Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2005
Михаил Шишкин. Венерин волос. Роман. // “Знамя”, 2005, № 4-6. Премия “Национальный бестселлер” присуждена 17 июня 2005 года.
Мы, ниже подписавшиеся, Ангел и Бес, выступаем с протестом против решения жюри премии “Национальный Бестселлер”. Мы категорически возражаем против присуждения премии “Национальный Бестселлер” бездарному и скучнейшему роману Михаила Шишкина “Венерин волос”. Уверены, что все сонмы ангелов небесных и несметные полчища бесов из преисподней ополчатся на жюри, принявшее столь дикое, с нашей точки зрения, решение. Ангел и Бес готовы спорить друг с другом, готовы столетиями вести полемику о судьбах заблудшего (или, напротив, идущего верной дорогой) человечества, о спасении (или погублении) души, о светлом будущем русской литературы, наконец. Но ни Враг рода человеческого, ни светлый Ангел Господень не желают, чтобы эту муру считали “бестселлером”. Впрочем, хотя наши мнения и сходятся в главном, мы все же не в силах соединить лед и пламя, черное и белое, ангельское и бесовское в одном тексте. Так что каждый выскажет свое мнение по отдельности.
Ангел. Бес.
АНГЕЛ
Случилось то, чего я так боялся: “Национальным Бестселлером” признали самое скучное произведение из тех, что вошли в шорт-лист. Не даром Андрей Немзер назвал сей роман “унылой, надрывной и предсказуемой в каждом “культурном” выверте громадиной” (“Время новостей”, 23.05.2005). Полностью согласен. Добавлю от себя: нужно обладать моим, то есть ангельским, терпением для того, чтобы дочитать этот роман до конца. Хочу сразу предупредить доверчивого читателя, который, узнав о том, что опус господина Шишкина ни много ни мало “национальный бестселлер”, решится его купить. К чтению надо готовится, как к штурму Измаила. Каждая страница дается с боем, читателю приходится собирать в кулак всю свою волю, всю решимость, все мужество для того, чтобы одолевать страницу за страницей, невзирая на непреодолимую скуку ползти от строчке к строчке. Сколько сил, сколько времени отнимет у вас этот “шедевр”, сказать не берусь. Но гарантирую другое: после того, как вы осилите сей роман, у вас будут только два чувства: горечь от бездарно потерянного времени и безмерная усталость. Радости же никакой. Нет этой радости и у меня. Я убил много часов, и, спрашивается, ради чего? “Взялся за гуж, не говори, что не дюж”. Кутузов в 1790-м году командовал одной из штурмовых колонн, атаковавших неприступный Измаил. Видя, как турецкие ядра и пули косят его солдат, устрашился он, пожалел солдат и свою дважды пробитую головушку и предложил Суворову прекратить штурм. “Нельзя, — ответил великий полководец, — я уже отослал реляцию о том, что Измаил взят, а вы назначены его комендантом”. И пришлось штурм продолжить. Но меня-то, по крайней мере, небесное начальство не обязывало за этот роман браться. Сам вызвался, хотя, конечно, зря.
Отчего господина Шишкина считают хорошим писателем, я не знаю. Вероятнее всего, в начале девяностых с ним случилось то же, что с Городулиным из пьесы Островского “На всякого мудреца довольно простоты”. Как-то в споре о рысистых лошадях того назвали “либералом”. Городулин очень обрадовался и стал всем рассказывать, что он либерал. Так с тех пор и числился “либералом”. Вот и Михаила Шишкина кто-то по ошибке посчитал хорошим писателем. Рассказал другому, тот — третьему, и пошло-поехало. Вероятнее всего, Шишкина считают хорошим писателем потому, что он скучно пишет. Скучно = умно = талантливо. У нас ведь до сих пор не перевелись люди, которые считают, что, скажем, “Жизнь Клима Самгина” или леоновская “Пирамида” — великие романы. Великие, потому что большие, скучные и посвящены “вечным” темам. А вот “Двенадцать стульев” для таких снобов чересчур легковесны. Потому знайте, Ильф и Петров, свое место, не устраивайте давку на Парнасе. Тут люди степенные собираются… Вот и Михаил Шишкин, заработав репутацию скучного, но умного и талантливого писателя, стал собирать престижные премии, предназначенные для высоколобых. Нечитаемое “Взятие Измаила” удостоилось “Букера”. Ладно, “Букер” еще и не такая муть получала. Но при чем же тут “Национальный Бестселлер”? Или члены жюри все еще пытаются приохотить массового читателя к серьезной прозе и потому пиарят нечитаемого, но “умного” Шишкина? Допустим, это цель благая, но зачем же так над читателем издеваться? Неужели вам его совсем не жалко? Ведь и в лонг-листе, и в шорт-листе были вещи вполне профессиональные, но в то же время легко читаемые. Например, “Патологии” Захара Прилепина или “Сергеев и городок” Олега Зайончковского. Даже книжка Оксаны Робски имела больше оснований на победу. Среди финалистов “Нацбеста” это единственный настоящий бестселлер. Да, пишет гламурная дамочка с Рублевского хуже, чем “интеллектуал” из Цюриха. Но ведь даже самый плохой профессор математики решает квадратные уравнения лучше первоклассницы, которая о них еще и представления не имеет. Зато в самомнении этот “профессор” с автором “Casual” потягаться может. В недавнем интервью он заявил, что, мол, приятно удивлен высоким уровнем российского читателя, который, оказывается, “дорос” до его романа. Что ж, российский читатель, наверное, будет польщен, когда узнает о похвале столь высокоумного господина.
Я убежден, что жюри “Нацбеста” сделало большую, быть может, фатальную для дальнейшей судьбы премии ошибку. Теперь ясно, что ничем “Нацбест”, в сущности, не отличается от других литературных премий. Эти премии дают, как правило, модным в среде московских интеллектуалов, но абсолютно неизвестным массовому читателю авторам. “Нацбест” дважды давали настоящим бестселлерам (“Гексогену” Проханова и “ДПП (NN)” Пелевина), один раз эту премию получил не слишком известный широкой публике, но вполне читаемый “Князь ветра” Леонида Юзефовича. Однажды “Нацбестом” стал довольно бесцветный роман Гарроса и Евдокимова “Голово[ломка]”, но то был, скорее, курьез. Теперь же “Нацбест”, увы, показал свое истинное лицо. Скучное лицо российско-швейцарского сноба.
БЕС
Как я уже писал в предыдущих рецензиях, произведения, которые надлежит растоптать, опорочить и унизить, я читаю в основном на работе. Ну, там угольку подкинуть, смолки подлить, знаете ли… А в промежутках, присев у топки, — насладиться литературными творениями. Но не далее как позавчера со мной приключилась страшная вещь — я уснул прямо на смене, чуть не бухнувшись в котёл с грешниками и схлопотав серьёзный выговор от Вельзевула. А всё оттого, что я, в недальновидности своей, решил почитать роман, получивший премию “Нацбест”.
Высоцкий на одном из своих концертов сказал, что песни его делятся на две категории: одни создают какое-то настроение, а в других что-нибудь происходит. По сути, эти слова гениального поэта и актёра можно применить к любому литературному произведению: либо экшен, либо в меру занудный (а может, сразу плотно тебя обнимающий) модернистский (или постмодернистский) медитатив. Причём слово “бестселлер” предполагает, скорее, первый вариант. Бестселлер, ёпересете, это то, что люди как одержимые читают на улицах, в метро, под партами, о чём рассказывают соседям, рекомендуя почитать! Проснитесь, господа! Бестселлер должен ЗАХВАТЫВАТЬ человека, не отпускать его до последней страницы! Учитесь у великих! Тот же “Код да Винчи”, очернённый мною не так давно, — муть, конечно, с огрехами бесчисленными, но ведь скроен-то он отлично! Попробуйте-ка его отложить, не дочитать — да изведётесь ведь: спасётся герой или нет, а что будет дальше?
А теперь, для сравнения, небольшая цитатка. “К полудню снег сделался рассыпчатым, губчатым, сугробы были объедены как саранчой, а под бузиной подтаявший наст прыщав. У входа в ресторан чуть приплясывал негр в ливрее, радуясь солнцу и сверкая золотыми пуговицами, наверно, приехал сюда когда-то учиться. В детском саду нянечка, когда дети уселись на горшки, открыла окно, чтобы увеличить простуду и уменьшить посещаемость. В окне кондитерской покосилась реклама: “Вчера ты слизь, а завтра зола”. В зоопарке резвились львята, выкормленные собакой”. В таком духе — страницами. Что, в сон клонит? Неудивительно. Впрочем, повествование периодически перемежается какими-то воспоминаниями, частью трагическими — то про Афганистан, то про Первую мировую, рассказывается про каких-то утопленных душманов, еврейские погромы или отрезанные пальцы, якобы лежащие в футляре из-под очков, но общая картина от этого нисколько не меняется. Наверное, делая подобные вставки, автор руководствовался теми же соображениями, что и редактор из одного хорошего анекдота, который советовал молодому драматургу: пускай, мол, ваш герой в конце пьесы не повесится, а застрелится. Хоть зрители в театре проснутся, что ли.
И напоследок — ещё одно. Едва не сварившись в котле и окончательно рассвирепев, я стал читать через двадцать страниц. В нормальном произведении это невозможно — поневоле возвращаешься к тому месту, с которого начинал, ибо нить повествования сразу же теряется. С “Венериным волосом” это можно делать совершенно безболезненно, потому что нельзя потерять то, чего нет.