Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2005
Виталий Алексеевич Павлов — родился в 1930 г. Журналист, историк, краевед. В 1954 г. окончил историко-филологический факультет УрГУ. Автор десяти книг, изданных в Екатеринбурге, более 220 работ. В журнале “Урал” печатается с 1958 г. Лауреат премии журнала “Урал”. Живет в Екатеринбурге.
Шедевры, которым нет цены
Несколько десятков лет назад они грудой лежали, неведомые, среди такой печатной продукции, к которой давным-давно никто не прикасался.
— А здесь что за книги? — спрашивал иногда любопытный читатель.
— Церковные, религиозные, — отвечали ему. И человек равнодушно проходил мимо. Естественно, в те дни мало кого интересовали сами по себе евангелия, жития святых, молитвенники и тому подобные произведения.
Когда же к груде кожаных фолиантов подошел пытливый и знающий человек, случилось неожиданное: обнаружились книги такой ценности, которая не может быть выражена никакими эквивалентами. Это подлинные шедевры русской национальной культуры. Древнейшей из них, найденной в научной библиотеке (одной из старейших на Урале) Свердловского областного краеведческого музея тогда молодим ученым Еленой Ивановной Дергачевой-Скоп, оказалась Библия великого русского издателя и просветителя Ивана Федорова.
Именно в том самом году, когда на восток от Каменного пояса шли победные струги Ермака, когда один сын России заботился о приращении материальных богатств для русского государства, на другом конце земли второй ее сын, “московитин Иоанн”, выпустил в свет “последнее сказание”, лебединую песню своей жизни во славу “возлюбленного, честного, христианского русского народа”.
Возьмешь в руки Библию, эту почтенную инкунабулу, одетую в тисненый кожаный переплет, и тебя невольно охватит волнение. Не потому, что видишь вещь, прошедшую путь длиною в четыреста с лишним лет. Преклоняешься перед подвигом мужества, самоотречения, бескорыстия одного из первых на Руси книгопечатников, всего себя отдавшего делу развития русской культуры. Заметим кстати, что Федоров не был “просто типографом”, хотя и высокой квалификации. Это был разносторонне образованный человек. В молодые годы он учился в Краковском университете и в 1532 г. получил ученую степень бакалавра, а на склоне лет, стремясь заработать деньги, чтобы основать новую типографию, подрядился в Кракове отливать малые войсковые пушки. Летом 1583 г. побывал в Вене и демонстрировал там императору Рудольфу II изобретенную им многоствольную мортиру со взаимозаменяемыми частями…
Но прежде всего он был “книжным человеком”. Это ему принадлежит историческая заслуга создания первой восточнославянской Азбуки, изданной им во Львове в 1574 г. и сыгравшей громадную просветительскую роль в нашем Отечестве. Приглашенный на службу одним из богатейших магнатов Польско-Литовского государства князем Константином Острожским, управитель Дерманского монастыря Иван Федоров в 1577 г. начал строить новую типографию. Для нее он специально отлил пять шрифтов: три кирилловских и два греческих. Когда же узнал, что князь-патриот открыл в Остроге школу — “детищное училище”, — в июне 1578 г. напечатал для нее новую Азбуку с параллельными греко-славянскими текстами, с прибавлением “Сказания” древнеболгарского писателя Черноризца Храбра об изобретении славянском письменности великими просветителями Кириллом и Мефодием. Создатель Азбук — первоначальных учебников грамоты для своего народа — достоин нетленной благодарной памяти потомков.
Однако “московитин” Иван Федоров был занят не только букварями. Князь Острожский выдвинул идею создания полнопечатной Библии на славянском языке. Такая книга требовалась, в частности, и для того, чтобы прекратить наконец оскорбительные разговоры западных ученых богословов, считавших русских невежественным, темным народом: у них-де даже Библии на родном языке нет.
Задача, поставленная князем, была не из легких. Чтобы достойно решить ее, требовалась громадная подготовительная работа. Привлекли лучших ученых. В основу текста положили список перевода Библии на старославянский, сделанный в Новгороде в 1499 г. Список находился в библиотеке Ивана Грозного. Удалось получить его и привезти из Москвы в Острог. Текст сличали с другими списками — латинскими и греческими, за которыми снаряжали особых посланцев, с чешскими и польскими изданиями. Искали списки в южнославянских монастырях. Легенда рассказывает, что и сам Иван Федоров ездил в то время для поисков списков греческой Библии в балканские страны — в Болгарию и Сербию…
Пока шла многотрудная и тщательная подготовка, острожская типография не бездействовала. В 1580 г. Федоров напечатал две изящные книжицы — “Книжку собрание вещей нужнейших” и “Новый завет с Псалтирью”. “Книжка”, по свидетельству крупнейшего знатока федоровских деяний Е.Л. Немировского, — “первый в истории отечественном библиографии алфавитно-предметный указатель и одновременно первый в истории нашей словесности сборник афоризмов”. “Новый завет с Псалтирью” — малоформатное издание с золотым тиснением — тоже отыскалось в книжных сокровищах нашего музея.
Как отыскалось, следует сказать особо. Книга появилась здесь лет семьдесят с лишним назад из окружного административного отдела. Тогда же, а скорее всего позднее, на книжку, как полагается, завели каталожную карточку, в которой записали, что книга напечатана в типографии Киево-Печерской лавры во времена императрицы Елизаветы Петровны. Первые листы музейного экземпляра Нового завета — рукописные, поэтому его сочли изданием рукописным и поместили вместе с рукописями. Поскольку тексты Нового завета и Псалтири не такая уж и редкость даже в наши дни, особого интереса у тех, кто листал ее страницы, книга не вызывала.
Но лет двадцать с небольшим назад в “рукописное хозяйство” заглянул тогдашний работник музея Юрий Михайлович Рязанов — человек редкостной влюбленности в древнерусскую книжность и живопись. Жгучий интерес к написанным либо напечатанным в неведомые времена книгам, любование их художественным оформлением, необыкновенным искусством переплетов из любительского увлечения превратилось у Рязанова в основное и серьезнее занятие. Десятилетиями накапливались знания, почерпнутые не только из сочинений ученых-книговедов, но и из практики постоянного общения с древней русской книгой. С годами, пережив благодаря своему увлечению немало неприятностей и бед, Юрий Михайлович стал знатоком, настоящим специалистом в этом редком деле.
Вот он-то и обратил внимание на “рукописную” книжицу. За рукописными страницами обнаружил предисловие, напечатанное характерным для киевских изданий XVI — XVIII веков мелким строчным шрифтом. Шрифт предисловия по своему рисунку очень похож на шрифт основного блока книги, и тем не менее есть в них что-то неодинаковое: шрифт Нового завета много четче, тоньше, красивее. Да и бумага предисловия и собственно Нового завета разная. Но самое любопытное, что поразило Рязанова, — это оттиски с подлинных досок, резанных Иваном Федоровым, которых в книжице было “слишком много”. И заставки растительного орнамента — тонкий белый штрих на черном фоне, и легкие изящные сплетения линий ажурных концовок… Все орнаменты, что так украшают книгу, явно федоровские! Вот когда затрепетало сердце Юрия Михайловича. Неужели все-таки он держит в руках произведение знаменитого “Иоанна Москвитина”?! Может, ошибся? Ведь оттиски с подлинных досок Федорова частенько встречаются в изданиях XVI, XVII, XVIII и даже начала XX веков… И тут помогло не только чутье исследователя, но и доскональное знание производства федоровских изданий. Рязанов вспомнил, что, когда в Остроге Федоров печатал “Новый завет с Псалтирью”, одна из концовок сломалась. Тщательное изучение с лупой в руке обнаружило: в одной части книги легкая, как росчерк пера, концовка целехонька, а в другой — с дефектом, со сбитым внизу закруглением. И пошла рязановская душа в рай: книга сделана Иваном Федоровым! Правда, обнаруженному в музее экземпляру книги не повезло: Псалтирь оказалась утраченной, герба князя Острожского и типографской марки тоже нет. Но неизвестный художник неведомо когда пером и тушью прекрасно нарисовал четыре миниатюры, изображающие евангелистов Матфея, Марка, Луку, Иоанна.
Рязанов хорошо знал, что ко времени его открытия в мире были известны сорок семь экземпляров “Нового завета с Псалтирью”. Одни экземпляр оказался в Ирландии, другой хранится на острове Мальта, третий в Германии и три — в Польше. Остальные экземпляры этой замечательной книги, которую сам Федоров считал первым значительным острожским изданием, находятся в России. Сорок восьмой по счету — в нашем краеведческом музее.
Маргиналии на нем скупо рассказывают о некоторых эпизодах его жития-биографии: некогда он принадлежал “абители Казанские Богородицы Шартаского селения”, т.е. находился в Шарташе, в “столице” уральского старообрядчества. Штамп Екатеринбургского архиерейского дома на переплетном листе говорит о новом месте его пребывания. Затем книга хранилась в Спасской церкви, откуда ее изъяли, видимо, в пору массового уничтожения храмов. Xорошо, что еще не спалили…
В мае 1581 г. Федоров выпустил листовку “Которого месяца што за старых веков диело короткое описание” — календарь с двустрочными виршами белорусского поэта Андрея Рымши.
В том же году и появилась знаменитая “Острожская Библия”. Это весьма пухлый фолиант в 1256 страниц. Он поражает не только своим объемом, но и высоким типографским искусством. Текст его напечатан черным мелким шрифтом в два столбца. Такая верстка была применена впервые. Разнообразны и прекрасно выполнены самим Федоровым инициалы: впервые в русской полиграфической практике белые буквы печатник изобразил на черном фоне.
Книга открывается красиво оформленным титульным листом, на обороте которого помещен большой герб князя К.К. Острожского, не пожалевшего средств для издания Библии. В послесловие приведены “выходные данные” книги: “Сущие же богоприятные и душеправительные книги ветхого и нового завета напечаташа мною многогрешным Иоанном Федоровым, сыном з Москвы в богохранимом граде Острозе в лета от создания мира 7089, от воплощения господа бога и спаса нашего Исуса Христа 1581 месяца августа 12 дня”.
Музейный экземпляр Библии хорошо сохранился. Этим мы, очевидно, обязаны неизвестному реставратору XIX столетия, который вручную блестяще восстановил все утраты книги, нанесенные ей неумолимым временем и невзгодами. На последней странице есть неразборчивая помета, сделанная скорописью XVII века.
В ходе инвентаризации старопечатных изданий Рязанову вместе с работницей музея В.И. Порсевой посчастливилось отыскать еще один экземпляр федоровской острожской Библии. Он был найден под одним из шкафов. Как и когда он оказался там, неведомо. Странное место для “хранения” шедевра, не правда ли?
Не многие даже крупнейшие книгохранилища России могут похвалиться хотя бы одной федоровской книгой. Наш музей может гордиться: он имеет три произведения первопечатника.
“Острожская Библия” сыграла колоссальную роль в русском, украинском и белорусском книгоиздании и культуре не только своей эпохи, но и в последующие века. Она “способствовала, — пишет Е.Л. Немировский, — упрочению позиции родного языка в его борьбе с латинизмом католической реакции, она содействовала развитию естественнонаучных представлений на Руси”.
Музей может гордиться еще одной поистине уникальной вещью. Просматривая разорванные в клочья бумажные грамоты XVII в., в частности, по поводу рыболовства, Рязанов неожиданно наткнулся на небольшой пергаменный листок. Откуда и когда он тут взялся, “великая тайна есть”. Юрий Михайлович немедленно принялся за его изучение. И затрепетало сердце книжника! Судя по палеографическим признакам, текст на пергамене — отрывок из Евангелия от Луки — написан уставом не ранее XIV века. Заглавные буквы и заголовки сделаны киноварью. Позднее столичные палеографы уточнили дату: конец ХIII — начало XIV веков. Это было открытие! Не случайно ученые-историки сочли необходимым включить пергаменную драгоценность в “Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI—XIII вв.”. Изд. АН СССР. 1984. № 452.
…В приснопамятной груде печатней продукции были найдены настоящие сокровища — старопечатные книги: различные Прологи, Минеи (сборники житий святых) служебные и так называемые общие. В частности, “Минея служебная” 1626 года издания, “Минея общая” кирилловской печати, оттиснутая в конце XVI — начале XVII веков на бумаге с филигранью (водяным знаком) в виде кувшинчика. По своим орнаментальным заставкам, замысловато сделанным заголовкам и другим признакам она очень напоминает “Минею общую”, изготовленную московским печатником-универсалом Никитой Федоровичем Фофановым в 1609 году.
На полях одной из страниц фолианта от руки написано “Кни”, на следующей — “га”, еще через несколько страниц находим слово “церкви” и так далее. При сложении получилась фраза: “Книга церкви Симиона Стольпника, что за орбацкими вороты пределу чюдотворца Нила попа Алексея Стефанова”. Какими судьбами сей фолиант, закованный в дерево и тисненую кожу с медными застежками, попал к нам из московской церкви, неведомо.
Есть среди напечатанных сочинений “Книга о священстве” Иоанна Златоуста, изданная во Львове в 1614 г. “в типографии братской ставропигии в обители преподобного отца нашего Онуфрия”, иллюстрированная гравюрами с изображениями Иоанна Златоуста и Василия Великого; “Поучения” Ефрема Сирина производства московской типографии 1647 г. с гравюрой Ефрема Сирина. “Апостол” 1648 г. издания с гравюрой апостола Луки, напечатанная с более раннего “Апостола” — 1621 года; несколько книг типографии Киево-Печерской лавры второй половины XVII века; экземпляр одного из вapиaнтов “Уложeния царя Алексея Михайловича” 1649 года. “Уложение” представляет собой сборник предписаний норм поведения и отношений между людьми XVII века чуть ли не на все случаи жизни: как “государево здравие” оберегать, как “честь чтити”, предостерегает претив пьянства, курения табака, питья кофе и т.д. И тут же предусматривает меры наказания за разные проступки: пороть, “носы резати”, ссылать в дальние города, “куда государь укажет”. “Уложение” точно отвечает, “за какие вины чинить смертную казнь” и за какие не наказывать. Историку и любителю истории эта книга может много рассказать о жизни наших предков.
Из более поздних изданий интересен “Пролог. Книга житий святых” производства типографии Киево-Печерской лавры 1705 года. В этой огромной книжище, напечатанной с особым тщанием, собраны “жития и страдания святых мучеников”, “преподобных отцов” и др. И среди них — переработка летописного сказания о киевском городском восстании середины XII века — сказание об “Убиении блаженного Игоря Ольговича, князя Черниговского и Киевского”.
Каждая из этих книг представляет ступеньку в развитии русской культуры и книжного искусства, говорит о высоком мастерстве древних печатников, которое завещано нам — старательно хранить, изучать и множить.
“Дедушка” русской провинциальной прессы
Однажды в библиотеке музея в руки мне попала старая книга. Как и у множества ее ровесниц, корочки-бока основательно потерты, когда-то светлый сафьяновый корешок потемнел и изрядно поцарапан. На нем оттиснуто: “Ученый сборник. Россия”. Но что за странное издание? Ни титульного листа, ни выходных данных, ни оглавления — нет. Одна статья заканчивается на 44-й странице, а идущая вслед за ней начинается на 467-й, авторы некоторых материалов не указаны, текстовые шрифты разные… Верчу-кручу книжку и вдруг замечаю характерный круглый штамп — печать на книгах библиотеки известного ученого Наркиза Константиновича Чупина, родившегося и почившего в родном Екатеринбурге (1824—1882).
Библиотека Чупина… Это своего рода уникальное и замечательное собрание — хранилище человеческого разума. В начале 80-х годов XIX столетия группа местных ученых назвала Чупина “энциклопедистом Урала в самом полном значении этого слова”. Они ничуть не преувеличивали. Чупин свободно владел всеми западноевропейскими языками, знал славянские, латинский, греческий, читал на еврейском, турецком, персидском, арабском, к концу жизни изучал китайский… Он прекрасно знал историю, статистику, географию, этнографию, геологию, минералогию… И библиотека отразила энциклопедичность знаний ее владельца. В ней собраны книги на десятках языков. Классики литературы русской, немецкой, французской, английской, греческой, книги по географии, астрономии, металлургии, горному делу, истории, геологии и так далее…
Не случайно, когда Чупина не стало, Уральское общество любителей естествознания (УОЛЕ) решило не допустить распродажи библиотеки по частям, не уступить другому городу, а сохранить “как один из лучших памятников деятельности покойного… и научный клад, единственный в своим роде”. Материально бедное общество, действительным членом которого был Наркиз Константинович, лишь спустя почти четверть века сумело собрать небольшую сумму денег для покупки книжной коллекции — 1447 книг, кроме рукописей — и поместить ее в своей библиотеке единым комплексом. Однако после насильственной ликвидация УОЛЕ в 1929 г. новые хозяева, до этого развалившие работу общества, распорядились чупинским собранном по-своему. Они распылили его по всем отделам бывшей большой библиотеки УОЛЕ.
Почти сорок лет назад я писал: “Жаль, что библиотека растворена в фондах научной краеведческой библиотеки, не выделена и научно не описана. А ведь она живой свидетель нашей культуры. Как много она могла бы поведать об интересах и духовном мире тех, кто жил, помышляя лишь о будущем величии и славе России”. Разговор об этом с работниками библиотеки музея состоялся задолго до опубликования моего предложения. Не знаю, мой ли призыв либо сказались иные обстоятельства, только тогда же началось восстановление библиотеки Чупина. К сожалению, и сегодня эту работу нельзя считать завершенной.
Напомню ныне живущим о том, как высоко ценили Чупина его современники. В 1873 г. редактор периодического “Сборника Пермского земства” Д.Д. Смышляев напечатал в качестве приложения к своему изданию первый выпуск “Географического и статистического словаря Пермской губернии” — главный итог почти сорокалетней исследовательской работы Наркиза Константиновича. Затем последовали еще восемь выпусков. Огромный труд требовал от автора не только сил и знаний, но и материальных средств. Земство ежегодно предусматривало в своей смете 300 рублей ученому-бессребреннику на расходы при его работе над “Словарем”. Уже после выхода в свет первых выпусков губернская управа докладывала земскому собранию: “При огромной начитанности и специальных сведениях г. Чупина по части истории и картографии Пермского края и горного искусства, труд его, действительно, представляет явление, выходящее из ряда обыкновенных, и встречен общими сочувственными отзывами многих высших административных деятелей и ученых, адресованными в управу, а равно и одобрениями органов печати”. В августе 1887 г. УОЛЕ в торжественной обстановке открыло памятник на могиле ученого — чугунный бюст работы художника Н.М. Плюснина на мраморном пьедестале. В 1915 г. УОЛЕ учредило премию имени Чупина за лучшие исследования об Урале.
Спустя полвека один из “потомков”, В.А. Николаев, писал: “Созданием словаря Н.К. Чупии заслужил почетное место в истории отечественной географической науки. Это первый в России настольный местный географический словарь”. В 1970 г. Свердловский облисполком с подачи руководства областного краеведческого музея утвердил положение о награждении исследователей медалью Н.К. Чупина. В 1982 г. в Свердловске вышла в свет первая монография, “Н.К. Чупин”. Ее автор С.З. Гомельская позднее была удостоена медали имени ученого.
Известно, что Наркиз Константинович печатался во многих периодических изданиях страны. Из большого количества работ, опубликованных, в частности, в “Пермских губернских ведомостях”, лишь 17 были собраны и перепечатаны в “Сборнике статей, касающихся Пермской губернии и помещенных в неофициальной части Губернских ведомостей в период 1842 —1881 гг. Вып. I”. “Сборник” вышел в свет в Перми в 1882 г. С тех пор, исключая выпуски “Словаря”, почти ничего из работ ученого напечатано не было. В 1995 г. я писал: “Крайне жаль, что до сего дня десятки ценнейших статей-исследований Н.К. Чупина, опубликованных в разных периодических изданиях России, прежде всего в Казани и на Урале, остаются неизвестными современным исследователям и читателям. Собрать и издать их — значит открыть новые грани творчества ученого, совершить благородное дело для отечественной исторической науки и культуры”.
Имеющие уши да услышат!
Но вернемся к “Ученому сборнику”. Штамп и характерный почерк, которым написано оглавление конволюта, объяснили его происхождение. Наркиз Константинович нередко весьма своеобразно обращался с периодикой. Прочитав журнал или “ученые труды”, он просто-напросто вырывал нужные ему статьи, подбирал их по темам и затем переплетал. Так некогда и появился этот “Ученый сборник”.
Одна из статей была взята из какого-то журнала, вероятно, второй четверти XIX века. Может, в том журнале не было названо имя автора статьи, а может, Чупин забыл записать его, во всяком случае, мы не знаем, кто написал “О некоторых изданиях Ярославской типографии”. Статья же очень интересна. В ней не только сообщается о том, какие книги были напечатаны в одной из первых на Руси провинциальных типографий и приведены отрывки из этих книг, но даны даже выдержки из первого в России провинциального журнала “Уединенный пошехонец”, давным-давно cтавшего библиографическим раритетом. Продолжение этого журнала, выходившее под заголовком “Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле на 1787 год”, библиограф А.Н. Неустроев уже в XIX веке не нашел ни в одной библиотеке.
Автор статьи в чупинском конволюте сожалел, что ему неизвестно, “когда именно и кем заведена была” в Ярославле типография.
Поясню. Основанный в XI веке, Ярославль долго оставался захолустным городишком и получил права губернского центра только в 1777 году. Через семь лет “пресловущий Ярославль (по выражению “Уединенного пошехонца”. — В.П.) вмещал уже в себе не только вознесенные частными людьми в немалом числе домы, но и полезные заведения училищ, типографии…”.
Завели “вольную” типографию в 1784 г. местные чиновники Н.Ф. Уваров, А.Н. Хомутов и Н.И. Коковцев и тогда же приступили к изданию книг местных писателей: отцов церкви, преподавателей и учеников духовной семинарии. Автор статьи сообщает о двух книгах. Одна — “Поучительные слова, сказанные в ранние времена Борисоглебского монастыря архимандритом и Ярославской семинарии богословии учителем Иринеем”. В ней напечатано восемь проповедей. Вторая — “Собрание прозаических и стихотворных сочинений учеников и преподавателей Ярославской семинарии”. Вот образчик этих сочинений:
Колосс Родосский с тем соорудила древность,
Чтоб прогонять в нощи на море мрак густой;
А здесь монархиня воспламенила ревность,
Чтоб основать сынам блаженство и покой,
Воздвигнула наук сей вертоград приятный.
И что ж, — он зреет здесь, чтоб плод принесть стократный.
Автор статьи замечает, что такого рода “ученические и учительские упражнения подносимы были преосвященному от семинарии”.
Разумеется, “упражнения”, в которых внушалась мысль “о должностях рабов к господам”, где взахлеб воспевалась “основательница блаженства и покоя” в России Екатерина II, пропускались цензурой без сучка и задоринки.
Типографии и книгоизданию покровительствовал просвещенный и энергичный администратор — ярославский генерал-губернатор А.П. Мельгунов, стремившийся “исправить” местное чиновничество, судейских крючкотворов, смягчить положение крепостных. Он открыл в Ярославле народное училище, в Холмогорах — мореходное,
Милости наместника Мельгунова был “взыскан” и титулярный советник, секретарь Ярославского приказа общественного призрения Василий Демьянович Санковский — организатор и редактор первого в России провинциального журнала. Печатался он в “вольной” типографии в 1786 г. К тому времени Санковский — не новичок в журналистике. Будучи студентом Московского университета, он вошел в кружок поэта М.М. Хераскова, активно сотрудничал в его журналах “Полезное увеселение” (1760—1762) и “Свободные часы” (1763) как поэт и переводчик. После окончания университета Василий Демьянович сам основал ежемесячный журнал “Доброе намерение” (1764). Вокруг него объединилась группа авторов-разночинцев, в основном воспитанников Хераскова. Политическая позиция этого издания — откровенно монархическая. В стихах Санковского она доходила до раболепия. Он восторгался всеми мерами первых лет царствования Екатерины и наперед — всеми обещанными ею.
Ярославский журнал — “дедушка” русской провинциальной периодики — выходил с таким непривычным для нас длиннейшим названием: “Уединенный пошехонец, ежемесячное сочинение, содержащее в себе разные известия о достопамятных произшествиях, случившихся в здешней стране издревле и ныне; благотворительные и человеколюбивые деянии, оказанные частными людьми к общественной пользе; разные духовные, Философические, Нравоучительные, Исторические, до нашего Отечества и до иных государств относящиеся, так же до естественной Истории, домоводства и до наук принадлежащие сочинении”. Как видим, название содержит план-программу издания. Знакомство с титулом давало читателю представление о том, что он может найти в журнале.
Как тогда было принято, журнал выходил лишь в течение одного года. Вслед за “Пошехонцем” появился новый журнал — “Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле на 1787 год”. Автор статьи в чупинском сборнике справедливо рассматривает оба журнала как одно издание. Дело в том, что ни редактор-издатель, ни авторы, ни программа “Ежемесячного сочинения…” не изменились. Не претерпела перемен со времени далекой молодости и политическая позиция Санковского, что воочию отразилось в обеих частях издания. В нем безмерно превозносились “доблести” матери-императрицы и крепостнический государственный строй.
Журнал печатался, по-видимому, небольшим тиражом. В нем опубликованы сочинения местных учителей и чиновников. Сотрудником и духовным цензором издания был архиепископ Ростовский и Ярославский Арсений (Верещагин). Для читателей “Пошехонец” представляет почти сплошную загадку. По моде журналистики XVIII века лишь очень немногие материалы подписаны авторами. В переводных сочинениях не указывались ни их авторы, ни источники, откуда почерпнуты сочинения, ни имена переводчиков. Поэтому безвестный рецензент в чупинском сборнике, знакомя своих читателей с содержанием “Пошехонца”, об источниках материалов мог судить лишь по их заголовкам. Он сообщил, что в двадцати четырех книжках, выведших за два года, опубликованы переводы, например, “Письмо Овидия, писанное им в заточении своем к приятелю”, “Рыбаки” Феокрита и стихи оригинальные, в частности “Ох” (нечто вроде стихотворного послания) В.Д. Санковского, лирика, басни, аллегории, надписи, эпиграммы, различные загадки.
Печатали в журнале и прозу: перевод с латинского “Похвального слова Леону Великому, папе, от Эразма Роттердамского”, проповеди и повести типа “Рандольф Щастливый и принцесса Аделаида”.
“Исторический отдел богатее других и заключает я себе статьи занимательные”, — писал автор. Среди них он назвал “статьи по части римских и еврейских древностей, всемирной истории, статистико-географическое обозрение Ярославской губернии, выписку из летописи о взятии Казани Иваном Грозным, историческую записку о городе Ярославле”.
В “Уединенном пошехонце” опубликованы и материалы научного характера: “О житии и учении Пифагора”, переводы иностранных авторов. “Сверх того обращено было внимание на физическую географию, физику, сельское домоводство”. Здесь же напечатана статья “О пользе театральных действий и комедий”. Ее появление не случайно. Именно в Ярославле возник первый русский театр, именно здесь трудился замечательный русский актер Федор Волков.
“Особенное же обилие статей, — заметил автор рецензии, — по части воспитания (как, например, “Хорошее воспитание лучше богатого наследства”, “От воспитания все зависит”, “Исполнять все детские прихоти есть наивернейший способ сделать их несчастливыми”) и кратких нравственных наставлений и рассуждений: о дружбе, воле, самолюбии и тому подобное, а иногда наблюдение нравов и прочее”. В статье приведена, например, заметка “Смешное ослепление одной матери к порокам своего сына”, в которой высмеян барчук-вертопрах, нахватавшейся верхушек знаний; он “всякое утро кушает сыр: ибо академический конюх ему сказал, что от сыру люди умнее бывают”, причем рассчитывает в будущем получить высокую должность и непременно в министерстве.
Вот какова неожиданная встреча со странной книгой из библиотеки Чупина, вот о чем рассказала старая статья-рецензия.
Вслед за автором-анонимом в разное время о “Пошехонце” писали разные люди. В их работах звучат одни мотивы: журнал верноподданнический, “литературный отдел очень беден”, “литературный уровень невысок”. Одни относили его к типу литературного, другие — краеведческого издания. С легкой руки поэта-демократа Л.Н. Трефолева укоренилось этакое снисходительное отношение к журналу: не следует-де слишком строго подходить “к малым литературным достоинствам” этого провинциального первенца. “Подобно примитивному ботику Петра I, ставшему “дедушкой” русского флота, “Уединенный пошехонец” — это “дедушка” русской провинциальной журналистики”. С ним был полностью согласен библиофил Ник. Смирнов-Сокольский в его “Рассказах о книгах”. Это неверные, внеисторические суждения. И причина их в том, что источниковая база издания для всех авторов, судивших о “Пошехонце”, неведома.
Но стоило лишь чуть приподнять завесу над этой “базой”, как от старых представлений осталось одно воспоминание. Разыскания показали, что кроме уже названных переводов сочинений Феокрита, Э. Роттердамского в журнале опубликованы произведения М.Т. Цицерона, английского поэта-просветителя А. Попа (“Христианин, торжествующий при смерти”), французского поэта, академика, друга энциклопедистов Ж.-Ф. де Сен-Ламбера, швейцарского естествоиспытателя и философа Ш. Бонне, но более всего — знаменитого французского писателя и философа Л.-О. Мерсье. В журнале напечатаны 12 глав из его книги “Мой спальный колпак”, кроме того — сатирическая “басня” и “Письмо Овидия, писанное им в заточении своем к приятелю”. Все это авторы авторитетные, со всеевропейской славой. Расшифровка безымянных сочинений только-только началась, и кто знает, какие имена еще выйдут из небытия…
Добавлю, что в журнале нашел место перевод с латинского стихотворения известного духовного писателя, сподвижника Петра I С. Яворского — “Стихи, писанные перед смертью митрополитом Рязанским Стефаном Яворским к библиотеке своей”.
Что касается типа журнала, то ни “литературным”, ни “краеведческим” он не был. С первого номера он заявил о себе как об издании энциклопедическом (универсальном). В журнале нет рубрик. Но весь материал в нем условно можно разбить на ряд отделов: философско-нравоучительный, назидательно-педагогический, литературы и искусства, исторический, краеведческий, научный, экономический и домоводства и, наконец, “увеселительный”. Разнообразие и широта тематики, сопряженные с многообразием жанров, обнаруживают далеко не слабый голос “дедушки” и далекий от примитива первый опыт периодического издания в нашей провинции. И еще важно подчеркнуть: в “Пошехонце” напечатаны статьи обо всех двенадцати городах и двенадцати уездах губернии, представившие всестороннюю комплексную характеристику губернии в динамике ее исторического развития. По сей день эти статьи имеют большую историко-культурную ценность. Публикацией краеведческих материалов “Пошехонец” открыл новую страницу в российской прессе.
Суть того, что нес журнал своим читателям, четко сформулировал анонимный рецензент в чупинском сборнике, всецело стоявший на идейных позициях круга В.Д. Санковского: “Поблагодарим общество благонамеренных людей, — писал он, — которое… чрез посредство Уединенного пошехонца знакомило наш уголок Москвы (как, по пословице, называют Ярославль) с разнообразными предметами науки; устремляло внимание читателей на величие Творца и изящество Его творения, сообщало поучительные уроки Пастырей церкви, знакомило с произведениями Феокрита, Цицерона, Овидия и др., сохраняло Отечественные предания, извещало о примечательностях своего края, распространяло понятия о любомудрии, твердило правила нравственности и доброго воспитания, раскрывало свиток всемирного дееписания, заохочивало к изучению сельского домоводства, настраивало душу к пиитическим ощущениям, славило доблести Великой Монархини, словом, имело цель научить с приятностию”.