Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2006
Матросов Сергей Валерьевич — родился в 1981 г. в Верхней Туре. Окончил Верхнетуринский механический техникум, служил в ВДВ Российской армии. С 2003 года живет и работает в Екатеринбурге. Автор трех книг стихов. Лауреат международного литературного конкурса произведений о музыке “Бекар 2005”, обладатель национальной литературной премии “Золотое перо Руси 2006”.
***
Немного воздуха иного,
больного солнечной чумой,
и свежевыжатого слова —
из камня. Больше ничего.
Душе, переборовшей скуку,
стоящей на одном кону
с тоской по истинному звуку —
иному. Больше никому.
Пока плаксивым, вшивым, ржавым
не стал неугомонный дар,
пока в обнимку с падежами
летаешь. Больше никогда.
***
Длится-длится твоя небылица.
Так некстати стучится зима,
известковый мирок и больница
для сошедших с ума.
Значит, этот несчастный-несчастный
сон о взятой взаймы судьбе
обречен никогда не кончаться —
небылица в себе.
Стервенеющий ветреный вечер —
словно полчища снежных вшей
снизошли, чтобы кануло в вечность
бремя сложных вещей.
Чтобы слово, лишенное смысла,
в окружающем смысле повисло.
***
Так с годами лицо обретает черты
заскорузлых пейзажей,
барахла, болтовни, толчеи, суеты
или, в общем, пропажи
навевающих злость своих оспенных черт,
где в изнанку мучную
поцелуй или пуля, упрек или червь
входят только вручную.
Словно с возраста скальпелем заживо снят
задубевшего грима
чернозем, укрывавший прыщи, да сквозняк
сигаретного дыма,
покидая уста, замыкается в нимб,
угасая на плаче —
то, что он обнаружил внутри, объяснить
не умея иначе.
***
Вплывая в явь, взмутив осадок
кошмара, новый распорядок
придумывать с утра,
поерепениться, побегать
по углям, потерпеть победу
на поприще утрат,
пуская кровь на все четыре
строки в строфе, стены в квартире,
на илистое дно
уйти, где легкость или ясность
сродни изжоге или язве,
не ставшей прободной,
врастая в пол багровым корнем,
учуяв на исходе горла
толченого стекла
колтун, уставши строить козни,
остаток дня отдать за гвоздик
для муляжа крыла.
***
Бикфордов шнур строки, когда внезапный смысл
заполнит пустоту, и станет тесно
в кастрюле истины, и буквенное тесто,
круша барьеры, устремится вниз.
Так в падающем лифте в амплуа
ныряльщика за смертью я беспечен,
как никогда, и призрачный диспетчер
меня в который раз не поняла.
***
Звук умирает стоя —
это одно из достоинств
музыки, это простое
действие, при котором
реже молчат, чем хором
воздух берут измором.
Только и слышно вместо
скрипки, трубы, оркестра,
их дрожжевого теста
с мясом каких-то старых
вражеских нотных станов
немощь, тщету, усталость
тех, кто, рояль напичкав
связкой ключей скрипичных,
хочет поймать с поличным
душу в каких-то высших
сферах (читай — “в прогнивших
глупых бездушных виршах
Творца”).
***
Пока ты мимоходом здесь,
мертвецки жив и в стельку трезв,
а музы зла и саблезуба,
как изуверский саморез,
что круглый сон терзал рассудок,
пока тебе невмоготу
ни сквернословить, ни молиться,
схвати снежинку на лету,
сглотни, а выдохни звезду,
страницу, виселицу, птицу
(святыню, женщину, мечту)…