Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2005
Юрий Иванович Новоженов — доктор биологических наук, действительный член Академии гуманитарных наук, профессор Уральского государственного университета
* Журнал публикует отрывок из книги Ю. Новоженова “Адаптивность красоты”, которая выходит в издательстве “Банк культурной информации”.
О чем поет соловей?*
Великий русский религиозный философ, поэт и публицист Владимир Соловьев говорил, что песня соловья “есть преображение полового инстинкта, освобождение его от грубого физиологического факта, — это есть животный половой инстинкт, воплощающий в себе идею любви”.
Однажды во время экспедиции на Западном Алтае, пишет Е.Н. Панов, я взял портативный магнитофон и под покровом сгустившихся сумерек подошел почти вплотную к поющему соловью. Простояв неподвижно около 40 минут, на протяжении которых птичка ни разу не переменила своего первоначального места, я записал, как выяснилось позже, 240 последовательных вариантов ее песни. Вернувшись в Москву, я и мои коллеги получили изображение всех этих песен и посчитали число тех исходных звуков, из которых соловей компоновал свои мелодии, их оказалось 256.
“О чем поет соловей?” — спрашивает Панов. Именно так и называется глава его книги. “Если вопрос вообще может быть поставлен таким образом, — пишет этолог, — то ответ должен быть: “Обо всем и в то же время — ни о чем”. По своему биологическому смыслу пение соловья не имеет ровным счетом никаких преимуществ перед не слишком благозвучным “кукареку” домашнего петуха, которому, по словам известного немецкого орнитолога О. Хейнрота, можно дать единственно возможную расшифровку: “здесь есть петух”.
Таково мнение “ученейших дяденек и тетенек”, как говорил мой учитель Тимофеев-Ресовский, при этом забывших, что петух — владелец гарема и ему не о чем заботиться.
В середине прошедшего века венгерский музыковед и орнитолог Петр Секи заложил основы нового исследовательского направления, именуемого орнито-музыкология. Прослушивая на малой скорости магнитофонные записи песен полевого жаворонка, иволги, соловья и других птиц, ученый обнаружил в их напевах явное сходство с народными мелодиями и со звучанием народных инструментов. Появилась гипотеза, что пение птиц послужило для человека первым стимулом к созданию музыкального творчества.
Известный этолог и орнитолог Е.Н. Панов не видит какой-нибудь преемственности между вокальной коммуникацией птиц и языком человека. Однако он прежде всего имеет в виду форму коммуникации, а не ее социобиологический смысл и адаптивное содержание. Илья Ильич Мечников, например, не сомневался в том, что пение соловья и песня трубадура относятся к разряду полового поведения и играют существенную роль в половом отборе. И тот и другой поют для самки, предлагая ей себя в качестве полового и семейного партнера.
Пение соловьев, как говор или акцент в речи человека, меняется от популяции к популяции. Молодые певцы учатся своему искусству у старых, подражая им. Если в популяции птиц появился хороший талантливый певец, то вскоре улучшится пение и других птиц. Не случайно знатоки и любители соловьиного пения охотились за уникальными певцами и за определенную плату приносили своих любимцев на обучение к таким гениям звука. Вспомним картину русского живописца-передвижника В.Е. Маковского “Любители соловьев”.
Одно время у любителей и натуралистов славились курские соловьи, потом киевские, но традиции “песенной культуры” могут быть утрачены по разным причинам, например, из-за плохих учителей или учеников, слушателей или исполнителей. Половой отбор влияет не только на поведение, окраску оперения, но и на песню птиц. У очень хороших певцов в песне бывает до 40 колен, тогда как в песне подмосковных соловьев их около десятка, а у среднеуральских и того меньше.
В песне соловья мы видим ту меру сочетания уже знакомого (и ожидаемого) с неожиданным, — пишет Панов, — которая, по мнению американского математика Дж. Пирса, является одним из принципов, лежащих в основе всего искусства человека.
Своей песней соловей оповещает самку, что он отпрыск благородных родителей, получивший от них набор адаптивных генов, позволяющих ему быть сильным, активным, смелым, не утратившим традиции исполнения трелей и переливов, которые он слышал с детства. Самец соловья демонстрирует, что он вырос в благородной среде и обучался нотной грамоте у лучших профессоров в лучших “консерваториях” своей популяции. Рулады, усвоенные им в процессе обучения, доказывают это. В противном случае ни одна из опытных самок не остановила бы на нем своего выбора и он остался бы холостым одиноким певцом в тени зарослей своего сиротливого отсека.
Сравнивая исходящую от самца информацию с тем музыкальным образцом, который записан в ее мозгу, самка производит оценку по нескольким параметрам одновременно. Перечислим основные из них:
1. Соответствует ли его песня типичной песне того вида, к которому она принадлежит? В противном случае ее усилия могут быть напрасными, и полевой сезон размножения будет утрачен. Если она заслушается песней северного соловья, варакушки или болотной камышовки, то драгоценное время, необходимое для высиживания и кормления птенцов, будет утеряно.
2. Соответствует ли его песня типичной песне особей данной популяции? Курский соловей поет лучше, но его песня может не понравиться самке уральского соловья, а его гены могут не дать благоприятного сочетания с ее собственными, что отразится на жизнеспособности потомства. Генетический гомеостазис складывался в популяции длительные годы, и коадаптация генов — его конечный результат.
3. По частоте пения самца самка может судить о его силе, жизнеспособности, неутомимости, половой заинтересованности и потенциальной адаптивности. Весной, во второй половине мая, соловьи поют в зарослях черемухи по рекам юга Западной Сибири круглые сутки с небольшим перерывом с 2 до 5 часов дня. Я имел удовольствие слушать их трели каждую весну, более 10 сезонов кряду. <…>
4. В отличие от нас, беспечных слушателей соловья, его самка должна оценить, насколько выразительна песня соловья, каковы громкость звуков, тембр, модуляция, сколько вложено в нее страсти и огня — половых гормонов, наполняющих его кровь. Будет ли он достаточно предан и активен в период выкармливания потомства и надежен в охране птенцов?
5. По его перелетам и песне в различных местах, по интервалам между пением самка может определить, какова территория, которую он контролирует, как успешно он разгоняет соперников и претендентов.
6. По перерывам на обед самка может судить о том, много ли пищи на его гнездовом участке, хватит ли ее для выкармливания птенцов и для прокорма родителей.
7. Наконец, самка определяет, насколько данный самец, по сравнению с поющим рядом, изобретателен, находчив, талантлив, много ли в песне импровизации, искусства исполнения брачной серенады и молодого задора.
Анализируя соловьиную песню, Е. Панов обнаружил, что разнообразие напевов соловья очень велико, но не беспредельно. “Если бы птичка компоновала исходные “ноты” совершенно случайным образом, то общее число доступных ей вариантов песен выражалось бы почти астрономической цифрой — 4194922360. При таком числе вариантов вероятность повторной встречи хотя бы одного из них среди 240 песен была бы ничтожно мала. На самом деле 58 из 74 вариантов встречены в нашей записи более чем по одному разу, а некоторые — даже более 10 раз. Это значит, что соловей не только импровизирует, создавая по ходу пения новые комбинации известных ему нот, но и способен вновь и вновь возвращаться к уже готовым, “апробированным” вариантам”. Оказывается, эта маленькая птичка обладает превосходной памятью, пишет Панов. “Создавая по ходу своей импровизации все новые и новые варианты напевов, соловей комбинирует исходные ноты не кое-как, а руководствуется при этом вполне определенными правилами и запретами. Он выбирает из своего обширного репертуара исходных звуков те или иные ноты с подходящими к случаю акустическими характеристиками”.
Тот, кому приходилось слушать в ночной тишине чарующую песнь соловья, не согласится с мнением Ж.И. Резниковой о том, что все эти трели несут не больше информации, чем двух-трехсложные вариации самцов большой синицы, высвистывающих секунды или терции. “Все эти песни птиц, слышные с весны до середины лета, означают одно и то же, — пишет она. — Данный участок занят свободным и жизнеспособным самцом”. Столь упрощенный физиологический взгляд свидетельствует о непонимании автором роли полового отбора в эволюции.
Песня соловья приносит ему удовольствие, и в этом легко убедиться, слушая его импровизации, его энтузиазм и самозабвенное упорство. Когда он поет, то, подобно художнику, поэту, композитору, становится творцом, который забывает обо всем. В тот момент, когда он слушает себя, к нему можно подойти вплотную, и возможно, он, умирая, произнесет свой последний чарующий звук.
Его песня рассчитана на других самцов — соперников, завистников и конкурентов. С надеждой слушают они, нет ли в его песне фальши, не утомился ли он, не ослаб ли и не готов ли уступить свое место и роль в борьбе за желанную самку? Соперники подражают друг другу, воруют удачные импровизации, учатся у хороших певцов.
Наконец, его слушает самка, оценивает его способности, и если он развеет все ее сомнения, то заслужит ее благосклонность. Возникает вопрос: может ли самка выбрать лучшего представителя своего пола, если она не обладает острым слухом, музыкальной памятью, вкусом знатока искусства и другими музыкальными способностями, необходимыми строгому арбитру, чтобы объективно оценить претендента? Нет. Поэтому половой отбор происходит в системе с прямой и обратной связью. Он способствует совершенствованию нервной системы, восприятию красоты и развитию психики у половых партнеров. У человека он привел к появлению культуры.
Музыкальная культура людей имеет прямое отношение к пению птиц. Чтобы петь или сочинять песни, человек должен слушать музыку природы. Эта потребность сохранилась у людей и до наших дней. Особенно она проявлялась в те недалекие времена, когда не было граммофонов, патефонов и плееров, пластинок и лазерных дисков. В русских трактирах их заменяли клетки с соловьями. Некоторые любители-охотники, как об этом пишет И.С. Тургенев, “секретно в шляпах приносят молодых соловьев в трактир, где есть хороший соловей; сами пьют чай или пиво, а молодые тем временем учатся”.
Небольшой рассказ “О соловьях”, записанный, как признается И.С. Тургенев, “со слов одного старого и опытного охотника из дворовых людей”, дает представление о распространенной на Руси культуре (“охоте”) слушания птиц. Поражает, прежде всего, эстетическая “продвинутость”, восприимчивость и глубокая эмоциональность простых русских людей, приобщившихся к этой культуре. Вот как один из них описывает весеннюю песню своих домашних певцов: “Начинают они обыкновенно с пленкания… так жалобно, нежно: плень… плень… не громко — а по всей комнате слышно. Так звенит приятно, как стеклышко, душу всю переворачивает. Как долго не слышу — всякий раз тронет, по животику так и пробежит, волосики на голове трогаются. Сейчас слезы — вот они. Выйдешь, поплачешь, постоишь”. Автор “Записок охотника” сообщает, что попытался сохранить в своем рассказе “все выражения и самый склад речи” дворового крестьянина.
Знаменательно, что простые люди лучше иных этологов различали не только популяционные особенности соловьиных рулад (“Лучшими соловьями всегда считались курские; но в последнее время они похужели; и теперь лучшими считаются соловьи, которые ловятся около Бердичева…”), но и индивидуальные вариации, и настроение поющих птиц, и содержание самих песен. Процитируем отрывок из описания песни любителем птиц, по Тургеневу: “Дурной спешит: сделал колено, отрубил, скорее другое и — смешался. Дурак дураком и остался. А хороший — нет! Рассудительно поет, правильно. Примется какое-нибудь колено чесать — не сойдет с него до истомы, проберет хоть кого. Иной даже с оборотом — так длинен; пустит, например, колено, дробь, что ли, — сперва будто книзу, а потом опять в гору, словно кругом себя окружит, как каретное колесо перекатит — надо так сказать. Одного я такого слыхал у мценского купца Ш…ва — вот был соловей! В Петербурге за тысячу двести рублей ассигнацией продан”.
Русского крестьянина — любителя соловьиных песен — нет необходимости убеждать в том, что песня птиц отражает и эмоциональное настроение певца. Он это знал и знает. А вот зоологам и этологам позволю себе напомнить, что даже у зяблика песня зависит от настроения. В плохую дождливую погоду зяблики не поют, а “рюмят”, и как же тоскливо становится на душе от этих звуков нашего лесного собрата, когда нет признаков солнца и уже не первый день моросит дождь.
Невозможно доказать, есть ли какая-либо эволюционная связь между песней соловья и песенными способностями человека. Возможно, ее интуитивно почувствовал лишь И.С. Тургенев. Чтобы убедиться в этом, необходимо еще раз внимательно прочувствовать два его бессмертных произведения “Певцы” и “О соловьях”.