Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2006
Анна Сидякина. Маргиналы. Уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы. — Челябинск: Издательский дом “Фонд Галерея”, 2004. — 319 с.: ил.
Маргиналы и андеграунд. Андеграунд и маргиналы. Оппозиция снизу и апелляция сбоку: и в культуре, и в жизни без них — никуда, поэтому ученые наши гуманитарии явление маргинальности и традицию подполья всячески изучают и делают свои далеко идущие выводы. И пошли бы они, эти выводы, далеко, когда бы не судьба им попасть все на ту же, прочно теперь уже замкнутую (на себя) орбиту культурологического дискурса, по определению маргинального относительно жизни живой.
С жизнью живой, однако же, тоже надо что-то делать, нельзя ее, проходящую и преходящую, “и плачущую уходя”, оставлять в забвении и небрежении душевном. Прошлое следует помнить, пусть с годами это требует все больше не только умственных, но и нравственных усилий. Память эту, как и всяческие “документы эпохи”, необходимо хранить в сердце, даже если сердцам нашим и суждено стать мифическим затонувшим архипелагом, уйти на дно воронки времени, о чем сокрушался американский “семидесятник” Стивен Кинг в романе “Сердца в Атлантиде”: “В большинстве мы теперь почти не говорим о тех годах, но не потому, что забыли их, а потому что язык, на котором мы говорили тогда, был утерян. …Чем старше я становлюсь, тем труднее отбрасывать глупость и сберегать чары. Мне приходится напоминать себе, что тогда мы были меньше — такими маленькими, что могли вести наши многоцветные жизни под шляпками грибов, твердо веруя, будто это — деревья, укрытие от укрывающего неба. Я знаю, что, в сущности, тут нет смысла, но это все, на что я способен: да славится Атлантида!”
Книга “Маргиналы” и есть памятник поколению. Уточняю: не просто совокупно тем, кого угораздило родиться приблизительно в одно время, а людям, на самом деле завоевавшим право быть поколением, “волной”, олицетворением совершенно определенного этапа духовной жизни общества. Молодым людям 70—80-х годов прошлого века, противопоставившим свои — первоначально вкусы и интересы, а затем и убеждения — официальной идеологии и культурной политике. Дело было в Перми… А также в Москве, Ленинграде, Киеве, Новосибирске, Свердловске… В Пенькове, должно быть, тоже было дело. Только вот книги, равноценной “Маргиналам…” (кроме разве что московского двухтомного альбома по нонконформизму в изобразительном искусстве 1950—1970-х годов), я что-то не припомню. Памятник поколению поставила Анна Сидякина — кандидат филологических наук, по моему впечатлению от книги — человек истинно и искренне преданный теме.
“Маргиналы” посвящены прежде всего поэтам, создавшим теперь уже признанную школу современной уральской поэзии, а шире — целому кругу литераторов, художников, фотографов. Общности людей, двинувших-таки вперед художественное сознание и человеческое мироощущение в провинциальной, но по своему генотипу издавна интеллигентной, университетской и ссыльно-диссидентской Перми.
Герои книги одновременно являются и ее авторами, так как основной текст составляют воспоминания (от кратких заметок до развернутых эссе) творцов и участников пермского художественного андеграунда (наиболее информативными, да и просто хорошо написанными мне показались “главы” Ю. Беликова, Н. Горлановой, А. Королева, К. Шумова, В. Кальпиди), примкнувших к ним свердловчан А. Бурштейна, А. Санникова, Е. Касимова и В. Курицына, а также арии московских гостей К. Ковальджи и А. Парщикова. Всего представлено 38 авторов мемуаров, но и кроме них персонажей в книге великое множество, поэтому очень кстати здесь указатель имен (отдельный капитальный труд, по сути, биографический справочник, включающий даты жизни, сведения о творческом пути, библиографические данные). Персонажей — сотни, но есть, конечно, и более рельефно проступающие фигуры, упоминаемые чаще других, то есть личности, бывшие “центром”, “мотором” всего движения: Виталий Кальпиди, Владислав Дрожащих, Юрий Беликов, Дмитрий Долматов. Алексей Решетов — поэт другого поколения, но близкий по духу человек, как говорится, “нравственный камертон” происходящего. А также москвичи: “мэтры” Андрей Вознесенский, Петр Вегин, Кирилл Ковальджи и ровесники Иван Жданов, Алексей Парщиков, Александр Еременко.
А за всем этим фейерверком имен (вернее, живых и ярких портретов, проступающих из “перекрестных” воспоминаний) — колоссальная работа составителя и редактора А. Сидякиной, автора культурологического исследования “Поэтический андеграунд Перми: история вопроса”. Добавлю, что эта работа и следующие за ней мемуары дают не только представление об истории, но и понятие о сути явления — о культурном, духовном и психологическом содержании той жизни: над чем думали, о чем спорили, что любили и что ненавидели, к чему тянулись, от чего отталкивались. Притягивало все, что в советские времена насильственно изымалось из поля воспитания и образования и, будучи запретным плодом, закономерное любопытство легко превращало в страсть: “Общехристианские ценности, буддизм, восточная эзотерика, З. Фрейд, множество анекдотов, современный городской фольклор из слухов, голосов, высоцких и новиковских песен… научной фантастики и новомодных научных открытий… тысячи трудов от Ницше до Бергсона, Сартра и Достоевского” (И. Демин). Полу- и полностью запрещенная отечественная и зарубежная художественная литература, эротизм в искусстве, революция в живописи, современная музыка, авторская фотография, кино Тарковского и Бергмана, наконец, в редких, правда, случаях, уже нешуточные трения и столкновения с властью, политический протест — все это в сумме формировало людей и перевоплощалось в создаваемые ими художественные миры, стратегии и концепции самовыражения. И сам этот процесс… Скажем душевнее: сама эта жизнь (а в жизни, как известно, черновиков не бывает) может восприниматься двояко. Либо элегически-просветленно:
не все ль равно черты или чердак
когда и так мы на краю галактики
и бедовали словно волки в Арктике
и словно птицы пели — просто так
и был нам мир одним огромным домом
(А. Гашек);
либо — через “беспощадную оптику психа” (Выражение Д. Новикова, а стихи ниже — В. Лаврентьева):
Трюм полон крыс и согнутых подков.
Рембо и Брант! Такое вам не снилось!
Команда легковерных дураков
сквозь мясорубку веры шла на силос.
……………………………………………
Рабы и рыбы, подданные тьмы,
оценят этот рай в миниатюре,
весь блеск и нищету плавучих тюрем.
Но рыбы — немы, и рабы — не мы.
Все, конечно, далеко не просто, поскольку и жизнь не проста. Но благодаря тому, что речь авторов-героев книги не причесана, не сглажена — в ней отразилась и вся сложность, неоднозначность как фактов жизни, так и последующих оценок. Не всем удалось сохранить себя во времени, а в себе — искру Божью. Да и в буквальном смысле — выжили не все. В книге абсолютно внятно прослеживается гибельная линия, “темная половина” андеграундного существования — так же как и муки провинциальности, и проблема выхода из подполья, адаптации в новом времени, в зрелом возрасте, на открытом ныне пространстве “плюрализма без берегов”.
И все-таки в воспоминаниях доминирует добродушно-ностальгическая (если не умильная) интонация: “Это было фантастическое время, — пишет П. Печенкин. — Читал все подряд, все было интересно — я этим жил. Я был просто как губка: раскрылся и начал впитывать в себя всю эту информацию, с чудовищной жадностью. Я боготворил всех художников, писателей, поэтов… Я был человек несвободный, безусловно, и все мы были несвободными людьми, но у меня было ощущение, что мы свободны, как птицы”. А вот еще: “Да, получилось что-то похожее на мир метро, подземного метро. Вылетаешь на станции — они освещены, залиты ярким светом; а кто-то мелькнул без остановки… И я на этом настаиваю и до сих пор двигаюсь в этом полете, а энергию, заряд я получил здесь, в Перми” (А. Королев). Более того, заряд этот сообщил своеобразное “ускорение” и самой книге “Маргиналы”. Она не стала помпезной и громоздкой “братской могилой”, она звучит и живет: дом, а не усыпальница, певчий форум (ну, пусть даже немного и птичий базар) — но уж никак не музыкальная шкатулка в пыльном лаке, это точно. Живой и эмоциональной вышла развернутая “Хроника событий 1974—1990 гг.”, а об уникальном собрании фотографий (добросовестно, но очень неудобно для читателя откомментированных не под снимками, а в конце книги) и говорить нечего. Фотографии “маргиналов” — это, конечно, отдельная песня, они сами — и текст, и контекст сего повествования.
Роскошная получилась книжица. Тираж — 1000 экземпляров. Быть ей маргиналом на дурном нашем книжном рынке — шикарной маргиналией-примечанием к ненаписанному пока мета- и мегатексту исторического осознания ушедшего века…
Евгения ИЗВАРИНА