Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2005
Елена Нестерина — окончила Литературный институт им. Горького в 1999 году. Член Союза писателей России, член Союза писателей Москвы. Лауреат I конкурса молодых драматургов “Премьера” (2002 г.). Проза и драматургия публиковались в журналах “Кольцо А”, “Современная драматургия”, “Урал”. Автор книг “Официантка”, “Магазин “Белые тапочки”, “Пудель бродит по Европе” и мн. др. Живет в Москве.
Холодно, очень холодно было в Москве этим ноябрем. С самого начала месяца часто и помногу шел жесткий мелкий снег. Промерзший ветер нес его по широким улицам, разметал в переулки, шлифовал им до благородного блеска накатанные дорожки на тротуарах.
В один из ледяных дней, когда на свистящей улице легкие не успевают согреть попавший в них ветер, в расселенном аварийном доме, затерявшемся в старых новостройках Москвы, началась облава.
В доме жили. И серьезно рисковали при этом — тот, кто не имел в столице прописки или регистрации, после облавы и мытарств с побоями обязательно ставился перед выбором: или получать срок за тяжкое нарушение регистрационного режима, или, подписав добровольно-принудительный контракт, отправляться этапом в дальнее-дальнее Подмосковье. Там, среди глухих и сырых Талдомских лесов, стояли вредные-вредные, но очень полезные столице предприятия. Те, кто трудились там, проводили на своем рабочем месте по половине суток и даже больше. Получали, конечно, зарплату — не наличными, а переводом на пластиковую карточку. К концу контракта набегала приличная сумма, забирай и иди себе, отправляйся на малую родину. Но как набегали деньги, так и убегали силы — наступал полный износ организма.
Всеми способами нужно было стараться не попасть туда, а грозило это только жителям Немосквы и Необласти, которые приезжали в столицу охотиться на деньги. Ведь деньги водились только там. Эти чужие Москве были не нужны — своим рабочих мест не хватало.
Зато очень пригождались Области. Они были Сила, рабочая нужная сила.
Юля проснулась, но глаза открывать не спешила, потому что слышала — Володя чем-то гремит, а значит, зажигает керосинку. Холодно, лучше еще чуть-чуть полежать на кровати из высоких ящиков и благодарно-жарких армейских одеял. Юля поправила на голове шерстяной платок, сладко повернулась на другой бок и, вытянув шею, понюхала воздух. Скоро запахнет едой — и вот тогда можно будет обрадоваться новому дню.
И правда. Вот в холодном воздухе понесся дух теплой рыбы, рыбы горячей, даже слегка подгорающей рыбы. Юля открыла глаза — Володя колдовал над сковородкой и улыбался.
Юля выбралась из одеял, слезла с шаткой кровати, сразу обулась в крепкие ботинки.
— Юля! Я жду тебя, — у Володи был замечательный голос. На такой голос хотелось бежать с края света.
И сам Володя красив необыкновенно. Быть бы ему артистом. Но он выучился на геодезиста — замерять землю, которой до его голоса, лица и тела дела не было никакого. Пока он жив, конечно, не было.
Юля любовалась своим Володей. Выпила воды, которую он дал ей в большой чашке. Выпила еще, посмотрела на белое дно чашки, что качалось-покачивалось, и еще раз выпила.
Не было смысла умываться. Юля поцеловала Володю, улыбаясь ему и рыбе, сняла платок, отскочила в самый дальний угол крошечной самодельной комнаты и совершила несколько упражнений зарядки, которым позавидовала бы заядлая фитнес-женщина.
Рыба ждала на сковородке, снятой с огня. Она не остывала, хотя уже должна была — ведь в комнате, кроме керосинки, не было обогрева.
Ждал и Володя. Он никогда не ел без своей Юли.
Вот они подсели к рыбе. Но тут топот, крики и треск послышались с разных сторон. Кто-то истошно кричал, упираясь, кто-то кричал, напирая. Кто-то громко бежал по коридору, ближе к комнате-городухе, еще ближе…
Треск и грохот усилились. Под ударами вот-вот должна была упасть дверь.
— Всем оставаться на местах! Не двигаться! — ломавших дверь было двое или даже больше. Кричали они командно и уверенно.
Дверь вылетела вместе с рамой.
Пока дверь была в обороне, Володя выбил заложенное фанерой и заткнутое тряпками окно, схватил свою большую куртку, завернул в нее Юлю — и выкинул ее на улицу. Через секунду за ней полетел шнур-аккумулятор для мобильного телефона. И рыба.
— Я найду тебя! Я позвоню! Не бойся! Жди! — слышала Юля голос Володи, которого трое из облавы скручивали и утаскивали с собой. — Я найду, вернусь! Жди, Юля!
Такой успешной операции давно не проводилось. Больше тридцати человек, нелегально обитающих в Москве и отбивающих хлеб у законных ее жителей, удалось задержать и доставить в специальный отдел.
В основном это были артисты и музыканты — Юлины друзья. Володя-геодезист вообще-то искал другой доли: когда-то он грузил мешки с цементом на стройке около ночного клуба, где выскочившая отдохнуть в перерыве между номерами наемная танцовщица Юля на него и налетела. До этого Володя жил на строительном складе, но появление Юли изменило его жизнь.
Очень изменило.
— Будем бороться с тем, что мы бедные, — сказал он как-то Юле, стоя у клуба и глядя на сияющие хром и пластик автосалона, где в тепле и уюте носились среди покупателей и начальников работники и работницы. — И что впереди нас ждет наемное рабство.
И они начали пытаться добывать деньги в Москве — городе будущего.
У Юли не было другого выбора.
Она вылетела из окна третьего этажа и упала на кучу строительного мусора, засыпанную снегом. Куча была неровной, бугристой, так что дробленый кирпич, щебень и куски арматуры дали о себе знать Юлиным спине и бокам. Еще Юля разбила лицо, но осталась жива и ничего не сломала.
Она тут же вскочила на ноги, Володина куртка слетела. Снова завернувшись в нее, Юля побежала вдоль дома. Что происходит? Всех хватает милиция? Что там, с той стороны?
Вскоре стихли крики, послышался рев машин, вот он сошел на нет — уехали… Юля решила вернуться в сгороженную Володей комнатку, которая ей казалась самой теплой в доме.
Но хорошо, что Юля не успела обойти дом и зайти со стороны подъезда — мелькнула одна фигура в сером бушлате, вторая, третья. Это была охрана. Если Юля сунется, ее моментально схватят тоже. А Володя велел ждать. Неужели он выберется? Неужели не попадет на заводы? Неужели удастся? Как хорошо бы было, если бы ему повезло! Повезло бы, если бы…
Нужно было уходить, скорее уходить прочь отсюда.
Недалеко от места своего падения Юля подобрала зарядное устройство от мобильного телефона. Сунув его в карман, она обнаружила там сам мобильный. А когда взгляд ее упал на жареную рыбу, леденеющую на крупчатом снегу, горячие слезы удержаться в глазах больше не могли. Володя, хороший Володя, спас ее, а сам… Где он сейчас сам?
Он отличался от всех танцоров и артистов, к которым Юля тоже когда-то прибилась. Володя был белокур, высок и красив, как Зигфрид Нидерландский, он делал больше, чем говорил, а говорил меньше, чем улыбался. Он хотел хорошей жизни для Юли и для себя. И он умел держать обещания. В его взгляде было величие, обитатели дома актерского братства смотрели на Володю как на принца. Потому что короля у них не было.
Некому, кроме Володи, было верить Юле в этой жизни. Некого ждать. Юля была преступницей — она покинула свой маленький умирающий городок и отправилась за деньгами в столицу. Она нарушила визово-регистрационный режим — правила игры, которые придумали знающие дело люди.
А ничего, это Юля давно поняла, люди не ценят дороже игры. Игра помогала тем, кто платит, жить интересно — поэтому у нее бывала работа.
Чтобы не рыдать на пустыре, не умереть тут же от одиночества, голода и отчаяния, Юля должна была придумать свою игру. Да, она дождется Володю, она переиграет этот город, она выживет. На мобильном телефоне еще десять с лишним долларов, и срок их истекает почти через месяц, как раз тридцатого декабря. Телефон должен работать, ожидая Володиного звонка, Юля должна жить. Юля должна работать. Юля должна.
Начало темнеть. Юля застегнула куртку, съела верную рыбу, вкусную даже в замерзшем виде.
Эта часть дома, где затаилась под окнами Юля, выходила на студенческое кладбище, которое вскоре тоже подлежало сносу. Держась ближе к ограде, чтобы ее не видели охранники из расселенного дома, Юля побежала вперед. Там, у ворот кладбища, было легче выйти к дороге незамеченной.
Подтянув застежки и сделав большую мужскую куртку поменьше — чтобы не привлекать внимания, Юля направилась к льготному пешеходному переходу (дешевле него был только проезд в лифте старого дома). Скоро она затерялась в толпе.
Всякие разговоры были запрещены. Задержанные во время облавы стояли сейчас вдоль стены длинного коридора. Между ними прохаживались вооруженные милицейские охранники. Медленно очередь подтаивала на одного человека — того, кто следующим заходил за черную дерматиновую дверь кабинета. Больше очередь его не видела: человек уходил через кабинет в другую дверь дальнейшим этапом.
Там, в кабинете, выясняли личность преступника — и определяли его судьбу на ближайшее и, насколько заслужит, отдаленное будущее.
И была судьба у всех, оказывается, разной. Это Володя был уверен, что, кроме страшных заводов или тюрьмы, ничего не бывает.
Было.
Его судьба выглядела неплохо. Подтянутый молодой человек офисного типа в гладко сидящем костюме вошел в кабинет вслед за ним. Молодого человека кабинетные люди приветствовали, потому что относились к нему с явным почтением. Он уселся за стол в дальнем углу, раскрыл свой дневник-компьютер и с интересом принялся читать и рассматривать что-то на его мониторе.
Володе задавали вопросы, он отвечал. Да, отвечал, собираясь с мыслями, потому иногда подозрительно коротко, а пару раз даже невпопад. Володя думал сейчас о том, как ему придется подороже продавать свою жизнь. И не очень-то хотелось это представлять. Да и делать тоже. Жить вот хотелось. Но как-нибудь хорошо и свободно.
— Повернитесь, я вас сфотографирую, — произнес вдруг молодой офисный человек.
— Я? — Володя резко поднялся со стула.
— Повернитесь, а не прыгайте, — сказал, словно дернул Володю за край одежды, лейтенант, который его допрашивал.
Володя уселся ровно, несколько раз прожужжала фотокамера.
И уже через три минуты его направили через проходные комнаты кабинетных лабиринтов сидеть дальше — в узком пенальчике без окон. Рядом с ним, стараясь не присматриваться к шагающим охранникам, ждали молодые ребята. Володя знал двоих из них — жителей артистической коммуны. Что будет, куда их отобрали…
Через минут сорок, когда к очереди в пенальчике прибавилось еще трое, молодой человек-начальник пришел к ним с легким свежемагазинным скрипом красивой обуви. Вооруженная охрана проводила новобранцев в неизвестность — до чистого блестящего микроавтобуса.
Из-за странного волнения — вот как, оказывается, колотит судьба, когда лепит она твое будущее чужими руками, — Володя не успел прочитать, что написано на борту автобуса. Название фирмы ведь, скорее всего. Но какой? Куда выбрал его офисный красавец?
Закрытый автобус уже вез по московским улицам притихшую рабочую силу, которая сидела сейчас в удобных креслах — через одного с работниками службы охраны в черной, вызывающей почтение форме.
Володя оторвал взгляд от окна с красивой решеткой — убежать было нельзя.
В этой школе учили на господ. Желающие обучаться платили за долгосрочные или ускоренные курсы — и прилежно подъезжали на занятия, паркуя свои красивые машины на удобной стоянке рядом со зданием школы. Дорого стоило такое обучение. Но еще дороже обходилось нанять настоящих слуг, которые обучались в этой же школе. Дорого это было, да, но — престижно.
Сюда-то и попал Володя. Вернее, его добровольно-принудительно завербовали, отметив его стать, определенно симпатичное лицо и прочие явные достоинства.
Так что вот уже неделю с лишним геодезист Володя учился быть профессиональным слугой. Он пока еще сам не мог понять, хорошо это или плохо, и в основном занимался исследованием путей возможного бегства. Охранялось тут все на славу, мышь, казалось, не прошмыгнет. Однако на второй же день после долгого тренинга почтения и угодливости Володе удалось усыпить бдительность двух преподавателей и, проскочив мимо многочисленной охраны, позвонить с городского телефона, стоящего на столе в кабинете, Юле на мобильный.
Юля была жива и свободна. Она услышала, что Володя попал мимо заводов — и курсы слуг показались ей раем и избавлением.
Да и Володе сразу тоже.
— Я вырвусь, Юля, я постараюсь! — быстро говорил он в трубку, внимательно следя за дверью. — Ты береги себя и будь на связи! Потому что я тебя точно люблю.
Володя говорил чистую правду. Да и к чему было врать из несвободы на волю?
Луиза Мардановна давно жила госпожой. Учиться ей было не надо. Жизнь ее складывалась весьма удачно. Ей вовремя был куплен хороший русский муж, так что из женской половины богатого родного дома она с успехом переселилась в центральную мужниного. Дома менялись, увеличиваясь в размерах, родились дети — две дочери и сын. И всем сейчас было хорошо — старшая дочка вышла замуж в Англию, средняя дочка жила дома. Тут же, в Москве, находился и девятилетний сын.
Луиза Мардановна беспокоилась: последний, самый новый дом был всем хорош. Но приближались новогодние праздники, а с ними визиты гостей. А какой господский дом без прислуги? Хотя бы человек десять — и не приглашенных людей на время проведения праздников, а постоянных домашних работников, преданных хозяевам душой и телом. Вот это было стильно. Тех четырех человек, которые прислуживали сейчас, оказывалось явно недостаточно.
Луизе Мардановне стал необходим личный камердинер — такие были у жен ее братьев. Имел камердинера даже муж Луизы. А у нее не было.
И вот теперь его тщательно учили — ведь именно Володя приглянулся Луизе Мардановне после того, как она посмотрела на компьютере кусочек его урока, а затем демо-версию домашнего слуги Владимира, который еще не должен был выставляться на продажу. Недоучился. Но госпожа Луиза Мардановна остановила выбор на стройном белокуром красавце и менять своего решения не собиралась.
— Оформите мне вот этого, — махнула ручкой Луиза Мардановна, ощутив прилив радости жизни. Она всегда чувствовала эту радость, когда выбирала что-то и выбор ей нравился.
Пока оформляли документы, Володя смотрел на свою первую хозяйку — маленькую черноглазую женщину с кудрями, длинной жилистой шеей и тощим лицом, которое, и это явно было заметно, постоянно подвергалось тщательному, но непоследовательному уходу.
“Лучше бы купила себе новое лицо, а не меня”, — с неприязнью подумал Володя и глупую женщину, для которой игра в госпожу была важнее, чем игра в молодую красавицу, жалеть не собирался. Тихая Луиза Мардановна была противная.
И Володя служил, продолжая отыскивать пути для побега. В доме господ все было спокойно. Хозяин бывал там редко, с позднего вечера до утра. А в основном по комнатам таскались Мардановна, двое ее детей и слуги.
Главное, как дали понять Володе, который был теперь вынужден тоже таскаться по дому вслед за госпожой, — хорошо прислуживать хозяйке, и тогда через месяц ему купят регистрацию и начнут платить жалованье.
Звонить Юле удавалось редко. Володя вспоминал ее милое лицо — и еще труднее ему было переносить презрительную физиономию хозяйской дочки по имени Джульетта. Пугали длинная, жилистая, как у матери, шея молодой девушки, большой рот, который почти никогда не двигался, что бы Джульетта ни говорила, и особенно длинные ресницы — обычная девичья гордость. С ними у господской дочки был явный перебор. Черные и мохнатые ресницы казались Володе на лице Джульетты шевелящимися глазными усами…
И сегодня с самого утра он то и дело видел ее возле себя. Прислуживая госпоже Луизе — то следуя за ней, когда она демонстрировала свой дом приехавшей в гости старшей дочери и ее мужу, то подавая шаль, когда она сидела за письменным столом и зябла, не согревшись хорошо сваренным кофе, поднося чулки и меняя ей обувь, хороший слуга Володя то и дело натыкался на Джульетту. Она разговаривала с сестрой и матерью на их родном шерстяном языке, чего-то требовала, плакала.
Когда после очередной порции разговоров Джульетта выскочила из комнаты мамаши и убежала прочь, госпожа Луиза на что-то наконец решилась.
— Владимир, подойди, — велела она Володе. — Я хочу поговорить с тобой. Сядь.
Она махнула тощими пальчиками в сторону козетки.
Речь пошла о том, чего Володя и подозревать даже не мог. Начинался театр жизни.
Без предварительной пригласительной открытки, какую обычно в лучших домах Москвы присылают со слугой, Джульетту позвали в гости. Просто позвонили и пригласили. Порядочная девушка ни за что не отправилась бы по такому приглашению. Но все дело в том, что это были богатые родственники мужа Луизы, которые находились в Москве проездом. Всего лишь три дня они планировали пробыть в бывшем родном городе — и затем лететь на Южный полюс: в этом году то было самым модным местом для встречи Нового года. И следующий их визит в Москву планировался не раньше, чем через три года. Сегодня, в последний день пребывания в Москве, они устраивают вечеринку для своей дочери. Она горит желанием повидать старшую сестричку и повеселиться по-московски.
Но нужен кавалер, чтобы девочка Джульетточка могла бы появиться на этой вечеринке. Такой кавалер, которого смело можно было бы представить родственникам под видом жениха. Джульетте давно пора замуж, жениха так до сих пор и не подыскали, но родственники об этом знать не должны. Когда же жениха наконец найдут и эти родственники, приехав на свадьбу, увидят другого — ничего страшного не случится. Будут знать, что девочка недостатка в поклонниках не испытывала. Того отвергла, согласилась на предложение этого.
В общем, Володя должен был сыграть роль будущего отвергнутого жениха.
— Я заплачу тебе, — сказала Луиза Мардановна и назвала сумму. — Ты самый… ну… симпатичный из слуг, Джульетта тебя знает. И ты, я надеюсь, оправдаешь мое доверие. Я понимаю, что это не входит в твои обязанности. Но просить тоже не буду. Это мое распоряжение.
Володя представил, как целый вечер рядом с ним будут шевелиться щетинистые ресницы Джульетты, и… согласился!
Да. Потому что решил — он сбежит! Это будет отличный, практически единственный шанс. Не будет Мардановна просить! Ну и не надо! Игра в господ заканчивается.
— Во что я должен быть одет? — спросил он. — На чем мы поедем? Мне обязательно нужно иметь с собой паспорт. Для безопасности вашей же дочери.
— Да, да, — согласилась Луиза Мардановна. Безопасность ее дочери — это обязательно.
— И деньги. Дайте мне всю сумму вперед, — Володя натянул на лицо сладенькую улыбочку дамского угодника. Сейчас нужно показаться негодяем — это разозлит госпожу хозяйку и тут же усыпит ее бдительность. — Сами понимаете, дочка у вас не топ-модель — так что за моральный и эстетический ущерб…
Госпожа Луиза Мардановна взвилась до потолка. Мальчик-раб критикует ее дочку! В глубине души она понимала, что Володя прав. Красота стоит денег. А ее видимость тем более. Потому согласилась и вместе с Володиным паспортом выдала названную сумму наличными.
Теперь Володе нужно было дождаться вечера, прибыть на вечеринку в клуб при гостинице, улучить момент — и бежать!
Весь остаток дня он слушал инструкции госпожи-матери. Джульетта в предвкушении триумфального вечера моталась туда-сюда по дому, а с обеда заперлась в своих комнатах с создателями красоты и очарования.
Володя тоже был пострижен под господина, одет, для бодрости напоен двумя рюмками коньяка, надушен, в меру напомажен и…
Подъехала машина с водителем, под ручку с меховой Джульеттой он вышел из дома.
Госпожа Мардановна, ее старшая дочь и зять, как родная семья, смотрели на него из окон второго этажа. Конечно, они больше любовались черной Джульеттой, которая очень даже ничего смотрелась рядом со стройным спутником. Она сама это понимала, а потому была весела. И даже миловидна.
За тонированными стеклами угадывалась Москва — темная, в ярком свете предновогодней радости. Володя улыбнулся Джульетте, вытащил специальный хозяйский мобильный телефон, посмотрел на экран. Тридцатое декабря, семнадцать двадцать пять. Отсчет времени начался.
В это же время Юля, милая Володина Юля тоже смотрела на экран мобильного телефона. Помимо времени и числа на экране было сообщение о том, что сегодня — срок нового платежа. Месяц прошел. Срок действия карточки заканчивался. Если деньги не внести — номер заблокируется. Такой уж был тариф — иных, более удобных, приезжим не продавали. Деньги Юля собрала, но не все. Оставалось всего-то сто рублей найти — и можно идти в сервисный центр.
Но ста рублей не было.
Весь этот месяц Юля очень надеялась, очень старалась, очень работала. Все католическое Рождество она простояла на улице перед входом в супермаркет внутри оленя, запряженного в санки Санта-Клауса. Юля была маленькой, юркой, а потому легко умещалась там и управляла игрушкой: в передние ноги она забралась своими ногами и переступала ими, била копытом, попрыгивала. А к задним ногам оленя тянулись рычаги — Юля дергала за них, и бодрый олень взбрыкивал задними конечностями. Дети и взрослые были довольны. Санта-Клаус раздавал подарки и поздравления. А в редкие минуты, когда никого поблизости не было, иностранный Дед Мороз, отчаянно мерзнувший в хлипком искусственном костюме, грелся со своим оленем водкой — подавал ее оленю через раскрытую пасть — где-то там, в недрах этой тяжелой рогатой головы, была Юля. Она хватала рукой пластиковый стаканчик, ловко выпивала — и олень бил копытами как-то сразу бойчее.
Так продолжалось три дня. Отстояв на улице последний день, рождественские артисты выпили вместе и разошлись в разные стороны. Деньги им пообещали заплатить тридцать первого декабря. Много, но тридцать первого.
А Юле они необходимы сегодня, тридцатого. Брать в долг — не у кого. Санта-Клаус был не местный, а такой же, как она, охотник.
Юля не хотела терять связи с Володей.
Деньги. Как и где угодно нужно было найти недостающие деньги.
Юля шла вдоль центральной радости. Центральной улицы, предпраздничной радости. Именно здесь, на стекающихся к главной площади улицах, казалось, успешная блестящая радость была самой концентрированной. Она не отпускала того, кто попадал в нее, нужно только быть кредитоспособным. То есть своим.
Деньги. Неужели она всю оставшуюся жизнь будет думать только про деньги? От этой мысли Юля даже остановилась, хотела заплакать от жалости к себе, но усмехнулась. И снова задумалась, глядя недалеко перед собой. По асфальту гнало ветром суетливый окурок. Он дергался, подпрыгивал, докуренный или самостоятельно догоревший до фильтра, никчемный, бессмысленный. Он, наверное, и сам чувствовал свою полную ненужность на Земле, потому так и несся.
Юля, стараясь не проводить никаких параллелей, следила за бегом окурка. Взгляд ее натолкнулся на рассыпанные возле урны, что стояла у входа в клуб, цветные призывные флаерсы. Какая-то развлекательная акция проводилась в этом клубе для желающих, а эти флаерсы давали возможность нежелающим тоже стать желающими прийти на эту акцию, заплатить деньги… То есть реклама, обычная реклама: приходите к нам со скидкой при предъявлении данного листка.
Юля снова усмехнулась. Яркие листки с большими буквами АКЦИЯ сверху, очень мелкими надписями ниже и какими-то солнышками, внутри которых были нарисованы лампочки, вселили в ее сердце решимость. Она присела и принялась подбирать возле урны цветные бумажки. Юля еще не знала, зачем они ей пригодятся, просто красивые, а раз в мусоре, значит, ничьи… Подбирала долго, стараясь слиться с местностью — мимо проходил милиционер. Когда он шел совсем рядом, даже замерла, уставившись в землю. На глаза ей вновь попался знакомый окурок. Он уже лежал ровно, перестал дергаться, остепенился.
Увидев милицейскую спину, Юля поднялась и быстро пошла в другую сторону. До конца дня время еще есть. Она обязательно что-нибудь придумает. Вокруг были места, где можно как-нибудь заработать денег. Главное — найти их.
Юля шла, минуя платные пешеходные переходы. Дворами — так было удобнее всего.
Грузовая машина с хохлами и елками дерзко прорвалась в центр столицы клятых москалей. Хлопцы и сами не ожидали, что так бодро все получится. Оставив машину с елочным запасом в тупиковом повороте улицы, хлопчики отправились торговать новогодними деревьями по дворам. У всех были заготовлены купленные на границе московские регистрации.
И только у Семена не было ничего.
Он и сам не знал, как, встретив святое католическое Рождество, оказался вдруг в пахнущей и колющей елками подпрыгивающей темноте. Подпрыгивала не темнота, а грузовая машина, которая мчалась по ледяным дорогам в сторону Москвы. Постепенно из мрака выплыли лица хлопцев, которых Семен знал без году неделя — то ли пили вместе, то ли мимо друг друга прошли разок-другой. Они объяснили Семену, откуда он взялся в машине: Семеновы лепшие друзья, а дело было на границе, услышав, куда направляется мимо проходящая машина, аккуратно подсадили туда пьяного Семена и отправили в Москву — назло русским.
Перепугавшийся поначалу Семен постепенно убедил себя, что он сам по своей воле едет к москалям сшибить с них грошиков на Новый год. Где ехали, что проезжали по пути с родины в Москву, Семен не видел — сначала он спал, потом была ночь, потом утро. Но это ничего не меняло: все равно нелегальный Семен прятался в елки. Он исколол лицо, руки и опух — стал почти неузнаваем. Но сверить его личность с подтверждающим документом было нельзя — этого документа у Семеновой личности не было в наличности, остался он в хатке ридной матки.
Хлопцы-торгаши не сразу узнали об этом. А когда узнали, хотели Семена из машины выкинуть. Но доброта победила — надо же кому-то было оставаться товар сторожить.
Так вот и сидел сейчас Семен под невысоким брезентовым тентом. Темно было среди елок, считай, как в лесу. И холодно. Ждал Семен хлопцев, которые ушли с утра, а уже стемнело, прислушивался к улице, представлял, что там сейчас москали в их хваленой Москве выкаблучивают. И ничего не мог представить.
И тогда Семен решил выглянуть. Стараясь не помять—не подавить елки-гроши, он пробрался к краю, где брезент не был закреплен — оттуда дрожала полоска света.
На темно-прозрачном небе сияла полная луна. Семен долго смотрел на нее, родную, вынужденную светить сейчас на кацапскую столицу, и боялся перевести взгляд куда-то еще: вдруг там все такое другое, что и смотреть-то нечего, тьфу! Но постепенно Семен скосил глаза вниз, увидел фонари, угол какого-то дома и снег. Ровный, видимо, с утра нападавший.
Семену стало душевнее, тревога чуть улеглась. Он старался не думать о том, зачем же его принесло в этот треклятый холодный кацапский городишко! В жизни Семен вообще думал редко, а чего зря думать? Вот и сейчас — начни он думать — да хоть обдумайся, изменить-то уже ничего нельзя, надо сидеть ждать. И все.
Семен уже собрался высунуться на улицу и обследовать то место, где стояла машина, на предмет еды. У Семена было сто русских рублей — хлопцы на крайний случай ему оставили. Выйти, купить еды — и снова на пост к елкам! Ведь сейчас наверняка только непоздний вечер, так что…
Но с улицы послышались шаги — и Семен отскочил от щели. А вдруг это милиция, которой нужно было бояться, как беса! Машину умные хлопцы поставили так, что номера ее можно было увидеть, только специально приглядываясь: задом она почти упиралась в стену, а носом смотрела прямо в мусорный бак. Но все равно — бойся, Семен, милиции!
А кто их знает, кто там по улице идет?
Долго лежал Семен, пережидая свой страх. Сколько долго, непонятно: часов-то у него не оказалось с собой, а хлопцы оставить не удосужились.
Семен опять подумал о еде. Очень хотелось есть, очень. Надо идти. Что ему говорили: можно отлучаться от машины или как? Семену было очень холодно, и он не помнил. Холодно и поесть, холодно и поесть… Елки грели все хуже, хотя им-то какая разница, но грели они точно хуже. Или это у Семена кончалось, что ли, жизненное топливо.
Пойти поесть хотелось прямо сейчас. Только как же быть — ведь вдруг он вернется, а машины нет как нет, угнали. Или вокруг милиция поджидает, чтобы хватать?!
И Семен, думая и теряя эти свои думы, сидел и смотрел, как падает снег. Падая и падая, снег тихо кончился. И усилился, да, — усилился мороз.
К Семену подобрался ледяной и голодный сон. Спать — спать под неслышную музыку снега, под успокаивающее тепло мороза. Вот что хотелось Семену. Семен замерзал.
А Володя блистал. Ему говорили об этом и родственники Джульетты, и их дочь, и другие гости. Он танцевал с девушками, он разговаривал с молодыми людьми и их отцами, говорил комплименты маменькам — под вечеринку был снят банкетный зал гостиницы, а также примыкающие к ним помещения, так что праздник был прекрасным. Володя от пуза наелся, умело делая вид, что ест совсем чуть-чуть. Вкусно было, что и говорить — а господа ели мало. Ну и он мало — уж таким артистом Володя стал или спецагентом. Что почти одно и то же.
И, главное, — почти ни на минуту не отпускал от себя Джульетту. Это все с большой приязнью отметили. Так что получилось, что Джульетта, а не ее кузина оказалась в центре внимания.
— Вы прекрасная пара! — заявил отец кузины. — Джульетта, ты сделала правильный выбор.
Володя танцевал и с кузиной — ясноглазой белокурой малышкой примерно шестнадцати лет. В отличие от Джульетты девочка была проста и добра.
Володя даже пожалел, что не она — хозяйская дочка.
Что? Он уже спокойно может думать, что бывают дочки хозяйские, а бывают нехозяйские?! Он спокойно мирится с тем, что у него есть хозяева, а у хозяев дочки?
Володя остановился посреди танца. Ясные глазки девочки в недоумении уставились на него.
Юля. Что делает Юля? Где она? Уже давно он не звонил ей — а она ждет звонка. Наверное, на телефоне кончились деньги. Или… ее схватили. Володя представил, как среди гостей появилась бы сейчас Юля — и любое из платьев, что он видел сейчас на девушках, смотрелось бы на Юле гораздо красивее… Он усмехнулся, вспомнив, как припрятывал для нее то, что выкинули господа: купили Джульетте маечку, а той она не понравилась. Полетела в мусор, а Володя подобрал. Мочалку в виде бегемотика схоронил под кроватью — новую, в упаковке, Юле пригодилась бы…
Хорошая, любимая Юля! Где она мерзнет сейчас? Что ест? Конечно, она ждет его. И Володя ждет ее. И он к ней убежит. Он все продумал, он все проверил, он все здесь помнит.
— Извините, мне надо позвонить, — улыбнулся Володя девчушке, едва смолкла музыка.
— Ага, — кивнула она согласно.
Добрая хорошая малышка. Пусть у нее все будет хорошо.
Володя подвел виновницу торжества к столику, усадил на стул, вытащил хозяйский мобильный телефон.
Но подскочила Джульетта.
— Пойдем, я хочу мороженого, — тихо приказала она.
— Но я хотел позвонить… — начал Володя.
— С нашего телефона? Кому это? — Джульетта чуть притопнула ножкой и так на него посмотрела, что на миг ему даже показалось, что перед ним сама Луиза Мардановна. Ну вылитая мамаша была сейчас юная Джульетта. Дернулась длинная шея, зашевелились украшения девичьего лица — длинные мохнатые ресницы-гусеницы…
Володя элегантно взял хозяйскую дочь под руку и направился к мороженому.
А вокруг все верили, что он из благородных, заводили с ним разговоры, как с равным. Девушки болтали с Джульеттой, окружив ее, бросали завистливые взгляды на Джульеттиного “жениха”, даже кокетничали с ним, но он вел себя преданно — и им нравилось это еще больше.
И чем Володя был хуже всех этих людей? Ведь когда-то кто-то из их предков тоже начал с нуля! Поднялся, вышел в люди — и вот теперь весь этот блеск для его потомков. Почему бы ему, Володе, не постараться? Не подсуетиться и не выбиться? А способы могут быть любыми. Ведь зачем-то он приехал в Москву?!
А сейчас… Сейчас ему просто дается шанс! Не воспользоваться им нельзя. Пусть он, конечно, и не станет мужем длинношеей Джульетты (да и на фиг эта Джульетта!). Но ведь шанс! И девочки есть очень симпатичные — вот хоть кузина! Она уедет, но останутся другие. Регистрация у него уже есть. Ничего, что он слуга. Судьба специально заслала его в школу для слуг! Вот оно, провидение, показало ему жизнь и возможные подступы к ней! Не воспользоваться этим шансом — преступление…
— …а от нас к вашей будущей свадьбе будет вот такой скромный подарок, — сквозь клубы мыслей услышал Володя, не переставая держать в руке вспотевшую ладонь хозяйской дочки. — Володя, Джульетта, держите эти документы… Здесь нужно будет только вписать дату вашей свадьбы — и с этого дня бунгало на острове Андикитира будет принадлежать вам!
С этими словами отец кузины вручил Володе и Джульетте несколько бумажек в красивой пластиковой папке. Джульетта без энтузиазма взвизгнула, захлопала в ладоши, бросилась обнимать родственников. Володя присоединился к ней.
Бунгало, им было подарено целое бунгало на побережье теплого моря в личное владение — мозги Володи задымились…
И вот они — хлопцы, наконец-то пришли хлопцы! И какие же молодцы, Семен такого просто не ожидал. Принесли они ему настоящий подарок — огромный многослойный торт. И не простой торт, а какой и не увидишь в порыве самой безграничной мечтательности. Каждый слой этого прекрасного торта был из нежного, белого, свежепосоленного сала, да к тому же хорошо промазан сладкой горчицей с грецкими орехами. Слои были переложены тонкими ломтями как следует прокопченного мяса, а на мясо щедро навалено хрена с буряком. По высоким бокам торт был узорно расписан острым кетчупом и жирным майонезом. А украшения, затейливые украшения на торте! По центру возвышался большой красный соленый помидор в майонезной сеточке, а на вершине его тончайшие ломтики сала образовывали многозубчатую корону.
Узлами и вензелями переплеталась по торту черемша, симметрично друг другу возвышались цветочки из свежего бело-желтого чеснока; чесночок розовый маринованный, кольца лука и мелкие соленые огурчики составлялись в украинский народный орнамент. Тут и там были разбросаны зеленые горошины и рассыпаны зерна желтой радостной кукурузы. По самому краю торт выложили проперченным как надо шпигом, обсыпали корицей, порубленным яйцом и радующим глаз мелко нашинкованным зеленым лучком.
— Це мрия! — с восторгом воскликнул Семен и протянул руки, чтобы принять торт.
Карьера начиналась. В кармане Володи лежала тонкая, но все-таки стопка визиток — самых разных людей. Его приняли за своего, а это много. Джульетте спасибо. И особенно матери ее спасибо большое.
Впереди сияла жизнь, настоящая жизнь. Красота и стать — это тоже товар, и, пока все это у него есть, Володя должен обменять их на хорошую жизнь. Ведь надо только грамотно выстроить план, просчитать несколько ходов вперед — и можно уже не подстраиваться, не прислуживать и не бояться. А идти наверх. Возвратиться в бедность и унижение проще простого. А вот наверх…
Последние сомнения покинули Володю.
Сомнение “Юля”… Что ж, Юля его поймет. И будет стремиться наверх сама. Без него. Ведь когда-то, до их встречи, она была одна и как-то выбиралась. А уж после, в счастливом будущем после, он ее когда-нибудь найдет. Поможет. Поддержит.
Каждый за себя.
Джульетта повернула к Володе голову на жилистой шее, взмахнула ресницами. Володя поцеловал ее. Вокруг все захлопали. Двоюродная сестричка бросилась обнимать Джульетту. И внимание переключилось на белокурую малышку-кузину.
Хозяйская дочка хлопала большим ртом и супер-ресницами, говорила что-то. Володя не слышал ее, но в такт поддакивал. Перед ним сияло будущее.
В этот же миг Юля споткнулась и упала лицом на дорожную наледь. Что-то словно оборвалось внутри нее. Она поднялась, но сил почему-то не было.
“Поесть! — тут же вспомнила оптимистка Юля. — Я забыла поесть! То есть не забыла, конечно. Но будут деньги, поем обязательно. И все — в этом дело. А так все хорошо”.
Но тяжесть пустоты не оставляла ее. Найти денег захотелось еще сильнее. Чтобы увидеть Володю, чтобы оставить его рядом с собой и не расставаться с ним никогда. Для начала денег на телефон, а после… Она уже все придумала — как они станут жить с прекрасным Володей, как наладится их маленькая, скромная, но своя, свободная жизнь.
И все же рюшечкой по краю этих стратегических мыслей строчилось все то же: “Только надо денег. Деньги… Неужели я всю жизнь только и буду думать про деньги? Буду. И любой ценой. Особенно сейчас”.
— Мрия! — повторил Семен.
Семен проснулся от своего собственного громкого крика. Никакая это была не мрия (в смысле мечта). Не мечта. Или нет — пустая мечта…
И перепуганный Семен, замерзшее и голодное тело которого еле слушалось, решил проверить, что происходит. Он высунул голову из брезентовой щели.
И вот тут-то проходящая переулком Юля его и заметила!
Круглая вислоусая ряха сразу привлекла ее внимание. А после короткого, но более пристального взгляда на Семена Юля поняла: его можно развести.
— Не бойся! — твердо, но негромко крикнула она.
Потому что физиономия Семена спряталась.
— Давай поговорим, я тебя вижу! — добавила Юля, подходя к самой машине.
Конечно, она его не видела, но Семен сейчас этого не понимал.
В его голове метались мысли. Что от него хотят? Ему нужно выходить? И куда — сдаваться? Он понимал, но не все, что говорили по-русски. Однако сам сказать ничего не мог. Когда-то, когда еще мог, принципиально не хотел. А теперь то ли совсем забыл, то ли замерз, то ли оголодал…
— Эй, чего скажу! — задорно несся с улицы голос Юли.
Семен, конечно, не знал, что она начала игру, что теперь Юлю от него клещами не оторвать. Но пока он сидел среди елок, переваривая в голове простые русские слова, похожие и не похожие на его родные-прекрасные.
— Скажи, это твоя машина? — с интересом спросила тем временем Юля.
Тут уж Семен почему-то не утерпел (то ли чувство коллективной собственности взыграло, то ли страх), высунулся и заявил:
— Моя.
— Хорошая! — с восторгом похвалила Юля. — А чего сидишь-то, не выходишь?
Семен попытался подобрать что-нибудь значительное, чтобы кацапка поняла — он тут не просто так, а важный человек. Но никакого другого слова не вспомнил.
— Бизнес, — значительно сказал он.
— А, бизнесмен, значит, — понимающе закивала Юля.
Семен обрадовался — удалось! Высунулся еще сильнее, попытался подбочениться, взялся за обледеневший брезент. До чего холодный — Семена-бизнесмена аж передернуло.
— Замерз? — посочувствовала Юля. — Да, бизнес дело тяжелое.
— Ох, — вздохнул Семен.
— А какая лицензия у твоего бизнеса? — голосом доброго инспектора поинтересовалась Юля. — Есть она, есть лицензия?
Семен тут же испугался. Думал, просто девчонка, а она — “лицензия”! Опасно. Сейчас арестовывать начнет или других инспекторов наведет. Хлопцы придут, а тут…
— Да, да, да! Лицензию имею! — часто-часто закивал Семен.
— Это хорошо, — одобрительно сказала Юля. — Так, а отопление у тебя в машине хорошее? В смысле — тепло у тебя? А? Тепло?
— Мэрзну, — развел посиневшими руками украинский бизнесмен.
— А это потому, что ваша страна не участвует в акционировании природных энергоносителей, — заявила Юля, сурово ткнув пальцем в сторону Семена.
— Э… — Семен снова развел руками: что-то о протянутых по их свободной стране русских газовых трубах он слышал. Но мало. Энергоносители — это оттуда же? Или что-то другое? Он поежился — и ничего не ответил. Но почувствовал себя виноватым.
Юля это тоже почувствовала. Она вытащила из кармана стопку приглашений в ночной клуб, вышла поближе к Семену и свету фонаря, показала эту стопку бизнесмену, сидящему на елках.
— Ты хочешь, чтобы у тебя было тепло? — голосом агитатора спросила она. — Тепло! Ты сидишь, и тебе тепло! Ну? Тогда приобрети акции главного энергоносителя земли — и сразу солнце обернется к тебе своей горячей стороной! Прямо сейчас — и ты согреешься. Тепло — что может быть важнее? Каждый бизнесмен Москвы приобрел себе эти акции. Некоторые брали по несколько тысяч штук — и теперь солнце будет светить только им! В Москве нельзя без таких документов, энергия не бесплатная. А владеешь акциями — владеешь правами. Да, а тебе может и не хватить, кстати… Все, акции кончаются. Бизнесмен, решайся. Мне нужно спешить. Ну, сколько тебе акций?
Слова “акции”, “в Москве нельзя” и “бизнесмен” создали брожение в голове Семена. С одной стороны, он понимал, что никакой он не бизнесмен, нечего завирать. А с другой — что тут, в Москве, солнце теперь светит не всем, а только тем, кто за него заплатил? Может, он просто не все понял, что девица балакала на своей собачьей мове…
— Акции небесного электричества! — продолжала кричать Юля, размахивая листками с крупными буквами “АКЦИЯ”. Деньги у хохла есть, это чувствовалось. Еще чуть-чуть, и она их выманит. Много не надо, сто рублей — и будь здоров. Что после делать с купленными бумажками — придумаешь, уважаемый…
— Э… — вновь проблеял Семен, почесал подбородок и дернул себя за ус.
— Бизнес считается незаконным, если бизнесмен НЕ предъявит акций на небесное электричество! — наступала Юля. Она была уже в полуметре от машины. — Это значит, что он незаконно пользуется природными энергоносителями. А за это что? Суд, тюрьма.
Семен чуть из-под брезента не вывалился. Ну и порядки в России! Суд, тюрьма… У него была при себе сотня здешних денег. Много это, мало, он не помнил.
— Да ты, наверно, никакой не бизнесмен! — звонко и как-то презрительно крикнула Юля.
— Бизнесмен! — национальная гордость не позволяла Семену согласиться с тем, что он никто — просто елки сторожит. Да и то — никто его об этом особо не просил…
— Ну, так сколько тебе акций?
— Почем?
“Готов!” — обрадовалась Юля.
— А сколько ты возьмешь?
— Пожалуй… Две, — с достоинством ответил Семен, прикидывая, что одно солнце ему пойдет греться на день, а другое — на ночь. Холодно, уж очень холодно ему было. И думать хотелось только о тепле.
— Пятьдесят рублей штука, — ответила Юля, быстро отсчитывая и протягивая Семену две “акции”. — С тебя, бизнесмен, сто рублей.
Семен, долго копаясь ничего не чувствующими руками в карманах, вытащил смятую деньгу, протянул Юле.
— Отлично, — шустро пряча добычу, воскликнула она. — Назови свое имя, фамилию.
Семен назвал.
— С этого момента ты становишься полноправным акционером небесного электричества. Свет звезд, луны и, главное, — солнца теперь твои! Ты можешь греться ими по праву! Счастливо, акционер!
Она уходила. Она уже почти ушла. Но зачем-то оглянулась.
Семен высунулся из-за брезента. В свете фонаря он внимательно, шевеля губами и водя пальцем по строчкам, читал то, что было написано на его акциях.
А к нему с противоположной стороны подходил наряд милиции.
— Ну, шо це каке? — забыв, что он на улице, сам себе сказал Семен, продолжая рассматривать москальские письмена.
И трое милиционеров это услышали.
— А ну-ка вылезай, — скомандовали они Семену.
Тот медленно перевел на них испуганный взгляд.
Так что из-за брезента Семена выволокли. И поставили на снег.
— Давай документы. Откуда приехал? Когда? Где зарегистрировался?
Вопросы сыпались со всех сторон. Семен не знал на них ответов и не успевал думать и соображать. Молча протянул милиционерам только что приобретенные акции.
— Это что у тебя такое? — удивился самый главный. — Документы?
Семен кивнул.
Все трое склонились над документами, подтверждающими права Семена на владение небесным электричеством. Смеялись они недолго, но от души.
— Ты давай документы свои показывай!
— А не проходку в клуб.
— Много вас тут понаехало.
Быть акционером небесного электричества оказалось не так удобно.
— Не разумею… — выдавил Семен, глядя в глаза милиции.
— Не разумеешь, значит? — удивился самый молодой, гораздо моложе Семена, москальский ментюк.
— Не-а. Не понимает, — ответил ему другой.
— Но как же так? — искренне удивился молоденький. — Как же ты не понимаешь? Мы же общие друг другу. Мы эти… Славяне! Ладно, чурбаны не понимают, но ты-то!..
— Притворяется, незалежный, — с сожалением посмотрев на Семена, сказал третий. Самый главный. — Давай, топай с нами.
Двое других подтолкнули Семена под бока.
Семен не знал, что если бы милиционеры так не расстроились из-за того, что он их не понимает, они вполне отпустили бы его. Им выдали в отделении замечательную и неожиданную премию. И к тому же совершенно не обязательно было никого хватать и приводить — их смена вот-вот должна была закончиться, и шли они в это же самое отделение, чтобы сдать дежурство. А тут такая незалежная насмешка над славянским братством… Русские ребята обиделись.
Юля тоже поняла, что Семена ведут бить. А ведь если бы она его не обманула, он бы затаился в недрах промерзшей машины — и все бы было хорошо. Или отдал бы он наряду милиции свои сто рублей — его и помиловали бы? Видно, деньги, что она забрала, были последними… Хохол — да не догадался бы взятку дать? Значит, денег у него больше не было.
И ей стало Семена жалко — он был еще более бесправным, чем она сама. Дурак, он ведь просто не все понимал, из-за своей спеси повелся на ее слова…
Неведомой азбукой совести застучали в ее голове мысли: а можно ли добиваться счастья себе, обманывая и подставляя другого? Доверчивого обмануть легко, но как тогда пользоваться результатами победы?
Семеновская сотня жгла карман. День завершался. Минимальный взнос за телефон без этих денег отменялся.
— Подождите! — крикнула Юля вслед удаляющейся в темноту группе.
Вечеринка была в разгаре. Джульетте звонила мать, та сообщала ей, что все прекрасно. И действительно была счастлива.
“Да что я, очумел, что ли?” — вдруг подумал Володя. Он заскучал. Честное слово, легче было прислуживать Луизе, чем делать вид, что ты равен всем здесь. Время жизни, одной-единственной жизни, будет потрачено на то, чтобы забраться туда, к ним, наверх. И это ради каких-то мифических потомков. Ведь может так случиться, себе-то пожить в богатстве или не придется, или просто расхочется. От усталости.
Джульетта расслабилась оттого, что вечер удался, и таскалась где-то с подружками.
Все пути отступления Володя продумал. При нем был телефон, половина гонорара (вторую хозяйка все-таки прижала и пообещала выдать после завершения операции). Жалованье ждало его первого января, ну да Бог с ним! Хватит и этих денег. Трофеи для Юли — мочалка и так далее… Новых насобирает. Заработает!
Да, его будут искать, а уж что ему за этот побег грозит… Господа неохотно расстаются с тем, что служит их хорошей жизни. Лучше не думать…
“Мы уедем с Юлей! Мы что-нибудь обязательно придумаем! Земля большая, уж я-то знаю!” — думал Володя. Он любил землю, небо и вольный ветер.
А еще Юлю. Конечно, он любил своего маленького стойкого боевого солдатика! И пусть сейчас Володя проиграл битву за Москву. “Я выиграл свободу. Да, волю”, — думал он, походкой предводителя жизни проходя мимо гостиничной обслуги. До улицы оставалось совсем чуть-чуть. Перед ним с поклоном распахнули дверь — и все той же горделивой походкой Володя устремился спасаться. Бежать он будет после — а сейчас он шел со спокойной величавостью принца — будущего короля.
И ведь ушел, ушел! Только его бывшие хозяева пока об этом не догадывались.
Бежала по улице и Юля. Она разозлила всех трех милиционеров — сначала предлагая деньги за то, чтобы ребята отпустили несчастного. А затем, обозвав нехорошими словами всех троих (чтобы оскорбился каждый и захотел ее поймать), понеслась прочь.
И, бросив Семена, милиционеры погнались за ней. Даже свистели в свистки. Напрасно Юля переживала, что кто-то из них останется Семена охранять.
“Ну, что? Спасся, кажется, бедолага, — подумала она, оборачиваясь напоследок и видя, как Семен быстренько забирается под брезент. — А мы побежали!”
И она неслась по улице. Милиционеры бежали за ней. Или за деньгами. Или за славой. Или за порядком в городе — неизвестно. Но бежали.
Семен, дрожа ногами, руками и животом, огляделся. Посмотрел на свои акции, посмотрел на небо. В морозном небе ярко и празднично горели звезды: бесплатное небесное электричество. Или все-таки теперь не бесплатное? Ведь за них он сегодня заплатил, а потому может пользоваться московскими звездами на законных основаниях? Наверно, так.
Семен деловито забрался в елки. Хитрая кацапка выманила на эти акции последние его деньги. Лучше бы он не платил за них — а нагрел бы на небесное топливо клятых москалив! Вот это было бы правильнее. А то вот оставила без денег… Семен проклинал девицу вместе с московскими собаками-ментами, глядя через узкую щель вверху тента на прекрасные звезды.
Сидел, трясся и не знал, что к нему уже спешили родные хлопцы, которые втюхали глупым москалям все елки. Что в кузове скоро вновь станет тепло, весело — надышат, насмеют, напукают… Что завтра с утреца, когда включится в работу главный генератор небесного электричества, хлопцы постараются распродать елочные остатки — и можно будет подаваться на милую родину.
Снова проваливаясь в сон, свободный Семен с негодованием подумал: почему солнце светит не одним его сородичам, а еще и всяким москалям и обманщикам? Это несправедливо!
Юля шмыгнула в подворотню, за которой начинался забор новостройки. Дальше — в подвал. Она хорошо знала подвалы. Хуже — чердаки.
Конечно, она уйдет, она не даст себя поймать. Она будет жить.
Подвал шел все глубже и глубже…
В этот момент Володя набирал на мобильном телефоне Юлин номер. Подвал делал абонента временно недоступным. Юля об этом не знала, но сейчас так было даже удобнее — милиция не слышала звонка на ее телефон и потому не могла вычислить. Юля затаилась. Прислушалась. И затем вновь побежала.
“Позвоню позже”, — подумал Володя.
Москва была большая, а Земля круглая. Юля и Володя продолжали бежать. И, если это будет нужно, они обязательно встретятся.