Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2006
В. Махотин: спасибо, до свидания! / Составитель С. Абакумова. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2006.
Если в Красноярске, Воронеже или соседней Перми среди тамошних завсегдатаев художественных выставок упомянуть Виктора Махотина, то, вероятней всего, вас переспросят: а это кто? Меж тем в Екатеринбурге это имя знакомо если не всем, то многим, очень многим. Для нашего города это вообще личность знаковая. Эмблематичная не в меньшей, пожалуй, мере, чем старая водонапорная башня на Плотинке. Та, где деревянный сруб продолжает кирпичную кладку и где еще совсем недавно и хозяйничал Виктор Федорович, а для большинства — просто Витя, совмещавший официальную должность смотрителя этого мини-музея под названием “Метальная лавка” с неформальными заботами домового Екатеринбурга.
Он умер четыре года назад. Памятной доски на Башне, скорей всего, не будет. Как точно не будет ее и по другому связанному с Махотиным адресу — Ирбитская, 10-а. Того ветхого дома, где Виктор жил много лет и где гостей, званых и незваных, побывало едва ли не столько же, сколько посетило Метальную лавку, больше нет. Он — вот горестная символика — буквально развалился через пару недель после смерти последнего и самого ревностного его обитателя.
Память о Махотине воплотилась на страницах ему посвященной книги. У нее более сотни авторов. Общими усилиями они постарались выстроить нечто вроде моста вдоль реки, запечатлевая прихотливое течение жизни недавно улыбавшегося им человека.
Притяжение его улыбки, его взгляда было феноменальным. Собирая вокруг себя самых разных людей, он объединял своей щедрой на контакт и общение личностью городское пространство. Послевоенный детдомовец, он, кажется, физически не терпел одиночества и хотел, как выразился один из мемуаристов, всех познакомить, всех подружить. А другой воспоминатель сказал про эту же особенность Витиной натуры, что для него друг был, вопреки античному постулату, дороже истины.
Цель эта — чтоб люди жили дружной, большой семьей — конечно, утопичная. Но ведь, согласитесь, и заманчивая. И кое-что, судя по данной книге, Махотину удалось. У каждого, свидетельствует еще один мемуарист, благодаря Вите появилось друзей пятьдесят, если не больше. Рядом с ним было хорошо даже тем, кому он доставлял не одну только радость, но и боль.
Потому-то столь охотно говорят о нем самые разные собеседники составителя, пытаясь определить сущностное свойство его характера. Искренний. Бескорыстный. Уютный. Светлый. Летний. Живой. Свободный. Готовый поделиться всем, что у него есть, и даже тем, чего у него нет. Умевший, при всей житейской необустроенности, жить днем не завтрашним, а вот этим, сейчасным. Потому-то каждому есть что вспомнить. Эпизоды, истории, оценки, фразы. При этом, понятно, неизбежны и повторения, и уточнения. Причем уточняют не только друг друга, но и, случается, самого Махотина.
Его дням сопутствовали легенды. И сам он их редко опровергал. Ибо догадывался, что легенды выразительнее и, стало быть, правдивее фактов. Факт единичен — легенда обобщает, придавая частному существованию художественную непреложность.
Подобно Андрею Синявскому, примерившему на себя типажность Абрама Терца, Махотин придумал себе еврейство. А еще — свое рождение и пребывание в Китае. И тюремный срок (с лагерной кличкой Репин). И восемь или девять женитьб (и соответственно шестнадцать или восемнадцать детей). И то, что он выставлялся в самой Третьяковке: пробрался-де в галерею со своей картинкой и поставил ее там на подоконник — ну и, естественно, через пару часов автора вместе с произведением оттуда выставили и он оказался в милиции.
Во все это верилось, потому что соответствовало образу Махотина. Обычно внутренний человек не совпадает с тем, каким он являет себя другим. А у героя этой книги, где текст то и дело перемежается фотографиями, “зазор” между внешностью и сутью сведен на нет. У Виктора, как точно сформулировала Элеонора Корнилова, вся жизнь была личной.
Когда человек уходит, некрологи часто вторят его трудовой книжке. Места работы, должности, регалии. Послужной лист Махотина тоже весьма красноречивый. Собирал и реставрировал иконы, был как музейный специалист организатором множества самых разнообразных экспозиций. В Союзе художников не числился, но как живописец имел четыре персональные выставки и участвовал во всех “безвыставкомовских” вернисажах свердловского андеграунда.
Так что искусствоведам о художнике Махотине есть что сказать, и они — прежде всего Владимир Головин и Зоя Таюрова — этим правом замечательно в книге воспользовались. Да и поэты кое-что про то же добавили. “Невозможно плохим человеком быть, когда Витины картинки смотришь” (А. Санников). “Все люди у него зверушки. Все такие живые, и он всех любит” (А. Верников).
И, тем не менее, не один участник этой последней на сегодня махотинской тусовки замечает, что художником Виктор предпочитал быть в свободное от прочих забот время и что личность его вытесняет в восприятии художника Махотина. Но я бы, не опровергая тех, кто знал его ближе и лучше меня, выразился иначе. Махотин был художником не потому только, что, по его собственной проговорке, картинки красил, а и потому, что жил — художественно. Своим повседневным существованием он оказывал на других такое же воздействие, какое способны оказать произведения и герои искусства. И при этом он — в отличие от скоморошества Б.У. Кашкина или акций А. Шабурова — ни в чем себя не придумывал. Даже когда фантазировал. Дар — всегда естествен.
Взрослая жизнь большинства из нас ритуализирована и однообразна. Ее монотонности и скуке и бросал вызов яркостью своего поведения художник собственной жизни Виктор Махотин. В условиях, когда начинает казаться, будто окрест все решительнее утверждается принцип “Не делай добра — не будет и зла”, с нами рядом оказался человек, щедрый на добротворчество. И красоту свободы этот вольный стрелок утверждал, не только когда рисовал томимых тоской одиночества старух, собак и котов, но и когда махотинствовал, опровергая несовершенство быта и бытия жизнью в свое удовольствие, которое становилось радостью и для другого, для других.
Среди дворов и людей обнаружился не просто человек определенного таланта (хотя и не частых и разнообразных способностей), но именно талантливый человек. А дар человечности ныне, согласитесь, уникальнее и нужнее всех прочих дарований.
На одной из страниц сборника вспомнили давний фильм “Жил певчий дрозд”. Кажется, и впрямь Отар Иоселиани снимал свою кинопритчу о таком человеческом антиквариате (выражение А. Лысякова), как герой этой книги.
Да, книга про него стала и книгой про город с его обитателями. И книгой про время, которое неумолимо уходит вместе с такими, как Махотин, штучными натурами.
Живем без Махотина. Но, к счастью, не забываем его. И надеюсь, что скоро к книге добавится и музей его имени, где будут представлены созданные в XX веке работы художников Екатеринбурга. Так что Виктор Махотин продолжает свое собирательство.
Леонид БЫКОВ