Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2006
В своем творчестве Д.Н. Мамин-Сибиряк не мог оставить без пристального внимания такой значительный пласт жизни Урала, как добыча золота. Он родился на Висимской земле, “перевернутой лопатами золотоискателей”; жил в издавна золотостарательской Нижней Салде, Екатеринбурге — не только горной столице Урала, но после 1861 г. (когда была разрешена сдача добытого золота в местное отделение Государственного банка) — и золотой “мекке” Урала и всей Сибири. Писатель совершал поездки на север Урала до Чердыни и в башкирские земли через “Уральскую Калифорнию” — Миасскую долину. За развитием золотопромышленности Мамин-Сибиряк живо наблюдал, регистрируя и пытаясь осмыслить как следы былого в развитии промысла, так и то новое, что появлялось в его облике.
Период подготовки романа “Золото” был ознаменован неутомимыми поездками писателя по приискам. Именно в это время, как свидетельствует один из его близких, увлекшись золотопромышленностью, он даже загорелся на время желанием арендовать прииск.
Уже в следующем (третьем) поколении семья Маминых закономерно оказалась втянутой в золотопромысловое дело — участником Ольгинской золотопромышленной компании стал родной племянник Д.Н. Мамина-Сибиряка — В.Н. Мамин. Ольгинская компания, начавшаяся как семейно-паевое товарищество, в 1908—1909 гг. была преобразована в акционерное общество (капитал 1,2 млн руб.). В составе ее акционеров рядом с “кандидатом прав” В.Н. Маминым значатся такие известные на Урале персоны, как екатеринбургские купцы А.М. Соколов, С.И. Козицын.
С золотой тематикой связаны многие произведения Д.Н. Мамина-Сибиряка. Это и один из первых профессиональных очерков — “Старатели” (“Русская мысль”); и, пожалуй, первый, получивший серьезное признание Д.Н. Мамина-Сибиряка авторитетными столичными литераторами (М.Е. Салтыков-Щедрин), — очерк “Золотуха” (“Отечественные записки”); знаменитый цикл очерков “С Урала” (“Петербургские ведомости”), в которых золотое и платиновое дело были поставлены во главу угла; специальная особая — тематическая книга очерков и рассказов “Золотая лихорадка”, составленная по просьбе издателя “Уральской жизни” (издана в 1900—1901 гг.).
Мамин-Сибиряк мечтал не только о тагильском крае как “русском Бирмингеме”, но и о новых золотых промыслах, которые воплотили бы рачительное, свободное, “бодрое и здоровое” дело. В арсенале образов писателя, давших заглавие его произведениям, не только знаменитое “Горное гнездо”, но и “Золотое гнездо” — так назывался его очерк, опубликованный в 1885 г. (“Новости”). Горным гнездом был для Мамина-Сибиряка Нижний Тагил, золотым — Березовский, ставший в центре ряда его произведений.
Во внимании к судьбе этого предприятия он, кстати, воплотил свою тягу к историческим изысканиям, поскольку промыслы были старинными — развивавшимися как до, так и “после воли”. Очерк “Золотое гнездо” предварил роман с вызывающе простым, в стиле Э. Золя, названием “Золото”. Роман Мамина-Сибиряка “Жилка”, опубликованный в “Вестнике Европы”, был переименован позже в идиоматическое “Дикое счастье”. Интересны многочисленные “золотые рассказы” — “На шестом номере”, “Золотая ночь”, “Злой дух”, “Ната”, “Старик”, “В болоте”, публикации в прессе, в том числе в специализированном журнале “Золото и платина”. Да и практически во всех остальных его малых и крупных формах, посвященных уральской тематике (“Приваловские миллионы”, “Горное гнездо”, “На воле”, “Без названия”), неизменно присутствуют, то весомо, то лишь мелькая, образы золотого дела.
При всем богатстве и неординарности личности Д.Н. Мамина-Сибиряка, он — прежде всего писатель, пытавшийся “жить тысячью жизней” (надпись на памятнике на его могиле в Александро-Невской лавре). Это творчество предполагает особое, приоритетное внимание к человеческим судьбам, личности, герою, социальному типу. Интересно то, каким образом соотносятся обращаемые в науке представления о типах золотопромышленного предпринимательства со “спектром” литературных персонажей-золотопромышленников, выведенным в произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка.
Известно, что предпринимательскую активность на поприще золотопромышленности развивали буквально все социальные слои дореволюционной России — от титулованной дворянской аристократии до крестьян, добывавших золото “на сенокосных пустошах”. Галерея героев “золотых произведений” Д.Н. Мамина-Сибиряка прекрасно это подтверждает.
Подчеркивая “бархатность” (“Бархатная книга” благородных родов России) владельцев золотых месторождений, Д.Н. Мамин-Сибиряк язвительно замечает, что встречались на промыслах “чуть ли не потомки Синеуса и Трувора”. Последнее замечание о древних легендарных князьях, братьях Рюрика, намекало на участие в золотом деле представителей царствующего дома Романовых. Так, на этом поприще “прославился” скандально знаменитый великий князь Николай Николаевич, пайщиком Березовской компании были двоюродный брат Александра II герцог Н. М. Лейхтенбергский (в России получил титул князя Романовского) и принц Александр Гессенский, брат императрицы Марии Александровны (жены Александра II).
С другой стороны, золотопромышленность была промыслом “мужицким”. На Урале, издавна не обильном на настоящих бар и даже чиновников, “господами” назвать можно было только малую часть причастных к золотому делу. Д.Н. Мамин-Сибиряк, в частности, отмечает выделявшихся из общего фона тех, кто “выступал барином“, “держался на особицу как настоящий аристократ”, “джентльмен”, поминает также “людей с остатками барских замашек в костюмах, в манере держать себя, в прононсе с оттяжечкой и шепелявеньем” (“Злой дух”).
Золото на Урале добывали не только на упомянутых “сенокосных пустошах”, но и просто “копали в огородах”. Писатель показывает яркие образы самых низов — “приисковой голи”, периодически выбивавшейся в золотопромышленники (то есть владельцы-арендаторы приисковых отводов). Не менее ярко и точно описаны и прочие, находившиеся между двумя этими полюсами (аристократами и мужиками) типы золотопромышленников.
Наука в своем развитии стремится к типологиям разного уровня. Наиболее простым и распространенным, как бы “лежащим на поверхности”, был и остается принцип сословный. Но Мамин-Сибиряк, отдавая дань такого рода характеристикам, сознательно уточняет — не просто мещанин, но “пробойный городской мещанин”, не просто купец, но “купеческий брат” — “нахальный”, “видавший виды”, или “степенный и мелкотравчатый”. Сын священника, Дмитрий Наркисович, пожалуй, с особым тревожным интересом прорисовывает в своих произведениях, обратившихся к золотому делу, представителей духовного сословия. Для того чтобы образ того или иного героя был художественно состоятельным и реалистичным, он обращался к целому ряду нюансов, уточнений, деталей. Там и тут мелькает в произведениях Мамина-Сибиряка, например, характерное уточнение “бывшие” — мировой посредник и дореформенный заседатель, гимназист и почтальон, становой и судебный пристав, педагог и музыкант, отставной военный и поп-расстрига и “еще бывшие бог знает кто и бог знает чем, но непременно бывшие”.
В основу предлагаемой типологии золотопромышленного предпринимательства (представленной в монографии “Частная золотопромышленность России (“Урал и Сибирь — модели развития”. Екатеринбург, 1998) были положены следующие основания — отношение золотопромышленников к своему промыслу, мера их реального участия в деле, используемые формы и методы его постановки и развития. Эта типология позволяет отойти от сословности и прочих принципов социальной стратификации, поскольку они зачастую непоказательны. Использованные принципы также оградили от пресловутого, основанного на статистическом учете объемов годовой добычи, деления золотопромышленников на “мелких, средних и крупных”. Она же позволила подчеркнуть особенности, так называемую “природу ” промысла, а также выйти в малоисследованное “ментальное пространство”.
Обратимся к характеристике выделенных для периода рубежных десятилетий XIX—XX вв. типов золотопромышленников, обращая особое внимание на их соотнесение с персонажами произведений Мамина-Сибиряка.
Начнем с того низшего слоя золотопромышленников, который был самым нестабильным, но постоянно воспроизводимым. Его составляют так называемые “случайные” — золотопромышленники на “краткий миг” — разработки одного-двух приисков, обращавшиеся к делу, вписываясь в “водоворот” событий некоего открытия или “по случаю” вкладывая невостребованную частицу имеющихся средств в “верное” дело. К “случайным” относились довольно разнообразные по социальному и имущественному статусу слои.
К этой группе примыкали так называемые “фартовые” — искатели перспективных, дающих скорое обогащение, участков, чьи фамилии то появлялись, то исчезали в реестрах владельцев отводов. Грань между этими двумя типами, действительно, довольно условна, но в отличие от предшествующего “фартовые” сознательно и упорно искали свое заветное “место” и были более связаны с промыслом, как правило, их составляли те, кто “срослись с ним”. И “случайных” и “фартовых” пополняли в большей степени маргиналы, те самые “бывшие”, о которых уже говорилось, но были среди них и люди вполне, выражаясь современным языком, социализированные.
“Случайные” — это тот самый “пестрый золотоискательский люд”, о котором говорил Мамин-Сибиряк, — хохол Середа, “бог знает, каким ветром занесенный на Урал” из рассказа “Золотая ночь”, “сомнительный сербский человек” со странной фамилией Пржч, “жалкие в своем гражданском виде” отставной ташкентский майор и кавказец, странно смотрящиеся в уральской глубинке, да еще и устроившие в приисковой глуши нелепую дуэль. Это и “знающие свое заветное место” “промысловые” Турка, Мина Клейменый, и затрапезные, “волком глядящие” неместные крестьяне, пришедшие за удачей, и бывший служащий казенных промыслов, озлобленный своей нынешней нищетой Кишкин. “Случайно”, в большей степени по стечению личных обстоятельств (расставания с горячо любимой Феней), но также и поддавшись на соблазн легкого обогащения, в состав пайщиков “скороспелой” компании входит старообрядец Кожин. Энергией удачи золотопромышленников захвачен дьякон Африкан из рассказа “Злой дух”, вложивший в промысел “приданые” деньги жены. В самостоятельные хозяева рвется, вкладывая свой упорный труд в компанейское дело, “молодчага-парень”, работящий Матюша в романе “Золото”. Абсолютно случайны и чужды делу компаньоны Старика, главного героя рассказа “На шестом номере” — неизвестно откуда взявшийся Егор Егорович со смутным петербургским прошлым, белоручка-пустобрех, тем не менее, называвший себя “черноделом”, незадачливый Ефим Иванович. Они и “пришли на все готовое” (“дармоеды”, — выговаривал Старику его слуга Лука), не внесли в прииск ни копейки собственных средств.
Удачи “случайных” в промысле сейчас же иллюстрировались непременно лошадью новокупной, новой одеждой, новыми крышами на избах (“Дикое счастье”), но были преходящи. Даже богатый, “фунтивший” (то есть дававший 1 фунт золота на 100 пудов породы) участок отнюдь не гарантировал процветания. Так, писатель показывает “халифа на час” Тараса Мыльникова, который мечтал обозначить свое преуспевание шубой енотовой, “серебряными часами с двум крышкам, гарусным шарфом”, “одеться патретом”, после первых денежных поступлений сломал свой старый дом, поставил большие, крепкие и красивые ворота к дому новому, да так лишь с этими воротами и остался. Купил он на золото лишь свое “пьяное счастье”.
Видя все новые и новые личности на приисках в горячую майскую пору, Мамин-Сибиряк будто заключает: “это в большинстве неудачники, которым не повезло и которые явились сюда еще раз испытать лишнюю неудачу”. В представлении этого ряда золотопромышленного предпринимательства Д.Н. Мамин-Сибиряк как будто перекликается с другим уральским писателем — П.П. Бажовым, говорившим о “скоробогатках”, костьми которых уложены все тропинки к заветному стакану с “денежками” — образцами пород, которые “показывали”, где их можно найти (“Богатырева рукавица”).
В среде золотого предпринимательства было немало и так называемых “маркитантов” и “псевдозолотопромышленников”. Подобно тому, как маркитанты (в исконном значении этого слова) снабжали припасами армии в походах, были промысловые маркитанты, обогащавшиеся “около” промысла. “Много неправды за этим золотом”, — утверждал Мамин-Сибиряк. “Золотопромышленное дело создано как бы только для управляющих, комиссионеров, для разных купцов-посредников и всех наименований поставщиков, которые в более или менее короткое время делают на приисках значительные состояния”, — вторил ему с досадой один из авторитетных золотопромышленных деятелей.
Дельцов такого рода постоянно порождала отечественная практика золотого дела тех времен. “Для отвода глаз” заводились прииски, на которые записывалось скупленное у реальных производителей золото. Обращая внимание на это явление, Мамин-Сибиряк замечает, что такие “дутые” прииски “называли на Урале почему-то “бездушными”. Прочтение этой недодуманной писателем идиомы видится в том, что прииски были действительно “без души” — стояли пустыми, лишь на короткий срок там “показательно” организовывались работы.
Много псевдозолотопромышленников обогащалось, не только поставляя продукты и орудия труда, но и спиртное. В Сибири их называли “едущими на бутылке”. “Разве золото без водки живет”, — утверждал один из героев Мамина-Сибиряка. Писатель демонстрирует нам в романе “Золото” деятельность “сети” агентов такого рода — Ермошку, более основательного Фрола — “типичных российских сидельцев, вороватых, нахальных и льстивых”, а также “политичных”. Без такого рода талантов, преследуемая законом, скупка золота была бы невозможна. Верховодил сидельцами купец Ястребов, местных вод акула скупочного бизнеса. В рассказе “Хищная птица” также целый ряд персонажей связан с золотоскупкой. Это Шухвостов, “присковый волк с темной репутацией (…) накопивший когда-то свои капиталы, сидя в кабаке целовальником”, сама “хищная птица” — деспотичная купчиха Марья Митревна Мокрушина. Мокрушина — наследственная золотопромышленница, отец которой “три раза наживал и проживал на золоте капитал”, жадно скупала краденые золото и платину, вступив в сговор с ревизором.
В рассказе “Золотая ночь” показан благообразный праведник старик Глеб Клементьевич Агашков, который совсем недавно был “яко благ, тако наг”, славившийся как скупщик краденого золота. В этом же рассказе поминается “очень интересный тип” некто Кривополов, у которого “где-то были вполне богатые прииски, потому он мог себе позволить безобразничать по целым месяцам” на чужих местах, то ли развлекаясь, то ли собирая информацию, то ли тоже скупая золото. “Грешны” были и реальные золотопромышленники, Мамин-Сибиряк не раз показывает, как они “друг у друга золото воруют”.
Обогащались около золотого промысла разного рода ростовщики кредиторы, нимало не вникая в собственно производство, они зачастую скоро заменяли своих кредитуемых. Тот же Шухвостов разорил когда-то таким образом отца Марьи Митревны. Иван Платнович Козырев из рассказа “Злой дух” давал деньги в рост (“под двойные векселя”) Луке Демьяновичу Шматову, а потом “обул его на обе ноги”, как тот выразился, оказался владельцем им открытого прииска, да так и “подживает” с тех пор около промыслов, не брезгуя спекуляцией с отводами и “по малому” скупая золото.
К псевдо (или пассивным) золотопромышленникам могут быть отнесены те персоны, которые таковыми числились (на них были зарегистрированы отводы), но сами делами не занимались, постоянно отдавая их в аренду. Прослойка деятелей такого рода была на Урале хотя и меньшей чем в Сибири, но достаточно многочисленной — около четверти всех зарегистрирванных владельцев и арендаторов (23%).
Достаточно представительным был отряд предпринимательства, который составляли лица, золотопромышленный бизнес которых был лишь одним из направлений их деятельности. К таким выводам автор пришел, анализируя на основе своей базы данных по золотопромышленникам (более чем на две тысячи персоналий) источники формирования вкладываемых в золотопромышленность капиталов. Особенно это явление было характерно для представителей золотопромышленников из средних сословий — мещан, разногильдейского купечества и потомственных почетных граждан. Так, по данным на 1910 г., лишь 5,3% представителей золотопромышленников этих сословий не значились как владельцы каких-либо торговых или промышленных заведений, остальные таковыми владели.
За такого рода экономическим “поведением” золотопромышленников стояла, с одной стороны, нестабильность промысла, зависимого от тысяч условий, которые, как говорил опытный южноуральский практик В.К. Павловский, было невозможно предусмотреть “никакими математическими вычислениями и кабинетской работой”. Незолотопромышленная собственность служила гарантией от полного разорения, была своеобразным резервом. С другой, развитие торговых операций и промышленной деятельности было призвано обеспечить прииски всем необходимым. Немаловажным было то обстоятельство, что прииски в России считались имуществом “движимым”, потому кредиты под них непосредственно не давались, а банки “кредитоспособность определяли независимо от золотопромышленного предприятия и “измеряли другим имуществом кредитовавшегося”.
Хотя это явление было в меньшей степени характерно для Урала, оно не проходит незамеченным для Мамина-Сибиряка. В романе “Золото” золотопромышленник купец Затыкин “владел лавкой в щепном ряду”, которую, несмотря на удачи (намыв четыре фунта, пошел поить кучера хересом, да “из левольвера палить”), не “променивал”, оставляя на “черный день”. “Крепкий” купец Гордей Брагин из романа “Дикое счастье” довольно успешно торговал “панским товаром” — тканями. Большой прибыли дело не приносило (“слабым его местом” было “влияние моды”), он не раз собирался его менять на какую-либо другую торговлю, но все же поддерживал унаследованное “от батюшки”. В запустение дело пришло, когда Гордей Евстратович увлекся сначала своей жилкой, а затем уже тем образом жизни, которое давало золото. Торговали кто чем и “баловались золотишком” другие купеческие семьи, выведенные в этом романе — “гремевшие на весь Урал” Сиговы и Крутневы, белоглинские Поповы, Колобовы, Савины, Пазухины. Золото манило и стабильное патриархальное купечество. “Вот купцы, кажется, привычны к деньгам, а тоже дуреют”, — заметил один из героев Мамина-Сибиряка, наблюдая за не иссякавшими рядами купцов-золотопромышленников.
В рассказе “Золотая ночь” среди приехавших поставить заявочные столбы писатель выделяет “купцов средней руки, может быть, каких-нибудь прасолов, скотогонов или гуртовщиков”. Эта отраслевая специализация весьма исторична, поскольку именно в этих сферах были накоплены уральские первые капиталы, вложенные в 20—30-е гг. XIX в. (после введения “разрешительной системы”) в уральское, а затем и сибирское золото.
Колебания веса золотой компоненты в каждом конкретном (персональном) случае были весьма существенны. Именно в рамках этой, разнонаправленной активности, группы формировались предприниматели со значительными, переходящими в доминантные, золотопромышленными интересами. Формировались золотопромышленники-“профессионалы” как особый тип. Знаменательно, что с конца 90-х гг. в официальных документах ряда владельцев приисков их фамилиям стало предшествовать не указание сословия, звания, чина, как ранее, но однозначное “золотопромышленник”. Эскалация профессионализации золотопромышленного дела стала заметным явлением на рубеже XIX и XX вв.
Составляющими “распознавания образа”, алгоритма характеристики “профессионала”, на наш взгляд, являются следующие признаки — устойчивость фирмы, обретение ею характера наследственного дела (2—3-поколенная активность), золотопромышленные приоритеты источников дохода, расширение влияния в сфере золотого промысла за счет участия в компаниях в качестве совладельцев, пайщиков, акционеров, переаренды приисков (как особый золотопромышленный бизнес), активное участие в постоянных представительных организациях золотопромышленников — местных и центральных — в начинаниях по созданию особых институтов, направленных на развитие отрасли (местных банков, обществ взаимного кредита и пр.).
“Профессионалы” были не только признанными практиками, но и “теоретиками”, “ходатаями” золотого дела, их предприятия становились опытными школами использования передовой техники. Для “профессионально” ориентированного купеческо-мещанского предпринимательства характерно значительное личное участие в приисковых делах (не “набегом” и “не в белых перчатках”). Стремление к всеохватному личному контролю за делом было в среде части золотопромышленников настолько развито, что привело к парадоксальной и очень символичной ситуации, проявившейся в знаменитой кампании “за доверие к инженерам”, стесненным “излишним вмешательством” со стороны хозяев.
Подчеркнем, что состав “профессионалов” был пестрым — от признанных лидеров, “местных гениев”, зачастую обладавших своеобразной монополией на разработку золота в отдельных промысловых системах, до владельцев небольших дел, поддерживавших его прежде всего собственным трудом и опытом. Вот, например, какие характеристики давались некоторым из них: “владеет дельцем небольшим, но чрезвычайно умно и находчиво обставленным механизмами своего изобретения”; “неученый трудяга, наделенный светлым умом и громадной энергией”.
По страницам произведений Мамина-Сибиряка золотой тематики проходит немало персонажей, золотодобыча для которых стала “делом жизни”. Профессионалом пытался стать Брагин (“Дикое счастье”) — в его заботах на начальном этапе освоения дела большое место занимали консультации с горными инженерами и техниками, будучи новичком он не побоялся “разориться” на паровую машину, думал о развитии дела не только техническом, но и просто “вширь”, за счет участия в компаниях по разведке и разработке других участков. Опытным и знающим золотопромышленником предстает Лука Шматов из “Злого духа”. Он открыл немало приисков, но пока поживились за его счет другие. “Одно дело золото открыть, его нужно еще взять”, — поясняет писатель. Процветающим золотопромышленником предстает Вукол Логинович Шабалин из романа “Дикое счастье”, начавший “от пустяков” — жилки, которая его “подняла”. Этот “крепкий” и “обхаживаемый” всеми предприниматель был известен тем, что “морил” работавших на его приисках голодом.
В уста одного из более привлекательных своих золотопромышленных героев, Флегонта Собакина (“Золотая ночь”), писатель вкладывает прочувствованную речь о золотопромышленниках “настоящих”: “…понимаете, настоящих… Да. Мало ли нашего брата плутов и мошенников… Я, дескать, золотопромышленник, а сам невесть какими делами занимается”. В авторском тексте Собакин называется “представителем чистого искусства”, “тем настоящим золотопромышленником, который кроме своего золота ничего не хочет знать”. С известным уважением говорит писатель о “вылетевших из Екатеринбурга орлах, которые прошли по Сибири золотым ураганом”. Отмечая “пестроту” золотопомышленной среды, Мамин-Сибиряк отмечает, что “немалый процент” среди них “составляли настоящие образованные люди или просто люди, видавшие всякие виды”. Так же, как и передовые деятели отечественного золотого дела, Мамин-Сибиряк мечтал о плеяде новых людей в золотодобывающем производстве. Свою мечту (и не только о новом золотопромышленнике, но и новом человеке) писатель вкладывает в образ Окоемова из романа “Без названия”. Представитель старинной дворянской фамилии, составивший себе капитал в Америке, вернувшись в Россию, он организовал артель особых порядков из интеллигенции и рабочих со справедливой (равной) оплатой труда, которая к тому же должна была стать опытным хозяйством с более прогрессивными методами ведения дел. Еще раньше подобный идеалистичный взгляд на промысловый мир высказывал Старик из рассказа “На шестом номере”. Уходя, он с жаром призывает: “Господа, вы хорошие люди, у нас есть общее дело, общие интересы, общее, наконец, будущее. Пойдемте же вперед рука об руку и покажем другим, как следует жить и работать…”.
Особенно в ряду тех, для кого золотодобыча стала “профессией жизни” (цитата из документа тех лет), писатель выделяет “фанатов”. То ли фанатом, то ли романтиком золотого дела предстает Старик (“На шестом номере”), который гордился своим делом (слыша оптимистичный “трудовой шум”, он испытывал “сложное чувство, что главным виновником всего является именно он и только он один”). Но, несмотря на “упорство и веру в себя, граничащие с помешательством”, Старик выглядит человеком досадно мало жизнеспособным и уж точно “не экономическим”, не предприимчивым и не борющимся за наработанное — изгнанный компаньонами, он довольно легко оставляет налаженное богатое дело и уходит. Еще один подобный герой, Борис Борисович Локотников (“Ната”), — романтик, “избавившийся от городской суеты, применяя имеющиеся средства на новое дело”, “приисковая жизнь тянула его своей пестрой бродячей складкой”, — объясняет этот характер Мамин-Сибиряк.
“Приисковая жизнь, полная приключений (…) поджигающего риска, создала целый контингент совершенно особенных людей, которых можно встретить только на золотых промыслах и которые никуда больше не годятся и нигде больше жить не могут. В большинстве случае это самые неисправимые мечтатели и фантазеры, которые, не глядя ни на что, хотят вырвать у несправедливой судьбы свое счастье” — так пытается определить эту выразительную когорту писатель. Особым, на грани сумасшествия, фанатизмом Мамин-Сибиряк наделил, правда, не промышленника, а старого служителя, одного из главных героев “Золота” Родиона Потаповича Зыкова, который, например, для того, чтобы “диомид” (динамит) не замерзал, носил его за поясом, отогревая. Ночью клал под свою кровать. “Cумасшедший человек, которые встречаются только в рискованных промышленных предприятиях”, — говорит о ему подобных писатель. Вполне здравый управляющий Оников размышляет о Зыкове: “похоже, этот человек сумасшедший, но ведь и жильное дело тоже сумасшедшее”.
“Акционеры и пайщики” представляли еще одну специфичную прослойку золотопромышленного предпринимательства. Разработка обедневших на Урале россыпей и постановка рудных дел в старых районах золотодобычи требовали вложений и были непосильны для единоличных предпринимателей средней руки. Анализ состава пайщиков открывает удивительные “содружества” представителей различных слоев общества, где принцы крови “сотрудничали” c мещанами заштатных городов. На разные такого рода компании обращал внимание и Мамин-Сибиряк, называя их “странными”.
Среди акционеров были “великие”, второстепенные и малые золотопромышленные величины, мера реального участия их в делах определялась заинтересованностью в деле, величиной вкладов, личностной позицией. Так, в рассказе “На шестом номере” выведен персонаж “приискового перекати-поле“ Андрей Ильич Лизунов, скакавший из компании в компанию. Писатель также справедливо отмечает “свадебность” (“свадебные генералы”) многих акционеров и пайщиков, их весьма слабую вовлеченность в дело. Так, по поводу одних мимоходом замечает: “вдруг заблагорассудилось лично явиться на место действия, при постановке заявочных столбов”. В другом случае: “Все (…) золотопромышленники, попадя в Екатеринбург сливались в одну золотую массу (…) особняком держались от этой компании только самые крупные тузы, которые проживали по столицам, являясь на Урал только на несколько дней”. Зафиксирована писателем также идиома о “генерале-невидимке” в местных компаниях.
Мамина-Сибиряка живо интересовала судьба крупнейшей на Урале Березовской компании, организованной в 70-е гг. XIX в. на месте бывших казенных промыслов. Ей посвящено немало его размышлений на страницах романа “Золото”, где она выведена под названием Балчуговской. Глава Березовской компании генерал В. Асташев “промелькнул” в романе под фамилией Мансветов. Но исторической справедливости ради надо сказать, что к генералу Асташеву это не имело никакого отношения, поскольку на этом человеке в значительной мере “держалась” компания практически до самой его смерти. Да и другие представители свитского генералитета, обильно представленные в ряду пайщиков Березовской компании, во всяком случае на начальном этапе ее деятельности, проявляли, пожалуй, незаурядную активность (автора поразила, например, дотошная и дельная записка о состоянии дел лично побывавшего на Урале генерала К.И. Гершельмана). В целом же облик Березовской компании, довольно скоро отказавшейся, в лице своих акционеров, от громких планов постановки перспективного рудного дела и обратившейся к старательскому “легкому” россыпному золоту, довольно верно представлен писателем. Подобно тому, как современные исследователи, анализируя сложную ткань повествования “Горного гнезда”, пытаются определить исторические прототипы персонажей, нечто похожее можно сделать для Березовской компании по роману “Золото”.
В качестве основных выводов отметим следующее. В творчестве Мамина-Сибиряка различные исторические типы золотопромышленного предпринимательства представлены неравномерно. В основной своей массе это “низшие” его слои. С одной стороны, это было “задано” объективными характеристиками уральской золотопромышленности рубежа XIX—XX вв. Она переживала сложные, попросту кризисные времена, представляя собой наглядный пример “топтания на месте и беспокойного оглядывания кругом… где найти твердую почву для развития”. С другой же стороны, на таком представительстве различных типов сказалась личная позиция писателя, видевшего в золоте зло. Медицинские термины (и лихорадка, и золотуха, и почесуха, и горячка) для характеристики тех или иных процессов или явлений, с ним связанных, не случайны. Писатель горячо исповедовал идею разрушительной “власти золота” — пагубной для человека (словно “ангела потерял”, жадность обуяла, пустился во все тяжкие, погиб, просто “сгинул” из-за золота и так далее), для общества (жизнь тихих казачьих станиц, превращенных в “ад”, деревни, ставшие “притонами”), природы (земля хищнически разрабатываемая — словно изрытая сумасшедшими или “гигантскими кротами”).
На судьбах своих героев Мамин-Сибиряк демонстрировал, как золото разжигает низменные чувства, калечит, ведет к гибели. Хотя природа промысла действительно порождала постоянный “драматизм промысловой жизни”, почти для всех произведений Мамина-Сибиряка характерны крайне острые, полные истинного трагизма развязки, которые далеко не всегда были жестко продиктованы логикой характеров и событий. Несколько отвлекаясь, заметим, что авторская позиция отразилась и на не совсем корректных исторических выводах писателя. Так, говоря о периоде 50-х гг. XIX века, он преувеличивал масштаб кризиса частной золотодобывающей промышленности и слишком категорично утверждал, что развитие золотого промысла мало что дало краю (“Золотой ураган улетел, не оставив после себя даже следов — вернее сказать, не оставив ничего, кроме разрушения”).
В целом образы золотопромышленников, выведенных в произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка, представляются правдивыми и репрезентативными в силу глубокого проникновения — знакомства и изучения, публицистического освоения и художественного осмысления современных писателю реалий. Произведения Д.Н. Мамина-Сибиряка для изучающих историю золотопромышленности Урала, являются ценнейшим источником. В них воистину можно найти небывалые “самородки” образов и символов, “россыпи” поразительных, не просто точных, но эвристичных деталей и фактов, богатые “жилки” сюжетов и заветные глубинные “пласты” смыслов.