Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2005
Взрослые стихи для взрослых
Андрей Коряковцев. Экстремальное детство. — Екатеринбург: ИГНЫПС, 2004.
Достаточно взглянуть на эту книгу, чтобы заподозрить в ней артефакт, до андеграунда относящийся: тридцать две страницы; тираж — 118 пронумерованных экземпляров; стихи, чередующиеся с графикой (Сергея Ивкина); длинный и узкий, то есть как бы специально неудобный, формат.
Если же не только взглянуть, но и почитать, то и впрямь окажется, что стихи в известном смысле детские. Во всяком случае, шесть из пятнадцати написаны от лица ребенка. Этот обобщенный ребенок происходит из достаточно полной, хотя и не совсем благополучной семьи, в том смысле, что домочадцы пьют и его бьют, впрочем, между собой, они тоже дерутся, да он и сам, сказать по правде, пьет и курит, так что, в общем, все друг друга стоят. Вокруг этого, так сказать, концептуального ядра группируются остальные стихотворения книги, часть из которых с натяжкой тоже можно назвать детскими, часть же нельзя никоим образом. Так что можно было бы долго гадать, на какого читателя ориентируется книга, если бы сам автор не дал жанрового определения, а именно — “детские стихи для взрослых”. Что ж, посмотрим на экстремальное детство, как говорят филологи, сквозь призму жанра.
Следует в связи с этим заметить, что Андрей Коряковцев как литератор вообще тяготеет к маргинальным жанрам, но он также не прочь создавать и жанры собственные. Наиболее традиционная часть его творчества — переводы — все-таки немного отстоит от трех китов литературного мейнстрима — эпоса, лирики и драмы. В еще большей степени это относится к афоризмам, тем более что последние, перемешав со стихами и максимами, Коряковцев однажды свел в некий синтетический текст, жанр которого определил как философскую панк-поэму о том, как совершить самоубийство, не причинив вреда себе и окружающим.
Что же касается детских стихов для взрослых, то этот жанр не нов и маргинален по определению. Если оставить в покое чисто советские кошмары вроде антисталинского прочтения “Тараканища”, а также обэриутов, писавших скорее взрослые стихи для детей, то классиком жанра, конечно, следует считать Олега Григорьева. О нем нельзя не вспомнить, читая, например:
Папа к маме пристает:
мама денег не дает.
Чтобы он не пил вино,
Я их выбросил в окно!
Или, тем более, “Папка с мамкою дерутся, а потом всю ночь …” — рифму мы опускаем, но в оригинале она имеется. (По поводу приведенных строк, кстати: таким железным нервам и физической мощи папки с мамкой трудно не позавидовать.)
Есть стихотворения, заставляющие вспомнить о Б. Заходере, — “Шел по городу молшебник…” и “Песня про разнообразие морфологии нижних конечностей”. В последней имеется в виду, что кто-то коленками назад, кто-то вперед, а кто-то и вовсе без коленок. И кстати, многие стихи Заходера тоже с удовольствием читаются взрослыми.
Однако сопоставление с Григорьевым для понимания книги гораздо важнее. Сходство, о котором было сказано, существует, но оно чисто внешнее — мироощущение героя этих стихов не только отличается от, а, пожалуй, и прямо противоположно мироощущению григорьевских героев. Кто-то, кажется
М. Горький, сказал об Андерсене, что тот писал так, будто хотел, чтобы дети его пожалели, а дети никого не жалеют. Герой Коряковцева при всех своих псевдолюмпенских характеристиках очень добр (и юмор Коряковцева страшно далек от черного) и даже сентиментален. И это совершенно естественно, потому что это — домашний ребенок, все его интересы сосредоточены в семье. В отличие от детей Григорьева, которые, даже будучи благополучными, ведут себя и размышляют в лучшем случае как детдомовцы. И уж коль скоро выше прозвучало слово “панк”, позволим себе метафору: ребенок Коряковцева выглядит как хиппи, пытающийся казаться панком. Особенно показательна в этом смысле его фрейдовская оговорка о том, что он простит своих родителей, если те впредь не будут драться и “дринчать”. Дринчать, или, в другом произношении, “дринчить” (от английского “drink”), могут только родители с хипповым или, по меньшей мере, университетским прошлым. Обычные родители не дринчат, а бухают.
Можно было бы говорить о психологической недостоверности детского образа и посоветовать автору пообщаться с реальным ребенком из неблагополучной семьи, и поторопиться, пока тот еще не убежал из дома на теплотрассу, но мы не станем этого делать. Потому что ведь это стихи для взрослых. Как известно, панки любят грязь, а хиппи — цветы, а писать можно о чем угодно, но следует — о том, что любишь. И автор, не знаю, сознательно или нет, к этому и приходит. К финалу книги маска снимается, и мы видим стихи вот именно что о цветах. (Ну и немного о траве, уж не без этого!) Три последних стихотворения вообще никакого отношения к детской тематике не имеют, и возникает подозрение, что и во всех остальных стихах этой книги ребенок — не вымышленный персонаж, а образ самого автора. Автор, правда, сразу “предуведомляет читателей, что ситуации и герои нижеследующих текстов не имеют никакого отношения к его собственному детству”. Но проницательному читателю это понятно и без предуведомления: в противном случае не писал бы автор стихов и не упражнялся бы в поэтических переводах из Р. Фроста.
Андрей Ильенков