Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2005
Время — категория сердца
Омельчук Анатолий. Последний в очереди за поцелуем. — Тюмень: Мандр и Ка, 2004.
Странная на первый взгляд книга. Да и на второй тоже. К ней надобно приноровиться. Сама же она подстраиваться под читателя не хочет. Демонстративно. Хотя ее название, не стесняющееся своей “манкости”, более органично выглядело бы на обложке очередного дамского романа. Да и издательской щедрости (красный ледерин, пара фотографий автора, два сопроводительных текста, цветные вклейки, несколько вариантов шрифта, свободно себя на мелованных страницах располагающие строки) здесь, на мой взгляд, избыток. Хорошее, казалось бы, лишним не бывает. Но в данном случае полиграфическое роскошество едва ли уместно: претенциозность противоположна исповедальности. Меж тем автор отважился именно на исповедь.
Подарили человеку ежегодник. И он прожил с ним от января до декабря. Только делал в нем не будничные, как обычно, записи (встретиться с тем-то и во столько, позвонить туда-то, поздравить того-то), а совсем иные. Продиктованные не профессиональными или бытовыми обстоятельствами, а потребностями души. У нее — свой календарь, рутинную упорядоченность опровергающий. Не внешними очевидностями обусловленный, а причинами и силами внутренними, называемыми самопознанием.
Открывая книгу, чьи страницы расписаны по дням и месяцам, оказываешься внутри… любви. Это неизбывное чувство может проступить строками, доверительность которых не смущают и дословные совпадения с романсовыми формулами: “Я покину тебя, но с тобой никогда не расстанусь…” или “Ты себя у меня уже не отнимешь…”. Оно проступает и в констатациях, претендующих на обобщение: “Время любви прибавляется к жизни”, “Любимые — как дети. Мы принимаем на себя ответственность за них”, “Любишь не тех, кого хочешь, а того, кого — любишь”, “Иногда прошлое — самое значительное будущее…”.
Есть в книге и фрагменты, казалось бы, про другое и о другом. Те, что свидетельствуют о журналистском стаже и литературных интересах автора. Это не лишенные занимательности воспоминания о Севере и Сибири, суждения о современной литературе (она “не умерла, а замерла”), характеристика литперсон, которые если и состоялись, то в ненависти, а не в любви, соображения о читательской психологии, склонной к половому шовинизму (мы идентифицируем себя с персонажами в соответствии с личной гендерной пропиской). Есть даже ответы на вопросы одного регионального филологического ежегодника. Но и эти страницы книги, по сути, про то же, про что твердят и откровенные лирические строфы:
Всему приходит эпилог.
А ты все медлишь ставить точку.
Ты просишь новую отсрочку
Хотя б на самый краткий срок.
Анатолий Омельчук убежден: душа проявляется в слове. А жива душа прежде всего любовью.
Это состояние пробуждает в человеке поэта. И не потому лишь, что провоцирует на стихописательство. Начинаешь обостренно воспринимать смысловую насыщенность родного языка, способного не только обслуживать ежедневное житье-бытье, но и откликнуться на невыразимое и продлить невозвратимое. Вот лишь один тому пример: “Равно-душие — слово-то какое хорошее!” Хорошее — и потому, что своими половинками утверждает равенство тех, кого связует чувство, и потому, что в конкретной ситуации — которая и стала пунктирным сюжетом всей книги — обещает человеку пусть временные, но передышки от цунами на сердце.
Поденные эти записи — о ценностях жизни. О ценности самого бытия, главное содержание которого — не в политических баталиях, не в трудовых свершениях и даже не в творческих победах, а в ней, проклятой. Это она движет солнца и светила. Это она искушает нас бессмертием. И пусть безответная, любовь все равно — чудо: “Бог дарит на двоих: если даже один и не любит”.
В критическом постскриптуме на обложке книга названа романом. С таким определением можно согласиться, хотя шансов на попадание в Букеровский забег у нее — говорю как один из участников недавней судейской коллегии — никаких. Это роман, поскольку — история любви. Счастливой и в своей обреченности. Ведь “самый несчастный любящий счастливее всякого, кто не испытывал любви”. Поцелуй судьбы душа помнит, сколько бы лет ни минуло. Вот в чем любовь подобна лирике. И та, и другая — всегда в настоящем: “Любовь не знает формы: было…”
В эту книгу входишь не без усилия. Зато потом хочется, чтобы, ограниченная годовыми рамками, она — длилась. И уже прощаешь автору частные невнятности, риторические нажимы, географические уточнения, геометрические ухищрения, невольные самоцитаты. Подобно жизни, любовь всегда в черновиках. Наново, как бы ни хотелось, не перепишешь.
Широкого круга читателей, вопреки аннотации, у книги Анатолия Омельчука не будет. И не оттого, что тираж ее обозначен всего тремя цифрами. У таких страниц читатель всегда не массовый, а штучный. Современник автора по человечеству.
Леонид Быков