Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2006
***
И вроде все проверишь — ладно ли?
А выйдет иначе:
Июльский дождь, кривыми лапами
В пыли пружинящий!
Смешливый хищник! Шкурой шелковый,
В сырых подпалинах,
Едва скользит прозрачным шорохом
В стволах поваленных,
В листве стомленной, в травах скошенных,
В тенях и призраках…
Иди ко мне! Иди, хороший мой!
Из чашки вылакав
Весь жар полуденный, всю пустоту ее,
Густую, млечную,
Сырой тяжелою остудою
Прильнув доверчиво
К ногам, урчит, мурлычет, ластится
И трется мордою
О кромку ситцевого платьица,
Коленки мокрые…
***
Жизнь залечивает трещины,
Млеком время обретя.
Для мужчины муза — женщина,
А для женщины — дитя.
В этой сладкой непохожести
Нисходящих голосов
Места нет бессмертной пошлости —
Только жажда, только зов.
Грозный вал живого ужаса
Пустоты и немоты:
Дай остановиться, вслушаться,
Убедиться: ты…
***
Все было ясно — юг ли, север ли,
Но где-то за чертой, вдали,
Снега ходили, смуту сеяли
И золотое солнце жгли.
Бурьян толпился по обочинам
И неохотно спину гнул,
Когда летел по древним вотчинам
Холодный гул,
Когда, бездонный омут времени
Пронизывая по прямой,
Дорога мчалась, крылья реяли,
Мерцали пестрою каймой…
И вдруг пространство словно вынули
Из вечности, со всех сторон —
И мы застыли над руинами
Давно покинутых времен,
Где смуты гневные погашены,
Где страсти прежние — зола,
Где облака ветшают — башнями,
Седыми добела…
***
Сухой насекомый сентябрь, солнцепек на околице,
Стрекозы садятся на пальцы, как темные кольца,
Заветные перстни из бабушкиной шкатулки.
Потом, отдохнув, улетают в лесные проулки,
Как в прошлое, молча, своих ожиданий не выдав…
Но тихого ветра почти не замеченный выдох
Становится шепотом, ропотом, гулом, провалом
В молчание-золото, густо крапленое алым.
***
И только там, где город шаток, где он надтреснут,
Где карусельные лошадки сбегают в бездну,
Откуда змеи тайных трещин на свет крадутся,
Где оглянуться не страшней, чем не оглянуться,
Возможно вычислить иное существованье,
Уже встающее волною над головами.
Возможно даже руки вскинуть в немой защите,
Но трещины стреляют в спину, огнем прошиты.
И только там, где город зыбок, как наважденье,
Видны следы молочных зубок на сладкой лени,
На беззащитном любопытстве, на честном слове,
Что на свету черствеет быстро, как на изломе.
***
Из той любви, как младенец из кори,
Я вышла вслепую. И свет, нестерпим,
Казался мне горем, немыслимым горем,
Огромным и радужным горем моим.
И так же, как робко выходит младенец
К забытой песочнице в солнечный двор,
Глаза открываю, живу и надеюсь —
Надеюсь на то, что люблю до сих пор.
***
Переживя глухое бездомье,
Версты тоски,
Берешь ли нынче крошки с ладони,
Пьешь из горсти?
Званная столькими именами —
Все ль налегке?
Таешь ли, словно заря в тумане,
Снег в молоке?
Да, неизменно, по-детски робко,
Пряча лицо,
Ни одного не забыв урока —
Любишь — и все!
Ибо восстанут они из праха —
Пепел грести.
Где же им будет прильнуть без страха
К свету в горсти?
***
Вспомнил — и промолчи,
Вздрогнул — и успокойся.
Ангелы на покосе
Точат свои лучи.
Искрами бьет по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест — из других, похоже…
Песенок не поют,
Меда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют —
То-то травы поляжет!
***
И вроде все проверишь — ладно ли?
А выйдет иначе:
Июльский дождь, кривыми лапами
В пыли пружинящий!
Смешливый хищник! Шкурой шелковый,
В сырых подпалинах,
Едва скользит прозрачным шорохом
В стволах поваленных,
В листве стомленной, в травах скошенных,
В тенях и призраках…
Иди ко мне! Иди, хороший мой!
Из чашки вылакав
Весь жар полуденный, всю пустоту ее,
Густую, млечную,
Сырой тяжелою остудою
Прильнув доверчиво
К ногам, урчит, мурлычет, ластится
И трется мордою
О кромку ситцевого платьица,
Коленки мокрые…
***
Жизнь залечивает трещины,
Млеком время обретя.
Для мужчины муза — женщина,
А для женщины — дитя.
В этой сладкой непохожести
Нисходящих голосов
Места нет бессмертной пошлости —
Только жажда, только зов.
Грозный вал живого ужаса
Пустоты и немоты:
Дай остановиться, вслушаться,
Убедиться: ты…
***
Все было ясно — юг ли, север ли,
Но где-то за чертой, вдали,
Снега ходили, смуту сеяли
И золотое солнце жгли.
Бурьян толпился по обочинам
И неохотно спину гнул,
Когда летел по древним вотчинам
Холодный гул,
Когда, бездонный омут времени
Пронизывая по прямой,
Дорога мчалась, крылья реяли,
Мерцали пестрою каймой…
И вдруг пространство словно вынули
Из вечности, со всех сторон —
И мы застыли над руинами
Давно покинутых времен,
Где смуты гневные погашены,
Где страсти прежние — зола,
Где облака ветшают — башнями,
Седыми добела…
***
Сухой насекомый сентябрь, солнцепек на околице,
Стрекозы садятся на пальцы, как темные кольца,
Заветные перстни из бабушкиной шкатулки.
Потом, отдохнув, улетают в лесные проулки,
Как в прошлое, молча, своих ожиданий не выдав…
Но тихого ветра почти не замеченный выдох
Становится шепотом, ропотом, гулом, провалом
В молчание-золото, густо крапленое алым.
***
И только там, где город шаток, где он надтреснут,
Где карусельные лошадки сбегают в бездну,
Откуда змеи тайных трещин на свет крадутся,
Где оглянуться не страшней, чем не оглянуться,
Возможно вычислить иное существованье,
Уже встающее волною над головами.
Возможно даже руки вскинуть в немой защите,
Но трещины стреляют в спину, огнем прошиты.
И только там, где город зыбок, как наважденье,
Видны следы молочных зубок на сладкой лени,
На беззащитном любопытстве, на честном слове,
Что на свету черствеет быстро, как на изломе.
***
Из той любви, как младенец из кори,
Я вышла вслепую. И свет, нестерпим,
Казался мне горем, немыслимым горем,
Огромным и радужным горем моим.
И так же, как робко выходит младенец
К забытой песочнице в солнечный двор,
Глаза открываю, живу и надеюсь —
Надеюсь на то, что люблю до сих пор.
***
Переживя глухое бездомье,
Версты тоски,
Берешь ли нынче крошки с ладони,
Пьешь из горсти?
Званная столькими именами —
Все ль налегке?
Таешь ли, словно заря в тумане,
Снег в молоке?
Да, неизменно, по-детски робко,
Пряча лицо,
Ни одного не забыв урока —
Любишь — и все!
Ибо восстанут они из праха —
Пепел грести.
Где же им будет прильнуть без страха
К свету в горсти?
***
Вспомнил — и промолчи,
Вздрогнул — и успокойся.
Ангелы на покосе
Точат свои лучи.
Искрами бьет по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест — из других, похоже…
Песенок не поют,
Меда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют —
То-то травы поляжет!