Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2005
Михаил Евсеевич Окунь — родился в 1951 г. в Ленинграде. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Автор сборников стихов “Обращение к дереву” (Л., 1988), “Негромкое тепло” (М., 1990), “Интернат” (СПб, 1993), “Ночной ларёк” (СПб, 1998), “Слова на ветер” (СПб, 2002) и книги рассказов “Татуировка. Ананас” (СПб, 1993).
Публиковался в журналах “Звезда”, “Сельская молодежь”, “Урал”, “Питербук”, “АКТ”, альманахах и сборниках “Молодой Ленинград”, “Молодые поэты Ленинграда”, “Поэзия”, “День поэзии”, “Истоки”, “Невские просторы”, “Молодая гвардия-88”, “Васильевский остров”, “Петрополь” и др., в Германии — “ВЕК ХХI” (Гельзенкирхен), “Партнер” (Дортмунд), “7+7я” (Берлин).
Стихи переводились на английский язык и печатались в нескольких номерах международного журнала поэзии “The Plum Review” (Вашингтон, Филадельфия, Лондон, Брюссель).
Проза выходила в альманахах “URBI”, “Ключ”, журналах “Сельская молодежь”, “Питербук”, сборниках “Петербургская эротическая проза”, “Современная эротическая проза”, “Мой Петербург”.
Номинант литературных премий “Северная Пальмира” (1999) и “Честь и свобода” Санкт-Петербургского Русского ПЕН-клуба (1999).
С 2002 года живет в Германии.
***
Похоже, и я той страны плоть от плоти…
Летит на восток золотой самолетик.
Да горы, прошитые бархатной нитью,
Да в рамке лицо, что пытаюсь забыть я.
***
В саду, где ландыши и розы,
Лаванда и чертополох,
Ко мне являлся юный бог,
Я сны не отличал от прозы.
Я веки размыкал с трудом,
Мне снились арки и мосты.
И лик Эрато над прудом
Твои напоминал черты.
Гадание
Я совместил несовместимое…
Покрылись рябью зеркала,
И ты, ушедшая любимая,
Вдруг появилась, подошла.
Но не разъялось одиночество,
В котором дальше надо жить.
И вспомнилось твое пророчество:
“Тебе меня не разлюбить!”
***
…А помнятся лишь птичий свист
Над мглистым озером,
У дома,
Где нам не жить,
Да мертвый лист,
Судьбой злопамятной влекомый.
Другое небо
Над лощиной раскинулось небо ночное,
Горы, как великаны, скрестили мечи.
Что же вдруг приключилось, что сталось со мною? –
В равнодушные выси кричи — не кричи.
Если всё вспоминать — слишком много отметин,
Слишком многих обидел, пускай не со зла.
…Что за небо, где Сириус малозаметен,
А Большая Медведица в щель заползла?!
В баре
Твои глаза… Балдею и балдею.
Из Индии? Приехали, ба-бах!
Ты что же мне повесилась на шею? –
Я нищ и пьян — ведь это полный крах.
Пятнадцать лет? Но это же ужасно –
Я идиот из мглистой стороны.
К чему мне эти поздние соблазны…
Ах так?! Тебе и деньги не нужны?
Рассвет
Сидели двое у причала,
Беседовали по уму.
И костерок их одичалый
Отпугивал ночную тьму.
Господь откинул звездный полог,
И хлынул свет со всех сторон.
И бомж с кликухой Орнитолог
Сварил без соли двух ворон.
***
Один прорвался к свету — завидная судьба.
Другой в потёмках бродит, где вечная борьба.
Но, накопив чего-то в душе, на склоне лет
Засветится гнилушкой
На медную полушку.
А кто там утверждает, что свет ее — не свет?
***
Играю, как могу, Тартюфа,
Землицу чуждую топчу.
Гляди-ка, светят окна пуфа.
Я вижу, знаю, не хочу.
И я ретируюсь бесславно.
Но замирает шаг: о Боже,
Вон та, что на щите рекламном, —
Так на любовь мою похожа!
Сон
Я шел вдоль рыжего бурьяна,
И пылью истекал большак.
И солнце широко и пьяно
Давило с неба так и сяк.
Потом спустился я в долину,
Где остро пахла сныть-трава.
И солнце пялилось мне в спину,
И закружилась голова.
И всё, что помнилось когда-то,
Мелькнуло бездны на краю.
В лучах рассвета и заката
Бледней, увидев жизнь свою.
Лопатки изнутри ломало
И в позвоночной жгло оси.
Но боли было мало, мало,
И крылья — нет, не проросли.
***
В этой цепкой любви, бесполезной, тягучей,
Что меня удушает, как тать, на заре,
Я последний, ничейный, всего лишь “для кучи”.
Но останусь я в ней — муравьем в янтаре.
***
Памяти С.Ш.
Ты опять бухой, Серёжа!
Пьешь “Дэлляр”, портвейн восточный.
Жизнь прожить, ты знаешь точно,
Предпочтительнее лежа.
Хочешь неба? Бог с тобой!
Ночь припрётся с пьяной рожей,
Запрокинешься, и что же? –
Дом торчит над головой,
Тошнотворно типовой.
***
В том городе семидесятых,
Где нету летнего сезона,
В угрюмых ватниках ребята
Долбают мёрзлые газоны.
Стоит веселая эпоха:
На лацканах алмазы блещут,
Рупь двадцать стоит водки “стоха”,
И люди честно рукоплещут.
Но тут — метель, огни разводят,
Скрежещет ковш, во тьму скользя.
И все идут — и все проходят
Там, где протиснуться нельзя.
***
Вот и лопнуло веселье.
С двадцать пятого трамвая,
С дня рожденья, новоселья
Шли, плакаты обрывая
С гордым именем “строитель”.
Шли и летом, и зимой.
Угодили в вытрезвитель,
Не попасть теперь домой.
За окном метель и вьюга.
Здравствуй, шариков-сержант!
Не прожить нам друг без друга,
Хоть я нынче эмигрант.
Это было, было, было,
Ручку памяти крутило.
Повторится ли опять?..
— Кто спросил, едрёна мать?!
***
Снег налип на белый свет,
Город занесён до шпилей.
Мы за что под утро пили?
Жаль, что водки больше нет.
Мы бы выпили за этот
Белый свет, а не за тот…
Белый-белый, ошизелый,
Где до слёз, до беспредела
Мы торчим который год.
Вот оно, родное тело:
На худых окорочках,
В синих блюдечках-очках.