Роман
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2005
Окончание. Начало в № 2 (2005).
Часть вторая
1. ПРОНЕСЛО
Очнулся Стас оттого, что где-то поблизости заплакал ребенок. А очнувшись, не сразу сообразил, где находится: перед глазами был незнакомый двор панельной пятиэтажки, возле ближнего подъезда две молодые мамаши с колясками вели между собой оживленный разговор. Из одной коляски и вырывался громкий надрывный плач. Не прекращая разговора, мамаша ревуна энергично раскачивала коляску. В какой-то момент взгляды ее и Стаса встретились…
Дрожащей рукой он повернул ключ зажигания, дал полный газ, и “жигуль” с диким воем сорвался с места, чтобы при выезде на улицу едва не врезаться в кортеж милицейских машин с сиренами и мигалками. Нечего и говорить о том, что у Стаса душа ушла в пятки и он явственно ощутил на запястьях холодный металл наручников.
Но — пронесло, милицейские машины завернули во двор того самого дома на противоположной стороне улицы… А спустя каких-нибудь полминуты навстречу Стасу в том же направлении пронеслись еще две “канарейки”. Когда опасность миновала, первой мыслью было: “Уж больно много милиции!..” Невелика шишка начальник цеха, чтобы столько ментов сорвалось сразу с места. Тут что-то не так…
2. СЫЩИКИ
Когда начальник областного уголовного розыска Леонид Иванович Шихалёв со своими людьми прибыл на место происшествия, там помимо прокурорских следователей разных уровней уже работала группа из районного УВД: оперативники проводили поквартирный опрос жильцов, эксперты-криминалисты искали на лестнице следы, которые мог оставить убийца, судебный медик заканчивал осмотр трупа. Чуть погодя подъехали начальник ГУВД области и прокурор города. Словом, все шло обычным порядком, только начальников было на этот раз выше крыши, но такова уж их незавидная доля: для них не существует гамлетовской дилеммы “быть или не быть” на месте происшествия чрезвычайной важности — непременно быть, непременно светиться, иначе их не поймут. Как не поняли некоторые наши граждане своего президента, который не кинулся личным примером спасать экипаж затонувшего “Курска”, здраво рассудив, что, не будучи профессиональным спасателем, вольно или невольно станет только мешать специалистам заниматься своим делом.
Леонид Иванович почти сорок лет прослужил в уголовном розыске, начинал карьеру с нижних чинов и с некоторых пор пришел к убеждению: чем дальше высокое начальство от места преступления, когда там работают опытные специалисты, тем быстрее преступление будет раскрыто. Ведь даже при наличии семи пядей во лбу начальники не могут досконально знать все нюансы того или иного розыскного дела, как их знает занимающийся этим делом опер или следователь. Тем более не могут знать они во всех тонкостях психологию конкретного преступника, выход на которого и дальнейшие взаимоотношения с которым для розыскника-профессионала процесс всегда сугубо интимный.
Остался Шихалев при этом своем убеждении и тогда, когда сам вознесся в верхи. Выезжать на происшествия — да, почти всегда выезжает. И на этот раз выехал, но путаться под ногами у ребят не стал, — напротив, с лестничной площадки, где лежал труп и где занимались своим делом эксперты-криминалисты и судебный медик, отозвал старшего опера Бородина в сторонку и, никого больше не отвлекая от дела, поинтересовался: опрашивал ли уже кто-нибудь вдову потерпевшего.
Бородин помотал головой:
— В ближайшие часы навряд ли получится…
— Понятно, — покивал Шихалев. — Хорошо, подождем до вечера. Пожалуй, я сам поговорю с ней. Тут есть кто-нибудь из близких родственников?
— Пока нет никого, — сказал Бородин. — Старший сын проживает в Минске. Ему позвонили. Младший в научной экспедиции, где-то возле Новой Гвинеи. С ним сложнее.
Тем временем эксперты закончили работу. Труп увезли. Судебный медик констатировал мгновенную смерть от сквозного ранения головы.
Рядом с трупом была найдена пуля калибра 9 мм от пистолета Макарова, но без следов ствольных нарезов, слегка деформированная и испачканная бетонной крошкой. На стене возле окна, приблизительно в полутора метрах от пола, имелась свежая округлая вмятина диаметром около 10 мм и глубиной около 5 мм.
Еще криминалисты подобрали с пола лестничной площадки между четвертым и третьим этажами катышек недавно использованной жевательной резинки.
3. РАСЧЕТ — ЗАВТРА
Вскоре Стас уже подъезжал к Диминому дому. Поставив машину на ее всегдашнее место перед подъездом, поднялся в квартиру и с порога сдавленным шепотом решительно потребовал:
— Деньги на бочку!
— Ш-ш!.. — Дима приложил палец к губам и, пропустив Стаса в прихожую, захлопнул за ним дверь, однако в комнату не повел. Тоже шепотом, делая длинные паузы, пообещал: — Завтра… Часам к десяти подъезжай… Знаешь куда… Там и получишь… Если, конечно…
Стас насторожился:
— Что — если?
Дима оглянулся на неплотно прикрытую дверь в комнату. Оттуда, видать из телевизора, доносился в прихожую сиплый голос какой-то певички, без конца повторявшей одни и те же дурацкие слова:
Ты из прошлого придешь
И к моей груди прильнешь…
— Ты на все сто уверен, что мужик того?.. — спросил Дима. — Может, ты его только…
— Я что, блин, пульс у него щупал?.. — огрызнулся Стас. — Вижу: пал без звука — ну, и….
— Ладно, к утру выяснится, — рассудил Дима и, помолчав, спросил: — Хоть следов-то не оставил?
Стас пожал плечами:
— Да вроде нет!..
— Смотри! — пригрозил Дима и снова спросил: — Кто-нибудь видел там тебя?
— Старуха одна, — сказал Стас. — Спускалась с пятого этажа, пока я дожидался…
— Еще до того?
— Ну. Да я в очках был и спиной к ней стоял. Если что — навряд ли узнает.
О том, что он был там в Диминой куртке, Стас предпочел не распространяться.
— Слышь, плесни чего-нибудь! — попросил он.
Однако Дима, округлив глаза, яростно прогнусавил:
— Мотай, короче, понял! — с этими словами он отворил входную дверь и, сунув в руку бывшего своего командира сотенную бумажку, выпихнул его на лестничную площадку.
4. УЛИКИ И ОЧЕВИДЦЫ
Полковник Шихалев, его заместитель подполковник Лужин и старший опер Бородин сидели в милицейском опорном пункте, располагавшемся в том же доме, где проживал Соколов, и знакомились с результатами опросов свидетелей.
Трое жильцов видели в подъезде в промежутке между семью сорока и семью пятьюдесятью утра, незнакомого мужчину лет тридцати, роста приблизительно 175—178 см, лицом худощавого, но, по всей видимости, крепкого телосложения, в зеленой матерчатой куртке с капюшоном, в надвинутой на лоб до бровей черной вязаной шапочке, на глазах — очки в темной оправе. Волосы каштановые, густые, волнистые, закрывают шею.
По словам гражданки Сизовой из 52-й квартиры, когда она, спускаясь по лестнице, увидела этого мужчину, тот стоял на площадке между третьим и четвертым этажами и смотрел в окно.
“Я спросила его, что он тут делает. Мужчина, не оборачиваясь, спросил: “Я что, похож на шпиона?” Но тут же, слегка повернув в мою сторону голову, кивком показал мне какую-то квартиру на третьем этаже и пояснил, что ждет приятеля. В 44-й квартире проживает одинокий мужчина приблизительно его возраста, поэтому я подумала, что этого мужчину он и дожидался. Больше я с ним не стала разговаривать”.
Гражданин Фоминых из 50-й квартиры возвращался утром после пробежки — приблизительно в семь сорок пять — и также видел в подъезде, на площадке между третьим и четвертым этажами незнакомого мужчину. В разговор не вступал. Описанные им приметы сходились с теми, что описала гражданка Сизова. При этом уточнил: мужчина был такого же роста, как он сам, то есть 174 см.
Соседка Соколовых по лестничной площадке Черненко, возвращаясь из магазина и подходя к своему подъезду, приблизительно в семь пятьдесят утра услышала внутри подъезда сильный хлопок, а при входе в подъезд увидела спускавшегося навстречу по ступенькам, с площадки первого этажа, незнакомого мужчину в зеленой матерчатой куртке, в очках и черной вязаной шапочке.
“Мужчина прикрывал нижнюю часть лица рукой, в которой держал черный пластиковый пакет. Я подумала, что он каким-то образом ушибся, и хотела спросить, не нужна ли ему медицинская помощь (я работаю медсестрой), но не успела открыть рот, как он уже исчез. Затем, поднявшись на площадку между первым и вторым этажами, я увидела лежащего на полу мужчину, в котором узнала своего соседа Соколова Алексея Васильевича. Кепка его валялась рядом, возле головы расплывалась лужица крови, в крови была вся левая часть лица, чуть ниже виска зияла рана. Алексей Васильевич не подавал никаких признаков жизни. В это время сверху спустился сосед со второго этажа, он тоже услышал странный хлопок и вышел из своей квартиры узнать, что случилось. Когда я сказала ему, что Алексея Васильевича, по всей видимости, застрелили, он поднялся в квартиру Соколовых, чтобы сказать Валентине Алексеевне о постигшем ее несчастье и вызвать “скорую”, а я выбежала во двор, чтобы сообщить о случившемся шоферу Алексея Васильевича, который в это время находился в машине”.
Личный шофер Соколова показал, что подъехал за “хозяином”, как обычно, к семи сорока пяти. Машину поставил метрах в десяти от подъезда, чтобы из окна квартиры ее хорошо было видно. В ожидании “хозяина” сидел за рулем и читал книжку. На входивших в подъезд и выходивших из него особого внимания не обращал.
“Какой-то парень в зеленой куртке мелькнул в зеркале заднего вида. Но черт его знает… Не окликать же каждого. Других машин, кроме моей, поблизости не было”.
* * *
— Итак, что мы имеем? — Шихалев обвел взглядом помощников. — Словесный портрет возможного убийцы, саму картину убийства и… пока все. Хотя на первый случай не так уж мало, поразмышлять есть над чем, — и уперся взглядом в Бородина: — Сергей?
— Скорей всего, убийца не профессиональный киллер. Во-первых, унес с собой оружие. Во-вторых, не подготовился как следует к операции: думается, он свою жертву до сегодняшнего утра не видел ни живьем, ни даже на фотографии.
— Почему ты решил, что он не знал свою жертву в лицо? — спросил Шихалев.
— Иначе не стал бы караулить Соколова возле самой квартиры.
— Я тоже считаю, что не стал бы профессиональный киллер забираться так высоко, почти на четвертый этаж, — поддержал Бородина Лужин. — И вообще, мне кажется, у него напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения: за каких-нибудь четверть часа, а то и меньше, столько раз засветиться…
— Возможно, он просто не опасался засветиться? — рассудил Шихалев. — Если он не здешний, а доставлен откуда-нибудь издалека? Из какой-нибудь бывшей Союзной республики? Не забывайте, кто такой был Соколов, в его смерти могли быть заинтересованы определенные силы не только в ближнем зарубежье, для них не составляло проблемы забросить к нам киллера откуда угодно, хотя бы из Австралии.
— Аэропорт еще не перекрыт? — улыбнулся Бородин.
— Что ты видишь тут смешного? — строго глянул на него начальник уголовки.
— Ну, как: чтоб из Австралии к нам вместо профессионала привезли салагу с самодельным пистолетом без нарезки в стволе? Там вроде как умные люди живут.
— Пожалуй, ты прав, — неожиданно согласился Шихалев. — Серьезные люди с салагами не работают. Поэтому отбросим Австралию и даже Украину. Будем считать, что Соколова застрелил наш земляк, который — по крайней мере, в ближайшие дни — обречен оставаться в пределах нашей досягаемости. Возможно, он изменил внешность, когда шел на дело.
— Если это одноразовый киллер и к тому же салага, то его не сегодня-завтра могут свои же ликвидировать, — высказался Бородин.
— Если уже не ликвидировали, — скупо обронил Шуклин.
5. СТРАХ
Попрощавшись с Димой, Стас сел в трамвай и поехал домой. Он чертовски устал, и, вдобавок ко всему, стал побаливать желудок. Хотелось поскорее добраться до койки. Хорошо бы сразу уснуть, а проснуться только утром и сразу мотануть за баксами. Иных желаний у него сейчас не было. И с Надей, даже с Надей не тянуло вот прямо сейчас увидеться. Попозже. А лучше завтра, когда он выспится и придет в себя, а в кармане будут хрустеть зеленые бумажки с водяными знаками.
“Ну, хоть бы никого не замели!..” — время от времени, как молитву, повторял Стас. А в голове все крутились и крутились слова песенки:
Ты из прошлого придешь
И к моей груди прильнешь…
“А ведь это про нас с Надей!” — вдруг осенило его.
Он решил, что как только получит баксы, то сразу же подарит Наде шубку или дубленку. Ну, что там уж выберет… И, само собой, обмоют покупку по высшему разряду. Хотелось бы в хорошем ресторане, но — пока нельзя. Дима предупредил: с баксами не светиться. Да Стас и сам это понимал и прекрасно представлял себе, что может произойти, если он засветится при обмене долларов. Только не хотелось об этом думать.
Думать не хотелось, а в душе гнездился животный, неосознанный страх, леденило душу предчувствие подстерегающей за каждым углом опасности. Да, впрочем, это понятно, тем и должно было все обернуться: и животным страхом, и всякими там разными предчувствиями. Что там ни говори, а он убил человека. Никогда не думал, что способен на такое, а вот случилось, и, значит, надо расплачиваться.
“Надо, так надо, только бы не замели…”
Он пытался убедить себя в том, что убийцу станут искать прежде всего среди тех, с кем убитый был связан по жизни. А кто такой Стас? Серенькая мышка. Ни в чем предосудительном не замечен, с убитым не знаком. Даже если свидетели опишут его приметы — очки в черной оправе, зеленую куртку с капюшоном, обыкновенное лицо с синими глазами и чуть великоватым ртом, — поди сыщи такого, сколько похожих на него сереньких мышек копошится в миллионном городе!
Но ведь есть еще Бог, который — в глубине души Стас допускал это — все видит и все знает. От него не спрячешься. Для него, для Бога, не имеет значения, каков тот человек, на которого ты поднял смертоносное оружие, плох он или хорош. “Не убий!” Так, без всяких оговорок, сказано в Евангелии, которое в детстве, тайком от отца, читала ему бабушка, святая женщина. Тайком от родителей она и крестила его в церкви, в чем призналась за день до своей кончины.
А он не подумал о Боге и бабушку не вспомнил, когда решался на убийство. Перекрестился уже после, когда выбегал из подъезда, спасая шкуру…
…Войдя к себе в комнату, он швырнул черный пакет с пистолетом на койку, закинул на дверь крючок и без сил опустился на табуретку. Некоторое время он сидел, свесив руки, не в состоянии пошевелиться, словно весь день вкалывал без отдыха где-нибудь в каменоломне. Никакой каменоломни он в жизни не видал, но где-то читал, что в каменоломнях Древнего Египта работали рабы, они таскали на себе гранитные глыбы, из которых возводились пирамиды…
Тут взгляд его упал на пистолет, и Стас запоздало спохватился: чего, спрашивается, таскался с ним по городу! Ну, голова! Надо было бросить в какой-нибудь мусорный контейнер.
“Вечером, как стемнеет, выброшу!” — он сунул пакет в чемодан и тут спохватился, что не купил по дороге выпивку. Хотя б полстакана принять, но никакие силы не заставили бы его сейчас снова выйти на улицу. Поэтому ничего другого не оставалось, как облегчить душу крепким словцом и завалиться спать. Что он и сделал.
6. ПОКА ВСЕ ГЛУХО
В тот же день оперативники приступили к поквартирным опросам во всех остальных подъездах дома, в котором проживал потерпевший, а также в соседних домах. За несколько дней было опрошено свыше сотни граждан, однако каких-либо новых сведений о возможном убийце не поступало. Лишь дворничиха из соседнего дома, когда ей показали фоторобот возможного убийцы, припомнила, что он как две капли воды похож на одного из собутыльников ее мужа. Но тут же выяснилось, что собутыльник этот два года как мотает срок за нанесение тяжких телесных повреждений собственной супруге.
И еще две молодые женщины из дома на противоположной стороне улицы Красных Моряков сообщили следующее. Когда они прогуливали в колясках своих малюток, сидя на скамейке возле подъезда, то обратили внимание на мужчину в зеленой матерчатой куртке и черной шапочке, который подошел, слегка пошатываясь, к стоявшей возле трансформаторной будки бежевой машине, рывком отворил дверцу и минуту-другую сидел неподвижно, а затем машина вдруг с шумом-скрежетом сорвалась с места и вынеслась на улицу. Ни номера на машине, ни ее марки женщины не запомнили.
Убийца как в воду канул, не оставив следов, которые могли бы помочь в его розыске. Остался открытым вопрос и о том, имелись ли у него сообщники. По свидетельству очевидцев, в день убийства у восточного торца дома около восьми часов утра стояла какая-то легковая машина, но ни номера ее, ни марки опять же никто не запомнил.
7. НИ СОН, НИ ЯВЬ
Сон был тяжелый, сумбурный. Изнемогая от усталости, Стас долго пробирался сквозь какие-то заросли. Кто-то все время пытался его догнать, но ему чудом удавалось уходить от погони. Потом он оказался в небольшой комнате, где за столом сидел человек в черной кожаной куртке, в такой же кепке и в темных очках. Человек посмотрел сквозь очки на Стаса. И с усмешкой спросил: “Что, не узнал? А ведь я тебя запомнил: это ты в меня стрелял, паршивец!”, с этими словами он снял очки и кепку, и Стас узнал своего “клиента”, в ужасе закричал и проснулся.
Спросонок он не сразу понял, утро на дворе или вечер. В комнате было сумеречно, а сквозь давно не мытые оконные стекла виднелось лиловое небо. Ветер мотал из стороны в сторону березу, которая росла перед окном, ветки хлестали по стеклам. Стрелки на часах показывали половину седьмого. “Утро”, — решил Стас. Он чувствовал себя выспавшимся, однако от увиденного во сне на душе было еще тяжелее, чем прежде. Оттого, что там, во сне, явился ему “клиент”, и не просто явился, а живым и здоровым после того, как… “…Ведь я тебя запомнил: это ж ты в меня стрелял, паршивец!” Стрелял и не застрелил? Но ведь если так оно и окажется, то… хуже не придумаешь.
Теперь, когда он проснулся, все перемешалось в голове, и сон и явь. Поскольку у него с самого начала не было полной уверенности в том, что “клиент” мертв — ведь он не щупал у него пульс, — очень скоро Стас стал воспринимать свой сон как информацию о том, что произошло на самом деле: что он не застрелил “клиента”, а только ранил.
“Вот ерунда-то!”
Но если его “клиент” даже находится сейчас в реанимации, лежит без сознания, все равно покоя Стасу не будет: ведь сейчас врачи могут вытащить и с того света. А тогда… Ну, допустим, на Стаса он не сможет указать, хоть и видел его в лицо. Но ведь он может знать или хотя бы догадываться, кто его заказал. Найдут заказчика, а там и до Стаса доберутся, уж это как пить дать. Возьмут в оборот Диму, а он же не станет на себя брать убийство, пусть и неудавшееся. Расскажет все, и тогда выкручивайся, Стас, как хочешь.
“Пистолет-то так в чемодане и лежит! Проспал, черт!” — спохватился он вдруг. Хотел же вечером избавиться от “ствола”! Теперь опять жди вечера…
8. СТАРШИЙ СЫН
Было около пяти часов, когда Леонид Иванович позвонил в квартиру к Соколовым.
Дверь открыл коренастый большеголовый мужчина с хмурым лицом. Бросив беглый взгляд на служебное удостоверение Шихалева, решительно загородил ему дорогу.
— Сожалею, но маме сделали укол, она только что задремала…
— Понимаю и прошу вас принять мои соболезнования, — сказал Шихалев, однако уходить не собирался. — Полагаю, вы не откажетесь уделить мне несколько минут? У меня к вам всего пара вопросов.
— Вы меня извините, но в данный момент я не в состоянии… — у Сергея Алексеевича дрогнул голос, одну руку он прижал к груди, словно моля о пощаде.
— Мы можем где-нибудь присесть? — спросил Шихалев.
— Только на кухне… Но я, право, ничем не смогу вам помочь, поскольку сам еще не знаком со многими обстоятельствами: я только что…
— Знаю, вы только что с самолета. И тем не менее прошу вас…
— Хорошо, хорошо… — лицо Соколова-младшего сморщилось, как от зубной боли.
На кухне толпилось несколько молчаливых женщин с заплаканными лицами. Сергей Алексеевич вежливо попросил их выйти “на минутку”.
— Когда и где вы последний раз видели отца? — спросил Шихалев.
— Приблизительно месяц назад, в Москве.
— У вас была возможность поговорить с ним?
— Да, разумеется.
— Во время разговора с вами он был спокоен или, может, чем-нибудь озабочен? Если он знал о грозившей ему опасности…
— Нет, ничего такого я от него не слышал.
— А в том, что слышали, не было ничего, что теперь, после времени, может наводить на размышления? Допустим, что-то по работе. Сейчас ведь на оборонных предприятиях тоже порядочный бардак.
— Это я и без отца знал, поскольку сам до недавнего времени работал военпредом на одном из “почтовых ящиков”. Должен вам сказать, что в разговорах со мной отец никогда не касался тем, так или иначе связанных с новыми разработками в области военной техники.
— Несмотря на то, что вы тоже имели доступ к секретной работе?
— Но ведь я работал в другом ведомстве. Безусловно, со слов отца мне было известно, что его конструкторское бюро последнее время находилось в бедственном положении и, чтобы как-то выжить, они вынуждены были заниматься несвойственным им делом. Вплоть до коммерции.
— Он называл какие-нибудь фамилии?
— Нет, фамилий он не называл.
— Ваша мать Валентина Алексеевна…
— Что касается моей матери, то я просил бы вас не беспокоить ее хотя бы до истечения девяти дней.
— Свидетели показывают, что ваша мать в первую минуту потрясения выкрикнула: “Это он, он убил!” Вам она называла конкретное имя?
— Нет, не называла. Вы должны понять ее теперешнее состояние, — сказал Сергей Алексеевич и еще раз повторил: — Убедительно прошу вас хотя бы девять дней не беспокоить ее.
— Боюсь, что придется по ходу розыска… — оговорился Шуклин.
— Но это будет жестоко с вашей стороны! — сдавленно проговорил Сергей Алексеевич. — Чудовищно жестоко! Не говоря уж о том, что вы не получите от нее сейчас никакой достоверной информации.
— Да почему же?
— Ну, как вы не понимаете: она просто не способна в теперешнем своем состоянии правильно оценивать случившееся! — и Сергей Алексеевич повторил свою просьбу: — Господин полковник, будьте человеком, повремените немного! Хотя бы девять дней…
Шихалев только пожал плечами и, поблагодарив Соколова-младшего за беседу, вышел из квартиры.
9. УТРО ИЛИ ВЕЧЕР?
На стене, над койкой, бормотало радио. Стас приподнялся и добавил громкости. Реклама, сейчас будут новости, опять про выборы, мать их за ногу. Стас хотел вырубить звук, но тут звякнул дверной звонок: короткий, еще короткий и длинный. Стас спрыгнул с койки и кинулся открывать.
Надя вся так и светилась неподдельной радостью.
— Я так скучала! — жаловалась она, обнимая и целуя его. — Прямо с вокзала примчалась, — и глянула на часики.
— А сейчас-то не пойдешь на работу? — спросил Стас.
— На какую работу? — не поняла Надя. — До завтра еще далеко.
Стас озадаченно поморгал:
— Я про сегодня. Тебе сейчас надо на работу?
— Стасик, что такое ты говоришь? — Надя озадаченно улыбнулась, вглядываясь Стасу в глаза: не шутит ли. — Я никуда не собираюсь до завтрашнего дня! А завтра, конечно, пойду с утра на работу.
— Нет, я думал… Ну, так это ж здо…! — Стас осекся и замер напряженно, повернув голову к радиоточке.
— “…был убит выстрелом в голову из самодельного пистолета Генеральный конструктор, академик, лауреат Государственной и Ленинской премий, доктор технических наук, профессор… Киллеру удалось скрыться с места преступления, однако соседи Соколова видели сегодня утром в подъезде, незадолго до рокового выстрела, неизвестного мужчину в возрасте приблизительно тридцати лет… По факту убийства возбуждено уголовное дело…”
Пока диктор проговаривал текст, Стас стоял, не шелохнувшись, вздернув указательный палец и стараясь не пропустить ни слова.
— Ты что, его знал? — спросила Надя.
— Что?.. Да нет, откуда!
— У тебя такое лицо…
— Да нет, откуда!
— Ну, мне показалось…
— Сейчас вся милиция на уши станет! — задумчиво проговорил Стас.
— Да уж, наверное, — согласилась Надя. — Знаешь, у меня есть немножко денежек, пойдем чего-нибудь купим. У тебя-то, наверное, ничего нет, кроме краюшки хлеба да кружки молока? — и добавила с многозначительной улыбкой: — А у меня, может, и на бутылочку хватит. Что-то захотелось расслабиться. Ужасно скучала…
Стас вспомнил, что с позавчерашнего дня ничего не ел, и у него при упоминании о еде засосало под ложечкой.
— Знаешь, это будет здорово, только давай пока по-быстрому перекусим, — предложил он. — У меня, между прочим, кроме хлеба есть еще банка тушенки. Понимаешь, мне к десяти надо в офис. Денюжку обещали хорошую. Тогда и попируем. Ты пока отдыхай после дороги, а часам к двенадцати я вернусь…
— К двенадцати? — удивилась Надя.
— Может, быстрее обернусь.
Надя нахмурила брови.
— Ты хочешь, чтобы я… Чтобы я сидела тут всю ночь и дожидалась тебя? В таком случае проводи меня сначала домой, а потом и отправляйся в свой офис. Не знаю, что у вас за порядки, уже по ночам стали выдавать зарплату!..
Стас мучительно напрягал извилины, пытаясь понять, что имела в виду Надя, но так и не понял.
— Да почему по ночам? — спросил он. — Сейчас вечер, что ли? — и, оглядевшись, увидел, что в комнате стало совсем темно. Темно было и за окном. — Это что ж такое?
Надя подошла к двери и щелкнула выключателем. В комнате разлился тусклый свет.
— Ты… в самом деле думал, что сейчас утро? — недоверчиво спросила она. — Или пошутил?
Стас конфузливо улыбнулся:
— Ну да, я думал, что утро! — и вдруг переменился в лице.
“Это что же, лауреата, значит, сегодня?.. Мужчина в возрасте приблизительно тридцати лет…”
Надя смотрела на него тревожно.
— Стасик, посмотри на себя в зеркало! Что с тобой?
— А что? — он через силу улыбнулся. — Я думал, что до утра проспал, а оно вон что!.. Значит, офис сегодня побоку! Ты рада?
— Еще бы! Но как получилось, что ты перепутал утро с вечером?
— Вот так и получилось, — развел Стас руками. — Ты уехала, а мне всю ночь не спалось. Зато после, днем, так захотелось спать, что и суток, думал, не хватит, чтоб выспаться. А проспал всего-то ничего…
“Да нет, этот не мой! Про моего никто бы не стал по радио говорить, он же никакой не лауреат и не академик…”.
— Тебе без меня плохо было? — проворковала Надя, прильнув головой к его плечу, и пообещала: — Больше никуда не поеду! Не могу без тебя так долго… День, ночь и еще день…
“Тоже в подъезде…”
— А этого лауреата… Я не врубился в начало. Где его убили, на какой улице?..
— Я тоже не врубилась. Вообще-то ужас: почти каждый день кого-нибудь убивают.. Уже за лауреатов принялись. Его-то зачем? Ну, какого-нибудь там Нарымова — это куда ни шло…
— Какой еще Нарымов?
— Не знаешь, что ли? Президент какой-то там компании… Которого расстреляли не так давно из автоматов.
— А, этот…
— Ну да. Валера. Когда-то он официантом в ресторане служил.
— А ты как его знаешь?
— Наш сосед по лестничной площадке работал в том же здании, где ресторан когда-то был. Он иногда обедал в этом ресторане, а Валера его обслуживал. Очень красиво выносил в зал уставленные блюдами подносы, поигрывая ими на вытянутой руке. И вообще был очень вежливый, обходительный…
— Ну, и оставался бы официантом, — сказал Стас. — Жил бы теперь да радовался.
— Может быть.
“И правда: академика-то за каким дьяволом грохнули?..”
— Стасичек, ну сходим в магазин?
— Сходим. У меня, между прочим, тоже есть денюжка.
— …И поговорим о чем-нибудь более приятном.
— Поговорим, — и как-то само собой пропелось: — Ты из прошлого придешь и к моей груди прильнешь…
Надя воскликнула:
— Ой, Стас, я эту песенку сейчас про себя пела! Ты как будто услышал!
— Я и правда услышал, как ты поешь, — соврал Стас.
— Но я же не пела ее вслух, я с тобой разговаривала! Я ее сегодня утром в гостинице слышала. Там в холле телевизор стоит, я мимо проходила, уже с сумкой, домой ехать собралась. Остановилась, слушаю и думаю: это же про нас с тобой!
— Про нас, точно! Вообще-то я тоже по телевизору ее слушал.
— Сегодня утром?
— Ну.
— Как здорово! А что ты делал в это время?
— Говорю же: всю ночь не спал, о тебе думал. Часов в шесть только заснул. Ну, и приснилась опять ты. Пела вот эту песенку. Ну, как бы ты, другим только голосом…
— И ты спал и слушал, как я пою?
— Не до конца. Потом проснулся, а это из-за стенки… Телевизор там… Марь Иванна ушла на работу и выключить, видно, забыла. Да еще врубила на всю катушку…
— Ой, Стас, как интересно! Это же самая настоящая телепатия…
“Лауреаты, академики, поди, не так живут…”
— Что?..
— Телепатия. Это когда два человека на большом расстоянии мысленно общаются друг с другом…
“…А у моего в подъезде даже лифта нет…”
— …Но на такое, наверное, способны только очень близкие люди.
— Как мы с тобой, да?
— Ты согласен?
— Железно.
— Смотри-ка: снежинки! Как быстро похолодало к вечеру…
— А утром было тепло.
В конце концов, Стас почти убедил себя в том, что тут какое-то дикое совпадение и что лауреата застрелил кто угодно, только не он.
10. “ПРОШУ ОТЛОЖИТЬ ДОПРОС”
Утром другого дня в Город из Москвы прибыл заместитель начальника Главного управления уголовного розыска генерал Макурин.
— Что говорит вдова? — спросил он, когда ему доложили об обстоятельствах, при которых было совершено убийство.
Шихалев показал копию заявления Соколова-младшего на имя областного прокурора
“В связи с болезненным состоянием моей матери прошу отложить ее допрос. В настоящее время она не может давать объективные показания, связанные с причинами гибели мужа”.
— Сын просит до девятого дня ее не допрашивать, — сказал Шихалев. — Но вдова определенно может что-то знать. Она работала у Соколова в КБ.
Генерал молча выслушал, прошелся по кабинету от окна к двери и обратно и спросил:
— Когда похороны?
— Послезавтра, — ответил Шихалев.
— В заявлении ничего не сказано про девятый день, — отметил генерал. — Так что давай-ка мы с тобой, полковник, сразу после похорон и навестим вдову. Выразим соболезнование, а там сориентируемся по обстановке. Какой это у нас будет день, суббота? Вот пораньше с утра и поедем.
А тем временем велась обычная рутинная работа: оперативники занимались — пока что безуспешно — розыском убийцы, криминалисты исследовали обнаруженные на месте преступления вещественные доказательства, а следователи допрашивали и передопрашивали свидетелей.
Первый зам Соколова Петр Ильич Кадушкин (теперь — исполняющий обязанности генерального конструктора-руководителя КБ) заявил следователю, что не допускает мысли о том, чтобы кто-то из сотрудников конструкторского бюро мог быть заинтересован в убийстве своего руководителя.
“С Соколовым я проработал в общей сложности тридцать пять лет, — сказал он. — Это был умный, отзывчивый и добрый человек. Ко мне он относился по-дружески, и у нас с ним были самые доверительные отношения.
Вопрос: Соколов говорил вам что-либо об угрозах в его адрес?
Ответ: Однажды, незадолго до гибели, Алексей Васильевич дал мне прослушать записанный на пленку телефонный разговор. Незнакомый мне мужчина предлагал Алексею Васильевичу не связываться с милицией. Я запомнил слова: “Жить надоело?”
Вопрос: Именно в тот день, когда случилось убийство, Соколов должен был встретиться со следователем для дачи показаний по уголовному делу о финансовых махинациях Вараксина. Как вы расцениваете такое совпадение?
Ответ: Мне было известно о том, что Соколов требовал возврата денег за принадлежавшее КБ, т.е. государству, золото, которое было передано Вараксиным в корпорацию “Аметист-премьер”. Что случилось с золотом, я не знаю. Мне лишь известно, что деньги за него не вернулись в КБ, из-за чего отношения между Соколовым и Вараксиным стали весьма прохладными. Мне также известно, что по заявлению Соколова против Вараксина было возбуждено уголовное дело. Соколов был достаточно выдержанным человеком, но в данном случае, когда крупная сумма государственных денег не вернулась в КБ, он не мог оставаться безучастным.
Следователь: В какой форме это проявилось?
Ответ: В весьма резкой. В таком возбужденном состоянии я никогда прежде Соколова не видел.
Следователь: Могли ли коммерческие операции с золотом и серебром явиться причиной устранения Соколова?
Ответ: Этого исключить нельзя, поскольку в обороте находились большие деньги, а объемы утилизации списанного вооружения все возрастали. Однако подозревать Вараксина в причастности к убийству Алексея Васильевича я не могу, поскольку лично у меня на то нет ни достаточных оснований, ни морального права”.
11. ПРОДЕШЕВИЛИ
Дима и Стас курили возле подъезда жилого дома, в котором размещался офис уже знакомого Стасу Олега, который обещал заплатить ему семь с половиной тысяч баксов. Но сегодня таких денег у него в наличии не было. Стасу об этом только что сообщил Дима, подъехавший сюда получасом раньше и уже успевший переговорить с Олегом.
— Ну, через пару дней заплатит, какая тебе разница! — сказал Дима. — Через пару дней — железно, можешь не сомневаться.
Стас в ответ только выругался.
— Через пару дней!.. Мне что, палец сосать эти два дня?
— На вот, возьми! — Дима вытянул из кармана две сотенные купюры. — Обойдешься пока.
Стас, ворча, принял деньги.
— Обойдешься… Побудь на моем месте, тут не знаешь, что будет завтра, а ты — через пару дней!..
— Каждому свое, — философски заметил Дима. — А думаешь, мне весело?
Стас зорко вгляделся в его лицо, на котором блуждала нервная улыбка. Он явно был чем-то озабочен.
— Что-нибудь не так? — спросил Стас.
Дима кривенько усмехнулся.
— Смотря для кого. Олег, например, доволен. Отлично, говорит, сработано.
— А чего тогда?
— Телик-то смотрел вчера? — Дима поглядел по сторонам.
— Нет. Откуда у меня телик? Будут баксы — куплю. А пока радивом обхожусь. Про какого-то лауреата вчера… Ну, а что по телику было?
— Про тебя говорили.
— Не трепись! — у Стаса засосало под ложечкой. — Ты-то слышал про этого лауреата? Откуда он вообще выполз? Я только не разобрал, в каком районе его…
Дима хохотнул, как-то вымученно и недобро.
— Ты чего? — спросил Стас.
— Ничего. В каком районе, спрашиваешь? А в том самом! Между прочим, по телику и дом показывали, и подъезд. Мне даже почудилось, что в подъезде твой запашок остался.
— Не трепись! — у Стаса перехватило дыхание. — Не первый апрель, понял!
Дима затоптал окурок.
— Прикидываешься, что ничего не понял? — спросил он все с той же вымученной, недоброй улыбкой.
— Чего я не понял? — с отчаянием взвыл Стас. — Хочешь сказать, что это я лауреата грохнул?
Дима пугливо огляделся и перешел на полушепот:
— Тише ты, придурок! Раскрыл варежку. Между прочим, я тоже втемную играл. Мне сказали, что он начальник цеха, я тебе так и передал. Я что, проверять буду?
— Сам-то когда узнал?
— Вчера и узнал по телику. Не поверишь: чуть кондрашка не хватила. До сих пор вон руки трясутся. Стал бы я в это дело ввязываться, если б заранее знал!
— Может, дом только похожий? — попытался Стас ухватиться за последнюю соломинку.
Дима болезненно поморщился:
— Ты когда-нибудь видал два кинотеатра в одном городе, которые одинаково бы назывались?
— Ну, и что теперь? — убито спросил Стас.
— Непонятно?! — Дима гневно сверкнул глазами. — Милиция на уши станет, землю рыть носом будет!
— Это-то понятно, — обреченно согласился Стас. — Я о другом: может, тут какая ошибка? Зачем академика-то надо было?..
— А это не наше с тобой собачье дело!
— Как не наше? Зачем бы я…
— Вот и получишь, что заслужил. В смысле — баксы.
Стас сокрушенно помотал головой:
— Кабы знал…
— Ну, не дрейфь. Говорят, заказы редко раскрываются. Может, один из ста. Авось пронесет.
— Нет, кабы я знал!.. А то лапшу мне вешали на уши: начальник цеха, начальник цеха!..
— Сволочи они, ясно, — согласился Дима. — У них ведь свой расчет: такой заказ, ясно, много дороже стоит. В разы. Потому и помалкивали насчет лауреата. Ладно, поехали по домам! — Дима круто развернулся и направился к своей машине.
12. НЕЧЕГО И ГОЛОВУ ЛОМАТЬ
…Дверь им открыла сама Валентина Алексеевна, невысокая полноватая женщина в черном платье и повязанной на голове черной косынке. Молча приняла цветочки, которые преподнесли ей нежданные визитеры, с вежливым вниманием выслушала слова соболезнования и уж тогда поинтересовалась:
— Вам необходимо поговорить со мной?
— Видите ли, каждый час промедления… — начал было генерал, но Валентина Алексеевна не дала ему договорить:
— Я все понимаю!..
Держалась она спокойно, с достоинством. По тону ее голоса и по выражению лица чувствовалось, что ей было что сказать и что она заинтересована в предстоящем разговоре.
Когда Шихалев спросил, где бы она предпочла вести разговор — дома или в официальной обстановке, Валентина Алексеевна ответила:
— Как вам будет угодно, а впрочем, лучше, наверное, у вас: здесь не дадут поговорить…
И в этот момент в прихожую выглянул ее сын Сергей Алексеевич:
— Ведь я просил вас…
— Но мы уже договорились с Валентиной Алексеевной! — сказал Шуклин.
— Никуда она с вами не поедет! — решительно заявил Соколов-младший. — Мама, прошу тебя!..
Валентина Алексеевна повернула к нему голову:
— Сережа, успокойся!
Однако Сергей Алексеевич продолжал настаивать:
— Я, кажется, просил прокурора…
— Сережа, люди пришли по делу. Оставь нас, пожалуйста! — в голосе Валентины Алексеевны появились властные нотки. Не обращая больше внимания на сына, она снова обратилась к сыщикам: — Извините, мне надо переодеться.
Шихалев с генералом спустились вниз. Генерал решил подождать Валентину Алексеевну возле машины, а Леонид Иванович прошел в опорный пункт милиции, располагавшийся в том же доме, где проживали Соколовы, и оттуда позвонил в свое управление, справился, подошел ли следователь областной прокуратуры, которого Леонид Иванович накануне лично попросил провести допрос Соколовой по всей форме. Следователь еще не подходил.
— Разыщите его! — распорядился Шуклин.
В машине, по дороге в областное управление милиции, Валентина Алексеевна неожиданно категоричным тоном заявила:
— Нечего вам голову ломать: убийство моего мужа заказал Вараксин!
Генерал крякнул, но промолчал. Шуклин тоже почел за лучшее не развивать эту тему в салоне машины, а дождаться встречи со следователем: такие заявления необходимо тут же заносить в протокол, а это — прерогатива следователя. При этом подумал, что сын Валентины Алексевны был по-своему прав, когда настойчиво требовал отложить допрос матери.
* * *
Когда подъехали в управление, следователь уже был там.
Вначале он в корректной форме задал Валентине Алексеевне ряд вопросов, касающихся событий того утра, когда было совершено покушение на Соколова: где она сама была в это время, что видела-слышала.
— Все было как всегда, — сказала Валентина Алексеевна. — Позавтракав, муж подошел к окну, увидел, что подошла машина, и стал одеваться. На сборы у него уходило не больше пяти минут. После его ухода я села пить чай, и в это время кто-то стал настойчиво звонить в дверь. Я подумала, что муж что-то забыл, последнее время с ним такое случалось. Но это был сосед. Он был очень взволнован. “Где ваш муж?” — “Только что ушел на работу”, — ответила я, но уже почувствовала неладное, как закричу: — “Да говорите же! Что с ним?” — “Он там… Лежит…” Больше я ничего не слышала, побежала вниз… Надеюсь, вам понятно мое тогдашнее состояние…
— Да, спасибо, — сочувственно покивал следователь. — У вас есть какие-либо предположения о том, кто мог это сделать?
И тогда Валентина Алексеевна повторила слова, сказанные ею в машине. Следователь с бесстрастным видом занес их в протокол.
— Вы располагаете фактами, которые подтверждали бы причастность Вараксина к убийству вашего мужа? — спросил он.
Валентина Алексеевна гневно сверкнула глазами:
— Факты известны: махинации с золотом, получение кредита по поддельным подписям и печати, а в последующем угрозы расправиться с Соколовым, после того как он заявил о махинациях Вараксина в следственные органы… Об этом не у меня надо спрашивать!
— Вы полагаете, что угрозы исходили от самого Вараксина? — спокойно продолжал задавать вопросы следователь.
— Нисколько в этом не сомневаюсь! — с прежней категоричностью ответила Валентина Алексеевна.
— Вы лично их слышали от Вараксина?
— Нет, сама я от него не слышала таких угроз. Мне звонили неизвестные лица
— Ваш муж говорил вам о том, что именно Вараксин угрожал ему расправой? — следователь сделал ударение на слове “вам”.
Валентина Алексеевна отпила из поставленного перед ней стакана глоток минеральной воды.
— Да. Однажды вечером, незадолго до того страшного дня, Вараксин позвонил в дверь нашей квартиры. Муж вышел к нему на лестничную площадку, и они о чем-то переговорили. Разговор продолжался не более двух минут. Муж вернулся весь взбудораженный, каким я его никогда прежде не видела. Сколько-то времени он провел в комнате за своим письменным столом, а я оставалась на кухне. И вдруг выходит ко мне: “Представляешь, Валя: Вараксин сказал, что мне не жить, если я не отзову из милиции свое заявление”.
— Вы сами выходили на лестничную площадку во время упомянутого вами разговора Соколова с Вараксиным? — спросил следователь.
— Нет, не выходила и к их разговору не прислушивалась. Я сказала все, что мне сообщил муж. Между прочим, несколько ранее Вараксин говорил мужу, что его самого, Вараксина, тут же убьют, если он скажет, кто погрел руки на золоте, которое надлежало сдать в Гохран…
— Однако то золото, сколько известно следствию, ваш муж и Вараксин не собирались сдавать в Гохран.
Валентина Алексеевна покачала головой:
— Это тема для особого разговора. Извините, я сейчас не готова… Утром того дня мой муж должен был встретиться со следователем как раз по этому делу. У меня нет ни малейших сомнений в том, что он ничего не утаил бы от следствия. В последний наш вечер он и меня просил рассказать следователю все, что мне известно по этому делу. Хотя известно мне очень немногое…
— Вы ведь работали в “Фениксе”?
— Да, главным бухгалтером. Я контролировала все счета и следила, чтобы без подписи мужа не проходил ни один платежный документ. Сама я без его ведома подписывала лишь отчисления, которые шли в бюджет государства и на зарплату нашим сотрудникам. Но стоило мне ненадолго оказаться в больнице, и Вараксин тут же воспользовался этим обстоятельством…
— Однако липовое гарантийное письмо было изготовлено еще до того, как вы очутились в больнице.
— Конечно! И отсюда следует лишь один вывод: Вараксин заранее готовился осуществить свою махинацию. Возможно даже, что он задумал ее еще в то время, когда предложил мужу обменять серебро на золото. Полагаю, что его бывшая жена Инна Владимировна, работавшая у меня кассиром, была в курсе его замыслов.
Следователь изобразил глубокую заинтересованность:
— И у вас, конечно, имеются основания так полагать?
— Да, разумеется! Когда я вышла из больницы, то, понятно, не преминула выразить ей свое негодование по поводу совершенного Вараксиным. Я сказала: мало того, что он совершил уголовное преступление, так еще и подставил моего мужа. И что вы думаете? Она мне цинично ответила: “Ну что вы волнуетесь, Валентина Алексеевна, ни вам, ни вашему мужу ничего за это не будет! Вараксин все вернет”. Как он все вернул, тоже известно…
— Что вы можете сказать о личных взаимоотношениях Соколова и Вараксина?
— Вначале, до конфликта, взаимоотношения были хорошие, но чисто деловые, не дружеские. Соколов был человеком в личном плане замкнутым, поэтому друзей, что называется, закадычных, которым он мог бы раскрыть душу, у него не было. Со своими сотрудниками он мог говорить, причем увлеченно, только о работе. Единственный человек в конструкторском бюро, с кем он делился какими-то более или менее отвлеченными мыслями, был его первый зам Петр Ильич Кадушкин. А что касается Вараксина, то он, со своей стороны, так, по крайней мере, мне казалось, всеми силами пытался влезть Алексею Васильевичу в душу, но Алексей Васильевич с присущей ему вежливостью держал его на определенной дистанции… Да, вот еще что я вспомнила: в последний наш вечер Алексей Васильевич обронил фразу, которую я сейчас затрудняюсь воспроизвести дословно, но смысл ее в том, что Вараксина в качестве зама по утилизации ему подставили.
— Кто именно подставил, можете сказать? — заинтересованно спросил следователь.
— Начальник первого отдела, — сразу ответила Валентина Алексеевна. — А что такое первый отдел, тем более на режимном предприятии, вы, надеюсь, хорошо себе представляете.
Следователь издал неопределенное “м-м…” и на этом завершил допрос.
* * *
— …Ну, каковы ваши впечатления? — спросил генерал, когда по окончании допроса они прошли к Шихалеву в кабинет. — Лично я склонен думать, что нам, может быть, стоило прислушаться к мнению Соколова-младшего, который посчитал необходимым на некоторое время оградить свою мать от нас с тобой. Она действительно пока не в состоянии отрешиться от своей навязчивой идеи и только еще больше все запутала. Как бы нам не пойти тут по ложному следу. Только потеряем время. Уже и так полдня потеряли.
— И все-таки, я считаю, вдову надо было допросить.
— Что тебе это дало?
— Версию, которую так и так придется отрабатывать, поскольку других-то пока у нас нет, — ответил Леонид Иванович, наливая в стаканы заварку. На маленьком столике в углу уже пыхтел чайник с кипятком.
13. РАСЧЕТ
Через два дня прохладным солнечным утром они опять встретились перед домом, в котором находился офис Олега. Дима пожал Стасу руку и сказал, что с баксами все в ажуре, надо только подождать где-то с полчасика.
— Ну, с полчасика — куда ни шло! — потирая руки, снизошел Стас.
Немного погодя Дима сходил на разведку и, вернувшись, махнул Стасу рукой из двери подъезда:
— Пошли, короче!
Поднялись на второй этаж. Знакомая дверь без таблички. Прихожая, как в обычной квартире, только пустая, с голыми стенами. Дверь в нужный офис — налево. В офисе двое: Олег сидит за столом, а в гостевом кресле перед ним какая-то молодая светловолосая женщина. Увидев вошедших, она поднялась — большеглазая, стройная, в длинном узком черном платье. Что-то негромко сказав Олегу, вышла. Похоже, что в соседнюю комнату, потому что была одета не по погоде легко.
Олег кивком указал Стасу на кресло:
— Располагайся, герой! — и достал из тумбочки, сбоку от стола, початую бутылку коньяка. — Я уже выпил кое с кем за твое здоровье, теперь с тобой хочу чокнуться. — Наполнив три пузатые рюмки, он убрал бутылку и обратился к Стасу с такими словами: — Молодец, чисто сработал! Как профессионал. Ну, будь здоров!
— Это правда, что я… лауреата? — спросил Стас.
— Правда, — кивнул Олег. — Ты даже не представляешь, какого большого человека отправил на тот свет. Генерального конструктора!
— Какого конструктора? Чего он делал?
— Ну, это государственная тайна. И больше не будем об этом.
— Если он такой большой человек, то почему ходил пешком и без охраны?
— Я сказал: все, хватит! — Олег хлестнул по столу неизвестно как оказавшейся у него в руке пачкой купюр. — Перейдем к более приятным делам. Здесь пока три штуки, — и небрежным движением короткопалой руки пододвинул деньги к Стасу. — Пересчитай.
Стас почувствовал, как к голове прилила горячая волна и в груди тоскливо заныло. Не притронувшись к деньгам, спросил:
— На семь же с половиной договаривались?
— Получишь сполна, не боись, — пообещал Олег.
— Когда?
— Ну… Подожди немного.
— Сколько — немного?
— Ну-у… — Олег поглядел на Диму, словно хотел прочитать подсказку на его бесстрастном лице, но, по всей видимости, не получил нужной подсказки или она не удовлетворила его. Поэтому снова неопределенно пообещал: — Попозже.
— Когда — попозже? — Стас был настроен решительно. — Завтра, через неделю, через год?
— Ну, где-то на следующей неделе. Мы с тобой свяжемся. Через него, — Олег кивком указал на Диму и снова предложил Стасу пересчитать доллары.
— Да тут-то уж, поди, без обмана, чего пересчитывать! — отмахнулся Стас.
Взяв пачку — такая куча денег ему прежде и во сне не снилась, — он стал было запихивать ее во внутренний карман, но Дима неожиданно придержал его руку:
— С тебя должок. Не забыл? Выкладывай тыщу баксов!
Стас выдернул руку, весь ощетинился:
— Сейчас, что ли?
— А почему нет? Как договаривались.
— Договаривались, что я сразу все получу! А так что у меня останется? Ну, хоть половину!
— Ладно, хрен с тобой! Две сотни потом отдашь.
— Три!
— Хрен с тобой, пускай три! — махнул рукой Дима.
И Стас трясущимися руками отсчитал Диме семь сотенных бумажек.
Когда выходили из офиса, Олег вдруг окликнул Диму, кивком велел вернуться и о чем-то негромко с ним заговорил. Стас в это время был уже на лестничной площадке и ничего не слыхал, но вышел Дима из офиса после этого разговора в сильном расстройстве. Он кусал губы и на Стаса старался не смотреть.
— Чего он тебе сказал? — поинтересовался Стас.
Дима болезненно поморщился:
— Да так, ничего… Баксы не вздумай никому показывать, особенно бабам!
— Не дурной.
— И помногу не меняй.
— Понял, понял!
Димин “жигуленок” стоял на обочине.
— Подкинешь? — спросил Стас и посунулся сесть в машину.
Дима удержал его за плечо:
— Не будем лишний раз светиться, — и протянул руку: — Я найду тебя.
— Покедова!…— отмахнулся Стас.
14. БЫЛ ЕГО РАБОЧЕЙ ЛОШАДКОЙ
Полковник Шихалев хотя и возражал генералу, тем не менее в душе и сам отнесся к аргументации вдовы с известной долей сомнения. Из головы не выходили слова Соколова-младшего: “Вы не получите от нее сейчас никакой достоверной информации”.
И все же фигура Вараксина, в связи с возбужденным против него уголовным делом, сама по себе интересовала Шихалева, независимо от того, что показала на допросе Валентина Алексеевна. Поэтому уже на другой день после убийства Соколова Леонид Иванович предпринял попытку встретиться и побеседовать с этим человеком. Но того не оказалось в городе. Его секретарь сообщила, что Георгий Иванович в Москве. Срок его командировки истекал как раз в день похорон Соколова.
Сегодня Шихалев опять попытался связаться с ним и опять неудачно: по словам секретарши, Вараксин все еще находился в Москве.
Но на следующий день из агентурных источников стало известно, что Вараксин уже три дня как находится в городе, при этом ни с кем не встречается, время от времени лишь созванивается с доверенными лицами по сотовому телефону и интересуется свежими новостями. Это было уже совсем подозрительно.
— Ну что ж, отрабатывайте свою версию, — распорядился генерал Макурин.
И тогда в городе был введен план-перехват по задержанию машины Вараксина.
Одновременно Шихалев поручил Бородину поговорить с бывшей женой Вараксина, Инной Владимировной, которая до недавних пор работала кассиром в “Фениксе”.
— Она-то как раз и может знать, где находится ее бывший муж.
— Знать-то, может, знает, вот только скажет ли, — усомнился опер и бормотнул себе под нос: — Ну, да на месте разберемся.
* * *
…Дверь открыла — после того, как Бородин назвал себя и показал в “глазок” удостоверение — дочь Вараксина Ира, смуглая черноокая красавица шестнадцати с небольшим лет. На груди у нее нежилась белая пушистая кошечка, которую девушка поглаживала ладошкой.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила она опера приятным грудным голосом.
Бородин снял в прихожей ботинки и прошел в комнату, куда солнечный свет ясного весеннего дня едва проникал сквозь плотные шторы, не мешая сидевшей в кресле перед телевизором женщине смотреть очередную серию какого-то долгоиграющего сериала. Окинув быстрым внимательным взглядом комнату, Бородин по достоинству оценил обстановку: богатенько живет разведенка…
— Здравствуйте, Инна Владимировна! — поприветствовал ее опер. — Как себя чувствуете?
— Более или менее. Как видите, я вас не обманывала, — с вымученной улыбкой проговорила женщина.
Бородин ничего такого особенного не увидел, однако покивал в знак сочувствия…
По телефону Вараксина жаловалась, что уже второй день страдает от “жуткого” приступа радикулита и потому не сможет подъехать в милицию — видимо, надеялась оттянуть время. Тогда Бородин предложил побеседовать в домашней обстановке, рассудив, что радикулит — не инсульт. В чем сейчас и убедился: если женщина, сидя в кресле, может смотреть сериалы, то уж на вопросы-то ответит.
— Можете раздвинуть шторы, — разрешила Инна Владимировна.
А пока опер неумело возился со шторами, она с помощью пульта погасила телевизор.
Для своих сорока трех лет она даже при ярком дневном свете выглядела довольно молодо. На чистой матовой коже круглого лица не было заметно морщин. Молодили ее и крашенные в рыжий цвет волосы, густые и блестящие, постриженные очень коротко, почти “под мальчика.
— Когда вы последний раз видели Вараксина? — спросил Бородин, присаживаясь в стоявшее у стены кресло.
— Дня за три до того страшного дня, — ответила Инна Владимировна. — Приходил пообщаться с детьми. И сказал мне, что следующим утром вылетает по неотложным делам в Москву.
— Часто он приходит?
— Раза два в месяц. Я не возражаю, даже приветствую его визиты. Дети его очень любят, встречи с отцом для них всегда как праздник.
— Материально помогает?
— Да, постоянно, хотя я ничего у него не прошу, ведь он мне оставил квартиру со всей обстановкой, машину…
— Давно живете отдельно?
— Около года.
— Он что, бросил вас?
— Нет-нет! Развелись по моей инициативе, и я до сих пор не уверена, что правильно поступила… Вообще-то он хороший человек, добрый, внимательный, но… Говорят, что нет на свете мужчины, который хоть раз да не изменил бы своей жене. Не знаю… Я не из тех женщин, кто принимает это как неизбежность. К скандалам не склонна, но уж извините — не могу доедать из чужой миски.
Инна Владимировна попросила опера подать ей с туалетной тумбочки зеркальце. Посмотрела на себя, поправила волосы и как бы ненароком бросила на незваного гостя кокетливый взгляд, даже слегка повела своими темными дымчатыми глазами с длинными трепещущими ресницами.
“Все-то ты врешь, голубушка, — подумал опер. — Уж никак не ты доедала за другими, это другие из твоей миски доедали, что там оставалось!”
— Что вы можете сказать о взаимоотношениях Соколова и Вараксина? — спросил он.
— Если не затруднит, положите на место, — Инна Владимировна протянула ему зеркальце и, не дожидаясь, пока опер, выполнив ее просьбу, снова усядется в кресло, приступила к ответу: — Знаю, что они близко контактировали по работе и, по-моему, Вараксин полностью находился под влиянием Соколова. Был, так сказать, его рабочей лошадкой. Соколов — это ведь был мозговой центр конструкторского бюро, все так считали. Идеи исходили от него, а на долю таких, как Вараксин, доставалось в меру возможностей реализовывать их. Сколько мне известно, Вараксин ничего не предпринимал без согласия генерального конструктора.
— Я слышал, что между ними был какой-то конфликт. Чего они, интересно, не поделили?
— Ирочка! — позвала, обернувшись к двери, Инна Владимировна. — Доченька, будь так ласкова, сделай нам чаю или кофе. — И снова обратила взгляд на опера: — Да, некоторое время назад у меня сложилось впечатление, что они стали избегать друг друга. Но суть этого конфликта — если это действительно был конфликт — мне неизвестна.
— Вараксин на этих днях звонил вам из Москвы? — спросил Бородин.
— Да, вечером того дня. Он ничего не знал, и когда я сказала, что у нас тут случилось, долго молчал и, должно быть, не опустил вовремя жетон, потому что разговор прервался. Немного погодя снова позвонил, и я не узнала его голос… Я рассказываю ему, что сама знала, а он все молчит. Только перед тем как попрощаться, сказал: “Инна, мне страшно!”… Больше пока не звонил.
— Он не сказал, когда намерен вернуться?
— Видимо, от волнения забыл сказать, а я только хотела спросить, как разговор прервался. Думаю, еще позвонит и тогда скажет.
— Инна Владимировна, вы в самом деле не знаете, что ваш муж уже вернулся? — спросил Бородин, пристально глядя ей в глаза.
— Н-нет… Ничего не знаю! Впервые от вас слышу. Но этого не может быть, он бы мне обязательно позвонил!
По ее глазам было видно, что она врет, однако Бородин сделал вид, что ничего не заметил.
— Странно, что он вам больше не позвонил, — пробормотал опер как бы в раздумье.
— Но это правда, что он в городе? — с преувеличенно недоверчивым видом спросила Инна Владимировна. — У вас достоверные сведения?
— Есть такая информация, — сказал Бородин.
— И вы его… ищете?
— Нам необходимо с ним поговорить. Мы опрашиваем всех, кто близко общался по работе с потерпевшим, а ведь ваш муж был его заместителем.
— К сожалению, в данный момент ничем не могу вам помочь, — сказала Инна Владимировна. — Я не… — и вдруг, громко вскрикнув, прижала обе руки к спине. — О-ох!.. Какая невыносимая боль!.. Мне надо лечь в постель… Извините, но я…
В дверях появилась Ира:
— Что случилось, мама?
— Приступ!.. — простонала Инна Владимировна. — Помоги мне перебраться в постель, — и бросила на опера выразительный взгляд, полный горечи и укора.
— Все, понял, — покивал Бородин, выбираясь из глубокого кресла. — Инна Владимировна, я, конечно, не рассчитываю на то, что вы нас тотчас же оповестите о звонке Георгия Ивановича…
— Уж как сложатся обстоятельства, — замогильным голосом проговорила Инна Владимировна.
— Вот-вот, допускаю, что они могут сложиться не так, как хотелось бы. Но все же я вам оставлю телефон, по которому вы сможете нам позвонить, если сочтете это необходимым. В любом случае выздоравливайте поскорее.
— Премного благодарна.
На том и расстались. Бородин ни минуты не сомневался в том, что свидетельница разыграла перед ним сцену.
15. КОНЦЫ В ВОДУ
Дома Стас уложил на дно чемодана доллары, оставив себе на текущие расходы три сотенные бумажки, доел, что осталось от вчерашнего, затем прилег на койку и стал соображать, как распорядиться оставшимися в чемодане двумя тысячами.
Такая куча денег… Но начал считать, сколько кому задолжал, и куча вмиг растаяла, как снег на горячей плите. Одному Толику надо срочно вернуть больше тысячи баксов, включая те, что брал на покупку ствола. А еще отцу где-то около четырех сотен, да Краюхе сотню, да Ваське Прутову две. И что останется?
Немного подумав, он решил повременить с отдачей долгов, пока Олег не расплатится сполна. На той неделе, так на той неделе, и пусть эти две штуки пока в целости полежат в чемодане.
Распорядившись таким образом, он немного успокоился и вскоре задремал. Проснулся в девятом часу вечера, когда было уже совсем темно. И прежде всего подумал о Наде. Где она? Почему до сих пор ее нет? Ведь к шести должна была подойти — так договаривались, а до того он собирался смотаться в обменный пункт, чтобы потом вместе с Надей пройтись по торговому центру и накупить всякой вкусноты, какой только пожелает душа.
Но вот и он проспал, и ее где-то нет… Уж не случилось ли чего?
Еще немного подождав, он решил съездить к Наде домой. А прежде избавиться от ствола.
Достав из чемодана пистолет, Стас завернул его потуже в пакет, сунул в боковой карман куртки и отправился на троллейбусную остановку. Приблизительно через сорок минут он был на улице, где раньше снимал комнату, там проходила теплотрасса… Недалеко от дома, где он проживал, был смотровой колодец, откуда постоянно валил белый пар.
С тех пор ничего не изменилось: клубы белого пара Стас увидел еще издали. А подойдя ближе, окончательно убедился в том, что лучшего места для исполнения задуманного ему не сыскать. Крышка на колодце лежала косо, слегка приоткрывая устье шахты. А в шахте кипяток. Кому придет в голову шарить там? Слесаря, конечно, могут спуститься. Ну, найдут пистолет, а дальше что? Свои отпечатки Стас стер, номера на оружии нет — ищи ветра в поле!
Прохожих поблизости не было видно, и Стасу оставалось только нагнуться и опустить пакет с пистолетом в дышащее паром отверстие. Услышав, как шлепнуло-булькнуло в глубине колодца, Стас выпрямился, огляделся вокруг. Прохожих по-прежнему не было видно, и он почувствовал, как внутри отпустило, стало как будто легче дышать. Он перешел на другую сторону улицы и скорым шагом направился к троллейбусной остановке.
16. КОМПАНЬОН
В то самое время, когда Бородин разговаривал с Инной Владимировной, полковнику Шихалеву доложили, что машина Вараксина остановлена на выезде из города, а сам Вараксин задержан.
Полковник, как и положено, тотчас доложил столь важную новость начальнику областного Управления внутренних дел и генералу Макурину. И только успел доложить, как пришло уточнение: задержанным оказался не Вараксин, а некий Савин, его компаньон, вместе с которым они, оказывается, учредили незадолго перед тем еще одну фирму и который в отсутствие Вараксина пользовался по доверенности его “Волгой”.
Ну, на безрыбье и рак рыба; хоть компаньона задержали, и то хорошо, рассудил Шихалев. Возможно, удастся найти с ним общий язык и с его помощью выйти на Вараксина.
Шихалев распорядился немедленно доставить задержанного в управление.
Выше среднего роста, плечистый, румяный, в модной куртке из хорошо выделанной кожи. 36 лет, мужчина в самом соку, “новый русский”, хозяин жизни. Он вошел в кабинет начальника уголовного розыска с видом оскорбленного достоинства, но маленькие серые глаза никак не хотели встречаться с пристальным, изучающим взглядом полковника.
— Где хозяин “Волги”? — первым делом спросил Шихалев.
— Понятия не имею! — с некоторым вызовом ответил Савин. — Но почему меня-то арестовали? Я не нарушал правил дорожного движения, и доверенность на машину у меня в полном порядке, однако же….
— Вас никто не арестовывал, вы только задержаны, — уточнил Шихалев. — До выяснения некоторых обстоятельств.
— И долго вы намерены их выяснять? Вы что, подозреваете меня в похищении Вараксина? Но я его уже неделю в глаза не видел! С тех пор, как он улетел в Москву.
— Никто вас ни в чем пока не подозревает, — сказал Леонид Иванович. — Но если вы с самого начала пытаетесь ввести нас в заблуждение, то как нам прикажете о вас думать? Ведь вы прекрасно знаете, что Вараксин вчера или позавчера вернулся из Москвы. Не мотайте головой: с вами он в первую очередь пообщался! — Шихалев импровизировал, но по тому, как пошло пятнами лицо Савина, как забегали его глаза, понял, что попал в десятку.
Шихалев, заложив руки за спину, прошелся по кабинету и остановился перед сидевшим возле его стола Савиным.
— Дело слишком серьезное, Геннадий Константинович! Вы, конечно, догадываетесь, что я имею в виду?
— Понятия не имею, о чем вы… И черт меня дернул взять у него машину!
Шихалев терпеливо ждал. Наконец прервал затянувшуюся паузу:
— В любом случае вам придется это сделать, Геннадий Константинович.
Савин поднял на него сухие тоскующие глаза и спросил:
— Что именно придется мне сделать?
— Помочь нам связаться с Вараксиным.
Савин с видом страдальца помотал головой:
— Господи, Боже мой! Но я правда не знаю, где он сейчас мотается!
— Вам и не обязательно это знать. У него при себе сотовый телефон. Вы можете позвонить. Вот прямо сейчас и свяжитесь с ним. Найдите предлог для встречи.
— Это невозможно! — каким-то нутряным, клекочущим голосом выдавил из себя Савин.
— Почему?
— Да, вы правы: мне известно, что Вараксин в городе, и я позавчера пытался с ним встретиться по делам фирмы, но он в резкой форме дал мне понять, что об этом не может быть и речи. Запретил даже звонить ему на сотовый. Если, дескать, я понадоблюсь, он сам со мной свяжется. Я так понял, что он чего-то сильно опасается, возможно, что и за жизнь. Может, его тоже хотят убить, как Соколова, они же в одной связке последнее время находились…
— Пока не случилась эта история с золотом и поддельным гарантийным письмом, — заметил как бы между прочим Шихалев, усаживаясь за стол.
Савин энергично мотнул головой:
— Я не в курсе. Не знаю, что там у них было. Только ведь Соколова уже нет, и тема, как говорится, закрыта. Тем не менее Георгий Иванович, судя по всему, опасается за свою жизнь. Несомненно, от кого-то он прячется. Не от тех ли, кто заказал Соколова?
— А может быть, от правосудия? — с напускной веселостью быстро спросил Шихалев.
— Ну да, верно. На него, кажется, было заведено уголовное дело, — покивал Савин. — И теперь, в связи с убийством Соколова, его запросто могут заключить под стражу до выяснения, как вы говорите, всех обстоятельств. Но если за ним охотятся и с другой стороны, — кивок в сторону окна, — разве он может быть уверен в том, что эти люди не достанут его в тюремных стенах? Пока, значит, будут выясняться все обстоятельства. Вы можете гарантировать ему жизнь, пока он будет находиться в вашем распоряжении?
— Вам бы у него адвокатом быть, — улыбнулся Шихалев.
В логике Савину не откажешь, отметил он про себя. В чем-то рассуждения Савина совпадали с мнением генерала Макурина, тоже полагавшего, что некто стоит за спиной у Вараксина, который имеет все основания опасаться за жизнь, а значит… Значит, четко высвечивается еще одна версия. И это неплохо. Но и в этой, в другой версии пока что единственным фигурантом остается все тот же Вараксин, а потому следует поторапливаться. Пока этот единственный фигурант еще жив.
— Но связаться-то по телефону вы с ним можете? — снова спросил Шихалев.
— Если ему уже известно, что вы меня арестовали, он и разговаривать со мной не станет, — развел руками Савин.
— Вы не арестованы, а только задержаны, — напомнил еще раз полковник. — И в любое время можете быть освобождены. А пока подумайте хорошенько вот о чем. На Вараксина мы так и так выйдем — не сегодня, так завтра. Выйдем без вашей помощи. И может так оказаться, что у него имеются серьезные причины скрываться именно от правосудия. Может так оказаться, что причины эти более чем серьезные. Вы меня понимаете?
— Да понимаю, понимаю… — Савин сглотнул слюну. — А меня-то вы долго намерены держать под стражей?
— Не более трех суток. По закону, — сказал Шихалев. — Полагаю, этого времени нам хватит, чтобы выйти на Вараксина, никуда он от нас не денется. А там разберемся, — Шихалев постучал карандашом по настольному стеклу. — Там разберемся… Позвоните ему и скажите, что произошло недоразумение, что вас уже освободили…
Савин удрученно помотал головой:
— Я так не могу. Это было бы подло с моей стороны. В конце концов, вы не имеете права принуждать меня…
— Я вас не принуждаю, — возразил Шихалев. — Я только прошу помочь нам связаться с Вараксиным…
Словно бы не услышав полковника, Савин завершил начатую фразу на высокой ноте:
— …к действиям, которые несовместимы с моими моральными установками!
Полковник тоже позвысил голос:
— Позвоните ему, если не хотите, чтоб его отстрелили, пока вы тут философствуете!
Некоторое время Савин смотрел мимо полковника невидящими глазами и молчал, что-то про себя соображая.
— Ну, можно, конечно, попытаться, — нехотя вымолвил он наконец. — Только все это бесполезно, не станет он со мной разговаривать.
— Не будем загадывать.
— Но это однозначно!
Шихалев поглядел ему в глаза:
— Не может быть, чтобы у вас не нашлось повода для разговора, который мог бы его заинтересовать!
— Во всяком случае, я пока такого повода не вижу, — сказал Савин и уронил голову на ладони.
— Вы не видите… — Шихалев опять постукал карандашом по стеклу. — А если вместе подумаем?
Савин безразлично пожал плечами.
— На что Вараксин мог бы клюнуть?
— В данной ситуации я не представляю…
— Сообщение о выгодной сделке? Или, напротив, какие-то убийственно скверные новости? Думайте, думайте! Между прочим, это и в ваших тоже интересах. Вы знаете, о чем я.
Савин было вскинулся, хотел что-то сказать или возразить, но как-то неожиданно сник. Сгорбившись и обхватив голову руками, он надолго ушел в себя.
— Я не в состоянии сейчас ничего придумать… Можно хоть закурить?
— Курите, — разрешил полковник. — Курите и думайте.
Савин вынул из бокового кармана куртки красивую коробочку и зажигалку, неторопливо закурил.
— Между прочим, я и собирался поступать в юридический, о чем теперь сожалею, — сказал он и выпустил дым, отвернув голову в сторону.
— Стоп! — Шихалева словно осенило. — Вы ведь знаете о том, что с подачи Вараксина пятьдесят килограмм золота лежат сейчас в одном из омских банков…
— Я знаю об этом лишь в самых общих чертах, — сказал Савин.
— И что же? Соображайте!
Савин с унылым видом помотал головой:
— Я к этому золоту не имею ровно никакого отношения!
— Предлагайте свой вариант! Думайте, думайте!
С минуту Савин сидел, упираясь локтями в колени и закрыв лицо ладонями. Сигарета вхолостую дымила у него между пальцами. Наконец он поднял голову и неуверенно заговорил:
— Он тут недавно подзалетел с трубами. Купил партию, хорошие деньги заплатил, а они оказались не того диаметра, который нужен. Пока он был в Москве, я сделал несколько звонков. Кое-что наклевывается, на одном предприятии можно обменять эти трубы, но с доплатой… Но это я так, в порядке бреда, все равно ничего не выйдет.
— Нужна подпись Вараксина?
— Да, нужна его подпись. Письмо на имя директора предприятия я составил, и у нас с Вараксиным уже был разговор на эту тему.
— И что?
— Вот он и отказался со мной встретиться.
— Звоните сейчас ему и снова договаривайтесь! Приведите новые, более убедительные доводы. Попытка не пытка — авось, на этот раз клюнет!
— Попробовать, конечно, можно… — достав из кармана сотовый телефон, Савин стал набирать номер.
Однако связаться с Вараксиным так и не удалось: его мобильный телефон не отвечал.
17. ПОРТРЕТ
По пути к Надюшкиному дому, проходя мимо освещенных витрин “Универсама”, Стас опять хватился: в карманах ни рубля (в троллейбусе, как нередко бывало, зайцем проехал). Только доллары у него, только доллары, а на них даже шоколадки не купишь. Это как стоять воде и хотеть пить.
В другое время он, может, и посмеялся бы в душе над собой, но сейчас, подходя к Надюшкиному дому, поднимаясь по знакомой лестнице и томясь в ожидании, пока откроется дверь квартиры, он думал только об одном: лишь бы с Надей ничего не случилось. И страшно боялся, что ее не окажется дома и что никто из ее родных не сможет сказать, где она.
Дверь открыла Татьяна. С наигранным удивлением распахнула глаза.
— Привет! Ты, что ли, так ее любишь?
— Что?.. Она дома?
— Дома, но только… — Татьяна сделала грустное лицо.
У Стаса в нехорошем предчувствии подкатил к горлу комок:
— Что — только?
— Немножко нездоровится.
— Простыла, что ли?
— Считай, что так, — с ужимкой ответила Татьяна. — Недавно уснула.
— Фу ты! — Стас скинул куртку и шапочку и, отстранив Татьяну, ринулся к двери.
Надя и в самом деле спала, но, едва Стас переступил через порог “девичьей”, открыла глаза и улыбнулась ему.
— Стасичек? — слабым голосом позвала она. — А я вот… Расклеилась… Не смогла прийти…
— Где ж ты сумела простыть? В командировке, что ли? — спросил Стас.
Татьяна прыснула за его спиной. Надя тоже улыбнулась.
— Все в порядке, Стасичек. У меня это дело…
— Ну, слава Богу! — Стас дотронулся до ее руки и почувствовал блаженное облегчение. — А я уж думал…
— Что меня убили? — слабо улыбнулась Надя. — Почему бы и нет?
Стас вздрогнул.
— Да ты… Зачем так?..
— А что, теперь это просто! — ввернула Татьяна, входя в комнату с чайником. — Я извиняюсь, конфеток у нас сегодня нет, я утром последние прикончила. Только печенье.
— Кстати, — заметила Надя, — наш папа работал на одном заводе с Соколовым. Правда, ни разу не видел его. Все там так засекречено…
— С каким Соколовым? — не понял Стас.
— Которого вчера убили.
Стасу вдруг сделалось жарко.
— Ну, и что?
— Папа сказал, что он ракеты проектировал, их даже на парадах в Москве показывали.
— Что?! Ракеты? — потрясенно прохрипел Стас.— Баллистические?
— Уж не знаю какие…
— А ты чего задергался? — смеясь, спросила Татьяна. — Может, тоже к ракетам имеешь отношение? А может, ты американский шпион?
— При чем тут?.. — Стас постарался взять себя в руки. — Ну, конечно!.. Такой человек и вдруг… Он что, без охраны ходил?
— Ты об этом нас спрашиваешь? — усмехнулась Татьяна, подавая ему чашку с только что заваренным чаем.
Пока он пил чай — без сахара и без печенья, — Надя выбралась из постели, надела юбку и свитер.
Аккуратно свернув простыню и одеяло и убрав вместе с подушкой в шкаф, она попросила Стаса сложить канапе.
Он послушно поднялся, а когда покончил с порученным делом и разогнул спину, то встретился глазами с одним из тех, чьи портреты висели в рамочках как раз над канапе, и, вздрогнув, замер, как в столбняке: с портрета на него смотрел застреленный им Соколов, переодетый в серый наполеоновский сюртук с эполетами. Тот же большой лоб с залысинами и небрежно зачесанными наискосок жидкими волосами, тот же нос, подбородок. Только взгляд его теперь был направлен не куда-то в пространство, а прямо на Стаса, в упор. Жгучий, пронизывающий, все видящий…
18. НЕДОРАЗУМЕНИЕ
Шихалев не исключал того, что Савин мог для отвода глаз просто-напросто набирать какой-нибудь другой номер, поэтому внимательно следил за его пальцами и запоминал цифры, которые тот набирал.
Как раз в это время ему позвонил генерал Макурин. Как-то уж очень сухо, отчужденно вопросил:
— В чем дело, Леонид Иванович? — и в трубке повисла томительная пауза.
Что-то случилось, подумал Шихалев. И определенно что-то серьезное.
— Я вас слушаю, Александр Николаевич!.. — наконец решился он прервать молчание.
— Он слушает! — сердито, с надрывом в голосе бросил генерал в трубку. — Это я хотел бы услышать, каким образом вы так ловко все провернули! Так ловко, что я узнаю обо всем в последнюю очередь. И не от вас, полковник, а через Москву!.. Объяснитесь же, черт побери!
— Одну минуту! — Шихалев велел конвоиру на время вывести Савина из кабинета и только после этого продолжил разговор с генералом: — Александр Николаевич, если вы по Соколову, то на данный момент…
— Так дело раскрыто? — рявкнул генерал.
— Никак нет! На данный момент, как я вам уже докладывал, задержан пока только его компаньон… Пытаемся выйти через него на Вараксина…
— Что за дьявольщина! — снова рявкнул генерал. — Наш министр на всю Европу объявил, что дело об убийстве Соколова успешно раскрыто! С ума сойти!
— Где он об этом сказал?
— На брифинге в Чехии.
— Ну, ему оттуда, конечно, видней! — непроизвольно с иронией вырвалось у Шихалева. — А у нас на тот момент была одна-единственная версия, да и та не отработана, вы в курсе…
— Что, уже есть и другая? — сердито спросил генерал. — Почему не доложили?
— Так вы, Александр Николаевич, опять же в курсе! — прокричал в ответ Шихалев и подсластил пилюлю: — Это же ваша версия. О том, что кто-то стоял за спиной у Вараксина и что теперь эти люди, вполне возможно, охотятся за ним, а он от них прячется. Мы уже приступили к отработке этой вашей версии…
— Так дело, выходит, еще не раскрыто? — снова спросил генерал.
— Пока нет, — сказал Шихалев.
— Это точно?
— По крайней мере, насколько я знаю, — ответил Шихалев.
В ответ генерал ворчливо выругался и повесил трубку.
Явно кто-то ввел министра в заблуждение, решил Шихалев. Но кому это было нужно? И с какой целью это сделано? Непонятно!
Ввиду позднего времени, заручившись согласием следователя прокуратуры, Шихалев решил оставить Савина до утра в своем кабинете, под надежной охраной.
А сам отправился домой.
19. ДВОЙНИКИ
— Надька, куда это ты собралась на ночь глядя? — допытывалась у сестры Татьяна. — Ведь только что пластом лежала.
— Куда надо, — отмахнулась та головой, натягивая на ноги гамаши. — Будто не догадываешься!
— Ну, ты, мать моя, совсем потеряла голову! Поманил он ее — и побежала мелкой трусцой! Между прочим, мужикам иногда полезно отказывать.
— Стас не мужик! — огрызнулась сестра.
Татьяна усмехнулась:
— Тебе, конечно, видней. Слышишь, Стас? Как сам-то считаешь?
— А?.. Что? — Стас не слышал, что она говорила. Он стоял как истукан перед портретом императора Наполеона, поражаясь сходству Соколова и этого, на портрете. Вот почему Стасу тогда показалось, что где-то он уже видел своего “клиента”. Да вот здесь, на портрете…
Надя взяла его за руку:
— Стасичек!..
Только тут он повернул к ней голову и словно вышел из-под гипноза.
— Это на кого же ты так смотрел?
— Как?
— Словно кто-то из них, — она кивком указала на портреты, — вдруг ожил перед тобой.
— Да ну, чего ты!.. Просто… — он смешался и не знал, что сказать.
— Все-таки мне интересно знать, на кого из моих любимых мужчин ты сейчас смотрел! — продолжала допытываться Надя шутливым тоном.
— Ни на кого, — сказал Стас, и в этот момент у него в желудке отдалось режущей болью.
Он прижал ладонь к животу, поморщился.
— Стасичек, тебе больно? — спросила Надя.
Он через силу улыбнулся:
— Да нет, все в порядке.
— Тебе надо лечиться, — сказала Татьяна.
Стас согласился:
— Надо, — и шепнул Наде на ушко: — Пошли, что ли?
Она поглядела на сестру, засмеялась и кивнула:
— Пошли!
20. МИЛИЦИЯ НЕ СПАСЕТ
(Из показаний И.В. Вараксиной)
“Своего бывшего мужа Вараксина Г.И. я встретила позавчера около 11 часов утра на улице Уральской. Я ехала на машине со своим знакомым и возле светофора увидела Георгия Ивановича в машине, которая следовала впереди нас. Мы посигналили, и он, обернувшись, тоже увидел меня.
За перекрестком я пересела в его машину, и у нас состоялся короткий разговор.
Георгий Иванович спросил, были ли у меня работники милиции. И вообще — интересовался ли им кто-нибудь. Я сказала, что 21 числа, около 10 часов утра, позвонил какой-то мужчина по номеру, который знали только моя мама, две-три подруги и сам Гера. Голос был молодой: “Здравствуйте! Можно Георгия Ивановича?” Я спросила: “Кто говорит и как вы узнали этот номер телефона?” Голос ответил: “Я работаю в КБ “Беркут”, мы с Георгием Ивановичем виделись на днях в Москве, и он дал мне номер своего контактного телефона”. Извинился и повесил трубку.
Георгий Иванович сказал мне, что вынужден пока скрываться, так как боится за свою жизнь — за ним охотятся те же люди, которые организовали убийство Соколова. Я спросила, почему он в таком случае не обращается в милицию, и Гера ответил, что если он появится в милиции, то людям, которые за ним охотятся, сразу станет об этом известно, а руки у них длинные, они его и в милиции достанут.
А позавчера, тоже утром, позвонил по тому же телефону оперуполномоченный из уголовного розыска, попросил меня подъехать, но у меня был приступ радикулита, и он сам подъехал ко мне домой. Я передала Георгию Ивановичу содержание моего разговора с оперуполномоченным и спросила, в чем состоит его вина. Георгий Иванович ответил, что он ни в чем не виноват, но есть люди, которые заинтересованы в его устранении, потому что он слишком много о них знает, да теперь, после всего случившегося, он им больше и не нужен будет. Эти люди опасаются, что, если дело дойдет до суда, то как бы он не выдал их с головой.
Я сказала, что в таком случае ему лучше вообще куда-нибудь уехать из города. Он ответил, что, возможно, так и сделает. О новой встрече мы не договаривались”.
* * *
Вторая, “генеральская”, версия принимала, на взгляд Шихалева, вполне конкретные и достаточно ясные очертания. Соколова убили те же люди, которые теперь охотятся за Вараксиным. И тот их, безусловно, знает. А что до угроз с его стороны, на которые ссылалась в своих показаниях вдова Соколова, то они в эту версию вписываются вполне логично: скорее всего, Вараксин давал понять Соколову, что в случае, если дело дойдет до суда, им обоим несдобровать — и тому “не жить”, и этому тоже. Теперь очередь за Вараксиным. Теперь на первый план выступал фактор времени: все зависело от того, успеют ли розыскники опередить тех, кто охотится за Вараксиным, и это еще более усложняло задачу, которая стояла перед розыскниками.
21. ДЕСПОТ
Стас подарил Наде триста долларов и сказал, чтоб купила себе сережки. Или золотое колечко с красивым камушком. О шубке или дубленке пока нечего было и думать. Уж потом, когда получит остальные четыре с половиной тысячи баксов…
Надя удивилась:
— Откуда у тебя столько?
— Получку этот раз выдали “капустой”, вот откуда. В кассе рублей не хватило, — соврал он и ворчливо добавил для пущей убедительности: — Ходи меняй теперь!..
— Но ведь это очень много, — сказала Надя, недоуменно разглядывая купюры с портретом Джорджа Вашингтона в овальной рамочке. — Таких ни разу еще не держала в руках.
— Лучше много, чем мало, — улыбнулся Стас. — Тут в рублях будет знаешь сколько! Поменяй в каком-нибудь банке.
Надя только что пришла к нему, сразу после работы.
— Сколько ж ты всего получил?
— Ну… еще столько же осталось, а то и побольше.
— Даже не знаешь, сколько? Не считал, что ли?
— Ну, что ты меня пытаешь? Вот беда-то, подумаешь, что денег много! И давай, Надя, кончим это! Сказал: купи сережки — значит, иди и покупай. Или колечко с камушком.
— Вон как заговорил! Прямо деспот какой-то! — напустила Надя на себя обиженный вид, но губы словно бы сами собой растянулись в улыбку, и глаза, внезапно увлажнившиеся, лучились нежностью. — Это что, подарок мне?
— Считай, что так.
— А по какому случаю?
— Так ведь я к Восьмому марта ничего тебе не подарил. Считай, что это к празднику.
— Тогда пошли сейчас! — она стала застегивать шерстяную кофту, которую собиралась снять. — Еще ведь не поздно?
Было около половины седьмого, и в сбербанк, находившийся в квартале от дома, они еще могли успеть, но Стасу не хотелось второй раз светиться там с долларами, этим утром он уже поменял три сотни, чтобы купить телевизор, который был ему позарез нужен: целыми днями сидеть в четырех стенах да еще в этой конуре — сдохнешь со скуки.
— Поздно, черт! — он, как мог, изобразил на лице досаду. — После шести валюту уже не меняют.
Надя огорченно вздохнула.
— Жаль… А я уж настроилась.
— Ну, так завтра поменяешь где-нибудь в центре и сразу купишь, что тебе понравится.
— Нет уж, вместе пойдем, а то какой же это подарок, если я его сама себе куплю! — решительно заявила Надя.
22. НЕРВЫ ПОШАЛИВАЮТ
Около полуночи, когда Шихалев уже собирался спать, ему позвонил подполковник Лужин и сообщил, что Вараксин наконец-таки задержан.
— Может, так же, как в тот раз? — осторожно спросил Шихалев.
— Нет, на этот раз точно он! Правда, паспорт у него чужой, с ним и прилетел из Москвы. Свой, говорит, потерял…
И все равно отчего-то не верилось. Возможно, нервы. Устал как сивый мерин.
— Уточни еще раз, — велел он Лужину, подавляя зевок.
Минут через пять Лужин опять вышел на связь:
— Все верно!
И уж тогда Шихалев решился позвонить генералу Макурину:
— Александр Николаевич, я вас не разбудил?
— Не тяни. Что у тебя?
— Вараксина задержали.
Пауза.
— Старина, это точно?
— Да точно, точно!
Было слышно, как генерал на том конце провода с облегчением вздохнул.
— Где хоть он был?
— В ресторане “Дворянском”, на улице Генеральской. Деловая встреча у него там была назначена.
Генерал неожиданно расхохотался:
— В ресторане “Дворянском” да еще на улице Генеральской! Слушай, ведь нарочно не придумаешь! А кто тот, второй?
— Ребята выясняют, но, похоже, к нашему делу он не имеет отношения. А Вараксин малый не промах, у него, оказывается, еще и в Москве имеется своя фирма. Когда только успел, как пироги печет он эти фирмы.
— Ну, а почему он в бега подался, не спрашивал?
— Да я еще не видел его.
— Где хоть он сейчас?
— В прокуратуре.
Генерал сердито крякнул.
— Какого черта он там?
— А пускай поработают, — сказал Шихалев. — Мне пока разговоров и с его компаньоном хватает.
— Как же ты проморгал? — продолжал выговаривать ему генерал. — Теперь все лавры прокурорским достанутся.
— А начхать нам на лавры! — беспечным тоном отозвался Шихалев, мысленно наградив прокурорских крепким словцом.
Генерал не преминул подковырнуть его:
— Мы люди не гордые, так ведь?
Шихалев ничего на это не ответил. Немного помолчав, он неожиданно переменил тему разговора:
— А министру, видать, доложили про другого Соколова, Бориса Артуровича, предпринимателя. Уж это верно, нарочно не придумаешь: расстреляли его недавно в машине на той же улице, через два дома от этих Соколовых. Убийство Артура Борисовича довольно скоро было раскрыто, вот и доложили…
— Ну, понятно! — сказал генерал. — Федот, да не тот. Я смотрю, у вас тут больно много двойников. Вот ведь и Вараксин сперва не тот вам попался.
— А все же… попался…— тут Шихалева одолела зевота, и он не закончил фразы. — Извините…
— Ты что там, никак уже спишь? — спросил генерал.
— Есть маленько.
— Ладно, отдыхай!
23. СЕРЕЖКИ
Стасу ни завтра, ни послезавтра до смерти не хотелось идти менять валюту — было у него предчувствие, что добром это не кончится. И он придумал выход из положения:
— Знаешь что, Надь? У меня есть рубли, давай обратно доллары, — с этими словами он достал из кармана старого пиджака пачку отечественных купюр, предназначенных для покупки телевизора, и протянул Наде.
От дома, где жил Стас, до ювелирного магазинчика было рукой подать, притом идти к нему можно дворами. По дороге им встретились всего трое прохожих, и при каждой такой встрече Стас непроизвольно прикрывал нижнюю часть лица рукой.
В магазинчике из покупателей, к счастью, была всего одна молодая пара — как видно, жених с невестой, потому что выбирали они обручальные кольца и настолько были увлечены этим занятием и друг другом, что на вошедших в магазинчик Стаса с Надей даже не взглянули.
Надя как подошла к витрине, так и прилипла к ней. Разглядывая сережки, она то и дело дергала Стаса за рукав:
— Нравятся тебе вот эти?.. — и прижимала палец к стеклу. — А эти?.. А эти?..
Стас нервничал и всякий раз говорил:
— Самое то. Плати, и пойдем!
— Но я хочу их примерить!
Примерив одни сережки и полюбовавшись на себя в зеркало, она просила продавца показать ей другие. Примерив эти, просила показать третьи.
Молодые наконец выбрали себе колечки и ушли. Теперь продавец, высокий плечистый парень в очках, все внимание сосредоточил на Стасе с Надей, отрывая от них взгляд черных цепких глаз только затем, чтобы взглянуть на часы. Время близилось к закрытию магазина, и продавец, судя по выражению его лица, уже не рассчитывал что-нибудь продать и нетерпеливо ждал, когда стрелки часов позволят ему указать этой последней паре на дверь.
— Вот эти берем! — Надя наконец остановила свой выбор на золотых сережках в виде кленовых листочков с вкрапленными в них крошечными бриллиантами.
— Классные! — в который раз восхитился Стас и в этот момент ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.
Повернув голову, он увидел стоящего в проеме задних дверей высокого тощего блондина. Одну руку он держал в кармане брюк, другой упирался в дверной косяк. Все тело Стаса напряглось, сердце гулко застучало.
А Надя в это время спокойно рассчитывалась с продавцом, и лиловая коробочка с сережками лежала перед нею на витринном стекле.
— Давай короче, — бросил блондин продавцу и, с ленцой оттолкнувшись от косяка, скрылся в глубине помещения.
Когда вышли из магазина, то по спине Стаса, щекоча кожу, стекали капли пота. А Надя, неся в руке коробочку с сережками и посмеиваясь над собой, говорила:
— Никогда не питала страсти к дорогим украшениям, а сейчас прямо не знаю, что со мной случилось. Я такая счастливая. У меня еще куча денег осталась, и я хотела бы на них колечко купить… Только знаешь какое? — Надя показала ему безымянный палец на правой руке. — Обручальное! И ты себе такое же купи.
Стас сказал:
— Ты это здорово придумала!
А сам он думал совсем о другом.
24. ПО СОВЕТУ АДВОКАТА
Допрос Вараксина проводил старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры Сергей Алексеевич Брянцев. На тех, кто встречался с ним впервые, он производил впечатление записного балагура и поначалу даже раздражал словно бы нарочитой игрой певучего бархатистого баритона. Да и во внешности его было что-то несерьезное, мало вязавшееся с понятием “старший следователь по особо важным делам”: худосочный брюнет в аккуратном пиджачке и водолазке, тщательно отутюженных брюках, на узком лице черные щегольские усы, на чутком прямом носу очки в тонкой золоченой оправе. А за стеклами очков загадочно мерцали темно-зеленые, в коричневую крапинку, просматривающие тебя насквозь проницательные, слегка ироничные глаза.
Несколько расследованных им в разное время уголовных дел были использованы студентами юридической академии для написания дипломных работ.
Ознакомившись с имевшимися на данный момент материалами уголовного дела об убийстве Соколова, Брянцев тяжело вздохнул и подумал, что, несмотря на всю неординарность фигуры потерпевшего, работа по расследованию этого дела предстоит малоинтересная. Расследование, скорее всего, сведется к самой что ни на есть тягомотной рутине с бесчисленным количеством экспертиз, допросов, запросов, справок, протестов со стороны адвокатов, отказов от прежних своих показаний со стороны обвиняемых и т.д., и т.п. Одним словом, писанины будет выше головы, и расследование может затянуться на многие месяцы. Хотя вина Вараксина представлялась Брянцеву очевидной, он прекрасно представлял себе, как трудно будет ее доказывать: ведь между заказчиком убийства и исполнителем наверняка протянулась целая цепочка посредников, которая тут же и рассыпалась, как только заказ был исполнен. Личности посредников и исполнителя не установлены, и весь вопрос в том, будут ли они когда-нибудь установлены. Практика расследования заказных убийств небогата победами. Хотя случаются отдельные удачи. Случаются…
…Войдя в следственный кабинет, Вараксин вежливо поздоровался с Брянцевым, сел на предложенный стул и, ни словом не обмолвившись, замер в ожидании. Смуглое небритое лицо было словно припорошено угольной пылью, глаза горячечно блестели в темных глазницах.
Выдержав паузу, Брянцев красивым певучим баритоном как бы с сожалением, с некоторым даже участием поведал Вараксину, что по отношению к нему возникло подозрение в причастности его к убийству А.В.Соколова.
— Что вы можете сообщить по этому поводу?
Вараксин судорожно вобрал в легкие воздуха.
— Прежде всего, я хотел бы заявить, что не имею никакого отношения к убийству Соколова.
— То есть вы считаете подозрения в отношении вас безосновательными? — спросил Брянцев.
— Я бы так не сказал… Весь трагизм моего положения в том и состоит, что основания подозревать меня в причастности к упомянутому преступлению как бы имеют место.
— Вы можете назвать их?
— Ну, в первую очередь, это возникший между мной и Соколовым конфликт из-за застрявшего в Томске золота и оформленного в нарушение устава “Феникса” кредита. И, разумеется, то обстоятельство, что я скрывался некоторое время после убийства Соколова…
— Ну, что ж, если вы понимаете, в какой сложный переплет попали, то, надеюсь, нам с вами будет легче продолжать разговор, — заключил Брянцев, демонстративно отодвигая на край стола листы с начальными строками протокола. — Ничего, потом мы вместе сформулируем все на бумаге. Не возражаете?
— Весьма признателен, — с вежливым кивком, однако пряча в уголках губ ироничную усмешку, ответил Вараксин.
— Ну, что ж… Ну, что ж… С чего же мы начнем? — задумался Брянцев вслух, словно приглашая Вараксина в советчики. — А давайте-ка исключим самый, пожалуй, щекотливый пункт возможного обвинения. Чтоб больше к этому не возвращаться.
— Что за пункт? — Вараксин первым нарушил молчание.
Тут зазуммерил лежавший на столе перед следователем сотовый телефон. Брянцев поднес его к уху:
— На проводе! — послушал и, обронив “Вас понял!”, положил мобильник на стол, после чего охотно пояснил Вараксину: — Я имею в виду угрозы по адресу Соколова, которые якобы исходили от вас.
Вараксин с досадливой усмешкой, однако же и с заметным облегчением всплеснул кистью руки:
— Плод больного воображения! Впрочем, догадываюсь, откуда ветер дует.
— Ветер, ветер, ты могуч… — нараспев продекламировал Брянцев. — Я приблизительно предполагал, что с вашей стороны последует именно такая реакция. Однако для протокола потребуется более определенный ответ: исходили от вас какие-либо угрозы Соколову или не исходили? Да или нет?
— Разумеется, нет!
— Прекрасно! Вы, кажется, за сутки до убийства Соколова вылетели в Москву? Какие-то срочные дела позвали в дорогу?
— Да, пожалуй. Видите ли, я являюсь учредителем и президентом находящейся в Москве фирмы “Юнион-Трейд-Инвест”, и мне необходимо было срочно встретиться с ее сотрудниками.
— Вы сообщили кому-то из руководителей конструкторского бюро о своем предполагаемом убытии?
— Нет, не сообщил, поскольку последнее время фактически в конструкторском бюро не работал. Я еще два с лишним месяца назад подавал Соколову заявление с просьбой освободить меня от обязанностей его заместителя по КБ…
— И об убийстве Соколова вы узнали…
— Находясь в Москве, от своей бывшей жены Инны Владимировны Вараксиной, которой я позвонил 20 марта — как раз в тот день, когда случилась трагедия. Я был потрясен. Хотел тут же вернуться домой, но что-то удержало меня еще на сутки в Москве.
— Паспорт на имя Рачкова Николая Владимировича уже был к тому времени вами приобретен?
Вараксин сокрушенно помотал головой:
— Паспорт… Еще одно лыко в строку. Да, я не смог в тот же день вылететь из Москвы именно потому, что накануне где-то потерял свой паспорт. Пришлось купить на рынке чужой и вклеить в него свою фотографию.
— Следовательно, из Москвы вы вылетели…
— …в ночь с 21 на 22 марта рейсом Москва — Челябинск. В челябинском аэропорту меня встретил на машине мой компаньон Геннадий Константинович Савин, которого я известил о своем прилете по телефону. Утром мы с ним приехали в город, и я сразу же связался со своим адвокатом, который защищает меня по делу о незаконном получении банковского кредита. Я спросил у адвоката, что мне делать. Он высказал предположение, что на меня может пасть подозрение в убийстве Соколова, и посоветовал “лечь на дно”, какое-то время ни с кем не общаться. Я так и сделал: все эти дни, вплоть до задержания, скрывался у знакомых, называть которых не буду…
— Но все-таки рискнули приехать в ресторан?
— Да, на это нелегко было решиться, — признался Вараксин. — Но человек прибыл издалека, и речь шла о заключении крупного контракта. Какой-никакой, я все же предприниматель, а соблазн был слишком велик…
— Вы упомянули компаньона. Это еще одна ваша фирма?
— Наша, “Вега два”. Я ее соучредитель.
— И президент?
— Ее возглавляет директор. Савин.
— Тот самый, что встречал вас в аэропорту Челябинска?
— Да, Геннадий Константинович… Мне позволено будет задать вам один жизненно важный для меня вопрос?
— Да, пожалуйста! — с готовностью разрешил Брянцев. — У нас ведь непринужденная беседа.
— Спасибо. А вопрос такой: по-вашему, есть надежда на то, что убийство Соколова будет раскрыто? Ради Бога, поймите меня правильно: пока этого не случится, я не смогу спокойно жить, работать, спать по ночам. Ведь на мне клеймо подозреваемого, и смыть его можете только вы и только одним способом: если установите истинного убийцу и, в особенности, заказчика. Но бытует мнение, что заказные убийства почти никогда не раскрываются…
— “Почти” — не означает “никогда”
Вараксин печально повел бровью:
— По лотереям тоже, бывает, выпадают миллионные выигрыши.
— Но вы ни разу не встречали такого счастливчика, вы это хотите сказать?
— Как вы догадались? — улыбнулся Вараксин. — И вряд ли когда-нибудь встречу. Такое у меня чувство.
— Ну вот, а следователя, которому посчастливилось — разумеется, не в одиночку, вместе с оперативниками — раскрыть заказное убийство, вы можете прямо сейчас увидеть. Да вы уже… — Брянцев бросил взгляд на часы, — уже более часа на него смотрите…
— Серьезно? — не то поразился, не то перепугался Вараксин. — Ну… Я вас поздравляю! Значит, я могу надеяться… А что за убийство? О нем что-то было в СМИ?
— Мельком. Видите ли, у нас на всю ивановскую трубят, в основном, о нераскрытых убийствах. А когда убийство быстро раскрывается, к нему у журналистов как-то сразу теряется интерес, вроде как и кричать больше не о чем… А там было много любопытного. Фигура потерпевшего, может быть, и не столь крупная как в теперешнем нашем с вами случае, но и не рядовая, а вернее весьма даже любопытная. Молодой, способный, подававший большие надежды директор завода был застрелен у себя дома в кабинете, за письменным столом. Подозрение падало на его жену и тоже очень способного инженера, которого директор переманил на свой завод из другого города. Когда-то все трое были однокурсниками, и инженер этот и жена директора в студенческие годы любили друг друга, собирались пожениться, но будущий директор отбил у приятеля невесту. И вот спустя годы инженер появляется в квартире директора и встречается с его женой в тот самый день и приблизительно в тот самый час, когда случилось убийство…
— Но убил, надеюсь, не инженер? — спросил Вараксин.
— Нет. И не жена.
— Кто же?
Снова зазуммерил сотовый телефон. Брянцев поднес его к уху, послушал и, обронив: “Вас понял”, — положил на стол перед собой..
— Во всяком случае, — сказал он, глядя Вараксину прямо в глаза, — во всяком случае, он был оснащен и подготовлен гораздо лучше вашего киллера…
— Почему вы назвали киллера моим? — запротестовал Вараксин. — Вы как будто…
— Ради Бога, извините, случайно как-то сорвалось с языка! — замахал руками Брянцев. — Так вот, у того киллера был пистолет, каких нигде в мире, наверное, больше не найдете: снаружи глушителя не было, но стрелял он бесшумно и при малом калибре и размерах имел умопомрачительную пробивную силу. Изобрел и изготовил этот пистолет один здешний умелец, какие рождаются раз в сто лет, а то и реже. Ну, а ваш… Простите, этот, застреливший Соколова, киллер имел в своем распоряжении самодельную пукалку даже без нарезки в стволе, причем калибр пули был меньше калибра ствола, и она болталась в нем, как…
— Серьезно? — поразился Вараксин. — Как же он попал в Соколова?
— Так ведь расстояние-то было! Не захочешь попасть, а все равно попадешь. А вы чего так удивляетесь? Не знаете, из какого пистолета был убит Соколов?
— Ну нет, конечно!.. Позвольте!.. Да как я мог знать? Обстоятельства убийства мне известны лишь из газет, а в газетах про пистолет ничего не было.
— Зато было по радио и телевидению.
— Вы забываете, что я тогда находился в Москве.
— А, да, и верно! — Брянцев хлопнул себя по лбу ладонью. — Простите. Так я что хотел сказать? Самое трудное при раскрытии заказных убийств состоит в том, что заказчик и киллер не знают друг друга, между ними крутится, как правило, несколько посредников. Заказчика может знать только первый, ну, может быть, второй посредник, а киллер — в лучшем случае двоих посредников с другой стороны.
— А в том случае, о котором вы мне только что рассказывали, много было посредников? — как бы между прочим поинтересовался Вараксин.
Брянцев пропустил этот вопрос мимо ушей и продолжал развивать свою мысль:
— Киллер нас интересует в гораздо меньшей степени, нежели заказчик и первый-второй посредники. Поэтому мы решили начать с них.
— И вы думаете, что…
— Заказчика установить несложно…
— Вы так думаете?
— Да, именно так я и думаю, — покивал Брянцев. — Установить заказчика несложно, куда сложнее доказать его вину. Вот тут и возникают обычно проблемы. Нужны свидетели. Правда, в нашем случае их целых двое: первый и второй. А проблемы вот в чем. Как вы сами понимаете, свидетельствуя против заказчика, эти посредники тем самым вынуждены будут свидетельствовать и против себя. В этом вся сложность. Теперь отвечаю на ваш вопрос: убийство Соколова будет раскрыто так скоро, как скоро первые два посредника дадут признательные показания.
— Но ведь, как я понимаю, сперва надо…
— Установить их личности? Это уже сделано, и первый ваш посредник, Савин, уже дает признательные показания.
Последовала немая сцена, после чего Брянцев вызвал конвоира и велел ему увести задержанного в камеру.
25. МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
Всю первую неделю Дима не подавал признаков жизни. Шесть дней Стас терпеливо ждал, на седьмой стал нервничать: прислушивался к шагам на лестнице и почти не отходил от окна, которое выходило на улицу и в него можно было видеть людей, сворачивавших с уличного тротуара во двор дома.
По вечерам, когда у Стаса была Надя, в окно смотреть он уже не мог, да вскоре и темно становилось на улице, однако к шагам на лестнице он продолжал прислушиваться и часто не слышал того, что говорила ему Надя. Из-за этого между ними нет-нет да и возникали маленькие недоразумения
Например, однажды Надя заикнулась об их будущем ребенке: “Ты кого хотел бы сначала, мальчика или девочку?” В другой раз поинтересовалась полушутя-полусерьезно: “Тебе нравится смотреть на других женщин?”
Оба раза, не дождавшись внятного ответа, она, видимо, сделала для себя какие-то выводы и, немного выждав, повторила те же вопросы в усложненном виде: “Значит, ты считаешь, что нам пока не стоит обзаводиться детьми?” И: “Когда ты видишь на улице хорошенькую женщину, то воображаешь ее с собой в постели? Или нет?”
Последний вопрос Наде пришлось повторить капризно-требовательным тоном, прежде чем Стас, рассеянно поглядев на нее с некоторым недоумением, пожал плечами:
— Зачем это?
— Ну, хотя бы иногда было? Еще до того, как ты со мной познакомился?
И снова в ответ недоуменное:
— Зачем?
На первый же вопрос, понимая всю неопределенность своего положения, он честно ответил:
— Парня, конечно, только давай немного подождем. Вот будет своя квартира…
— Мне кажется, ты не любишь детей, — проговорила Надя, грустно покачав головой.
— Да с чего ты взяла?
— Я ж не слепая. Бывало, идем с тобой по улице, так ты на них никогда не смотришь. А если смотришь, то очень даже равнодушно.
— Следила, что ли, за мной?
— И следить не надо, это очень даже бросается в глаза…
Стас не стал больше оправдываться, лишь вздохнул обреченно. Только и забот у него, что любоваться на чужих деток.
26. ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПРИЕМ
Когда утром полковник Шихалев входил в свой служебный кабинет, где эту ночь провел Савин, в распоряжении уголовного розыска еще не было доказательств причастности Вараксина к убийству. Всего лишь подозрения, основанные на весьма зыбких фактах. И на убеждении, что у Вараксина был мотив желать смерти Соколова, который намеревался дать следствию изобличающие его, Вараксина, показания. Но и мотив — еще не доказательство вины.
Проведя половину ночи без сна, Шихалев принял неординарное решение. Перед тем как отправиться в управление, он созвонился с Брянцевым и попросил его прихватить с собой в следственный изолятор сотовый телефон.
— К сожалению, он всегда при мне, — в своей манере ответил старший следователь по особо важным делам. — Надоел до чертиков, когда-нибудь возьму и выброшу!
— Тогда так, — Шихалев проигнорировал шутливый тон важняка. — Я сейчас поработаю с Савиным и, если будут подвижки, подам тебе сигнал.
— А если их не будет?
— Не буду и звонить.
Шихалев решил применить испытанный прием, знакомый каждому профессионалу сыска: выбрав подходящий момент, он сообщил Савину, что Вараксин задержан и уже дает показания. Полковник не погрешил против истины: по его расчетам, Брянцев уже должен был приступить к допросу Вараксина.
Какое-то время после этого Леонид Иванович, словно потеряв к Савину всякий интерес, молча рылся в ящиках стола, отыскивая затерявшуюся бумагу.
— Я вам не верю, — сказал Савин. — Вы блефуете.
Шихалев ожидал этого.
— А чего вы испугались? — спросил он. — Пусть говорит, что хочет, вам-то чего бояться. А в том, что я не блефую, вы очень скоро убедитесь на очной ставке с ним.
И еще какое-то время Леонид Иванович порылся в своем столе.
— Черт… Куда запропастилась?..
— И долго вы еще меня будете тут держать? — спросил Савин.
Шихалев поднял на него рассеянный взгляд, словно продолжая думать о том, куда все-таки могла запропаститься нужная ему бумага.
— Нет, не буду. Зачем? — сказал он, выдвигая самый нижний ящик стола. — С вами теперь следователь станет заниматься. Он вас ознакомит с показаниями подозреваемого Вараксина, проведет очную ставку… — тут, выпрямившись на стуле, Шихалев внимательно, ясными глазами посмотрел на Савина. — Да, Геннадий Константинович, навредили вы себе, ой как навредили!..
— Чем же это, интересно? — еле слышно обронил Савин, сглатывая комок.
Шихалев хмыкнул.
— Будто не знаете. Но для вас хуже всего то, что Вараксин успел первым, и теперь вам придется либо продолжать запираться, что будет очень нелегко сделать, либо чистосердечно рассказать все, что вам известно и к чему вы лично причастны.
— Но я только передал!.. — воскликнул Савин и тут же осекся, сообразив, видимо, что сказал лишнее, однако слово вылетело, и, после минутного тяжелого раздумья, он, весь ощетинившись и сжав кулаки, спросил: — Нет, позвольте, почему я должен отвечать за его дела? Я только передал деньги!..
Шихалев боялся верить своим ушам и не решился сразу спросить, что это были за деньги. Набрав на своем мобильнике номер сотового телефона Брянцева и услышав его певучий баритон, сказал:
— Ты там? Ладно, я еще занят, — и, не выключая мобильника, пристально, в упор вгляделся Савину в глаза: — Считаете, что этого мало?.. Считаете, что мало? — и уж тогда, отключив мобильник, положил его перед собою на стол.
Савин тяжело, обреченно вздохнул:
— Нет, не считаю, — и после долгого молчания продолжил: — Но я фигура второстепенная. Стрелочник. Я всего лишь передал по его просьбе деньги третьему лицу.
— То есть заказчиком были не вы?
— Да с какой стати?..
— Только передали киллеру деньги. Только и всего.
— Я не киллеру передал деньги! — вскричал Савин. — Я передал их малознакомому человеку, который согласился помочь Вараксину в решении его проблем, а что уж он там… Ни о каком киллере у нас с этим человеком не было разговора! И с Вараксиным тоже не было!
— Вы можете назвать имя и фамилию этого человека?
— Нет, не могу. Я не знаю ни имени его, ни фамилии.
— Тогда хотя бы обрисуйте его внешность.
— Мы с ним встретились, когда уже было темно. Он подъехал на место встречи на машине и взял у меня пакет с деньгами через боковое оконце, не открывая двери, так что света в салоне не было.
— Передавая деньги незнакомому человеку, вы были уверены, что не приняли за него кого-то другого, случайно в этот момент подъехавшего на то место?
— Ну, во-первых, он подъехал в условленное время, и у меня был записан номер его “девятки”. Кроме того, здороваясь, он назвал меня условным именем “Влад”.
— Номер его машины помните?
— Конечно, нет! Я и не запоминал его, он ведь у меня был записан. А ту бумажку я бросил в урну, как только отпала в ней надобность.
Шихалев чему-то про себя усмехался, размеренно постукивая карандашом по стеклу.
— Должен вам напомнить, Геннадий Константинович, что вы менее чем за сутки сумели исчерпать весь свой лимит по, мягко выражаясь, введению розыска в заблуждение. Только за вчерашний день вы два раза пытались меня обмануть…
Савин сделал удивленное лицо:
— Два раза? По-моему, я только один раз вам солгал, сказав, что не встречался с Вараксиным после его возвращения из Москвы. О чем теперь глубоко сожалею.
— И еще, когда якобы пытались созвониться с Вараксиным, набирая липовый номер. Сказать вам номер его сотового телефона?
— Не надо…
— И вот теперь опять врете, глядя на меня честными глазами!
— Простите, я не понимаю…
Шихалев махнул на него рукой:
— Ну, будет, будет вам строить из себя красну девицу! Из вашей легенды, которую, видно, вы только что наспех сочинили, следует, что человек, которому вы якобы передали деньги, и Вараксин были знакомы друг с другом. А если это так, то на кой черт Вараксину было прибегать к вашей помощи? Сами подумайте: нужен ли был ему лишний свидетель? И поскольку лимит лжи вы исчерпали, дальше-то ведь уже некуда ехать, предлагаю вам сделку: я забуду, что вы мне тут врали, а вы мне скажете наконец-то правду, как все было на самом деле. Это не мне нужно, я уже все знаю, а в первую очередь вам, поскольку чистосердечное признание является смягчающим вину обстоятельством и суд принимает его во внимание при вынесении приговора.
Савин молчал, опустив голову и глядя в одну точку на полу.
— Ну что, будем признаваться или уж я вам расскажу, как было дело? — спросил Шихалев. — Но тогда, сами понимаете…
Савин поднял голову:
— Вараксин попросил меня найти людей, которые… Которые могли бы… Одним словом, Вараксину надо было избавиться от Соколова…
— И вы нашли таких людей?
— Я договорился с человеком, который их найдет.
— Фамилия этого человека?
— Шельменко. Тимофей Тимофеевич.
— Во сколько Вараксину обошелся этот заказ?
— В двадцать две с половиной тысячи.
— Чего?
— Долларов, конечно!
— И сколько из них вы взяли себе?
— Семь с половиной…
Когда Савина увели, полковник Шихалев снова позвонил Брянцеву:
— У меня все, дело за тобой.
И услышал в ответ:
— Вас понял!
27. ДИМА В БЕГАХ
На девятый день Стас не выдержал, решил наведаться к Диме. И хотя того не оказалось дома, тем не менее Ира без лишних слов и без обычного высокомерия пригласила его в квартиру.
Волосы у нее были растрепаны, глаза припухли. За ее спиной в залитой солнцем гостиной ползал по цветастому паласу и жизнерадостно покрикивал белокурый карапуз.
— Ты когда его последний раз видел? — быстро спросила Ира. — Когда?… Когда?..
— Да уж больше недели как… — в растерянности ответил Стас, не зная, что и думать, сердце захолонуло от нехорошего предчувствия. — А ты чего меня спрашиваешь? Давно его, что ли, нет?
— Вот неделю назад и пропал!
— На машине уехал?
— Да тут машина, тут, в гараже! Ты-то что знаешь? — Ирина впилась в него глазами, руками вцепилась в куртку и стала трясти что было сил.
— Пусти ты, дура! Ничего я не знаю! — он оторвал от себя ее руки.
— Правда не знаешь? Правда?.. Правда?.. Зачем тогда приперся? Чего тебе от него надо?
— Монет одолжить… — соврал Стас. — Обещал он…
— А, да пошел ты!.. — истерично выкрикнула Ирина, толкая его к двери. Не дожидаясь, пока Стас выйдет, обхватила руками голову и с тонким подвываньем убежала в комнату.
“Слинял, сука, одуванчик долбаный!..” — билось в мозгу у Стаса, пока он сбегал вниз по лестнице. Однако, выскочив из подъезда на залитый солнечным светом двор и глотнув свежего воздуха, он сумел взять себя в руки и попытался спокойно обдумать свои невеселые дела. Наклал Дима в штаны, это ясно. Однако ясно и то, что менты пока не замели его, иначе давно бы явились по адресу и Ирка давно бы уж все знала. А она знает про Диму столько же, сколько и Стас. Ясно, залег Дима на дно и теперь выжидает, что будет дальше. Башлей, поди, хватает, с голоду не помрет. Вот только успел ли прихватить его, Стаса, баксы? Да нет, не успел: этот Олег, или как там его, обещал вчистую рассчитаться через неделю, позавчера, значит. А Дима, конечно, раньше смотался. Да и с чего бы Олег ему отдал Стасовы баксы?
Пройдя три или четыре остановки пешком, Стас в конце концов решил прямиком выходить на Олега.
28. ЛИБО Я, ЛИБО ОН
Во время очной ставки Вараксин категорически отрицал сам факт своего разговора с Савиным о том, чтобы тот помог ему “избавиться от Соколова”.
— Кто-то решил воспользоваться ситуацией, чтобы теперь и от меня тоже избавиться, — заявил он, устремив на Савина полный жгучей ненависти взгляд. — Я не знаю, кто эти люди, поэтому лишен возможности доказывать свою невиновность. Могу лишь предполагать, что и убийство Соколова, и эта попытка приписать мне чужую вину как-то связаны с утилизацией вооружения, которой занимались мы с Соколовым. Кому-то захотелось перехватить в свои руки этот прибыльный бизнес.
— Но ведь Савин — ваш компаньон. С чего бы ему клеветать на вас?
— Чужая душа — потемки, — с убитым видом молвил Вараксин. — Возможно, что мне его специально подбросили… Я просто в растерянности, никому нельзя теперь верить…
— Итак, вы отрицате, что просили Савина избавить вас от Соколова?
— Я уже сказал: категорически отрицаю! — ответил Вараксин.
* * *
Однако уже следующим утром, переговорив с адвокатом, он неожиданно написал на имя областного прокурора заявление, в котором изложил обстоятельства, вынудившие его “предпринять некоторые шаги с целью оказать психологическое давление на Соколова, но без умысла физического его устранения”.
— Вы добровольно написали это? — спросил у него Брянцев, приступая к очередному допросу. — На вас оказывалось давление со стороны работников милиции или прокуратуры?
— Нет, никакого давления на меня не оказывалось, — тусклым голосом ответил Вараксин. — Просто… Взвесив все “за” и “против”, я решил признаться в том, в чем действительно виновен. Я не просил Савина, как он утверждает, подыскать человека, который взялся бы физически расправиться с Соколовым. Совсем не так шел у нас разговор. Я всего лишь спросил, не найдется ли среди знакомых Савина таких людей, которые сумели бы убедить одного моего знакомого, чтобы тот не наезжал на меня и не впутывал в наши отношения милицию. К тому времени меня уже дважды допрашивал следователь, и выходило так, что вина за оформление банковского кредита целиком лежит на мне, потому как я подписал все необходимые для этого бумаги — и как получатель, и как гарант кредита. Короче говоря, по тому, как и каким тоном велись допросы, я понял, что мне грозит тюрьма. Да еще на мне повис огромный долг за то самое золото…
— Почему именно на вас повис этот долг? — не понял Брянцев. — Ведь фактически должником является корпорация “Аметист-премьер”? Они заложили золото в банк, взяли за него какие-то деньги…
— Не совсем так… — Вараксин смущенно посопел носом. — На самом-то деле они заплатили за золото.
— Почему вы сразу не сказали об этом?
— Полагал, что вы и без меня это выясните, ведь вам так и так необходимо брать объяснение у руководителей корпорации.
— Итак, они заплатили за золото. Когда и кому?
— Лично Соколову, за две недели до того, как я в его отсутствие оформил гарантийное письмо для получения банковского кредита.
— Для чего вам понадобился этот кредит?
— Он понадобился Соколову. И гарантийное письмо я сфабриковал по его прямому поручению.
— Но вы только что сказали, что деньги за золото Соколов получил. Их что, оказалось недостаточно для покрытия всех расходов? И почему вам понадобилось подделывать подписи и печать? Почему Соколов сам не подписал гарантийное письмо?
— Вопрос этот очень щекотливый. Дело в том, что официально оплата за золото в КБ не поступала. Соколов получил всю сумму наличными, и до КБ не дошло ни рубля.
— Вы хотите сказать, что Соколов присвоил всю сумму себе?
— Фактически присвоил, да.
— Надо понимать так, что он не поставил вас в известность о том, что получил деньги за золото?
— Не только меня. Он никого не поставил об этом в известность.
— Как же вы узнали об этом?
— Мне сказал президент корпорации. И, кроме того, я лично видел, как прямо в аэропорту прилетевший сюда представитель корпорации передал Соколову большую коробку из-под сигарет.
— Вы видели, что находилось в коробке?
— Разумеется, я не мог этого видеть.
— Вы специально приехали в аэропорт, чтобы проследить за передачей Соколову… коробки из-под сигарет, содержимое которой вам не было известно?
— Мне сообщили из Томска номер рейса, которым должны были доставить коробку с деньгами.
— Соколов видел вас в аэропорту в момент передачи ему коробки из-под сигарет?
— Я не показывался ему на глаза.
— Вы можете назвать сотрудника корпорации “Аметист-премьер”, который на ваших глазах якобы передал Соколову коробку из-под сигарет?
— К сожалению, он мне не знаком, но я уверен, что президент корпорации подтвердит факт передачи денег Соколову.
— Боюсь, его свидетельских показаний будет недостаточно для суда: как-никак президент корпорации в данном случае лицо заинтересованное.
— Ну, не будет же он лжесвидетельствовать на суде!
— Суд наверняка потребует более убедительных доказательств. Но вы говорите, что официально передача денег Соколову никак не оформлялась, и если он не расписывался за их получение, а допросить его самого уже не представляется возможным, то, сами понимаете…
— Но я своими глазами видел!
— Коробку из-под сигарет, которую, согласно вашим показаниям, будто бы передал Соколову незнакомый вам человек… — Брянцев откинулся на спинку стула. — Ну, хорошо, вернемся немного назад: после двух допросов по поводу незаконно оформленного вами банковского кредите вы поняли, что вам грозит тюремное заключение…
— И тогда мне пришлось бы поставить крест на всей моей предпринимательской деятельности, что для меня смерти подобно.
— И как дальше развивались события?
— Однажды, это было в конце февраля, находясь в состоянии крайнего смятения, я заехал в офис “Веги-два”, где поделился своими переживаниями с Савиным. Я сказал ему, что некто намерен засадить меня в тюрьму, а то постарается и совсем уничтожить. В ходе нашего разговора я, как бы шутя, заикнулся о том, что придется мне, как видно, искать людей, которые помогли бы мне выкарабкаться из этого безвыходного положения. Савин сказал, что теперь это не проблема, и тогда я прямо спросил, нет ли у него на примете таких людей. Похоже, он не ожидал с моей стороны подобной просьбы и, по-моему, даже слегка перетрусил. “Ты хоть понимаешь, что говоришь?” — спросил он. Я пояснил, что под словом “воздействовать” понимаю переговоры. Возможно, с применением каких-то угроз. И еще раз попросил его войти в мое положение и как-нибудь помочь мне. Дня через два-три Савин сообщил мне, что нашел людей, которые готовы были бы решить мой вопрос… Но я должен был заплатить за это 20 тысяч долларов. Я сказал, что это очень большие деньги. На что Савин ответил: “Ты просил — я договорился”. Выхода у меня не было, и, спустя еще пару дней, я ответил согласием. Как я уже сказал, тогда у меня не было и в мыслях, что Соколов будет убит. Но когда Савин назвал сумму, я понял, что речь идет о физическом воздействии.
— Физическом в какой мере?
— Этого мы не обговаривали. Но я понимал, что могут быть различные меры воздействия.
— Надо понимать так, что не исключалось и убийство?
— Я не допускал мысли, что Соколов может быть убит.
— Но вы дали согласие, прекрасно понимая, что к Соколову могут быть применены различные меры воздействия, не исключая и убийство, — и еще раз, глядя Вараксину в глаза: — Не исключая и убийство?
— Повторяю: я не допускал мысли, что Соколов может быть убит! И поймите мое тогдашнее состояние! Я думал несколько дней и пришел к выводу, что в данной ситуации вопрос стоит так: или Соколов, или я. У меня не было выбора. И когда я это понял, то сказал Савину, что согласен на их условия, лишь бы уголовное дело было закрыто. В начале марта, перед самым праздником, Савин уведомил меня, что “люди” готовы приступить к выполнению заказа и в течение двух-трех недель мою проблему решат. Я срочно продал свою квартиру-офис и выплатил аванс — десять тысяч долларов. По прошествии двух недель я улетел в Москву. И там под вечер двадцатого числа один из сотрудников фирмы, где я в тот момент находился, сказал, обращаясь ко мне: “Что-то в вашем городе заказные убийства пошли одно за другим!” И назвал фамилию последней жертвы: Соколов. Я тут же позвонил Инне, и она подтвердила: “Да, застрелили Алексея Васильевича”.
— Вы связали это со своей просьбой к Савину?
— У меня было шоковое состояние. Я лишь тогда осознал, что стал заказчиком убийства выдающегося конструктора, когда в Челябинском аэропорту ко мне подошел встречавший меня там Савин. По его виду и поведению я понял, что он тоже на грани нервного срыва. Я спросил, какова обстановка в нашем городе, но он лишь процедил сквозь зубы: “Что заказывал, то и получил!” В машине мы не разговаривали, так как ехали с шофером. А по прибытии на место он мне сказал, что специально по этому делу прилетел генерал из московского угрозыска: “Хоть понимаешь, какую кашу ты заварил?” И потребовал не позднее следующего дня заплатить еще двенадцать с половиной тысяч долларов.
— Вы передали деньги Савину?
— Да, на другой же день.
— Он что-нибудь при этом сказал?
— Нет, просто положил их в карман.
— Вы знаете людей, которым предназначались эти деньги?
— Нет, это его люди, я с ними ни разу не встречался.
— Савин знал, что Соколов генеральный конструктор?
— Да, но он не знал, что я вел с ним речь именно о Соколове. Я не называл ему фамилии этого человека.
Из протокола допроса свидетеля Л.М. Барчука, начальника финансового отдела КБ:
“Соколов постоянно был в работе. По своему характеру он был далек от проблем утилизации вооружения, на нее он смотрел лишь как на источник быстрого получения средств для возобновления проектирования новых образцов ракетного оружия.
Лично я не верю разговорам о том, что он получил наличными крупную сумму. При нынешней инфляции наличные деньги мало что стоят, и Соколов прекрасно это понимал”.
Из справки Бюро технической инвентаризации:
“По данным правовой картотеки гр-н Соколов А.В., проживающий по адресу…, владельцем дома не значится.
По данным жилищно-строительных кооперативов гр-н Соколов А.В. владельцем кооперативной квартиры не значится.
Гр-н Соколов А.В. владеет 2-комнатной приватизированной квартирой (владение долевое) по адресу… Имеет в единоличном владении автомашину “Волга” и кооперативный гараж”.
Из справки Бюро технической инвентаризации:
“По данным правовой картотеки гр-ка Соколова В.А., проживающая по адресу…, владельцем дома не значится.
По данным жилищно-строительных кооперативов гр-ка Соколова В.А. владельцем кооперативной квартиры не значится.
Гр-ка Соколова В.А. владеет 2-комнатной приватизированной квартирой (владение долевое) по адресу…”
* * *
После очередного оперативного совещания в штабе по раскрытию и расследованию уголовного дела об убийстве Соколова Брянцев и Шихалев вместе вышли в коридор, и, спускаясь по лестнице, полковник заметил:
— Скажи, какая судьба!
— Вы кого имеете в виду? — спросил старший следователь.
— Соколова, конечно! Ведь останься он жив — наверняка тоже оказался бы в числе фигурантов и теперь давал бы показания как подозреваемый в хищении государственных средств в крупных размерах.
Брянцев иронично хмыкнул:
— Как говорится, не родись красивым, а живи в цивилизованной стране. Жил бы такой Соколов, допустим, в США, у него непременно была бы вилла где-нибудь во Флориде, домик комнат на сорок в пригороде Нью-Йорка, еще одна вилла на Средиземноморском побережье, еще домик в пригороде Сан-Франциско, еще квартирка в Париже…
— Ну будет, будет! Разошелся! — попытался остановить его Шихалев.
— А что, не так? И, главное, занимался бы он и сейчас своим прямым делом, создавал бы лучшие в мире ракеты… Ну, а поскольку проживал бы он в США, то ракеты эти были бы направлены сами понимаете в какую сторону. Никто у нас до сих пор не понял, какого человека мы потеряли. Нет, не сейчас потеряли, а в самом начале девяностых годов, когда вынудили его раскурочивать ракеты… Совершенно с вами согласен: останься он живым ? вполне мог бы и в фигурантах оказаться. Что-что, а фигурантов лепить из гениев — это мы умеем…
— Не по-прокурорски мыслишь! — усмехнулся Шихалев. — Тебе б адвокатом быть.
— Да вот не сообразил в свое время, — хохотнул в ответ Брянцев. — Кто ж знал, что придется защищать от тебя Соколова!
Из посмертной характеристики бывшего генерального конструктора-руководителя КБ Соколова В.А.:
“А.В.Соколов — выдающийся специалист в области военного ракетостроения. Автор 24 изобретений. Лауреат Ленинской и Государственной премий. Созданные при его непосредственном участии 18 образцов военной техники соответствуют мировому уровню, а в ряде случаев превосходят его.
И.о. генерального конструктора-руководителя П.И. Кадушкин”.
29. ПОСРЕДНИКИ
“Привезли печатное устройство”
(Из протокола дополнительного допроса Г.К. Савина):
Однажды, где-то в середине февраля, Вараксин подъехал ко мне в офис, вывел меня в коридор и сказал, что у него появились крупные, как он выразился, “конфиденциальные проблемы” с одним человеком и что для решения этих проблем ему нужны надежные ребята.
Я понял так, что ему нужны люди, которые умеют хранить секреты и которым можно верить на слово. Я сказал, что найти таких можно, но для этого потребуется время. Из разговоров я знал, что у Вараксина есть должники, причем по крупным суммам. И я решил, что “надежные ребята” нужны ему для выколачивания долгов. Находясь от Вараксина в прямой зависимости, я не решился ему отказать в его просьбе и обещал подумать: дескать, дам знать, если нужные ему люди найдутся.
Вначале я познакомил Вараксина с неким Степаном, вышибалой из ресторана “Эльдорадо”. Он как раз специализировался на выколачивании денег с должников. Когда-то он и мне предлагал свои услуги, но я отказался. И вот сейчас я сказал ему, что один человек нуждается в его услугах. Он ответил, что готов помочь хорошему господину, и я познакомил их с Вараксиным. Встреча их проходила “при закрытых дверях”, я в это время сидел в другой комнате. Когда Степан ушел, Вараксин сказал мне, что я, видимо, его не понял и что проблемы, о которых он ведет речь, много серьезнее, чем невозвращенные долги. В общем, дал понять, что ему нужны такие ребята, которые могли бы круто разобраться “с одним человеком” и при необходимости пойти на самые крайние меры (вариант № 2).
Спустя еще какое-то время я познакомил его с Тимофеем Шельменко, которого знал как хитрого и изворотливого человека, способного за деньги на все, и который умел держать язык за зубами — я был уверен, он лишнего не сболтнет. Шельменко признался мне, что такими делами до сих пор не занимался, что ему потребуется время, чтобы найти исполнителей и узнать, сколько это будет стоить. Но для начала он решил провести небольшую, как он выразился, “психическую атаку на объект”. Может, сказал, договоримся по-хорошему. Я так понял, что он имел в виду угрозы по телефону.
С этого времени Вараксин постоянно спрашивал меня, есть ли какие-нибудь новости, даже звонил из Москвы. “Новостей” долго не было, но вот Шельменко позвонил мне и сказал, что “люди” нашлись, но им нужны данные на заказанного человека. И назвал цену — 20 тысяч долларов. Разговоров о “психической атаке” больше не было — видимо, она не увенчалась успехом.
Получив от Вараксина установочные данные, я передал их Шельменко вместе с авансом. А тот, в свою очередь, попросил меня передать Вараксину, что заказ обойдется ему уже не в двадцать, а в двадцать две с половиной тысячи долларов.
На другой день Вараксин подъехал к моему офису, усадил меня за руль своей машины, сам спрятался на заднем сиденье, и мы отправились смотреть “объекты”. Он показал мне дом, где проживал заказанный им человек, его личный гараж и дачу. Я спросил у него фамилию этого человека. Он ответил, что и сам ее не знает, может только догадываться.
“Как?! — поразился я. — Ведь ты сказал, что у тебя с ним крупные проблемы, и ты не знаешь его фамилии?”
Тогда Вараксин признался, что на самом деле он всего лишь посредник. На самом деле, сказал он, это просьба Москвы. И уточнил, что “Москва” настаивает на жестком “варианте № 2”.
Больше я не стал его ни о чем спрашивать, решив для себя, что чем меньше буду знать, тем дольше проживу.
А когда я сообщил Вараксину, что цена заказа возросла, он опять мне сказал, что “должен посоветоваться с Москвой” и что у него “своих денег на такие дела нет”.
В тот же день я показал “объекты” Тимофею Шельменко.
18 марта, часа за три до отлета в Москву, Вараксин предупредил меня, что если работа не будет сделана в ближайшие два-три дня, то у него сидят наготове ребята-москвичи и он потребует от меня вернуть аванс, с тем чтобы он мог заплатить москвичам, которые сделают эту работу. Я передал эти его слова Шельменко.
19 марта Вараксин позвонил мне из Москвы и сообщил, что “Москва” согласна уплатить требуемую сумму.
Около десяти часов утра двадцатого марта Шельменко подъехал ко мне в офис и сообщил, что “привезли печатное устройство и ребята требуют расчета”. Это был пароль, который я тут же, позвонив в Москву, передал Вараксину.
Вечером того же дня, приехав домой и услышав по телевизору о гибели Соколова, я понял, что вляпался в большое дерьмо.
А жене приспичило рожать
(Из протокола допроса Т. Т. Шельменко)
— Где-то в конце февраля Савин обратился ко мне с просьбой найти исполнителей заказа. Не знаю, почему он остановил свой выбор на мне. Я вначале не хотел браться за такое опасное и богопротивное дело и во время первой встречи решительно отказался в нем участвовать, но Савин не оставлял меня в покое, снова приходил, уговаривал и в конце концов сумел убедить меня.
Следователь: — Каким образом Савину удалось убедить вас?
— Он сказал, что на это предложение надо смотреть как на коммерческую сделку. Ну, что правда, то правда: в то время мои финансовые дела находились в крайне плачевном состоянии, я сидел без гроша в кармане, а жена вскоре должна была рожать. Тут и коляску надо покупать, и квартиру ремонтировать… Так что мне больше ничего не оставалось, как только согласиться. Но я никак не предполагал, что исполнители пойдут на крайнюю меру. Когда Савин передавал мне аванс, то сказал, что человека можно не убивать, но в последний момент потребовал применить крайнюю меру либо вернуть аванс. Мне до сих пор не верится, что я невольно стал участником такого страшного преступления. До сих пор не понимаю, как такое случилось: ведь когда я вел переговоры с Каляевым, то просил его выбрать именно мягкий вариант, скажем, похищение с последующим психологическим воздействием. Каляев, — а он человек серьезный, слов на ветер не бросает — заверил меня в том, что у него есть люди, способные провести именно такую акцию. Когда же я спросил, сколько это будет стоить, он ответил, что за убийство его ребята возьмут десять тысяч, а за похищение двенадцать, так как устроить похищение человека технически сложнее.
Следователь: — Почему ваш выбор пал на Каляева?
— Мы постоянно общались, у нас было несколько совместных коммерческих проектов, и мне было известно, что у него есть знакомые в криминальной среде. Но я его не выбирал. У нас как-то сам собой зашел разговор, я просто решил с ним посоветоваться, и он сказал, что в принципе такое можно устроить.
Следователь: — Он вам говорил, кто будет исполнять заказ?
— Нет, не говорил, я сам вычислил Летягина.
Следователь: — Савин вас торопил с исполнением заказа?
— Да, особенно перед двадцатым марта. Все повторял, что надо быстрее, надо быстрее, время не терпит. Человек, который заказан, что-то пронюхал, и если до 20-го числа с ним ничего не случится, то за его, Савина, жизнь медной полушки никто не даст, и мне, дескать, тоже в момент перекроют кислород. Короче, от человека, который заказан, исходит большая угроза нам обоим, и надо его во что бы то ни стало опередить.
Следователь: — Вы угрожали Соколову и его жене по телефону?
— Нет, не угрожал, только предлагал Савину вначале использовать такую возможность, однако он сказал, что проблемы куда серьезнее, чем я думаю, и что по телефону давить на этого человека совершенно бесполезно.
Следователь: — Как вы распорядились долларами, которые оставили себе за посредничество?
— Половину я успел обменять в банке и вложить в дело, а оставшиеся забрала жена. Она у меня страшно ревнива, постоянно шарит по карманам. Я сказал ей, что эти доллары заработал на коммерческой сделке.
Проще всего
(Из протокола допроса Д. М. Каляева)
Однажды ко мне в офис подъехал Шельменко и сказал, что у него возникли большие проблемы с одним человеком, назвать которого он не пожелал. Это, сказал он, очень нехороший, нечистый на руку человек, который мешает не только ему, а вообще всем своим партнерам при первом удобном случае норовит перекрыть кислород. И еще добавил, что дело это связано с большими деньгами. Что, дескать, и у него, Шельменко, там тоже крутятся большие деньги и он никак не может их получить. А как только этого человека сдернут с насеста, так сразу он, Тимофей Шельменко, станет купаться в деньгах. И желательно, сказал он, не убивать, а только похитить этого человека, ну и, соответственно, сделать ему основательное внушение, чтоб больше не рыпался…
После того, как я согласился переговорить кое с кем из своих знакомых, мы съездили с Шельменко “на объекты”. Он показал мне дом, где проживал тот человек, его гараж и дачу. Во двор дома мы заехали рано утром, когда еще только начинался рассвет. Мы остановились метрах в ста от подъезда № 2 и стали наблюдать. Приблизительно без четверти восемь к подъезду подошла “Волга” белого цвета. Шельменко глянул в бумажку, на которой у него был записан номер машины, и сказал, что это машина нашего клиента. Минуты через три-четыре из подъезда тяжелой походкой вышел грузноватый мужчина среднего роста в кожаной куртке и сел в машину. Лица его я не рассмотрел.
На другой день я переговорил со своим знакомым Летягиным. Он в свою очередь согласился поискать подходящих для такого дела ребят, но при условии, если ему сразу выплатят аванс — пять тысяч долларов, а в конечном счете, сказал он, это будет стоить десять-двенадцать тысяч. И потребовал установочные данные на человека, о котором шла речь. Через несколько дней Шельменко вручил мне четыре тысячи восемьсот долларов и записку с установочными данными.
Летягин потребовал от меня, чтобы я показал его ребятам “объекты”. Я все им показал, за исключением самого “клиента”.
Следователь: — Вы сообщили киллеру номер служебной машины Соколова?
— Конечно, нет! Какая же служебная машина у начальника цеха!
Следователь: — Однако сами вы знали, что Соколов никакой не начальник цеха?
— Догадывался, но не более того.
Следователь: — Что было дальше?
— Некоторое время ничего не происходило. Шельменко стал меня торопить. Я посоветовал ему набраться терпения: “Ведь людям надо подготовиться”. Тогда он сказал: “Если до двадцатого марта ничего не случится, то меня прикончат. И у тебя тоже будут проблемы”.
И еще он высказал пожелание, что лучше было бы не убивать человека. Это его пожелание я передал Летягину, но он ответил, что технически украсть человека сложнее, чем убить. Я тогда решил сам переговорить с исполнителями заказа и попросил Летягина устроить так, чтобы я смог с ними еще раз встретиться. Но он отказался это сделать.
Двадцатого марта Шельменко меня особенно торопил, с раннего утра начал звонить, прямо надоел. А в одиннадцать часов мне позвонил Летягин и сказал: “Все случилось”. Я тут же поехал с этой новостью к Шельменко, и он передал мне для Летягина еще 4300 долларов. А вечером я узнал из теленовостей, что за человек был убит. Мне сразу стало плохо.
Когда на другой день я передавал Летягину деньги, он обругал меня последними словами: “Вы, такие-сякие, лапшу мне на уши вешали, сказали, что он начальник цеха! Такого человека грохнули, надо же! Платите ребятам еще столько же!” В тот же вечер я заехал к Шельменко домой, изложил ему требование Летягина. Он обещал дать ответ утром. А утром сказал: “Хватит им и того, что получили!”
Следователь: — Сколько вы взяли себе?
— Ни из этой суммы, ни из аванса я ничего себе не взял.
Следователь: — Назовите фамилии ребят, которым показывали “объекты”.
— Я не знаю их фамилий, при мне они даже по именам друг друга не называли.
Следователь: — Шельменко и Летягин были знакомы между собой?
— Когда Шельменко стал нервничать, почему, дескать, долго ничего не происходит, то потребовал, чтобы я устроил ему встречу с Летягиным. Я спросил, откуда он знает, что Летягин мой человек. Он ответил: “Я его вычислил”. И мы договорились, что я ему устрою такую встречу. Мы вместе подъехали на машине туда, где Летягин ждал меня. Он подсел к нам, и Шельменко сразу спросил: “Почему ничего не делается?” Летягин отвернулся от него и сквозь зубы процедил, обращаясь ко мне: “Чего он хочет? Не врубаюсь”. Я остановил машину и дал Шельменко знак, чтоб он вышел. “Зачем ты его привез? — сказал мне Летягин. — Сам и разбирайся с этим придурком!”
Следователь: — Как вы познакомились с Летягиным?
— Мой знакомый сидел с ним в одной камере. Летягин первым освободился и передал мне привет от этого человека. Мы разговорились, и оказалось, что у нас много общих знакомых. Потом мы часто встречались. Он всегда в золоте, часто меняет машины и всегда в окружении крутых ребят.
Только познакомил
(Из протокола допроса О. С. Летягина).
— Первый раз Каляев обратился ко мне где-то в середине февраля. Попросил найти человека, который способен на все. И который умеет держать язык за зубами. Сказал, что нужно убрать одного типа, с которым у него, у Каляева, что-то там не заладилось. В общем, у него проблемы. А я при чем? Я так ему сразу и сказал: дескать, твои проблемы мне до лампочки. И вообще не собираюсь заниматься такими делами. Но он почти каждый день под разными предлогами заезжал ко мне в офис и…
Следователь: — И уговаривал вас?
— Нет, после того, как я сразу отказал, он больше не настаивал, а просто как бы обсуждал со мной эту свою проблему. Просил поспрашивать кого-нибудь из знакомых, может, кто-то и согласится. Как-то при нашем разговоре оказался Дима Суриков, он занимался установкой киосков, и у нас намечалась сделка. Ну, и когда Каляев ушел, Дима сказал мне, что есть у него парень, отличный стрелок, который сидит на нуле и, может, пойдет на разговор. Если, дескать, посулить хорошую оплату.
Следователь: — И вы решили свести Сурикова с Каляевым?
— Ну, просто познакомил. Только познакомил их и уехал, разговора их не слышал.
Следователь: — После этого и до дня, когда произошло убийство, Каляев встречался с вами?
— По этому делу — нет. Правда, один раз было как бы недоразумение. Он подъехал, чтобы договориться о досках для его коттеджа, и с ним в машине сидел Шельменко, которого я знал раньше. И этот, извиняюсь… Как бы претензию мне предъявил, почему, дескать, ничего не происходит. Я и разговаривать не стал, а потом сказал Каляеву: чтоб больше такого не было, я тебя познакомил с Димой, вот и решай с ним все вопросы. А двадцатого марта Дима зашел ко мне и сказал, что ему надо увидеть Каляева и что они все сделали. Только Дима уехал, как ко мне зашел Каляев. Ну, я ему сказал, что ребята все сделали. Он обещал привезти им деньги, как только все подтвердится. Потом он говорил, что Шельменко нас всех подставил с Генеральным конструктором, ведь нам-то он лажу гнал, дескать, простой начальник цеха. Ребята тоже выражали недовольство. Доплату требовали.
Следователь: — Киллеру сколько заплатили?
— Шесть тысяч долларов. Да Сурикову три тысячи.
Следователь: — А себе сколько оставили?
— Да нисколько! За что мне-то, ведь я тут как бы сбоку припека…
30. В НАТУРЕ КИНУЛИ
Он вошел в знакомый подъезд, поднялся на второй этаж и сразу узнал металлическую, выкрашенную в серебристый цвет дверь без какой бы то ни было таблички. Чуть помедлив, собравшись с духом, он ухватился за круглую рукоятку и потянул на себя.
Дверь оказалась не запертой, и Стас с сильно бьющимся сердцем переступил через порог. В полутемной прихожей не было ни души. Сюда выходили четыре обитых деревянной рейкой двери. Он хорошо помнил, что они с Димой заходили во вторую на левой стороне.
— Можно? — слегка приоткрыв эту дверь, спросил он.
— Да-да, входите! — ответил приветливый женский голос.
Стас вошел и увидел знакомую обстановку, только вместо Олега за его столом восседала та самая светловолосая фигуристая телка, которую Стас видел здесь одиннадцать дней назад.
— Здравствуйте!
— Добрый день! Слушаю вас внимательно.
Стас кивком указал на стол:
— Мне Олега… Его нет, что ли?
Девица в недоумении вскинула брови:
— Простите?.. Пожалуйста, повторите ваш вопрос.
Стас переступил с ноги на ногу.
— Я говорю: мне надо бы Олега повидать.
— Кто такой Олег?
— Он за этим столом сидит…
Девица, похоже, еще больше удивилась:
— За этим столом? Но это мой стол! Вам, простите, какая фирма нужна?
Стас не знал названия фирмы Олега и мог лишь напомнить девице тот день, когда они с Димой вошли в кабинет, а она в это время разговаривала с Олегом.
— Вы вот в этом кресле сидели, а Олег — за столом.
— Но я, ей-богу, не знаю здесь никакого Олега! — сказала девица и, как бы нехотя взяв валявшуюся на столе телефонную трубку, прошлась розовым ноготком по клавишам. — Сережа, помоги, пожалуйста, разобраться. Тут пришел молодой мужчина, спрашивает какого-то Олега… Хорошо… — и Стасу: — Минуточку подождите.
Почти тотчас же дверь кабинета распахнулась, и в ее проеме нарисовался круглоголовый, коротко стриженный амбал с пустыми светло-серыми глазами. Он поманил Стаса пальцем:
— Пошли, — а в прихожей, ухватив за плечо железной клешней, рывком подтащил его к наружной двери и вытолкнул на лестничную площадку. Стас все же удержался на ногах, но когда обернулся, амбал уже захлопнул дверь, и слышно было, как провернулся механизм замка.
“Сволочи, жулики, б…!” — сквозь зубы яростно промычал Стас, однако ломиться в дверь не стал: понял, что либо Дима с Олегом, сговорившись, элементарно кинули его, либо их обоих уже давно замела уголовка, и теперь очередь за Стасом. Ему до слез было жаль себя. До того жаль, что и жить уже больше не хотелось.
31. ТА САМАЯ КУРТКА
Съездившие по адресу оперативники вернулись ни с чем: означенного Сурикова уже несколько дней не было дома. Это подтвердили и соседи. Его жена на вопрос, где ее муж, сердито ответила: “Я не следила за ним. Может, у какой-нибудь шлюхи, откуда мне знать!” При этом заявила, что не знает ни имен, ни тем более адресов его знакомых женщин. Сама она не работает, сидит дома с годовалым ребенком.
Шихалев распорядился вызвать Ирину Сурикову с нарочным повесткой, но Бородин не согласился с начальником:
— Она может не явиться. Скажет: не с кем было оставить ребенка. И только время потеряем.
Шихалев уперся в него недовольным взглядом:
— А ты что предлагаешь?
— Я бы сам отвез ей повестку.
— Тоже неплохо! — сразу согласился Шихалев. — Тогда прямо сейчас и поезжай.
* * *
После того как Бородин повертел перед дверным глазком своими красными корочками, Ирина Сурикова пустила его на порог своей квартиры. Хмуро сдвинутые черные брови и лихорадочно горящие глаза на худощавом бледном лице не обещали приятной беседы.
— Я не знаю, где мой муж! — с истеричными нотками в голосе выкрикнула она, произнеся первые три слова раздельно, с нажимом, и плотно сомкнула ненакрашенные синеватые губы.
— И даже не хотите знать? — спросил Бородин.
На лице ее отразился испуг:
— А вы… можете сказать, где он? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Я много чего могу сказать, если вы пустите меня хотя бы на кухню, — ответил Бородин.
Сурикова отступила в сторону:
— Проходите… в комнату.
Обстановка в квартире была без претензии на роскошь: типовая стенка, японский телевизор и гарнитур мягкой мебели в передней комнате, через распахнутую дверь задней видны были широкая кровать, закинутая золотисто-коричневым покрывалом, и рядом с нею детская кроватка, в которой стоял, держась обеими ручонками за ее спинку, румяный карапуз в ярком шерстяном костюмчике и таращил большие любопытные глаза на чужого дядю.
— Присаживайтесь… — хозяйка не сводила выжидательного взгляда с опера.
Бородин опустился в кресло и, глядя в упор на женщину, тянул паузу.
— Ну, что ж вы? Говорите! — не выдержала Сурикова. — Или, может, думаете, что я его спрятала под кроватью?
— Нет, я не думаю, что вы его спрятали, — сказал Бородин. — А вот попрощаться вы с ним попрощались. Он просил вас не беспокоиться, а ментам, если они придут по его душу, не верить, что бы они вам ни говорили. Еще он вам сказал, что произошло небольшое недоразумение, и как только все уладится, он вернется домой.
— Значит, еще не уладилось? — спросила Сурикова. — Но хоть скажите, жив он или нет?
— Этого я не знаю, — честно сказал Бородин. — Потому что он замешан в таком грязном деле, где всего можно ожидать.
Бледное лицо Суриковой сделалось совсем белым.
— В ка… каком деле? — еле выговорила она.
— Двадцатого марта был убит генеральный конструктор Смирнов…
— И… что?
— Вы слышали об этом?
— Н-нет… Не помню… Это имеет отношение?..
— К сожалению.
— Нет!.. — выкрикнула Сурикова с отчаянием в голосе. — Этого не может быть! Я не верю вам!
В соседней комнате раздался громкий плач. Сурикова кинулась к сыну, взяла его на руки, прижала к груди, успокоила и с ребенком на руках вышла в большую комнату.
— Он не мог этого сделать! — проговорила она с плачущим выражением на лице, однако сдерживая подступавшие рыдания.
— А я не утверждаю, что он это сделал, — сказал Бородин. — Пока что он только подозревается в причастности к убийству. И если он невиновен, ему лучше было бы не скрываться.
— Я ему говорила…
— На него показал человек, который определенно причастен к убийству, это установлено. И с вашим мужем был еще один молодой мужчина. Вполне возможно, что именно он стрелял, а не ваш муж, — с этими словами Бородин раскрыл папку и извлек из нее фотороботы троих мужчин приблизительно одного возраста. — Посмотрите внимательно. Нет ли среди них кого-то из друзей или просто знакомых вашего мужа?
Сурикова отерла глаза ладонью и с опаской поглядела на фотороботы.
— Нет, никого не знаю, — сказала она.
— К Дмитрию кто-нибудь приходил последнее время?
— Приходили по каким-то делам. Но я никого из них не знаю. — При этом она продолжала пугливо коситься на фотороботы.
Бородин достал из папки ордер на обыск и положил на столик перед Суриковой.
— Неприятная обязанность, — сказал он. — И я предпочел бы не рыться в ваших вещах. Мне только нужно, чтоб вы показали всю верхнюю одежду Дмитрия: куртки, брюки, головные уборы. И еще я хотел бы посмотреть гараж. Он на машине уехал?
— Я не знаю. Он ничего не сказал, а в гараж я без него не хожу.
— Мне нужны ключи от гаража.
— Надо посмотреть, — она вышла из комнаты и вскоре вернулась с ключами.
Пригласив из соседних квартир понятых, Бородин осмотрел одежду Дмитрия. Затем в сопровождении Суриковой, которая взяла с собой сынишку в коляске, прошли в гараж.
Машина — бежевая “шестерка” — стояла на месте. Заглянув в салон, Бородин сразу увидел на заднем сиденье зеленую куртку с капюшоном.
— Это чья такая? — спросил он у Суриковой
— Димина, — сказала она. — Но он ее уже давно не носит.
Встряхнув и расправив куртку, Бородин окинул ее быстрым внимательным взглядом. Наметанный глаз зацепился за небольшие бурые пятнышки на правом рукаве.
Бородин составил протокол изъятия и стал впихивать куртку в большой пластиковый пакет, который предусмотрительно прихватил с собой.
— Зачем вы ее берете? — спросила Сурикова.
— На всякий случай надо проверить, мало ли что.
— Но я же вам сказала, что Дима уже давно ее не носит. Не знаю, как она оказалась в машине.
Бородин посмотрел ей в глаза:
— А вы могли бы поручиться, что никто из его знакомых не мог воспользоваться этой курткой именно двадцатого марта, когда произошло убийство?
Сурикова перевела взгляд на уснувшего в коляске сынишку, поправила шарфик.
— Не знаю, кому бы это могло понадобиться, — сказала она.
— Дмитрий оставлял машину на ночь прямо у подъезда?
— Да, оставлял! Вы думаете, что кто-нибудь посторонний? — с надеждой спросила она.
— Все возможно, — ответил Бородин. — Поэтому в ваших интересах помочь мне установить непричастность Дмитрия к убийству. Если он действительно непричастен.
— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — сказала Сурикова.
— Вот и прекрасно. Он раньше был женат?
— Да.
— Значит, на этот раз ему повезло с женой, — улыбнулся Бородин и, отпустив понятых, с серьезным видом, однако достаточно дружелюбным тоном напутствовал ее напоследок: — Их было двое, но стрелял кто-то один. Если Дмитрий был одним из этих двоих, важно установить, кто стрелял, потому что сроки будут разные. Подумайте об этом.
— Хорошо… — едва слышно пообещала Сурикова.
32. ПЛЮНУТЬ И РАСТЕРЕТЬ
Татьяна увидела в теленовостях фоторобот убийцы Генерального конструктора Соколова. Об этом Стасу вчера сообщила Надя. Сам он, конечно, никакого фоторобота не видел — не успел еще обзавестись телевизором.
Наверное, он переменился в лице при этом известии. По крайней мере, в глазах у него потемнело, а в груди все обмерло в смертной тоске. И в ногах появилась такая слабость, что если бы рядом не стояла табуретка, то уж точно бы пришлось сесть на пол. Значит, его ищут. Уже, наверное, обложили со всех сторон, как волка…
К счастью, Надя в этот момент отвернулась к окну, чтобы задернуть занавески, и засмотрелась на закатное небо.
Она ни словом не обмолвилась о том, показался ли убийца Татьяне хоть немного похожим на Стаса. Значит, не показался, решил он. Может, фоторобот никуда не годный. Вот и Марь Иванна помалкивает — либо не смотрела в тот день теленовости, либо тоже не признала на фотороботе Стаса. “Может, пронесет”, — в который уже раз за эти дни подумал он.
И как хорошо, что сама Надя не смотрела в тот день телевизор. Для Татьяны и Марь Иванны Стас ведь, что ни говори, чужой, а Надя — если не глазами, так сердцем, — чего доброго, могла бы и уловить сходство.
Хотя нет, не могла… Не могла бы Надя подумать на него такое, даже если бы фоторобот оказался вылитым его портретом, мало ли на свете похожих людей. Да и Татьяна… Может, ей и показалось лицо знакомым, но не могла же она всерьез подумать, что он, Стас, и есть тот самый… И Марь Иванна, если даже видела, тоже не могла на него подумать.
Зато чужие люди, те же соседи по подъезду, могут и сообразить. Так что ему сейчас не след без особой нужды высовывать из дому нос. Да он и без того последние дни почти никуда не выходит, разве что поздно вечером за продуктами. К счастью, хозяева квартиры днем всегда на работе и даже не догадываются о том, что он сиднем сидит в своей комнате и бьет баклуши.
У Надюшки дома он вообще не бывал с того вечера, когда узнал в Наполеоне своего “клиента”, и даже не хотел думать о том, чтобы снова встретиться взглядом с этим французом…
А Надя пока думает, что он все дни где-то вкалывает: раз деньги есть — значит, работает, не с неба же они сваливаются. Да нет, Надя ничего, конечно, даже не подозревает.
Но вчера Стас чуть не сорвался, когда она сказала, что… Конечно, не про него, но он-то на свой счет принял…
— Паршивый дебил! — сказала она про того парня, который на фотороботе.
Сразу вспомнился Стасу сон, в котором оживший “клиент” назвал его паршивцем. И вот Надя теперь. У Стаса в глазах совсем потемнело, еще немного и сорвался бы с тормозов, а тогда все бы могло быть. Но он только сказал, с трудом выдавливая слова:
— Ты ж его совсем не знаешь.
На что Надя сердито ответила:
— И знать не хочу. Меня не интересуют существа, у которых нет ни души, ни разума. Сказали такому: убей, и он убил не задумываясь. Ему все равно — что человека убить, что гвоздь в доску заколотить. Лишь бы хорошо заплатили, — и, немного помолчав, спросила: — Вот ты пошел бы на такое ради денег?
— Ну нет, конечно, — машинально ответил Стас.
— То-то и оно! Ведь он на эти деньги икру купит и будет жрать. Разве нормальному человеку эта икра полезла бы в глотку? Это ж все равно как… Ой, ну, давай не будем, а то меня стошнит!..
Стасу мучительно хотелось сказать Наде, что он вовсе не такое ничтожество и не дебил, как она думает, что его бессовестно обманули. Он даже не знал, что его “клиент” лауреат, а если б знал, то ни за какие деньги не пошел бы на такое дело. Но не мог он ничего этого ей сказать, потому что если бы она даже поверила, что у него не было выбора, все равно он остался бы в ее глазах убийцей. И она, чего доброго, еще потребует, чтобы он явился к ментам с повинной. А что дальше? И даже если не потребует, все равно жизни у них уже не будет никакой…
И еще он спросил:
— А может, ему сказали, что это какой-нибудь крупный жулик? Вон как Мавроди…
— А какое он имел право убивать жулика? — в свою очередь спросила Надя, бросив на Стаса сердитый взгляд. — Если он сам ничтожество, то как он может решать, жулик этот человек или нет? Ему сказали, и он убил, не зная, кого и за что. А потом выясняется, что он убил…
“Наполеона”, — Стасу казалось, что он так только подумал, но, видно, у него это выговорилось вслух или Надя прочитала по его губам.
— …Наполеона, — сказала она. — Но не в этом суть.
— А в чем?
— В Евангелии сказано: не убий! Никого не убий! Значит, тот, кто убивает по своей воле — неважно кого и за что, — он и есть настоящий убийца. А если кто по чьей-то указке…
— Он тогда кто?
— Он… Даже говорить не хочется. Просто плюнуть и растереть… Стасичек, ну хватит об этом, хватит!..
* * *
…В тот день, когда они, купив Наде сережки, вернулись из ювелирного магазинчика к Стасу домой, Надя сразу же надела эти сережки и полюбовалась на себя, глядя в маленькое зеркальце, которое достала из сумочки.
— Ну, как я?
— Спрашиваешь!
— Не буду на ночь снимать их! — решила она
— Ага, не снимай, — сказал тогда Стас.
А сейчас подумал, что лучше бы она вообще никогда не надевала их. Будь проклят день, когда ему пришло в голову подарить Наде эти сережки! А теперь эти сережки всегда будут на ней, даже ночью. Всегда будут у него на глазах. Всегда будут напоминать о том, что он паршивый дебил и ничтожество…
33. И НЕЧЕГО БУДЕТ ОТВЕТИТЬ…
Стас снова наведался к Диме домой, не на шутку напуганный загадочным исчезновением Олега и тем, как его вышвырнули из офиса, где еще совсем недавно Олег разговаривал с ним куда как вежливо,
Ирина на этот раз не пустила его даже на порог.
— Ну-ка, мотай отсюда, и больше чтоб я тебя не видела! — прошипела она, скорчив свирепую мину. — Менты тут были: тебя, дурака, ищут!
— Диму-то хоть не замели? — с надеждой спросил Стас.
— А ничего не знаю! Ну, что пялишь глаза? Я сказала: мотай отсюда!.. — и всхлипнула. — Это все ты, ты!..
Стас чуть не задохнулся от возмущения:
— Чего ты понимаешь!
— Да пропади ты пропадом! — визгливо выкрикнула Ирина и, оттолкнув Стаса, захлопнула перед ним дверь.
Больше он не сомневался в том, что Диму замели. Значит, решил он, теперь его, Стаса, очередь. И подумал с горечью, что теперь ему никак нельзя встречаться с Надей, не хватало, чтоб у нее на глазах ему заворачивали руки. Еще он подумал о том, придет ли Надя к нему туда на свидание. А придет — что скажет ему? Что он паршивый дебил? И ему нечего будет на это ответить…
С такими мыслями он сел в троллейбус и поехал домой.
34. А ДИМА С СЫНОМ ИГРАЛ…
Ирина позвонила неделю спустя:
— Сергей Александрович, вы можете подъехать?
— Есть новости?
— Д… да.
Минут через двадцать Бородин уже переступил через порог ее квартиры.
— Он приходил, — сказала Ирина.
— Дмитрий?
— Нет, тот, другой. Стас. Фамилии не знаю. Они с Димой вместе служили на границе. Я вас тогда обманула.
— И решили, что лучше поздно сказать правду, чем никогда?
— Я его тогда сразу узнала на вашем рисунке. Правда, не очень похож, но это точно он!
Бородин положил на стол фоторобот Стаса.
— Посмотрите внимательнее.
— Он. На другой день после вас пришел. Спросил Диму. Я с ним и разговаривать не стала, велела убираться.
— Он и раньше сюда приходил?
— И раньше приходил, клянчил у Димы взаймы. Через неделю после того, как Дима исчез, тоже приперся. Сказал, что Дима обещал дать взаймы. Я, конечно, спросила про Диму, но он ничего не знал. Я думаю, что он мне не соврал, иначе зачем ему было приходить? А в то утро, когда убили этого… Забыла фамилию…
— Соколова? — подсказал Бородин.
— Да, кажется, Соколова… В то утро кто-то подъехал к нашему дому на Диминой машине. Я не видела, кто именно, но когда мы утром проснулись, машины возле подъезда не было.
— В квартиру этот человек заходил?
— Н-нет… Оставил машину возле подъезда, а сам куда-то… Ну, в общем, как сквозь землю провалился.
— Та-ак… — Бородин свел брови к переносице, что-то про себя прикинул. — А Дмитрий… Он что, стоял у окна и ждал, когда Стас подъедет?
Ирина замешкалась с ответом.
— Н-нет… Понимаете… Понимаете… Ну, машины-то с утра как бы не оказалось у подъезда, где Дима ее с вечера оставил… Понимаете? И Дима, конечно, переживал. Поглядел утром в окно, а ее нет на прежнем месте. Наверное, подумал, что ее угнали, теперь ведь это просто.
— Что значит “наверное, подумал”? — спросил Бородин. — Он что-то говорил вам по поводу исчезновения машины?
— Нет, ничего не говорил. Но я видела, что он очень нервничал и все время подходил к окну, смотрел.
— А сами вы его не спрашивали, почему он нервничает?
— Нет. Я видела, что машины нет у подъезда, и поняла, что он из-за этого психует. Я позвала его на кухню завтракать, он сказал: “Отстань!” Грубо так. И я решила, что лучше к нему сейчас не лезть с вопросами.
— А когда увидел, что Стас подъехал, то сразу и успокоился?
— Ну, конечно!.. Хотя и возмущался, что у него без спросу взяли машину. Только я не видела, кто подъехал, Стас или кто другой, я в это время Андрюшку кормила.
— В котором часу машина подъехала, не вспомните?
— Около девяти. Может, в половине девятого, где-то так, Андрюшка всегда в это время у меня завтракает.
— Вы уверены, что это было именно в тот день, когда убили Соколова?
— Я запомнила, потому что… Потому что вечером того как раз и передали по телевизору… Дима ужасно возмущался теми, кто это сделал… Ну, в общем, убийцами. Он называл их сволочами и всякими матерными словами… Мы с ним даже поссорились немножко, потому что когда передавали последние известия, по другой программе шел мой сериал…
— Значит, вот так все и было?
— Да…
— А Дмитрий в этот день куда-нибудь уезжал из дому?
— Н-нет, никуда. Весь день просидел дома.
— И что он делал весь день?
— Ну, что… С сыном играл, телевизор смотрел… Да, еще я вспомнила, что в то утро, восьми не было, Дима пошел в ванную умываться и увидел на потолке большое мокрое пятно. Тут же поднялся к соседям узнать, в чем дело. Оказывается, в квартире на пятом этаже прорвало трубу с горячей водой и… В общем, верхние соседи, наверное, смогут подтвердить, что Дима в то утро был дома.
— Это хорошо, что вы так много вспомнили, — сказал Бородин. — Но почему сразу-то нам не позвонили? Ведь всю эту неделю вооруженный преступник разгуливал на свободе, и кто знает, что он мог еще натворить.
Ирина опустила голову.
— Я… Я надеялась, что Дима вернется…
Соседи подтвердили, что в ночь с девятнадцатого на двадцатое марта на пятом этаже действительно случилась авария и две нижние квартиры подмочило горячей водой. И что утром двадцатого жилец с третьего этажа Дмитрий Суриков между восемью и девятью часами утра ходил по этажам в поисках виновников затопления.
ЭПИЛОГ
Стаса Воробьева задержали на его квартире, когда он привез домой из магазина “Оникс” только что купленный телевизор. На первом же допросе он во всем признался и показал колодец, в который бросил орудие убийства. Пистолет был извлечен из колодца с помощью магнитного подъемника. Экспертиза установила, что пуля, найденная на месте убийства Генерального конструктора КБ Соколова, была выпущена именно из этого пистолета.
Дмитрий Суриков долгое время скрывался у своих знакомых в Тюменской области и был задержан только через полгода. Свое бегство объяснил тем, что Олег велел ему замочить Стаса, а он, Суриков, “не хотел крови”.
Все участники описанного убийства предстали перед судом. Вараксин и Стас были приговорены к 15 годам лишения свободы, Дима Суриков — к 12, а остальные посредники к несколько меньшим, но тем не менее всё-таки приличным срокам
* * *
Надя всего раз пришла на свидание к Стасу. Сережек на ней не было И она почти все время молчала, только смотрела на него с горьким упреком, совсем как его “клиент” во сне. Словно спрашивала: “Зачем ты убил меня, Стасичек?”…