца осени 2005 года планируется закончить монастырский дом. А уже весной 2006 г. здесь должны поселиться 3 или 4 монаха (скорее всего, из самой Баньской). Всю эту историю я упоминаю в связи с тем, что это первый случай основания православного монастыря в Косове и Метохии в новейшее время буквально на пустом месте. Все монастыри, воссозданные здесь с конца 1980-х по настоящее время, возводились на руинах древних сербских святынь или, что еще чаще, вокруг сохранившихся средневековых церквей.
После открытия щитка последовал небольшой светский “прием” в честь сего знаменательного события. Мероприятие было очень скучным, точно таким же, какие организовывают местные власти в российской глубинке. Кстати сказать, даже выражения лиц и повадки сербских власть имущих очень походят на российские реалии. К счастью, как представителям монастыря нам удалось оттуда быстро ретироваться.
С братом Бояном я попрощался в Северной Митровице, где в это время вовсю уже шло предновогоднее гуляние. На центральной площади-перекрестке на переносной сцене выступали многочисленные детские фольклорные коллективы. Зрелище это собрало довольно много народу, и стара и млада. Усиленный контроль осуществляли KPS, CIVPOL (международная полиция), и французский KFOR, особенно со стороны моста св. Димитрия. Но в целом всё было бы хорошо и весело, если бы маленькие дети не взрывали неподалеку связки петард, которые по звуку сильно напоминали приглушенные автоматные очереди.
Здесь 31 декабря 2004 — 13 января 2005 г. и закончились мои рождественские каникулы в Косове. Из этого обезумевшего мира нас вывез рейсовый автобус Северная Митровица — Рашка. На выезде обычный контроль KPS, таможня и сербский полицейский блокпост. Ни документы, ни вещи никто не проверял. Единственное, на сербском КП полицейский, заглянувший в автобус, спросил водителя: “Есть ли иностранцы?” Тот ответил: “Кажется, нет” (возможно, вопрос звучал чуть-чуть по-другому: говорили они тихо, но, судя по тону и выражению лиц, речь явно шла об албанцах). Никаких проверок не было, и когда я ехал таким же автобусом в Рашку в 2003 году. Зато точно помню, что тщательный досмотр был, когда я выезжал из Косова второй раз на автобусе Северная Митровица — Белград. Причем таможня находилась на сербской стороне.
Сопочани и Нови Пазар
Новый, 2005 год по юлианскому календарю я встречал с братией монастыря Сопочани, который красуется к югу-западу от Нови-Пазара.
Почему я решил закончить свое путешествие и рассказ именно здесь, в Рашке? Для тех, кто бывал в Нови-Пазаре в последнее время, ответ очевиден. Также как и для тех, кто бывал в Прешево, Буяновце, Медведже и в северо-западной Македонии. Косовский вопрос тянет за собой по пятам проблемы всех соседних албанских и мусульманских областей, независимо от государственно-административных границ или позиций великих держав. Предоставление независимости Косову, в этом я совершенно убежден, с большой степенью вероятности приведет к расширению зоны нестабильности на Балканах. Для Сербии, Македонии, а возможно, даже и Черногории это будет означать углубление и без того тяжелого внутреннего кризиса. Для Балкан — усиление исламизации, новые этнические чистки и в долгосрочной перспективе возможность новой череды кровавых конфликтов. Для Европы — постоянную головную боль и оттягивание сил на решение внутрибалканских проблем. Фактически Европа получила сегодня на Балканах тот же пышный букет неразрешимых вопросов, какие Россия приобрела с присоединением Кавказа (хотя России, надо признаться честно, всё-таки “повезло” меньше). В этой бесконечной шахматной игре под названием “балканский кризис” Европа, кажется, перехитрила саму себя.
Но это всего лишь рассуждения. А что же твориться в Пазаре? Да практически ничего. Город, за исключением одной улицы в центре и нескольких сербских пригородов, уже полностью мусульманский. В окружающих селах ровно тоже самое. Сербы-мусульмане окончательно стали “бошняками” и учатся теперь говорить на языке “своего” народа, иначе говоря, используют только латинский алфавит и везде, где можно, употребляют “иjекавицу”. “Бошняцкий” язык теперь изучают в школах. Формально ничего не происходит. Разве что тревога висит в воздухе. Побывайте в Пазаре — и вы всё поймете. Все ждут. Напряженно ждут, что будет с Косово…
Вода сошла, а песок остался
В Сербии и особенно в самом Косове сейчас ходит масса слухов о подготовке нового 17 марта. Об этом говорят все и всюду: в кафанах, в домах, на улицах, в коридорах ООН и даже в монастырях. Впрочем, я подозреваю, что распространяют эти слухи преимущественно сами албанцы. Я лично слухам не верю. Не верю просто потому, что подобные действия сейчас албанцам невыгодны. Такое развитие событий возможно лишь в том случае, если они почувствуют, что решение “вопроса о статусе” вновь затягивается на неопределенный срок. То, что они способны повторить 17 марта и куда в больших масштабах, сомнений не вызывает ни у кого.
В европейских столицах и в Вашингтоне принципиальное решение о предоставлении независимости Косову уже принято. Это следует не только из всех официальных речей и заявлений, но и из конкретной шестилетней деятельности, направленной на создание самостоятельных государственных институтов у косовских албанцев. На сегодняшний момент Приштина обладает всеми атрибутами государственного суверенитета, за исключением главного — международного признания. За последние 6 лет она обрела собственного президента, правительство, парламент, армию10 , полицию, суд, таможню и даже флаг, герб и автомобильные номера. Дело осталось за малым. Пресловутую резолюцию Совбеза ООН 1244 от 10 июня 1999 г. в Косове никто не исполняет, хотя ссылка на нее считается признаком хорошего тона. И не в резолюции дело.
У сербов никакой четко выраженной единой позиции вообще нет. За 5,5 лет фактической независимости Косово сильно изменилось: здесь растет уже целое поколение албанцев, не знающих сербского языка! Джина, единожды выпущенного из бутылки, уже не затолкаешь обратно, даже прикладами автоматов. Сербия может военными средствами занять Косово и Метохию, но у нее нет никаких шансов вернуть политический и полицейский контроль над албанским населением (он был весьма относительным даже при Милошевиче). И я подозреваю, что в Белграде не знают, что делать с Косово, и в глубине души вся политическая элита хотела бы от него просто избавиться. Скорее всего, Белград не будет вмешиваться в события, в какую бы сторону они ни разворачивались. Точнее говоря, слов будет очень много, в т.ч. резких и ультимативных, но на деле белградские политики предпочтут “выждать”. Косово — слишком рискованная карта, балканская дама пик, о ней удобно говорить, но слишком опасно брать в руки. Положение правящей элиты в Сербии сейчас и так весьма шаткое, и, в конечном счете, у Белграда осталось слишком мало рычагов для влияния на ситуацию.
Самая главная интрига косовской драмы 2005 года — что же будет делать сама Европа? С одной стороны, решение уже принято. Более того, среди европейских политиков и журналистов бытует очень странное мнение, что предоставление независимости поставит крест на межэтнических противоречиях и албанском экстремизме. Кто распространяет такое мнение, не тайна — это любимый тезис И. Руговы и всего албанского руководства. Дайте нам, мол, независимость, и все проблемы решатся сами собой (жалко, что никто не уточняет, как именно). Мартовские “беспорядки” по сути своей были направлены к той же цели: посмотрите, что у нас творится! — и всё это из-за нерешенного “вопроса о статусе”. Но мартовские события возымели, кажется, и другое действие, обратное предполагаемому. Наиболее дальновидные из европейских политиков могли убедиться, если бы захотели, что за 5 лет форсированной европеизации Косова в психологии масс и политических методах решения проблем ничего не изменилось. Более того, ─ 1,3 млрд, вложенные ЕС в развитие Косова с 1999 по 2004 г., растаяли в воздухе, не дав никаких ощутимых результатов. Зато степень коррупции властных структур и политической активности криминала возросла, как никогда.
Кроме того, 17 марта выявило еще один крайне неприятный симптом: неожиданно оказалось, что косовские албанцы не питают никакого пиетета к ООН и НАТО, а ведь в Косове они представлены в основном европейскими структурами. Я говорю не только о 74 сожженных ооновских машинах, подожженных БРТах, 67 раненых солдатах и 28 раненых международных полицейских. И даже не о планах штурма ооновской администрации в Приштине. В конце концов, машины UNMIK поджигали и взрывали и раньше, причем не только албанцы, но и сербы (в Северной Митровице и в той же Чаглавице)11 . Это всё мелочи косовской жизни. И чего только не бывает во время “беспорядков”?!
Насторожить должно было другое: албанцы действовали по своей инициативе и вопреки мнению своих европейских “друзей”. О подготовке 17 марта в Европе знали, во всяком случае, знала германская разведка (совсем недавно в Косове в связи с этим был громкий скандал). Но очень сомнительно, чтобы руководство европейских стран было полностью в курсе готовившихся событий. 17 марта пришлось совсем некстати даже для Вашингтона, не говоря уже о Европе. В течение пяти лет из Косова пытались сделать показательный анатомический театр демократизации, европеизации и этнической стабилизации. И тут в один момент вся эта иллюзия рухнула как карточный домик, да еще перед самым обострением Иракского кризиса. А сколько в нее было вложено сил и средств?..
Албанцы, в отличие от сербов, достигли больших высот в умении привлекать на свою сторону сильных мира сего. Но при всем при этом они остались совершенно самостоятельны в принятии решений. По моему мнению, глубоко ошибочно думать, что правительство Руговы и Харадиная — это марионетка в руках американцев или ЕС. Оно не может быть марионеткой хотя бы потому, что за ним стоят 30 тысяч вооруженных бойцов UЗK и албанская мафия, одна из сильнейших в Европе. Только по продаже и транзиту наркотиков косовские албанцы входят сегодня в первую десятку мира. А за этой мафией и армией стоят деньги, и большие деньги. И люди, владеющие этими деньгами, будут делать то, что им выгодно, а не то, что им навязывает или будет навязывать Европа или ООН.
У Европы есть два пути: либо продолжать делать хорошую мину при всё более плохой игре, либо начать решать косовскую проблему. Вообще, самой большой ошибкой во всей этой истории, как мне представляется, был вывод сербских войск из Косова в 1999 году. Даже цель свержения С. Милошевича не стоила таких жертв. Европа не так сильна, чтобы справиться самостоятельно с Косово, а делать ей это рано или поздно всё равно придется. И чем раньше, тем лучше. Но если раньше она могла это сделать руками одних сербов, то теперь французам, итальянцам и немцам придется проливать свою собственную кровь на многострадальных косовских полях. Впрочем, возможно, что они ограничатся данью в денежном эквиваленте.
Я уважаю желание косовских албанцев жить в своем собственном независимом государстве. Но, к сожалению, я вынужден также признать, что они к этому просто не готовы. На крови и боли других счастья не построишь. Предоставить сейчас независимость Косову — всё равно что заливать маслом огонь.
Косовской проблемы как таковой, по моему глубокому убеждению, пока еще не существует. Косовская проблема начнется только тогда, когда Приштина добьется независимости. Потому что в этот самый момент Европа потеряет последние рычаги своего и так весьма зыбкого влияния на косовских албанцев. И это главный урок, который должны были бы вынести европейцы из событий 17 марта. Но вынесли ли?
***
Первый русский вице-консул в Призрене Е.А. Тимаев записал в феврале 1867 г.:
“Грабежи и насилия продолжаются, а число разбойников, которое дошло до 120, возрастает. 31-го января прибыли ко мне девять человек крестьян из сел Граболица, Гораждеваца, Враговаца, Главачицы, Сверке, Будисавце, все Печьской нахии. Эти крестьяне выразили мне всё их горе и передали, как арнауты (албанцы. — А.Б.) отнимают у них имущество, похищают жен и, при всем том, еще угрожают смертью. Православные сознают свою малочисленность и потому не смеют ничего предпринять. Они говорят, что они давно бы постарались избегнуть своей злополучной участи в Турции, перейдя в другое государство, но им жаль оставить своих святынь…”12 .
12 Архив Внешней Политики Российской Империи. Ф.180. Посольство в Константинополе. Оп.517/2. Ед.хр.2068. Л. 10-10 об.