Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2005
Акунин Б., Чхартишвили Г. Кладбищенские истории. — М.: “КоЛибри”, 2004. 240 с. (Тираж 50 000).
Ангел
…Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине
В деревне посещать кладбище родовое…
А.С. Пушкин
Ну, наконец-то! Дождался я влаги небесной, как говорит один весьма популярный в узких кругах человек. Довольно мне, наступая на горло своей совести, хвалить всяких ширпотребщиков и сочинителей дешёвых бульварных однодневок. Наконец-то я могу спокойно похвалить произведение, которое действительно того заслуживает.
Эта замечательная книга (кстати сказать, прекрасно оформленная — сама по себе обложка уже напоминает надгробие) состоит из шести глав; первая часть каждой главы написана г-ном Чхартишвили — путевые заметки тафофила, а вторая г-ном Б. Акуниным — это уже рассказ. Перед читателем, таким образом, предстают и жизненная правда, и художественный вымысел о старых кладбищах Москвы, Лондона, Парижа, Иокогамы, Нью-Йорка и Иерусалима.
Авторы (хе-хе!) действительно постарались. Г-н Чхартишвили — вот уж чего никогда за ним не подозревал! — оказывается, ходячий путеводитель по самым знаменитым мировым кладбищам. Ну, и что тут такого? В смысле, кого это сейчас может шокировать? Ну, уже насмотрелся человек, скажем, на Вестминстерское аббатство в Лондоне, Тауэр ему тоже надоел — отчего бы и не осмотреть достопримечательности иного рода? Тем более что, согласитесь, осмотр старинного кладбища может дать богатейшую пищу для размышлений культурологического и философского плана: отношение к умершим — это показатель культуры народа. Посмотреть (пусть и чужими глазами) на надгробия в разных странах, узнать об их символике нечто новое будет интересно многим. Да и просто “осмотреть место назначения”, как поёт Зиновий Гердт в одном известном фильме, тоже иногда полезно бывает — начинаешь задумываться о всяких серьёзных вещах, которые раньше в голову не приходили.
Г-н же Б. Акунин порадовал на этот раз меня гораздо больше, нежели всеми книгами про Пелагею или Эраста Фандорина, взятыми в совокупности. Ибо приведённые рассказы не только увлекательны (в чём Б. Акунину отказать нельзя никогда), а ещё и весьма поучительны. Прочитав довольно жуткую историю о “могильном воре”, заживо закопанном своим подельником в одном гробу с Оскаром Уайльдом (что уже само по себе придаёт повествованию некую пикантность), напрашивается простой вывод: а вот нечего вандализмом заниматься! Даже среди моих заклятых врагов — чёрных магов — некромантия, то бишь призыв мёртвых, считается самым опасным занятием, опаснее даже вызова демонов. Нашедшего успокоение человека нельзя тревожить — будут неприятности. И после прочтения начинаешь уже по-другому относиться к милой привычке властей некоторых наших городов устраивать не месте старых кладбищ автостоянки или торговые комплексы.
Что же касается языка, то несомненные его достоинства, очевидно, вынужден будет признать даже мой оппонент. Заскорузлое ли сознание капитана милиции Чухчева или речь “билингвального” эмигранта Миша — всё получается виртуозно и красочно.
Напоследок скажу, что, пожалуй, немного людей по прочтении книги соберут вещи и сорвутся в загрантур только затем, чтобы, скажем, побродить по кладбищу Пер-Лашез. Но, сдаётся мне, ни Б. Акунин, ни Г. Чхартишвили такой задачи перед собой и не ставили. Цель их, пожалуй, точнее всего сформулировал в предварительном “Разъяснении” сам Г. Чхартишвили: “…Люди, которые жили раньше нас, никуда не делись. Они остались там же, где были… вы ощутите себя частицей того, что было прежде, и того, что будет потом”. Бесспорно, достойнейшая цель.
Бес
Нет, я не стану спорить с моим извечным оппонентом, доказывая, что Акунин-Чхартишвили, скажем, дурной стилист, что у него нет запоминающихся героев, изящно сплетенных сюжетов. Стилист он отличный, его Фандорин сейчас стал известнее Шерлока Холмса, о разнообразии и затейливости сюжетов нечего и спорить — мастер есть мастер. Но вот задумался я о том, что подвигло писателя к занятию столь специфичной темой, не любовь же к “отеческим гробам” (гробы в книге в основном иноземные). Причин, конечно, много. Кое-что объясняет сам автор, но есть у меня и свои соображения. Одной любопытной догадкой хочу поделиться с вами. Мне, бесу, всегда приятно обнаружить в человеке нечто такое, что позволяет надеяться на будущую встречу с ним у нашего адского камелька. Я всегда подозревал, что у респектабельного господина Акунина такая черта есть. Подтверждение своей догадки я нашел в новеллах о Хайгетском кладбище (это, кстати, худшая новелла книги) и о кладбище Пер-Лашез (между прочим, лучшей во всей книге).
Хочу подчеркнуть: я принципиально веду речь не о корректном, пусть ироничном, но всегда соблюдающем рамки приличия Чхартишвили, а именно о г-не Б. Акунине. Этот “мистер Хайд”, конечно, лишь исполняет приказы Чхартишвили, но зато ему дозволено то, чего Чхартишвили себе ни за что не дозволит. Маска иногда бывает правдивей и выразительнее лица.
Герой новеллы о Хайгетском кладбище (“Материя первична”) — самый известный из его, с позволения сказать, “обитателей”, Карл Маркс, которого Акунин из политкорректности называет “Мавром”. Маркс-Мавр стал вампиром. Питается он исключительно кровью коммунистов. Кровь буржуев ему отвратительна: жирна, чужерода, заражена бациллами гнилого филистерства, а следовательно, небезопасна для здоровья вампира-коммуниста. Заметив г-на Акунина, вампир было обрадовался: русский, бывший комсомолец, некрещеный, в церковь не ходит, но, увы, вскоре обнаружил, что этот аппетитный русский не платил членских взносов, получил строгий выговор, спал на лекциях по научному коммунизму и т.п. Словом, вместо вкусного коммуниста — “гнусный либералишко”, “мелкобуржуазное отребье”. И пришлось вампиру-коммунисту пить кровь кладбищенской лисы, очевидно, не столь вредную, как кровь либерала.
Поверьте, я меньше всего хочу оправдывать Маркса и марксизм, но в новелле г-на Акунина мне видится неумная, мелочная месть: месть за скучные лекции по истмату и диамату, за необходимость выслушивать и говорить дежурные верноподданнические благоглупости и т.п. Когда после провала августовского путча застрелился один из его участников — министр внутренних дел Борис Пуго — и газеты были заполнены ерническими фельетонами, статейками и карикатурами на покойного министра, один умный журналист (увы, запамятовал его фамилию) заметил, что многие его коллеги напоминают лакеев, которые получили возможность отхлестать покойного барина по щекам. Не хочется сравнивать респектабельного г-на Акунина с лакеем, но кое-что общее есть. Давно ненавидимая и удобная мишень, в которую наконец-то разрешили пострелять. Однако в глумлении Акунина над прахом Маркса (которого Ваш покорный слуга тоже недолюбливает) видится мне нечто большее. Это тот случай, когда филистер сводит счеты с гением. Филистер, особенно умный филистер, всегда ненавидит гения. В ненависти этой чего только не намешано: и зависть, и неприязнь к чужаку, и еще многое. Правда, филистера удерживает почтение к авторитету, но как только находится удобный случай — авторитет будет низвергнут. Конечно, уровень у филистеров разный: большинство удовлетворяется, узнав что-нибудь пикантное из личной жизни гения. Но г-н Акунин куда более умен и тонок. Как изящно он в свое время свел счеты с Шекспиром: лишь слегка изменив сюжет, можно сказать — “одним мазком”, Акунин превратил “Гамлета” из величайшей трагедии в заурядный детективчик. И вот настал черед Маркса. Поверьте, мне ничуть не жаль этого безумного фанатика, но филистерское хихиканье на могиле того, чьи идеи увлекли полмира, представляются мне неуместными.
Вы спросите меня, почему это, собственно, я решил, что г-н Акунин (речь о нем, а не о г-не Чхартишвили) филистер? Попробую доказать. Правильность моей мысли подтверждает история о поцелуе Оскара Уайльда (новелла о кладбище Пер-Лашез “Дай мне поцеловать твои уста”. Пересказывать ее не стану, прочтете сами). Все грамотные, образованные обыватели знают, что Оскар Уайльд был гомосексуалистом. Еще они знают, что он вроде бы был известным писателем. Но людей, прочитавших хотя бы в переводе “Портрет Дориана Грея” гораздо меньше, чем тех, кто знает о сексуальной ориентации писателя, но не прочитал у него ни одной страницы. Вот на последних-то и рассчитывает г-н Акунин. Среди читателей их большинство, следовательно, и писать нужно так, чтоб это большинство заинтересовать. Раз писатель пошел на поводу у читателя-филистера, стал угождать его вкусам, то он уподобился ему. Писатель превратился из творца в производителя бестселлеров, правда, в производителя превосходного.