К 80-летию Эрнста Неизвестного
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2005
О том, что произошло в 1962 году в Манеже, на выставке, посвященной 30-летию МОСХА (Московской организации Союза художников), написано и сказано много.
И авторы, и устроители замыслили сделать большой отчет о достижениях изобразительного искусства. При этом впервые за много лет, благодаря наметившейся общественной оттепели, появилась надежда показать не только набившие оскомину официозные, “культовские” парадные портреты и лакирующие действительность сюжеты, но дать весь спектр художественных поисков, от супрематизма 20-х годов до сурового реализма шестидесятников… И вот — гром среди ясного неба! — на выставку являются не искусствоведы, не поклонники изящных искусств, а партийные деятели и члены правительства во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым. И началось!..
Об этой разгромной критике писали все газеты и журналы. О ней и поныне вспоминают с грустной улыбкой, с возмущением, а то и проклятьями те, кто лично присутствовал в Манеже.
Особое внимание, как известно, Хрущев уделил “разбору” работ скульптора Эрнста Неизвестного. Именно с тех памятных дней имя Неизвестного, бывшее знакомым лишь довольно узкому кругу московской интеллигенции, становится весьма известным всей стране.
Но такой известности едва ли позавидуешь. Разгромные статьи в прессе, “оргвыводы” — и, как следствие, вынужденная немота на протяжении многих лет…
Не эти ли боль, страдание, муки творца, зажатого некими условиями жизни, воплощены Э. Неизвестным в фигуре “Орфей”, выполненной сразу же после схватки с партийными вождями в Манеже? Человек упавший, осевший на колени. Запрокинута голова. Одна рука прижата к груди, там, где бьется горячее сердце творца, готового жить и работать во имя светлого будущего человечества (разумеется, не того, что обещано на повсеместных лозунгах). Другая рука полусогнута, тыльная сторона ладони упала на лоб… Нет, левая рука не просто прижата к сердцу, она разрывает грудную клетку. Мощное напряжение, оквадраченные мускулы ног, почти культуристические мышцы предплечий… И все же человек — еще не убит, но он на крайней грани страданий. Не на той ли последней черте, за которую чуть было не ступил Эрнст Неизвестный?
Мне рассказывал Евгений Евтушенко, как однажды он застал Эрнста в ужасном состоянии, готового наложить на себя руки. Евтух (как поэта называют друзья) выволок Эрика из мастерской, посадил в машину и стал возить по ночной Москве. Где-то остановились, где-то выпили, долго откровенно разговаривали. И так до тех пор, пока Евгений Александрович не понял — опасность позади.
“Орфей” — одна из выразительнейших работ того периода. Уйти от действительности не получается. Уйти из жизни? Почему? Потому что принять условия жизни за решеткой (без физической решетки) — значит, не состояться. Может быть, на войне было легче… И кажется, что заломивший руку человек мычит: “Или, Или, лама самах Фани!” — “Господи, Господи, почему ты меня оставил!”
Тема эта, этот вопль еще не раз повторится, когда Э. Неизвестный будет работать над темой креста, над темой Святого распятия, над образом Богочеловека Иисуса Христа.
“После эпизода с Хрущевым я на десять лет был выброшен из обращения как профессиональный художник”, — вспоминает Эрнст Неизвестный.
Но надо было жить, зарабатывать на хлеб насущный. И — находить выход творческим замыслам! Если не в скульптуре, то в графическом осмыслении литературных произведений.
И удивительное дело: вынужденные заниматься не своим любимым делом, а смежными видами искусства, мастера дарят человечеству настоящие шедевры. Так, благодаря переводам Б. Пастернака появился конгениальный “Фауст” Гете. А философски-психологические поиски в области книжной графики, осуществленные Неизвестным, дали читателю Достоевского (“Преступление и наказание”) и Данте (“Малые произведения”) истинные откровения, помогающие раскрытию сложных миров литераторов-мыслителей. Здесь слились воедино, вернее, дополнили друг друга вечные поиски смысла жизни и осмысление целей кратковременного человеческого бытия.
Между тем вязкая политическая обстановка в СССР не сулила перемен к лучшему. По-прежнему радио и телевидение славословили серых вождей. По-прежнему не дремали искусствоведы в штатском. Какие бы заказы ни появлялись у Неизвестного, всюду он натыкался на препоны, формальные придирки, задержки с материалами и так далее. Состояться не удавалось. Годы идут, силы есть, голова полна замыслов. Не хватало воздуху, не хватало возможностей выйти на мировой уровень. В какой-то момент возможная эмиграция предстала как единственный выход…
Жизнь за рубежом оказалась непростой. Свобода западного мира относительна. Когда Э.И. спрашивают, реализовался ли он в США как творческая личность, он отвечает: “На все 100 процентов!” Как личность, в своих откровениях, в трактовке замыслов — да, но в отношении творений он и сейчас скован. Скован материально. На осуществление его грандиозных, главных проектов (в отличии от частных заказных памятников) нужны огромные средства. Скован и в духовном отношении — с точки зрения понимания его высочайших, небывалых, космических, религиозных устремлений, на которые сильные мира сего — и в Америке и в новой России — не щедры, и не восприимчивы.
Между тем для понимания работ Неизвестного — особенно зрелого периода его творчества — требуется ответное духовное движение со стороны зрителя. Нужна именно восприимчивость к идеям мастера.
Остановимся только на трех работах выдающегося мастера современной скульптуры, на этапных его работах, показывающих мощный метафорический язык художника и его художественно-философские осмысления драмы человеческой жизни. Не только человеческой, но — человечества. Если бы угодно было сравнить талант Неизвестного с музыкальным талантом — с кем или с чем всего ближе его художественные метания, поиски и откровения — то это были бы не Дунаевский, не Чайковский, не Моцарт и не Шостакович. Это был бы Иоганн-Себастьян Бах.
МАСКА СКОРБИ. Как только в СССР началась эпоха перемен, Неизвестный приезжает на родину. Приезжает на время: воочию увидеть перемены, встретиться с друзьями. А главное — зажечь новых людей идеей “Древа жизни”. Ведь на Западе только поохали да поахали. Но так и не поняли грандиозного замысла. Приезжал Э.И. и с другой идеей: установить в “Треугольнике скорби” — Екатеринбург — Воркута — Магадан — монументы в память жертв сталинских репрессий. Вначале на Урале предложение было принято с пониманием и благодарностью: сын России дарит родному городу свое произведение.
Маска скорби представляет из себя огромное по высоте (до 17 метров) лицо-маску плачущего, скорбящего человека. А слезы, скатывающиеся вниз, изображены в виде небольших человеческих черепов: каждая слезинка — судьба человеческая.
В мастерских Свердловского худфонда начались работы под руководством автора. Но тут же возникли непредвиденные неприятности и препятствия: не хватало денег из-за начавшегося дефолта, и, главное, возмутились архипатриоты, доказывая чуждость Маски скорби православным традициям. Автор готов был внести коррективы — прорезать с тыловой части крест. Но и это не помогало. Активисты общества “Отечество” начали сбор подписей среди населения в знак протеста: не нужен нам такой памятник.
Не так давно г, возможно, памятник появится в Екатеринбурге. Пока же удалось установить подобный только в Магадане.
А в журнале “Урал” (№ 7 за 2004 год) напечатано эссе Веры Кудрявцевой “Девочка плачет”: “ …Недавно я горько плакала. Горько, безутешно. Как плачут в детстве от великой несправедливости… И вот теперь уже бабушка, я опять плакала, сидя перед экраном телевизора… Показывали памятник на окраине Магадана. Огромная “Маска скорби”. И… И рядом… сидела я. Только высеченная из камня. Скорбно склоненная к коленям головка. Ладони у зареванного лица. Тоненькие, беспомощные руки. Худенькие, дрожащие от рыданий плечики… Даже не переживший такого горя человек дрогнет, захлебнется жалостью, сочувствием к этой крохе.
Я плакала и благодарно думала об авторе этого шедевра. Я думала, как он мог понять меня? Мое отчаяние, мою неутолимую жажду справедливости, чуда? Мою неиссякаемую любовь к отцу? Как он мог?..”
Не лучшая ли награда для творца подобный отзыв зрителя! Скульптор угадал чаяния народа, проник в душу и страдания пожилой писательницы, всю жизнь ждавшей свободы и справедливости. Но вот в чем загадка: разве у подножия плачущей огромной маски, изваянной Э. Неизвестным, есть эта трогательная девочка? В уральском варианте, хранящемся и поныне в залах Худфонда и в обществе” Мемориал”, девочки не было. Не видели мы ее и на снимках в газетных публикациях. Может быть, Вера Кудрявцева увидела по телевидению некий фотомонтаж: плачущий (живой) ребенок у подножия памятника?
Так или иначе, нам представляется, что крупномасштабной, брутальной, железобетонной “Маске” недоставало именно такого — малого, трогательного комочка, сближающего гигантский крик на всю вселенную и безутешную слезу ребенка.
Еще две черты к характеру и портрету Эрнста Неизвестного. Тот, кто общался с ним, разговаривал, слушал интереснейшие высказывания по вопросам искусства, культуры, жизненных ситуаций, непременно отметил весьма характерную мимику. Лицо его с короткой стрижкой, элегантными, “итальянскими”, мушкетерскими усиками одновременно — мужественно и интеллигентно. Черные глаза то предельно внимательны, то ироничны. Щеки мясисты и яблочно-округлы (от мамочки!). Да, о мимике, похожей на тик. Проговорив какую-либо серьезную фразу с весьма неподвижным лицом и проницательным взглядом, Эрнст мгновенно (произвольно или умышленно — остается загадкой) вздергивает уголки губ, высоко, до самых округлых щек, так, что и они вспрыгивают вверх. Пауза улыбки. Потом она спадает, и перед собеседником вновь спокойное или напряженное лицо, в зависимости от темы разговора. Через несколько секунд — опять прыжок улыбки, застывшей на пару секунд. И так далее. Что это? Как разгадать улыбку сфинкса? Может быть, так: я говорю вам серьезные вещи, хочу и от вас внимания, основательного размышления (первый этап); я к вам вполне расположен, душа моя распахнута, что вы думаете о произнесенном? Видите, я улыбаюсь навстречу и готов выслушать ваше суждение (второй этап)… Так — ритмично, циклами меняется выражение его лица.
Во время работы в павильоне Екатеринбургских мастерских Худфонда Эрнст стоял задумавшись перед “Маской скорби”. Рядом — фигура мальчика (модель), который должен был стать дополнением общей композиции (вариант, позднее преобразованный в плачущую девочку). Ненавязчиво, тихо подошел местный скульптор Геворкян, художник, привыкший тщательно выверять каждую деталь изваяния, точность пропорций. Постоял молча, решил сказать:
— Вам не кажется, Эрнст Иосифович, что голова у мальчика непропорционально велика?
— Вы думаете? — обернулся Эрнст с характерной открытой улыбкой. — Пожалуй, вы правы, — улыбка сошла.
Он тут же схватил топор и начал короткими ударами обтесывать гипс.
Без эскизов, без прочерчивания линий на модели — сразу, вот так, топором. Как тут не вспомнить другого нашего ваятеля, Степана Дмитриевича Эрьзю, вгрызающегося в камень без всякой предварительной подготовки! В этом — и абсолютность художественного зрения, и совершенство ремесла, и эмоциональная вспышка творца.
ДРЕВО ЖИЗНИ. “Древо жизни” — давняя мечта художника, главнейший его замысел, который зародился еще в 50-х годах. Оказывается, то, что мы видели на выставках и в альбомах — отдельные фигуры — все это фрагменты, эпизоды поэмы-трагедии, гимна страданиям человечества, своего рода Евангелия от Неизвестного.
Вспомним замыслы его предшественников. Эрьзя мечтал установить на Вознесенской горе в Екатеринбурге огромный монумент “Свобода”, развивающийся по спирали и включающей 21 фигуру; он хотел также творить совместно с природой, осваивая взрывами и механизмами гору… Иван Шадр мыслил не менее масштабно, задумав архитектурно-скульптурно-живописный ансамбль “Страдания Человечества” (“Памятник Человечеству”)… Все оказалось утопией. Хотя технически вполне осуществимо. Но — войны одна за другой. Но неприятие потомками, непонимание правителями: на осуществление такого проекта о-го-го какие средства нужны. Сильные мира сего не разделяли духовной сущности таких скульптурных ансамблей.
Неистовый Эрнст, художник-мыслитель, гражданин мира и сын “сумасшедшей”, пророческой, миссионерской России, шагнул еще дальше! О замысле “Древа жизни”, его трактовке, с показом проекта в целом и отдельных его фрагментов, можно было бы написать отдельную монографию, капитальную книгу-альбом. Здесь мы ограничимся лишь некоторыми цитатами из статей и выступлений Э.И. Неизвестного, которые, надеемся, дадут читателю с помощью воображения постичь небывалую идею, будь она воплощена в реальность — Восьмое чудо света.
Итак, слово самому автору “…Основная моя работа — это огромный памятник, который условно мною назван “Древо жизни”. Он содержит в себе тему дуалистического противоречия человека и природы, человека и второй природы, самого человека. Эта тема уже сама по себе полифонична, потому меня так привлекает творчество Достоевского…”
“…В 1956 году, когда я был в очень тяжелом состоянии и мне казалось, что мне больше не для чего работать, так как бессмысленно работать в никуда, без надежды выставлять, я задумался над своей будущей судьбой художника. И в одну ночь, это буквально было сразу, я во сне увидел “Древо жизни”. Я проснулся с готовым решением. Правда, тогда “Древо жизни” состояло не из семи витков Мебиуса, а из одного витка. Но общая форма, форма кроны дерева и формы сердца была решена. Таким образом, я как бы увидел ночью сверхзадачу, которая примирила меня с моей реальной судьбой и давала мне, пусть хотя бы фиктивную, но модель, которая давала возможность работать в никуда, но для единой цели”.
“…Как только я решил делать “Древо жизни”, я решил перестать пить. Я отправился в клинику на четыре месяца, и когда вышел, вообще, долгое время не брал в рот ни капли спиртного…”
Как художник глубоко эмоциональный, с фантазийным, до бреда, воображением, Неизвестный, как и некоторые другие одаренные творцы, многие свои замыслы создавал в состоянии транса. Сны были не случайны, они вели скульптора к тем лишь намеченным в реальности замыслам, которые синтезировались в его “творчески больной” голове. Однажды ему приснился огромнейший купол, Вселенная, Божьи просторы, распростертые над нашей планетой.
“Я вскочил среди ночи, глядя на звезды. Вдруг звезды превратились в глаза. Я вижу эти глаза и слышу голос, исходящий даже не снаружи, а как будто бы изнутри меня. Я не знаю, смогу ли повторить эти слова, так как скорее их не слышал, а чувствовал. Но что-то вроде: “Мы знаем тебя. Мы видим тебя. ТЫ НЕ ОДИНОК”.
“…Что такое “Древо жизни”? Это семь витков Мебиуса, сконструированных в форме сердца… В Библии “древо” синоним “сердца”, а “сердце” — синоним “креста”. Таким образом “Древо” объединяет эти три понятия. Технически же Мебиус очень подходящая форма для многих эффектов. Дело в том, что скульптура, и живопись, и другие виды изобразительного искусства обычно располагаются на плоскости: допустим, на стенах храма или на потолке… Мебиус дает колоссальное количество плоскостных изображений… он дает пространственное изображение в математически почти бесконечных точках, ракурсах и перспективах… Все сооружения, претендующие на храмовую роль, есть микродеталь вселенной… конечно, это не храм, у меня нет таких претензий. Я предлагаю скульптуру, принцип построения которой заимствован у храмовой архитектуры. И я пытаюсь создать некую синтез-скульптуру в архитектурном виде”.
В 2004 году были опубликованы планы архитектурного освоения Москвы; в ближайшей перспективе в столице России должно подняться более сотни небоскребов в 40 этажей и более. В новом силуэтном облике “Третьего Рима” здание-скульптура Эрнста Неизвестного заняло бы достойное и по содержанию, и по скульптурно-зодческому решению положение. Этот объем не имеет привычных интерьера и экстерьера. Они переходят один в другой. Туннели и лифты ведут посетителя от одного впечатляющего зрелища к другому. И это не некая развлекаловка. Это приобщение к истории человечества, к его страданиям и его пути к очищению. Вот описание одного из эпизодов этого путешествия по семи лентам Мебиуса: “…Когда мы выйдем из туннеля, мы окажемся в пространстве, где над нами внезапно нависнет гигантское сооружение. Мы войдем в лабиринт, организованный семью дорогами. Они будут символизировать семь человеческих грехов. Там не будет никаких изображений. Там будет только натуралистически сделанная фигура слепого человека, который идет по лабиринту с вытянутыми вперед руками. Он будет ходить с толпой по лабиринту в самых разных местах: то он идет среди нас, то он идет по стене, то по потолку…”
Автор рассматривает Древо застывшим музеем. Он всегда будет в развитии. Так же как Маяковский завещал дописывать свои произведения-пьесы, Неизвестный трактует свой проект как музей современных технологий, возможных различных гипотез.
“…Я бы не писал даже картин в этом сооружении, хотя я их пишу для него, но задал бы общую программу цвета электроникой, которая будет меняться. В центре этого сооружения будет находиться фигура пророка с подвешенным сердцем. Это сердце в точности повторяет форму древа жизни… Это будет мобиль, то есть подвижное сердце, и оно будет вращаться. Внутрь этого сердца вставлены глаза. Это электронные устройства, в которых будет программа, регулирующая светоносность сооружения. Оно будет высвечиваться изнутри, и цвет будет меняться в зависимости от этого электронного устройства. Ритм — это будет биение сердца… и свет внутри сооружения будет пульсировать в ритме биения сердца…”
Эрнст Неизвестный, бьющийся над свом проектом, можно сказать, всю осознанную творческую жизнь, видит и утопичность, и возможную близкую реальность стоящего Древа. И лучше, если бы оно поднялось в центре новой будущей России. “Когда я хочу построить свое “Древо жизни”, я полностью сознаю почти клиническую, патологическую невозможность этого замысла. Но он мне нужен, чтобы работать”.
И вот наконец-то Древо встало в Москве, произросло. В 2004 году. Увы, не то грандиозное сооружение-музей, лента Мебиуса, вмещающая посетителей, свето-цвето-архитектуру, живопись, а лишь объемная скульптура, крона, стоящая среди шумной, многолюдной столицы. Однако и в таком, уменьшенном в 25 раз, виде Древо весьма впечатляет. Необычное изваяние, фантазийное и аллегоричное, смысл — в его названии. Художник Виталий Волович долго размышлял возле новой работы своего друга: “Здесь стоит походить, задуматься. И когда сумеешь отрешиться от окружающей суеты, воспримешь суть. Это — огромный заряд для зрителя, сгусток интеллектуальной энергии, переходящей от автора к зрителю…”
РАСПЯТИЕ. Тема креста в творчестве Э. Неизвестного, также как и “Древо жизни”, бесконечно глубока, духовна. Возможно, идея Креста-Распятия пришла к нему в синтезе, в устремлении к своей главной работе. Но и в отдельности бесконечные варианты изображения распятого Христа представляют, безусловно, существенный вклад автора, трудно сказать, просто в искусство, скорее — в религиозно-философское мировоззрение современников. Принятие мучения ради спасения человечества, испитие чаши страданий, вопль боли и победа Человека-Бога. Его смерть под пытками и путь к Воскрешению — все это пытается передать автор в пластических сложных композициях: традиционно решение, напоминающее старые иконы и скульптуру, Человек, пронзенный крестом, Христос, несущий крест на Голгофу, крик отчаяния: “Господи, почему ты меня оставил?!”; попытка усилием воли и мышц вырваться из мучений, парящее распятие…
Галерея Крестов Эрнста Неизвестного, как в пластическом исполнении, так и в графике, рассеянная по миру — от “Распятия”, выполненного по заказу папы Римского для Ватикана, до частных коллекций на Урале и в других городах — еще один достойный вклад Э. Неизвестного в мировую духовную культуру XXI века.
Все мы живем в начале XXI столетия, в которое вместе с нами перешагнули, дай им Бог здравия, такие гиганты мысли и творчества, как Александр Солженицын, Габриель Гарсиа Маркес, Эрнст Неизвестный. Вспоминая вещий сон скульптора, прислушиваясь к голосам его ангелов-хранителей, истинные почитатели его таланта могут сказать: “Ты не одинок, Эрнст”.