Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2006
Йорик О▒Нецкий. ХАРИЗМА: Мениппова сатира эпохи упадка. ГРАБЛИ АМУРА: Роман-поэма. — Екатеринбург: Цех поэтов, 2005. — 312 с.
Книга, вышедшая под именем “Йорик О`Нецкий” и объединившая два произведения — “Харизма” и “Грабли Амура”, имеет более чем скромный тираж — сто экземпляров — и чрезвычайно небрежное издательское исполнение. Небрежное, начиная уже с обложки, с которой исчезла в неизвестном направлении последняя буква именования автора. Впрочем, может быть, автор (а это не кто иной, как Юрий Конецкий) просто еще сам не решил, как же себя именовать — “О`Нецкий” или “О`Нецки”. Да и есть ли разница? С местом издания тоже не все ясно. На титуле указаны два города — Екатеринбург и Санкт-Петербург. (Ну какой же “Цех поэтов” без Питера!) Но на оборотном листе последний почему-то из выходных данных пропадает. Почти как в старом фильме, где свадебного лжегенерала ближе к концу торжества выставляют за дверь. Однако — стоп! Не будем цепляться к “мелочам”. Тем более что мнение о принципиальной ненужности редактора (а заодно и корректора) хорошему писателю давно и прочно утвердилось в самых разных умах, досадные же формальные огрехи книги, о которой идет речь, возможно, сполна искупает богатое содержание текста. По крайней мере, жанровые подзаголовки уже вызывают интерес…
Открывающая книгу “Харизма” заявлена как “мениппея”, или — на другой странице — как “Мениппова сатира эпохи упадка” (сделаем вид, что неточность заголовочных формулировок в издании вообще задумана изначально). “Крутого времени портрет” (согласно авторскому определению) сложен из тринадцати глав, искрящихся фейерверком “малых форм” и большого стеба, содержательно же отличающихся друг от друга в той же степени, в какой, например, разнятся два следующих опуса:
ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО
Теперь так наше общество открыто,
Что каждый сорос серет нам в корыто…
ТУРИСТАМ
Не купайтесь в Амазонке,
Потому что крокодилы
Могут сделать голос звонким,
Как у Зыкиной Людмилы!
Но вообще-то “Харизма” уже обращала на себя внимание критиков, в том числе отзыв о ней публиковался и в “Урале” (№ 9 за 2002 год). А посему, “проржавшись, заткнувшись и помолчав” (именно так рекомендует воспринимать “Харизму” сам автор), сосредоточимся на втором произведении, помещенном в книге, — романе-поэме “Грабли Амура”.
Сюжет, если изложить его вкратце, таков: герой — Сергей Андреевич Авгурин, поэт, журналист, бывший литконсультант “бывшей партийной” газеты областного значения, — лежит где-то в начале перестроечных времен в больнице после “бокового инфаркта средней тяжести” и вспоминает свои былые приключения. То бишь ретроспективно просматривает свою жизнь, как и полагается человеку, вдруг столкнувшемуся с тем, что в конечности этой жизни он вот-вот может убедиться на опыте. На воспоминания навел старичок с соседней койки — отставной председатель колхоза, куда Авгурин ездил когда-то проводить по заданию редакции “журналистское расследование”. Воспоминания по большей части вертятся вокруг “тактильно-сексуальных контактов” авгуринских былых друзей и знакомых. Эти самые контакты все без исключения происходят “в добровольном режиме” и при освобождении “от оков нравственного императива”. Замечателен эпизод, в котором один из героев романа, советский сексолог, делает на худсовете доклад о тяге молодежи к “сексуальному контакту, то есть коитусу”. Представьте себе глаза заслуженных и почетных членов худсовета, слушающих о первых сексуальных опытах молодежи “в цехе, при крутящихся шпинделях, каруселящих планшайбах, двигающихся по рельсам кранах, или при льющихся из мартеновского ковша огненных потоках стали, чаще всего в раздевалках-бытовках, красных уголках, иногда в трансформаторных подстанциях, а также в будках мастеров и в кабинетах заводоуправления, а также на складах листового железа, крупного и мелкого проката, в хранилищах готовой продукции и на пустырях вторсырья, чуть реже — в парткабинете, читальном зале районной библиотеки, травмопункте, или на крыше ТЭЦ…”
Активная разработка автором темы непрекращающейся похоти наполнена безудержной радостью выросшего ребенка, осознавшего, что наконец-то он может не только открыто делать то, что еще вчера строго-настрого запрещалось ему взрослыми, но еще и совершенно свободно обсуждать “эти темы” в их компании. Помнится, знаменитые “Москва—Петушки” (кстати, тоже поэму) критики окрестили “алкогольным прозрением”. “Грабли Амура” (и это понятно уже из названия) повествуют о прозрении несколько иного рода, хотя все из того же круга неплакатных советских ценностей.
Впрочем, об алкогольных ценностях автор “Грабель” тоже не забыл и посвятил целую главу описанию того, какие напитки и в каком виде употреблялись гражданами необъятного СССР. Эта микроэнциклопедия советской жизни открывается армянским коньяком, который “хорош был на организованной природе с дымящимся профсоюзным шашлыком и плотоядно-блядовитыми платиновыми блондинками активистками”, и заканчивается… конечно же, “йодисто-коричневыми пузырьками аптечной спиртовой настойки боярышника”. Многократно опробованный “творцами слова” прием обращения к ностальгическим стрункам читателей путем красочного перечисления примет советского быта действует беспроигрышно. То же удовольствие узнавания дарят имена персонажей, за которыми с легкостью угадываются прототипы, — от “народного баяниста” Жоры Козыкина, играющего “знаменитую мелодию своей “Исетской малинушки”” до “итальянской начинающей актрисы Джинсы Голобриджиды”…
Каков же финал романа? Очень даже закономерный. Герой дома пьет чай, настоянный на вчерашней заварке, и наблюдает за тараканом, “тупо ощущая то ли зубную, то ли — как ее продолжение — душевную боль, а скорее всего — и то и другое, не разделяя их, и не пытаясь даже избавиться ни от первой, ни от второй, занырнув в эти болевые ощущения, как в спасительный диалог о смысле жизни…”
И тут самое время от финальной “чайной церемонии” романа вернуться к “Харизме”, где есть одно весьма примечательное четверостишие на ту же тему — своего рода “поэтическое кредо” автора:
С улыбкою встречай
Гостей, не дав промашки,
Пусть будет горьким чай,
Зато из тонкой чашки…
Литературная игра, в которую Юрий Конецкий, он же Иорик О▒Нецкий, вовлекает своего читателя, — жонглирование формами, жанрами, подтекстом, “низом” и… “низом”, знаменитыми именами (“В поэзии, в конце концов, / Стал классиком поэт Рубцов” — угадайте, кстати, нужны ли здесь запятые?), — видимо, призвана быть этой самой “тонкой чашкой”. Ну а тот, кто за дифирамбами презервативу и унитазу все же почувствует горечь вчерашнего чая, должен помнить: ему ведь никто и не обещал, что будет легко.
Не говори, что жизнь сладка —
Пчела берет
С того же самого цветка
И яд, и мед.
Наталия ИВОВА