Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2005
Сергей Ивкин. Родился в 1979. По первому диплому преподаватель декоративно-прикладных искусств. Ими и занимаюсь. Аспирант кафедры акмеологии при Российском профессионально-педагогическом университете. Вектор исследования: творческое мышление.
Сергей Ивкин
*
Никто из нас, признай, не уникален.
И рыпаться без толку — не резон.
Мы столько говорим о вертикали,
что в жизни видим только горизонт.
Нет, чтоб припасть всей плоской грудью к почве
и двигаться змеей, все группы мышц
задействовать и проглотить комочек
своих обид как, пойманную мышь.
Скользи, с травой сплетясь одним рисунком,
для запаха открой свои глаза.
Освоив территорию рассудка,
в глухое подсознание вползай.
*
1.
Тяжелый воздух в тени втяни.
Рос тополь. Топали королями
в четыре года. Но Парка нить
тянула дальше. И двор корнями
вцепился в нас. Разорвали на
две половинки: на тех и этих, —
как будто рядом прошла война, —
я не заметил.
2.
Послали на… Хорошо пошел,
хватая ветер бакланьим клювом.
Вчера у детства я взял расчет,
проснулся утром — и передумал.
Бегу вдоль парка. Дворы снесли.
Дворцы разрушены. Пепелище,
где камни мятые, как чернослив,
никто не ищет.
3.
Собраться вместе. В каком из мест?
Спустя года, рукава, финансы,
сошлись за кружкой, но ни бель мес
не понимаем, как иностранцы.
Когда-то общий для нас язык
разжился множеством диалектов:
мужчина, мастер, мастак, мужик
вносили лепту.
Посвящение Роберту Фросту
Между столбом сарая и кустом
(каким-то хвойным — не скажу названья)
ткет паутину паученок. “Стой!” —
сказал себе я. Паученок замер.
Так и стоим. На том мы и стоим:
я — на земле, а он — на паутине,
довольные владычеством своим
и живы достиженьями своими.
В сарае взяв лопату и ведро,
я столько раз ругал его, снимая
с лица налипших нитей серебро.
В ответ качалась пустота немая.
Наутро сцена повторялась — я,
опять его сокровище разрушив,
казался худшим из всего зверья.
Рассветный луч касался новых кружев.
И вот знакомство состоялось: мы
увидели глаза-в-глаза причину.
И кто здесь будет порожденье тьмы?
Букашка или все-таки мужчина?
*
Молчим. И наше двуголосье
крест-накрест образует плат.
Проверить, где разорвалось, не
составит сложности. Заплачь,
засмейся… Речь… Стоят два войска,
а между ними речки нить…
Прошу, молчи, не беспокойся,
чтобы хоть это сохранить.
*
Сколь много власти в пристальном прищуре.
Прозрачностью двух льдинок я прищучен.
Двумя же угольками распален.
Любовь-сакральность и любовь-кощунство.
“Прощу себе себя иль не прощу я?” —
качается, как медный медальон.
И правильнее б было затаиться
или идти, раз перешел границу,
чем отступать, пытаясь унести
лишь это чувство с запахом корицы,
серебряную бабочку в горсти.
*
Его мундиры в позументе,
а шея под брабантским кружевом.
Ю. Крылов
Небесный мальчик. Двадцать с кепкой года.
Не в смысле “голубой”, — скорей, лазурный,
все Лазаря поющий, близкий к Смерти,
скорее, близкий в смысле отношений:
он спит с ней, и гуляет, и смеется
ее открытой искренней улыбкой —
все тридцать два пространству открывая.
Небесный мальчик. Он теряет время —
от армии отмазан, а от жизни
и сам не знает, что ему потребно:
его не пожирает зуд поллюций,
ни власть, ни слава, ни веленье Свыше.
Он просто на проспект сегодня вышел.
Он не желает даже просто выжить.
Простейший способ — с кем-нибудь напиться:
появится желание подраться,
появится желание влюбиться,
получится на что-нибудь нарваться,
получится скопытиться. Получка
изрядная получится. Ты смерти
желал, небесный мальчик? Выпал случай, —
скорее, шанс. Опять не получилось.
Мог утонуть в День города. Прилюдно.
Красна ли смерть, — скорей, солоновата.
Ты оступился под набат салюта.
Все вверх смотрели — все невиноваты.
Не колокол — звонили телефоны,
глухие колокольчики в карманах.
Не захлебнулся. Ты оттуда смылся.
Помпезный мальчик. Мокрый. Протрезвевший.
Ты разбудил в себе такого зверя,
что даже псы оглядывались молча.
Обидно оставлять не то, что будет,
а то, что накопилось по сусекам:
немного текста и немного секса.
Пришлось остаться — некому оставить.