Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2005
Виноградов Юрий Арсентьевич — родился в 1954 г. в Татарской АССР. Окончил литературный институт им. А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор сборников “Святая нить” (1998) и “Бездорожье” (1988). Живет в Кушве.
***
Что-то мало снегов за последние десятилетья,
Да и вьюги не те, что гуляли в деревне моей…
Как любил я бродить по волшебной целинной планете,
Обнимая метель на глазах у ночных фонарей!
Уходил я в поля— за версту от родимого дома,
Ничего не боясь на заснеженной чистой земле.
Но от стаи волков забирался на скирду соломы
И сидел чуть дыша в засоломленном Божьем тепле.
Не спасла бы меня одинокая добрая липа,
Но бывалым волкам, видно, жалость присуща вполне:
Тихо взвизгнул вожак на мои обреченные всхлипы —
И семейство зверей удалилось при тусклой луне.
И бежал я домой по глухой целине без оглядки
(Что оглядки мои! Все равно не уйти от судьбы).
Громогласный отец бил меня за опасные прятки —
Засыпал я в слезах на печи многодетной избы.
По сугробам другим я сегодня шагаю на ветер
И любому на свете сиротством души поклянусь,
Что подвою волкам — и сочувственней волки ответят,
Чем сестра или брат, на мою незвериную грусть!
В этом вся моя боль, вся моя человечья усталость.
В тех далеких снегах умереть, к сожаленью, нельзя…
Прогерия души — это слишком печальная старость.
Разыграйся, бурьян! Оживи мне, как в детстве, глаза!
***
Я приеду весной, разыщу вековую сосну.
По пути улыбнусь без меня народившимся вербам.
Может, на два часа, может быть, на пятнадцать минут
Я нарушу границу, я вторгнусь в год семьдесят первый.
Будет рядом лететь мой семнадцатый от роду год,
Или буду с ним рядом шагать его светлою тенью.
У твоих потемневших под небом открытых ворот
Осторожно сорву я лиловую ветку сирени…
Вот я глуше тебя, неотступная память моя,
Вот я старше тогдашней, любимою стать не сумевшей.
Вот, счастливый, смеюсь, ни богов, ни чертей не боясь,
Моя чистая капля, из тысяч отжатая женщин!
Ты прости, мой семнадцатый от роду год, ты прости,
Что в сегодняшний день, в мой высокий, полуденный возраст,
Я надежды твои, как стекло, не сумел донести,
Что по жизни ползу, ни минуты рожденный не ползать…
Мне ли счастья нажить, не листая судьбы календарь,
Увядая в себе, выжидая у моря погоды?
Вот уж солнце восходит… Прозрачнее мир, чем янтарь,
С серебрящимся в небе, врачующим взор самолетом.
***
Неприкаянные ели.
Школа. Горсточка детей.
Обветшалые качели
Потемнели от дождей.
Не вздохнут меха гармони.
Лишь старушки поутру
Все шуршат своей “болоньей”
У сельмага на ветру.
На разбитом тротуаре,
Чуть прикрытый пиджачком,
Давний друг мой —
первый парень
Спит последним мужичком.
***
Со мной в Москве училась Рая
В постперестроечных годах
И всей душой рвалась в Израиль:
Мол, я с Россией не в ладах.
Тогда сбылась мечта сеньоры…
Но вдруг, спустя двенадцать лет,
В ее родной заехав город,
Я встретил свет, вернее, след
Лица, знакомого до боли.
— Махнева! — выдавил я крик
И нафталином перед молью
Себя почувствовал на миг.
Сбылась обидная нелепость —
Чуть задержав глаза на мне,
В толпе, ломящейся в троллейбус,
Она растаяла, как снег…
Ну что ж, прощай, Махнева Рая!
Прости, но я не виноват:
Не я увез тебя в Израиль,
Не я привез тебя назад.
Едва ли свидимся мы снова,
Бытуя в разных городах…
Не лги самой себе, Махнева,
Что ты с Россией не в ладах.