Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2006
Евгения Мальчуженко. Крупа и Фантик: Документальная дезинформация. — “Новый мир”, 2005, № 9.
Стенания о кризисе “толстых” журналов — дело даже не в присловутых тиражах, а в утере былого влияния, былой мощи голоса и огромного круга читателей, — настолько уже вещь неприличная и оскомину набившая, что скоро, наверное, за разговор об этом и из-за стола начнут выводить. Но что поделать. Начнём и мы с печального факта. Если автор, тем более молодой, дебютирующий, ни к каким лагерям ещё не примкнувший, публикует что-то в журнале, у него есть все шансы остаться незамеченным. Критикой прежде всего: даже дежурным и обязательным абзацем Яна Шенкмана в “НГ Ex Libris” его могут обнести, не разглядеть впопыхах, бывает. И будет сидеть такой дебютант, завидовать покойному Пастернаку: его хотя бы во всех газетах клеймили, миллионными тиражами, а… я…
Так что питерскому прозаику Евгении Мальчуженко ещё очень повезло. Ругают — пускай. Главное, что её роман (“документальную дезинформацию”) заметили хотя бы в большем количестве изданий, чем это обычно бывает. Понятно, что в основном это вызвано экзотической, так скажем, фактурой. Текст представляет собой якобы переписку близких подруг — Надежды Крупской и Фанни Каплан. Последняя, оказывается, стреляла в Ленина якобы по причине того, что он тиранил жену. Согласитесь — забавно.
Одинокий положительный отзыв, потонувший в общем рёве критики, напечатала “Литературная Россия” (18 марта, № 11). Поэт Марина Бородицкая хвалит роман своей, как она признаётся, подруги — за доброту и не-чернушность. Высказывая, правда, сомнения, что рукопись найдёт своего издателя: “Все мы знаем, как трудно сейчас автору, даже самому талантливому, пробиться сквозь упорное нежелание редакторов заниматься “новенькими””. Ну что же. Зря грешили на “Новый мир”.
Не злой, в общем-то, отклик Ольги Мартыненко в “Московских новостях” (16 сентября, № 36) — скорее холодное любопытство. И то хорошо. Обычно это издание не отслеживает публикации “толстых” журналов.
“Обязательный абзац” Яна Шенкмана (“НГ Ex Libris” от 1 сентября, № 32) тоже не комплиментарен, его рефрен: “Всё это было бы смешно и оригинально, если бы не…” — а дальше объясняется, что именно “бы не”. Но шенкмановская критика ничто рядом с эмоциональной, назовём это так, статьёй Евгения Казначеева в “Литературной газете” (28 сентября, № 39-40). Вот уж откуда пахнуло на нас старой, доброй (закваски года этак сорок девятого) “Литературкой”! Только вслушайтесь в эти перлы. “Читать эту гнусность можно только по необходимости… Какой низкой душонкой нужно обладать, чтобы устраивать канкан на истлевших костях!”. Насчёт этой статьи подумалось: а есть ведь, в основном в лагерях-изданиях красно (квасно)-патриотических, целый пласт таких вот критиков-провокаторов. Прежде чем обвинить литературу либерального (условно) крыла в самых страшных грехах, они грехи эти — исподтишка — придумывают сами. Вот и господин Казначеев, прежде чем обвинить роман в гнусности, сам же эту гнусность и выдумал: Крупская и Каплан в тексте, оказывается-то, лесбиянки! Ого. Какой раскрепощённой фантазией надо обладать. Единственным доказательством сего “подтекста” служит, видимо, словечко “целую” в письмах подруг. Как говорится, комментарии излишни. Обращайтесь к Зигги Фрейду, как называют его персонажи романа.
Классик нашей критики Андрей Семёнович Немзер (“Время новостей”, 20 сентября, № 173), конечно, был посдержанней, но и его проза Мальчуженко вывела из себя. Он даже идёт на такой откровенно демагогический приём. Скучно, монотонно Немзер перечисляет аж тринадцать фамилий — авторов текстов, напечатанных в девятой книжке “Нового мира”, включая и рецензии, и даже тех, кого рецензируют, — и всё это только для того, чтобы вполне (опять же) в духе эсэсэр заключить, как к позорному столбу пригвоздить: и, мол, под одной обложкой с этими достойными людьми…
И Немзер, и Шенкман бросают в “дезинформацию” один камень: “несмешно”, в то время как текст, разумеется, претендует на юмористический характер: никто же не требует, чтобы мы, раскрыв рот, поверили в двойную жизнь Надежды Константиновны. На мой взгляд, здесь уважаемые рецензенты слишком строги. Разумеется, читая роман, в поминутных приступах хохота не заходишься. Но Мальчуженко создаёт, кропотливо, по былиночке, уютно очень, альтернативную историю России и революции. Да, до мастеров ей далеко, да она и не гонится за ними. Получается просто забавно. Все и все попадают в эту “альтернативную” карикатурку: от Кобы-Фикуса до Маты Хари, от ленинских галстуков в горошек до некрополя в кремлёвской стене и публичного дома, содержимого “мадам Кларой” (Цеткин) и “юной Розочкой” (Люксенбург, разумеется). Роман надо просто читать, чтобы выстроить мысленно это (квази)историческое полотно-мозаику-шарж. Но когда Фанни беззаботно пишет Наденьке, в числе московских сплетен, как встретила их общего приятеля Феликса, стоящего посреди Лубянской площади в развевающемся плаще — это действительно здорово.
Разумеется, творение Евгении Мальчуженко не безупречно. “Блох ловят” и те, кому оно понравилось. Критик Андрей Василевский: “Роман несколько затянут и построен, в сущности, только на одном приёме, поэтому нет движения, развития к финалу. Но ругают роман не за это”. И от себя камушек брошу. Мне показалась недоразвитой линия “потомки”. Переписка Фанни и Надежды сопровождается электронными письмами тех, кто восстанавливает и публикует старые бумаги — потомков обеих дам, англичанина Nad Krupski и американца Frank Kaplan. Их отношения проходят путь от надменной неприязни до самой горячей дружбы такого накала, что это становится даже подозрительным (от обоих, в частности, уходят жёны). (Впрочем, это мы тут с вами церемонимся. Упомянутый Казначеев в “Литературке” рубанул с плеча: “педерасты”. Ладно хоть так — в пределах какой-то цензурности, а ведь мог и разговорный вариант, мог.) Так вот, этот переход во взаимоотношениях получился каким-то мгновенным, без пояснений, без развития. Да и вся дальнейшая переписка “потомков” сводится в общем-то к “высылаю ещё три письма” — “спасибо, получил”. А как соблазнительно было бы ввести здесь параллельно полноценную сюжетную линию. Хотя… Во-первых, может быть, с моей стороны это и исключительно писательский подход “а я бы сделал по-другому”, и во-вторых, как от дебюта можно требовать безупречности, — кто без греха?
Но не разбор самого текста (как ни странно) — цель настоящей рецензии. На мой взгляд, ошибка Немзера как раз в том и состоит, что он не смог (не захотел?) подняться над текстом, убористым шрифтом семидесяти журнальных страниц. Ведь это как раз тот случай, когда нужно говорить не о самом произведении, а о сочетании, об условном комплексе: “текст + образ автора”. Что имеется в виду? — легче всего пояснить на своём примере.
Когда-то на мою дебютную повесть “Бледный город” (“Новый мир”, 2004, № 12) обрушился звёздный дождь, который кто-то назвал неоправданным, в любом случае — неожиданный для первого крупного текста. Подозреваю всё-таки, что многие из тех успехов не были достижение собственно текста, а, плюс к нему, заслуга и такой полумифической фигуры автора — юный, провинциальный, автостопщик, романтик… Возможно, не бог весть какой оригинальности и свежести, но всё ж таки экзотика для столичной литературной кухни. Напиши эту повесть маститый московский дядечка, такого успеха, быть может, и не было бы. Какие-то “вкусные” детали биографии (год рождения, прежде всего), соединившись собственно с текстом, и стали тем дополнительным его “двигателем”. И таких примеров в литературе, вероятно, много. Евгения Мальчуженко — именно тот случай.
Читаем биографию, обычные для “толстого” журнала три меленькие строчки. Евгения Ильинична… Печатается впервые… Окончила Ленинградский электротехнический институт им. Ульянова (Ленина)… Работает в консалтинговой компании… Урождённая — Каплан. Вот самое главное1 .
Шесть букв, девичья фамилия, абсолютно меняет статус литературного эксперимента Евгении Ильиничны, поднимает его на совершенно другой уровень. Не уловил этого Ян Шенкман, свёл всё к довольно банальному: “романом она достреливает того, кого не дострелила прабабка”. Не в том дело.
Когда в печати появляется очередная, разной степени зубоскальности, фантазия про Ильича — это одно. И совсем другое, когда правнучка2 Каплан играючи — это очень важно, что именно не претендуя на какую-то серьёзность, легко, красиво — переиначивает историю своей легендарной прабабки. Здесь уже нельзя зацикливаться только на тексте. Здесь надо оценить красоту и стиль самого этого жеста, жеста шикарного.
А ведь как не хватает нашей литературе именно жестов, каких-то красивых легенд и полулегенд, историй, текстов с биографиями. Можно сколько угодно плеваться, услышав об очередной, старой как мир, проделке компаний звукозаписи: перед выходом какого-то альбома, более-менее культового, разыгрывается скандал с якобы похищением пиратами бесценного оригинала. Да, старо, даже пошло, но — действует безотказно. А в литературном процессе всё как-то слишком пресно, слишком серьёзно. Глянцевые писатели (Акунин) какие-то ещё жесты совершают более-менее регулярно, да вот “академическое”, журнальное крыло литературы решается на это редко. (Счастливое исключение — внезапная для всех публикация скандальной “Чайки” того же Акунина в том же “Новом мире”, 2000, № 4. Сам художественный текст был здесь глубоко второстепенным по отношению к самому факту.)
Я не случайно начал рецензию с набивших оскомину рассуждений о бедствиях “толстых” журналов. Рецептов спасения не предлагал ещё только ленивый. И всё же внесу свою скромную лепту. Быть может, возвращение широкого читательского внимания к журналам — как раз за такими вот стильными жестами? Нужно только уметь их подать, именно для широкой публики, а не для “своих”. Как бы выиграл “Новый мир”, если бы заранее продумал, как пропиарить в дружественных СМИ эту “изюминку”: Каплан-младшая пишет альтернативную, “игровую” историю Каплан-старшей. Слово “пропиарить” здесь вполне уместно. Уверен, что, когда Ольга Славникова заявляла в интервью “Литературной России” “русская литература нуждается в хорошем пиаре”, — она имела в виду то же самое. Что же, будем верить, что это далеко не последний для “Нового мира” (и не только для него) жест, и в будущем редакция продумает, как бы лучше эти жесты подавать на публику.
…Когда-то, в тридцатые годы, мой дедушка учился в Ленинградском педагогическом. И, по долгу специальности, с ними, студентами, часто встречалась старая уже, больная Надежда Константиновна Крупская. Когда я случайно узнал об этом, то удивился и сказал сестре:
— А ты знаешь, что дедушка в молодости встречался с Крупской?
Сестра изменилась в лице:
— Что-о?! Встречался?! Господи! А сколько ему лет было? А сколько ей?..
“Документальная дезинформация”. Серия вторая.
Как же это здорово, жить (= писать) (=читать) красиво, стильно, — играючи!
Игорь Савельев