Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2006
***
И сумерки в наш центр тишины
Входили и надолго оставались,
Они хранили осень до весны,
А мы взрослели, плакали, смеялись.
Да, так оно и было, посмотри,
Скажи мне, что значение имеет?
Ты видишь двери в разные миры,
Скажи мне, что скрывают эти двери?
***
Новый год наступил и прошел, и опять начинает отсчет,
Тихо тикает время в часах, ни о чем не жалея,
Так любовно пыталась пчела перепрятать свой мед
И влюбленный дурак совершал променад по аллеям,
Потому что весь этот порядок в порядке вещей,
Философий, стандартов и даже гражданских законов.
Посмотри мне в глаза, посмотри, ни о чем не жалей,
Все равно мастера не с тебя будут делать икону.
***
Зимой, под утро, снег когда не тает
И восвояси прочь уходят сны,
А на тринадцатом проклятом трамвае
Катаются все сукины сыны,
Титания! Ну что же ты, царица,
Скорей ответь, какого черта ждать?
Ты только посмотри на эти лица:
За что их ненавидеть и прощать?
И, становясь далекой точкой света
И освещая снова область тьмы,
Вращаешься, что редкая монета,
Меж ловких пальцев матушки-Зимы.
Скажи, зачем?
***
Уже за полночь. Ты еще не спишь.
Купить билет, уехать этой ночью.
До Питера и до Куда-Нибудь,
До Дольче Виты, может быть, а впрочем,
И здесь неплохо: можно свет включить,
В широком небе не считая звезды,
Найти одну: осталось, что допить.
Бесслезно.
***
Цветы на клумбе возле школы
Цвели, не ведая забот,
А мальчик шел домой из школы,
А мальчик шел из дома в школу.
Проснешься — прошибает пот.
***
На теплом камне, солнцем нагретом,
Где жили когда-то ханты и манси,
Можно подумать о круговерти
Солнца и более дальних светилах
И, не найдя подходящих строк,
Между нечистой и чистой силой,
Двигаться с запада на восток.
***
В нирване зеленого леса летает печаль,
Но след проникает сквозь тонкие ветви деревьев,
Горит в темноте восковая большая свеча,
Которую держит невидимый Будда Матрея,
Поэт Комаровский про первую пристань поет,
И Анненский держит в руках запоздалый трилистник,
По торной тропинке сквозь чащу сновидец идет,
Он видит, что боль превращается в шар,
превращается в пар,
превращается в пот,
В стихи переходит со скоростью света и мысли.
***
Шкатулка с невидимой жизнью,
Закрытая кем-то на ключ,
На крышке орнамента тиснут
И падает солнечный луч,
А в ней молчаливые Будды
По пояс в золе и песке
Вошли в состояние бутхи,
Не зная о вашей тоске,
И некие странные люди,
Творящие рай свой и ад,
По горло во внутреннем мире
Из этой шкатулки глядят.
***
Ходит осень на цыпочках тихо,
Прославляя всех умерших ос,
Отпустив на варенье клубнику,
Жизнь не может не видеть без слез,
И со светом и тенью играя,
Смотрит, щурясь, на солнечный свет,
Про любовь потайную читая,
И любви той прекраснее нет.
***
Если вместе заснем, то пройдем по воде,
Будут чайки над нами сквозь небо летать,
Мы пройдем по воде, а проснемся в земле
И ни слова друг другу не сможем сказать,
мы проснемся в квартирах в кроватях своих
С облегченьем вздохнув: это был только сон,
Каждый сам за себя, каждый сам по себе
И не нужен ни врач, ни советник-гарсон
***
Одиночества нет ни в одном языке,
Слов, способных другому его передать,
Оно носится в воздухе, спит на воде
Это сила, она заставляет страдать.
Можно выйти на улицу, голову – вверх,
И увидеть, как в небе летают стрижи,
И с гусиною кожей безудержный смех
Пробирает до дрожи, но ты не дрожи.
***
Феллини снимает кино, и корабль плывет,
Что делать мне с этой зажженной, сожженною жизнью?
Корабль мой уходит не в плаванье, нет, он уходит в полет,
Горят паруса, и к черту слова об отчизне
(И знака не будет, поскольку здесь нету равно)
В кино по-другому, а в жизни совсем по-другому,
Разлито вино, и, как пламя, пылает оно,
И нету тоски ни по небу, ни даже по дому.
***
Ты прости эту страшную жалость
И мое неумение жить,
Эту страшную злую усталость,
Что крест-накрест на сердце саднит.
Что проклятье сие или благо?
Где воздушная дева Мечта?
Есть чернила, слова и бумага
И стихи, что не легче креста.
Вот и, Господи, я со стихами,
Пред тобою стоящий в снегу,
Говорящий одними глазами
То, что даже сказать не могу.