Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2005
Виктор Владимирович Рыльский — родился в Москве. Долгое время жил, учился и работал на Дальнем Востоке. Выпускник исторического факультета Благовещенского пединститута, окончил Сибирский социально-политический институт и Академию государственной службы при Президенте РФ в Москве. Автор книг прозы, многочисленных публикаций в литературных альманахах и журналах, в том числе “Урале”. Член Союза российских писателей, лауреат премии губернатора Амурской области. Живет в Екатеринбурге.
Сделка
Китайского предпринимателя звали, согласно данным визитной карточки, Ли Фумин. Генеральный директор Промышленной торговой компании. Харбин, Китайская Народная Республика.
На знакомство с ним нас вывела некая Светлана, как и многие из китайцев, говорящих по-русски, носившая русское имя. Она долгое время ходила по павильонам торгово-промышленной ярмарки в Харбине и искала подходящих партнеров по бизнесу. Не знаю, по каким признакам мы подошли в качестве деловых людей, выставляя в качестве товара нечто нематериальное — здоровый образ жизни, зимнее плавание, а еще отказ от алкоголя и курения. Товар этот в виде солидных баннеров привлекал разве что многочисленных зевак фотографиями полуобнаженных мужчин и женщин во льдах реки и в проруби, однако прикладного значения не имел.
Мы снабдили тысячи китайцев своими буклетами, визитками и автографами. Все это произошло в первый день открытия ярмарки. А сейчас нам более всего досаждали конкуренты — соседи по ярмарке — представители Чукотки. Они выставили в своем павильоне обтянутый оленьими шкурами чум, повесили на него шкурки лис, песцов, соболей и с раннего утра колотили в бубны и пели свои долгие и заунывные, как полярная ночь, а то радостные, как первый, опять же после полярной ночи, восход солнца, песни, прославляющие новую жизнь обитателей тундры под мудрым руководством Романа Абрамовича. Это были песни ХХI века. Три четверти ХХ века они воспевали в “красных чумах” мудрость Ленина. На звук бубна и гортанные выкрики, напоминавшие крик оленухи во время отела, валом валили посетители ярмарки и подолгу любовались искусством северного народа.
Светлана появилась перед закрытием. К тому времени мы изрядно проголодались. Есть было практически не на что. Бездумная трата денег началась сразу же с момента пересечения границы. Вместо пяти человек, по правилам посещения иностранного государства группой, нас оказалось четверо. Можно было объединиться с группой лесозаготовителей, но не таков был групповод русской фирмы, чтобы заниматься объединением. Его задачей было способствовать разобщению народов. Он помогал зарабатывать китайским братьям по бизнесу. Те заполнили необходимые бумаги, сделали фотографии и, взяв по сотне долларов за услугу, вклеили в наши загранпаспорта визу сроком на месяц.
Потом начались траты на гостиницу, такси, услуги экспресс-типографий для подготовки недостающего материала, который, впрочем, так и не пригодился. Мы вчетвером уже перешли жить в одноместный номер, питались за счет презентаций и угощений сердобольных земляков. В общем, появление Светланы было для нас спасительным. Хотя вряд ли кто знал, о чем пойдет речь при встрече с этим самым генеральным директором Промышленной торговой компании.
Подъехав к кирпичному особняку, во дворе которого возвышалась мечеть, мы поняли, что попали в гости к приверженцу ислама и что следует соблюдать некие традиции. Молча переглянувшись, вспомнили, что ислам не поощряет свинину и спиртные напитки.
Хозяин, коренастый молодой человек лет тридцати, по-видимому, из уйгуров, каждому из нас пожал руку, затем достал визитную карточку и, держа ее обеими руками, с поклоном вручил. От вручения своих визиток, представлявших нас в качестве членов официальной делегации спортсменов зимнего плавания, мы все-таки воздержались, поскольку никаких промышленных и торговых полномочий не имели.
Разговор через Светлану начался неторопливо: кто мы, откуда, зачем, что можем сделать для укрепления дружеских связей между двумя великими народами. В это время помощники и референты генерального носились с какими-то бумагами, согласовывая их тексты. Наконец нужные нашлись и легли на наши столы. Расположились мы так: за председательским столом генеральный директор Ли Фумин, слева от него, за секретарским, Светлана, справа, за журнальным столиком, Олег с Алексеем, чуть поодаль, за отдельными столиками, я и Николай.
За пятнадцать перестроечных лет Олег, потеряв работу на государственном предприятии, занимался мелкой торговлей на рынке, открывал собственное дело по торговле недвижимостью, даже пытался организовать лечение безнадежных онкологических больных — граждан Австралии.
К тому времени в нашем городе пышным цветом расцвела радионуклидная диагностика. Разработка ядерных технологий из-за недостатка финансирования свернулась, и кореш Олега, Толян, ученый с мировым именем, излечивший каких-то важных персон в Лондоне и Вашингтоне, стал использовать короткоживущие радиоактивные изотопы путем введения их в организм человека. Так вот, этот Толян был причастен к разработке метода лучевой терапии локального действия. Как он говорил, “не ковровое бомбометание, а точечные удары” по больной клетке. В центр опухоли вводился радиоактивный изотоп и поражал ее в ограниченных пределах. Но это открытие дивидендов им не принесло. Толяна вскоре засекретили и увезли вместе с семьей из нашего города, а Олег, когда узнал, в какую сумму обойдется страховка зарубежных больных, от этой идеи отказался.
Комната, которую он снимал в здании бывшего обкома профсоюзов и гордо именовал офисом, вмещала три стула. Если в нее заходил четвертый посетитель, то ему приходилось стоять. Тем не менее, несмотря на размеры кабинета два на два метра, среди партнеров Олега числились предприниматели Пекина, Сеула, Сиднея, Канберры. Олег не пил, не курил, вел здоровый образ жизни и всегда просил знакомых женщин “не лишать его последнего удовольствия”. Судя по его неизменному успеху, они не обделяли его вниманием.
В свое время Олег торговал лесом и металлом, поэтому приемы и терминология ведения переговоров были ему известны не понаслышке.
Другой наш приятель, Алексей, в свое время поработал на продаже видеоаппаратуры. Продукция к нему приходила вагонами. Он имел от сделок до тысячи процентов прибыли. В короткий срок смог хорошо заработать, удачно вложил деньги в жилищное строительство, стал владельцем нескольких домов, занимался торговлей и арендой жилья. В него ни разу за это время не выстрелили. Для удовлетворения собственных амбиций приобрел в Америке диплом психолога, вел частную практику. В общем, был весьма доволен своим положением.
Алексей и организовал нашу поездку, при том старался экономить каждый юань, сознательно приучая нас к жестокой капиталистической действительности. В Харбине мы жили у него практически в долг и потому голодали.
Третий наш друг, Николай, вспоминал советский период жизни с ностальгией. Некоторое время он ходил в моря на торговом судне, часто рассказывал о том, как “кувыркался” в Сингапуре, пропиваясь в портовых кабаках до нитки. Потом стал абсолютным трезвенником и вел курсы по избавлению от алкогольной и табачной зависимости. Желал приобщить к этому и граждан большого Китая.
В мою задачу входило информационное обеспечение мероприятия.
За полгода до описываемых событий, в феврале 2003-го, когда праздновался Новый год по восточному календарю, мы зарабатывали на жизнь в Харбине купанием в проруби на реке Сунгари. Задача была простой. Китайские рабочие заранее прорубали полынью пятьдесят на сто метров, огораживали ее забором, делали что-то вроде микробассейна. К объявленному в афишах, местных газетах и по телевидению времени приходила толпа зевак, купивших билеты на зрелище под названием: “Русские моржи покоряют Сунгари в 30-градусный мороз”.
Мы, группа “холодовиков” (так, в отличие от “тепловиков”, называют во всех странах сторонников марафонского зимнего плавания), погружались по металлической лесенке в воду, температурой плюс 3—5 градусов, обычную для зимней реки, и, продержавшись минут десять, выходили, улыбались видео- и фотокамерам, делали несколько упражнений, ходили босиком по снегу, вызывая восхищение окружающих. При выходе из воды на тридцатиградусный мороз температура тела поднималась на одну-две минуты до 41 градуса. Это был потрясающий эффект. От нас валил пар, следы, которые мы оставляли на снегу, заполнялись водой. Пообщавшись со зрителями, дав потрогать себя (а их поражал тот факт, что мы плаваем без гидрокостюмов и трусы на нас самые обыкновенные), заходили в палатку, переодевались и ждали следующего сеанса.
— Слушай, Саня, — сообщил мне как-то в палатке Олег, — опять та китаянка из Хайнаня приехала.
Второй раз с тропического острова Хайнань, за несколько тысяч километров, к Олегу приехала знатная особа. В прошлый свой приезд в Харбин она впервые увидела снег, ощутила дыхание мороза и от избытка чувств громко смеялась. Кто-то привел ее посмотреть на купающихся русских моржей, и это вызвало у нее дополнительный восторг.
Самым представительным тогда из нас был Олег. От постоянного плавания зимой у него активно начался рост волосяного покрова. Это была защитная реакция организма на пребывание в экстремальной ситуации. Руки, ноги, грудь и спина покрылись курчавыми рыжеватыми волосами. Китайцы восхищенно называли его “ламоза” (“лохматая шапка”, так звали русских в Маньчжурии еще сто лет назад). Олегу наш продюсер за внешний вид платил на 25 юаней больше, чем нам.
На следующем выступлении китаянка подбежала к Олегу, набросила на него норковую шубку, стала гладить по груди и животу. Олег перебросил шубу на плечи восточной красавицы, подхватил ее на руки, покружил, поставил и лег у ее ног ничком в снег. Покатавшись, вскочил, отряхнулся, как кобель. Китаянка обхватила Олега руками, прижалась к его пышущему энергией телу и неожиданно для всех, особенно для него – сунула руки в его трусы. Через секунду, а на это время все замерли, она громко, торжествующе закричала: “Гунзо!” (“Работает!”) Зрители взревели. Защелками затворы фотоаппаратов, операторы отталкивая друг друга, выбирали выгодный ракурс.
Вечером по телевизионным каналам провинции прошли сюжеты с нашим участием. Утром в газетах “Харбин жибао” и “Хэйлунцзян жибао” была напечатана довольная морда Олега и счастливое лицо миллионерши Ван Лимэй. Жест госпожи, залезшей в трусы к нашему Олегу, деликатно обошли вниманием. Как выяснилось, китаянка владела несколькими отелями, ресторанами, предприятиями по производству комбикормов, патоки, спирта, частными автострадами, аэропортом и сетью магазинов супермодной одежды. Газетная заметка называлась так: “Русские моржи растопили ледяное сердце госпожи Ван Лимэй”.
Тогда мы потеряли Олега на двое суток. Китаянка повезла его в свою сорокаэтажную гостиницу прямо в трусах. В этот момент она напоминала огромную кошку, которая, урча, уволакивает пойманную мышку в свою кладовку.
…Через каждые пять минут референты и секретари подливали в фарфоровые чашки зеленый чай. Мы с Николаем, находясь поодаль от главных действующих лиц, наблюдали за переговорами.
На столы лег информационный материал о главных направлениях деятельности предприятия. На фирменном бланке мы прочли:
“Уважаемая госпожа Агофонова Голина!
В Интернете мы узнали, что вас интересует бакелитовая фанера 14 мм. Разрешите представить свою компанию. Мы занимаемся внешней торговлей с Россией и другими странами. Главное направление сферы деятельности нашей компании — стройматериалы. То (фанера), что вас интересует, мы уже нашли, именно в нашем городе производят такую продукцию. Качество хорошее, цена низкая. Хотели бы спросить — для чего вы ее купите? Для камеры-автомата или для изоляции? Может быть, мы неправильно поняли, ничего страшного. Обменяемся мыслями. Одним словом, мы хотели бы сотрудничать с вами и долго работать.
Чтобы ускорить ритм работы, прошу факсом или электронным адресом сообщить нам о вашем техническом условии и размере, объеме и т.д. В частности, приветствуем вас совершить визит с образцами в Харбин и на месте поговорить, обсудить и договориться обо всем. Кроме фанеры еще предлагаем вам нижеследующие стройматериалы для вашего выбора и решения”.
Далее следовал список из десятка наименований и подпись генерального директора с добрыми пожеланиями.
Дружно порадовавшись за удачливую соотечественницу “Агофонову Голину”, мы уважительно покивали, одобряя солидность представленного документа, и услышали от хозяина информацию о том, что фирма также торгует самолетами, рудой и химическими материалами. С российской стороны предпочтительно иметь металл и лес. На российском вторсырье сейчас держится металлургия Китая, а запрет на вырубку леса в стране подписан на 50 лет. Ли Фумин не стал щадить наше русское самолюбие в смысле обиды за державу и спросил — можем ли мы предложить требуемое.
…Тот Новый год по восточному календарю стал для нас счастливым. Мы еще в течение двух недель выполняли условия договоренности: влезали по три раза на десять минут в ледяную воду. А по просьбе местного режиссера массовых зрелищ (получил образование в Хабаровском институте культуры) Лю Минсю (на просьбы которого мы могли бы и наплевать, потому что все расходы на наше содержание до конца февраля оплатила госпожа Ван) усложнили аттракцион. С расчетом, конечно, на высокий интеллект публики. Действо строилось исключительно на мимике и жесте.
Мы срочно включили в нашу команду чемпионку зимних Азиатских игр в Ябули по марафонскому зимнему плаванию Люду Смолякову. Половину жизни она провела в ледяной воде бухты Врангеля на севере российского Приморья, создала свою школу, стала известной на весь мир зимней пловчихой. Славы в жизни ей хватало, но катастрофически не хватало денег. Она одна растила двоих детей-студентов и содержала престарелую мать-фронтовичку.
В ту зиму ее мама, Надежда Федоровна, собралась умирать. Людмила этого не захотела и поехала в Китай заработать денег на лекарство. Но для того чтобы мама продержалась до ее приезда, велела ей каждый день на пять минут окунаться в ледяную воду бухты. Контролировать этот процесс она поручила сыну. С тем и уехала. А старушка под воздействием водных процедур ожила, отказалась от лекарств и стала выезжать вместе с дочерью на соревнования различного ранга, принося команде солидные очки как самый старший в мире зимний пловец. В свои 84 года она была внесена в международную Книгу рекордов Гиннесса.
Людмила с китайскими партнерами работала в Харбине на непритязательную публику недалеко от нас, в районе расположения бывшего русского яхт-клуба на Сунгари. Сто лет назад наши соотечественники, приехавшие строить КВЖД, приводили в изумление местных жителей купанием на Крещенье, 19 января, в водах реки.
Эта традиция не прекращалась и после оккупации в 1935 году Маньчжурии японской Квантунской армией. Представители печально известного отряда 731 по изготовлению бактериологического оружия каждый год 19 января приходили к проруби на Сунгари и измеряли температуру тела у только что вышедших из воды купальщиков. Специалисты отмечали, что при температуре тела 41 градус погибают все болезнетворные бактерии, включая самые опасные. Уже тогда теоретически было доказано, что при температуре 42,5 градуса погибают и раковые клетки.
Только один раз, в зиму 1932 года, наши соотечественники не стали праздновать Крещенье купанием в проруби. А летом случилось страшное наводнение, подобного которому не видели со дня основания города. Китайская общественность отправила к православному владыке делегацию с просьбой больше не отменять зимой иордань. Китайцы говорили тогда: “Люди вода не ходи, вода ходи к люди”. С той поры Крещенье на реке праздновали до 60-х годов, времени ухода из Харбина последних русских.
Роль Людмиле в нашем аттракционе отводилась трагически сложная. Ее использовали в качестве подсадки. Под смех и улюлюканье толпы нужно было выдернуть Людмилу из рядов публики, протащить, отчаянно сопротивляющуюся, до водной голгофы и, раздев по дороге, бросить в прорубь. Дальше фантазия Лю Минсю превзошла самые драматические повороты сюжета в Пекинской опере. Брошенная коварными мужиками в ледяную воду, навсегда опозоренная Людмила отвечала страшной местью: подкравшись сзади к Олегу, когда он, выйдя из воды, расслабившийся и довольный произведенными насильственными действиями по отношению к бедной женщине, делал почетный круг победителя, она неожиданно, коварно, перед всем честным людом сдергивала с него плавки.
Но весь прикол заключался в том, что когда Людмила, подбадриваемая публикой (другая часть зрителей отвлекала Олега), подкрадывалась сзади к нему и сдергивала с него плавки, ко всеобщему веселью, хохоту и вою, — под красными плавками оказывались синие! Вот в чем крылся гениальный ход нашего менеджера, продюсера, режиссера, кассира и по совместительству информатора Министерства государственной безопасности КНР товарища Лю Минсю…
Олег чуть подумал и сообщил заказчику: “У меня есть три металлические баржи, сталь корпусная, водоизмещением три с лишним тысячи тонн. На них можно погрузить металлолом или лес и отправить вниз по Амуру, затем по Сунгари до Харбина. Условие одно — от нашего порта и далее груз поведет китайская команда. Мы оформляем все таможенные бумаги, рассчитываемся посредством аккредитива, и до новых встреч. Кстати, какая цена назначается на металл?”
Ли Фумин, выслушав переводчицу, взял калькулятор и стал считать: “Если наша команда поведет баржи, то цена тонны металла, а баржа весит 600—650 тонн, будет 102 доллара. Если поведут ваши — 105. Плюс лес или металлолом в качестве груза. Где находятся баржи?” — И кивнул своему помощнику.
Алексей с большим любопытством посмотрел на Олега, впервые услышав информацию об имеющихся у приятеля баржах.
В кабинет немедленно принесли подробнейшую карту нашей области, на которой синими кружочками были обозначены все так называемые стратегические объекты, насыщенные металлом, включая космодром, ракетную базу, базу стратегических бомбардировщиков, танковую дивизию и расположение штаба 35-й армии. Красные карандашные стрелы впивались в самое сердце региона.
— Наши баржи находятся на реке Зея, — чуть осипшим от увиденного голосом сказал Олег, — это в двухстах километрах от Реченска.
— Зея — в четырехстах километрах от Реченска, — уточнил хозяин офиса. — Мы там, в водохранилище, будем ловить рыбу. Там находится гидростанция.
— Есть город Зея, а есть река, просьба не путать. — Олег ткнул в карту пальцем, показывая примерное расположение этих самых ржавых барж. Объекты были разбросаны на расстоянии 50—70 километров друг от друга. Олег не очень уверенно ткнул пальцем в три точки. — Вот, здесь.
— Но здесь стоит бригада катеров Амурской военной флотилии, — усомнился Ли Фумин.
— Устаревшие сведения, — возразил Олег. – Бригада катеров вошла в состав пограничных войск и поменяла место базирования. Сейчас там ремонтный блок. Кстати, там тоже кое-что из металла можно присмотреть.
Не понимавший ничего в происходящем Николай (его никто не предупредил о содержании переговоров) поперхнулся чаем, отставил чашку в сторону и поднялся с кресла. Чтобы не заводить переговоры в тупик, мы попросили пять минут на небольшое совещание, типа перекура, хотя никто из нас не курил.
Едва мы вышли на открытую площадку, Николай, мужик под два метра ростом и весом сто тридцать килограммов, ласково взял Олега за лацканы пиджака и слегка тряхнул:
— Ты что, Олег, какие баржи, какие базы? Я сейчас скандал устрою. Вы куда меня втягиваете?
— Слушай, успокойся, — Олег поправил галстук, одернул пиджак. — Это все намерения. Мало ли о чем мы говорим. Здесь сразу все забывается. Никаких бумаг подписывать не будем. Нас может цена не устроить, условия договора, или мы найдем другую фирму… Ты что, никогда этим не занимался? Да мы пятнадцать лет мутим воду. Считай, шутка. Через полчаса будем сидеть в ресторане.
— Не знаю, где ты будешь сидеть… — Николай внимательно посмотрел на Олега, унял дрожь в руках и пошел в комнату переговоров, бросив вслух, что в этих делах он не участвует.
В тот памятный год, когда прекрасная миллионерша Ван Лимэй покорила и похитила нашу достопримечательность Олега, мы в своем стремлении отстоять честь России загнали в зимнее море тысячи теплолюбивых и боящихся воды китайцев, чопорных англичан, надменных шведов, медлительных канадцев, “стремительных” финнов, педантичных немцев, “своих в доску” американцев, невозмутимых японцев.
С японцами мы встретились без малого через сто лет после обороны Порт-Артура в бывшем русском порту Дальнем, а ныне индустриальном и культурном центре Даляне — на Ляодунском полуострове, с трех сторон омываемом Желтым морем. В те дни, в конце октября 2003 года, с севера подул ветер и принес снежный заряд и шторм на море, отчего температура воды опустилась до плюс семи градусов, а воздуха — до плюс трех. Тут-то и пробил наш час. Только отчаянные смельчаки из двадцати команд мира решились выйти на понтоны и броситься в объятия стихии. По условиям соревнования предстояло проплыть на скорость двести метров брассом и столько же — вольным стилем, но нашим козырем был рекорд по продолжительности пребывания в холодной воде. Вы скажете: так не бывает, невозможно мерзнуть тридцать минут в ледяной купели даже за честь Родины! Отвечаю маловерам: можно! нужно! необходимо!
Не зря минировал суда условного и непосредственного противника сначала в теплом Черном море, а когда военно-морская база была передана Украине, — в студеном Охотском, на службе в Камчатской флотилии мой друг, ныне отставной боевой пловец Николай.
Не случайно подопытным кроликом за копейки испытывал возможности человеческого организма по пребыванию в ледяной воде, выполняя заказ ГРУ, сегодняшний успешный бизнесмен Алексей.
Не напрасно еще один мой друг, Олег, в ледяном крошеве Баренцева моря при нулевой температуре провел без спецсредств массу свободного от работы времени.
Ну а я? Как известно, после появления на свет младенец, выросший и вскормленный в водной среде, уже умеет плавать — до тех пор, пока ему не исполнится год, а потом забывает приобретенные в материнской утробе навыки. Я не забыл. Так сложилось.
Спортивные судьи, одетые в зимнюю униформу Народно-освободительной армии Китая, тряслись на понтоне. На берегу, в таком же наряде, бледнея от волнения, холода и напряжения, стояли члены правительства Китая и представители посольств двадцати держав. Переживал и прибывший на соревнования из Шеньяна Генеральный консул России с супругой. Накануне мы сообщили ему, что сборная России по зимнему плаванию, на две трети состоящая из дальневосточников, а также из представителей Карелии, Москвы, Питера и Республики Бурятия, приехала защищать честь Родины на деньги китайской миллионерши.
Дипломат с застойной фамилией Виктор Советов, передав жену китайскому чиновнику, выматерился, как портовый грузчик, и тут же позвонил послу России в Китае Игорю Рогачеву, а тот пообещал разобраться с хоккейным министром Вячеславом Фетисовым. Потом все забылось.
Отказались соревноваться при штормовом ветре канадцы, немцы, финны, и часть соревнований перенесли к “тепловикам” в закрытые бассейны.
Покоритель Антарктиды Ван Канли, продержавшийся в ее водах 57 минут и приведший в этот вид спорта 200 тысяч соотечественников в течение одного года, после того как заявил с трибуны ООН о дешевом способе поддержания здоровья с помощью холодной воды; так вот, этот знаменитый китаец снял свою чемпионскую ленту и отдал ее нам, представителям сборной России. Это случилось. Мы взяли все золото.
На следующий год Ван Канли снова поехал в Антарктиду и в зимнем для этого полушария июне побил собственный рекорд – полтора часа в воде температурой плюс три градуса и при температуре воздуха минус шестьдесят. Он превзошел этот рекорд на полчаса.
…Мы сели по своим местам, и тут в Олега, после встряски, словно бес вселился: “Мы тут посоветовались и решили, что ржавыми баржами погоду в наших добрососедских отношениях не сделаешь. — Он подождал, пока переводчица донесет его торжественный текст, и продолжил: — У меня есть наработки с одним из сибирских вагоностроительных заводов. К концу лета мы можем поставить уважаемому хозяину фирмы состав с рельсами. — Он назвал их маркировку. — Каждый метр – 64 килограмма. И этого добра – целый состав”.
Николай, слушая это, кивал укоризненно головой и издавал какие-то горловые звуки, на что в ответ помощница подливала в его стакан чай.
Олег, воодушевленный всеобщим вниманием, заговорил о поставках Промышленной торговой компании, возглавляемой таким предприимчивым и дальновидным бизнесменом, колесных пар.
Это сообщение вызвало у генерального состояние близкое к шоку. Он-то думал, что колесные пары, этот лакомый кусочек российских железных дорог, давно вывезены в Китай. Однако оказалось, что есть в России деловые люди, способные в короткие сроки и без всяких бюрократических проволочек решать столь важные вопросы международного сотрудничества.
Дух Остап Бендера, вызванный неведомыми силами, витал под потолком офиса китайского предпринимателя и одобряюще нам подмигивал. Мы чувствовали себя представителями выездного заседания правительства России. Олег, наверное, виделся себе в ранге премьер-министра.
— Но, — Олег предостерегающе поднял вверх указательный палец, — эти рельсы и колесные пары сначала закажем для внутреннего потребления в нашем регионе, доставим их в порт, а там уже будем искать пути вывоза их в вашу страну. Скорее всего, по цене металлолома.
Наступило время мимики и жестов. Наш новый большой друг Ли Фумин потер большой и указательный пальцы, как будто прошелестел купюрами. Мы отлично понимали друг друга.
Обменявшись номерами телефонов, факсов, дружно, в сопровождении хозяина, его коммерческого директора и переводчика мы отправились на двух машинах в мусульманский ресторан. Помощница генерального съездила на железнодорожный вокзал и купила нам билеты на завтрашний поезд. Перед отъездом мы договорились еще раз встретиться, чтобы за обедом более конкретно договориться о будущем сотрудничестве.
Обед прошел в теплой и дружественной обстановке. Хозяина удивило, что все мы оказались непьющими. Как правоверный мусульманин, он горячо приветствовал это и заявил, что данный факт еще более убеждает его в серьезности наших намерений по сотрудничеству.
На двух же машинах нас отвезли в гостиницу, а по дороге Светлана горячо просила устроить ее на работу в какую-нибудь русскую фирму, поскольку она знает, как работать со строительными чертежами, и владеет навыками перевода технической документации. Мы упрекнули ее в отсутствии патриотизма по отношению к фирме, в которой она работает, но Светлана по секрету сообщила нам, что такие конторы разваливаются через год-другой после открытия, а хочется чего-нибудь постоянного.
Мы пообещали похлопотать за нее в одной из строительных компаний, участие которой намечалось в строительстве смешанного железнодорожного и автомобильного моста через границу, когда Россия и Китай создадут единое экономическое пространство. Река уже не справлялась с потоком грузов в Азию в виде леса, металла, строительных материалов. Навстречу шел ширпотреб, фрукты и овощи.
На следующий день мы вновь встретились с гостеприимным хозяином Промышленной торговой компании господином Ли Фумином, хорошенько пообедали, подписали протокол намерений.
— Ждите нас на рассвете, — бодро заявил насчет сроков поставки барж с лесом или металлом Олег, и мы отправились на родину.
В подписании подобных документов мы оказались не одиноки. Руководители официальной делегации области поставили свои подписи под десятком бумаг. Замах у них был пошире: разработка китайской стороной рудных и угольных месторождений, лесных и биоресурсов, привлечение российской стороной дешевой рабочей силы из-за границы. Медленно, но неумолимо могучий Китай ступал по планете Земля.
Это была последняя поездка нашей четверки в Китай. С 2004 года нам, к сожалению, на много лет отказано в предоставлении визы в КНР. Наше пребывание в этой стране считается нежелательным. Наверное, свою роль сыграли непоставленные Ли Фумину ржавые баржи, подметные письма продюсера, исчезновение Олега…
Теперь, если кто из нас пожелает под каким бы то ни было благовидным предлогом, по приглашению, под прикрытием или в качестве туриста, побывать на родине Конфуция, возвращение на родину ему не гарантируется. А нам не хочется обживать тюрьмы. Особенно китайские.
Те самые ноги…
“Это была необыкновенная встреча…”
Принеси он рассказ с таким началом редактору, тот, прочитав только первую строчку, скомкал бы сочинение и бросил его в корзину. Надо попробовать по-другому…
“Мы встретились в середине зимы, когда природа пребывала в зябком оцепенении, а люди, пробегая по тротуару до ближайшей остановки троллейбуса, не смотрели в лицо друг другу. В транспорте теснота и толкотня не располагали к разглядыванию внешности, тем более к разговорам…”
Нет, не запомнилась она ему ни на улице, ни в троллейбусе. Была встреча. И не зимой, а ранней осенью. На какой-то очередной тусовке творческих личностей с последующим выездом на природу. Разумеется, с вином, водкой и закуской. Естественно, было протокольное начало — что-то вроде творческого семинара. Назывались цифры, факты, имена. Чтобы их тут же позабыли. Длилось это, правда, недолго, поскольку уже откупоривались бутылки и звенела посуда. Природа с ее первыми крупными мазками оранжевого и красного по зеленому звала к неформальному общению.
И вот пошли тосты, спичи, здравицы, дежурные шутки, попытки запеть с привычными шуточками: “Я пою плохо, но долго”, — все, что сопровождает отдых не обремененных летами людей интеллектуального труда. Все здесь были журналисты — острословы и выпивохи.
Наш герой пребывал тогда в глухой завязке, а потому был неразговорчив и мрачен. Правда, женщины по-прежнему интересовали его, но он быстро определил, что тут увлекательного мало, а те, на кого можно положить глаз, плотно опекались.
Поэтому он, хорошенько закусив, пошел играть на бильярде— проверить твердость руки и верность глаза. Выиграл пару раз в “американку”, разгромил подвыпившего партнера и вышел покурить.
Солнце тем временем стало припекать по-летнему. Женщины быстро расслабились и сняли колготки. Герой знал толк в женских ногах. Глаза его, чуть пошарив, остановились на паре крепких, сильных ног, рвущихся из-под короткой юбки. Лицо их обладательницы оказалось не столь примечательным. Впрочем, нет — привлекали живые глаза и чувственные губы.
“При желании прямо задушить можно такими ногами”, — подумал наш герой и решил, что к бильярду возвращаться не стоит. Надо сказать, что был он, несмотря на некоторую показную суровость, человек общительный, с чувством юмора и женщинам нравился.
Так что ничего удивительного, что он привлек внимание женщины с теми самыми ногами. Состоялось короткое знакомство:
— Марина. Водолей. Уже двадцать семь.
— Саша. Рыба. Еще сорок два.
…Когда участников выездного семинара собрали по кустам, затолкали захмелевших мужиков в автобусы, а чтобы они не попадали, подперли их женщинами, в этой истории можно было бы ставить точку, не стоило и за перо браться. Тянула она разве что на сообщение товарищу об очередной пьянке и увиденных красивых ногах, что в последние годы не такая уж редкость. Очередной российский парадокс — чем труднее стране, тем красивее женщины. Можно было бы даже ограничиться репликой: видел женщину, ноги — во!
Однако история эта имела продолжение. И были в ней элементы комедии, драмы, даже трагедии.
…С того осеннего дня прошло полгода. Реформы в стране разворачивались по-прежнему вяло, но это мало заботило и реформаторов, и те темные силы, которые им противостояли. Зато вовсю кипели общественные страсти. Наш герой, увлеченный политической кухней, почти перестал думать и о том осеннем денечке, и о ногах, и даже о том, как, выходя из автобуса у своего дома, неожиданно крикнул на весь салон:
— Марина, я вас люблю!
— Я вас тоже, — отозвалась она.
При этом кто-то засмеялся, кто-то встрепенулся, а кто-то задумался. Но герой наш уже ничего этого не видел — он твердым шагом направлялся в свою семью.
Был он, как водится, женат, имел детей, которые, взрослея, только прибавляли хлопот. Особенно много беспокойства доставляла дочь. В семнадцать вышла замуж, причем уже беременной, за парня из соседнего подъезда. Через три месяца после рождения ребенка парень вернулся в свой подъезд. Несостоявшаяся родня претензий к нему не имела. И у нашего героя подрастал замечательный внук.
По всем канонам социалистической морали его можно было считать хорошим дедушкой, примерным семьянином, мужем и отцом. По тем же канонам ему, конечно, не следовало заглядываться на чужие ноги, тем более рассуждать о них вслух. Но социализм к тому времени рухнул, а растерянное общество уже усваивало чуждые буржуазные ценности.
Наш герой не был ни пуританином, ни коммунистом с ослабленной половой функцией, ни ханжой или занудой. Он таки пару-тройку раз с удовольствием вспоминал те самые ноги, живые, с прищуром глаза, полные губы. Но все это не настолько, чтобы уж закружилась голова. Еще тогда, осенью, он понял, что эта женщина умна, одинока и несчастлива.
Впрочем, как говаривал кто-то, хватит о деве, начнем о деле.
Полгода спустя, в пятницу, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое января, известную у россиян как старый Новый год, герой наш, упакованный, как нынче говорят, в зеленый двубортный пиджак, темно-коричневые с зеленой искрой брюки, белоснежную рубашку и яркий галстук, без всяких там предчувствий осматривал сервировку столов в самом большом ресторане города. Через полчаса здесь должен был грянуть новогодний бал прессы, и ему, как человеку теперь малопьющему, члену правления общественной организации, поручили роль метрдотеля. В его задачу входило рассадить гостей, а потом, поскольку пишущая братия обыкновенно склонна основательно расслабляться, — поддерживать в зале хотя бы относительный порядок.
Человек контактный, он умел ладить со всеми. Нашел общий язык и с официантками — угостил их шампанским, попросил быть снисходительнее к творческим людям и не торопиться с выводами насчет отношения гостей к крепким напиткам. Закончив предварительные хлопоты, он сел за свой командный столик и стал с интересом посматривать по сторонам.
Собравшийся народ сразу же полез в бутылку в прямом смысле этого слова и быстро стал хмелеть. Сборная развлекательная команда из преподавателей консерватории, похоронных лабухов и кордебалета бывшего народного хора, не останавливаясь, наяривала шлягеры, и нашего героя буквально затаскали по танцам. Как выразилась одна пишущая дама: “На ваш зеленый пиджак женщины липнут, как мухи на дерьмо”.
В разгар веселья, когда все начали говорить одновременно, тискать друг друга в объятьях, трясти за лацканы пиджаков, целоваться и падать прямо в проходе, вдруг повеяло заоконным январским ветром. Это вошла она. Ворвалась, влетела. В длинном, с разрезами платье, из-под которого сверкали все те же потрясающие ноги.
Ее появление взбудоражило даже тех, у кого уже не было сил подняться. Как паралитики на картине “Явление Христа народу”, они тянули к ней руки и вопили что-то нечленораздельное. Остальные образовали кучу малу в желании с ней поздороваться.
Наш герой, надо отдать ему должное, сохранил спокойствие, хотя незнакомка из чуть поблекших осенних воспоминаний была теперь ярче, горячее, напористее. Она сама пробилась к нему сквозь строй нетрезвых мужиков, заглянула в глаза и сказала:
— Я думала о вас.
От этих много раз слышанных слов старинного романса вдруг повеяло такой свежестью — будто в зал внесли мешок яблок, такой новизной и страстью, что общественный метрдотель начисто позабыл о своих обязанностях и видел только губы, произнесшие эти слова.
Она вела его от столика к столику, знакомила со своими друзьями. Друзья радостно произносили тосты по этому поводу, а они с ней беспрерывно целовались, будто были одни в лесу.
А потом была сумасшедшая ночь в ее квартире, куда они пошли, не дожидаясь окончания вечера. Бурлила кровь, играли гормоны, лились слезы радости. “Ах, зачем эта ночь так была хороша…”, “Ночь прошла, ночь прошла, и поверить мне трудно…”
Ночь действительно прошла. Рядом с ним лежала женщина, отдавшаяся ему так доверчиво и безоглядно, с такой страстью и желанием, словно ждала этого всю жизнь. Ему казалось, что они давно знакомы, знают друг о друге все, и тем не менее каждый день, каждый час будет приносить им все новые открытия.
Но, кроме легкой усталости, щемящей нежности и радости от того, что он на высоте, что им хорошо вместе, он испытывал и некоторую неловкость. Наступал день, а вместе с ним и проза жизни непростого постсоветского периода.
Он ушел, погладив ее по щеке, прикоснувшись губами к ее губам. Он не знал еще, что будет дальше, что говорить, обещать, планировать…
Через пару недель после первого свидания (они теперь встречались каждый день) наш герой стал задумываться. А когда влюбленный начинает задумываться, оценивать прожитую жизнь, даже не предполагая что-то в ней изменить, — это опасный симптом.
Молодость его давно прошла, был он в периоде, что называется, полной зрелости. Преподавал в вузе, пописывал прозу, хотя основной своей профессией считал журналистику. Бывал в столицах, трезво сравнивал себя с другими и не уставал учиться.
Его дети незаметно выросли. Как говорил приятель, задачи родителя — привести ребенка в первый класс и прийти на выпускной вечер. В принципе это и осуществилось.
С женой у него были вполне устоявшиеся отношения. Он приучил ее к мысли, что все должно быть так, как нужно ему. Если необходимо ему — значит, необходимо всей семье. Со временем жена, как и поэт в России, становится больше, чем жена. Она, конечно, догадывалась о его легких увлечениях, но его состояние постоянной влюбленности объясняла тем, что оно просто свойственно творческому человеку.
Однако новый роман мужа, его непривычно одухотворенное лицо, блуждающий взгляд, бессонницы вызвали у нее некоторое беспокойство. Вечерами он оставался дома, но все свободное время “между собакой и волком”, а иногда и часть рабочего дня пропадал неизвестно где. Впрочем, нам-то, читатель, известно.
А для его милой не было секретом, что у него есть семья, она ощущала его душевную раздвоенность, но ничего не требовала. Все так и шло. Образовался пресловутый треугольник, известный еще с древнейших времен: меняются имена, обычаи, обстоятельства, суть же остается неизменной.
Чем больше наш герой узнавал свою любимую, тем сильнее проникался нежностью к ней и сочувствием к ее извилистой судьбе.
Собственно, узнавал ее не только по ее рассказам — она была довольно скупа на откровения, гораздо больше говорили о ней ее газетные публикации. Она считалась хорошей журналисткой, со своим стилем, жизненными установками, умением несколькими штрихами обозначить проблему. Работала в разных жанрах, пробовала силы даже в почти умирающем портретном очерке, писала легко, материал не вымучивала. Некоторым ее работам было тесновато в газетных рамках.
Так что у влюбленных было и родство душ, и общность творческих устремлений.
Узнал он и подробности ее жизненных коллизий. Выросла в семье сельских интеллигентов. После школы начала было учиться в пединституте, но быстро поняла, что это не ее дело. Вернулась в свой район, пошла в газету, увлеклась журналистикой. Продолжила учебу уже в университете, работала, была замечена и получила приглашение в престижную газету областного уровня.
Вовремя вышла замуж, вовремя родила. Вроде любила мужа, а жизнь не заладилась. Ко времени описываемых событий уже с мужем не жила, хоть и не была в разводе. Воспитывала шестилетнего сына.
На отношения с мужем решающим образом повлияла разность интересов. Незаметная в райцентре, в большом городе она стала причиной конфликтов, разбирательств и даже скандалов. Оно и понятно: молодая красивая женщина получила возможность заниматься любимым делом, ездить в командировки, встречаться с интересными людьми, влиять на общественное мнение. Семейные обязанности — стирка, готовка, а главное — исполнение супружеских обязанностей с человеком, который остро переживал свою неравность и оттого впадал в ярость и уходил в запои, — стали ей в тягость. Пытаясь догнать жену по части самоутверждения, он то и дело ввязывался в какие-то авантюры. Попытался открыть свое дело, влез в долги, разорился, в результате еще больше озлобился и запил непробудно.
Когда совместная жизнь сделалась невыносимой, она попросила развод, желая договориться по-хорошему. Однако по-хорошему не получилось. Она с сыном ушла к подруге. Опять были разбирательства — с битьем посуды, крушением мебели, похищением ребенка, угрозами покончить жизнь самоубийством на ее глазах. Но чем круче становились угрозы, тем сильнее она укреплялась в желании расстаться с семейной жизнью раз и навсегда.
С шумом и треском это, наконец, произошло. Он уехал на родину, где они начинали совместную жизнь, хотя официально с нею так и не развелся — это было одно из его условий.
Какое-то время она просто отходила от бурной семейной жизни, приводила в порядок истрепанные нервы, наслаждалась тишиной в доме, занималась подрастающим сыном.
В этом переходном состоянии случались у нее вялотекущие романы. Один, например, — с коллегой, постоянно сопровождавшим ее в командировках. Районные гостиницы, квартиры друзей, ночевки на природе — все это ей быстро надоело. Но и желания начать новую семейную жизнь не возникало. Может, сказывался испуг от предыдущей, а может, в глубине души жила надежда на большую любовь — она толком и сама не знала.
Постепенно главным содержанием ее жизни сделалась работа. Она приносила ей известность, внимание мужчин, а заодно — и зависть коллег, которые, как известно, не прощают успеха.
Работала она в бывшей партийной газете. Бывшей — говоря условно: редактор состоял членом бюро горкома партии, которая, так сказать, в обновленном виде собрала под свое крыло деятелей, не состоявшихся ни в пору всевластия КПСС, ни в новых условиях. Всех этих бывших зам. зав. разными отделами, инструкторов и освобожденных секретарей. В редакции, как и в прежние времена, размахивали красным флагом, проводили милые сердцу партсобрания в незаконной по новым законам парторганизации, злорадствовали по поводу неудач правительства и президента.
Вот в такой газете она и работала. Но, надо сказать, старалась смотреть на всю эту суету со стороны — так смотрит мать на расшалившихся детишек. Писала спокойно, без раздражения. Но уж если щипала кого — так с вывертом. С ее мнением считались.
А наш герой служил в газете противоположного направления. Он разоблачал коммунизм во всех его проявлениях и в любой точке земного шара, так как в свое время немало потрудился для его утверждения, прослужив несколько лет в армии — в Африке и Азии. Ему была не понаслышке известна страшная, разрушительная сила идеи. Когда в очередной из банановых республик к власти приходил какой-нибудь полковник, имеющий весьма смутное представление о социальной справедливости, зато полный горячей любви к себе и своей банде, он для начала уничтожал едва ли не половину населения — всех, по его мнению, не согласных с его идеей. Потом такая страна погружалась в пучину смуты и братоубийственной войны. В ней надолго, если не навсегда, выходили из строя электростанции, дороги, канализация и водопровод.
Итак, наш герой был разоблачителем. Он хватал за бороду самого Маркса. Стучал по стеклянной крышке гроба еще одного вождя мирового пролетариата, предавал анафеме сталинизм, иронизировал над генсеками эпохи развитого алкоголизма. Все это он делал, надо признать, талантливо. И тоже был известен читающей и слушающей публике.
Пребывание на разных политических платформах нисколько не мешало тем, о ком речь, горячо обнимать друг друга. Так что в этом смысле автор не берет на себя задачу сочинить и описать конфликт двух мировоззрений. Ибо этому нынче никто не поверит. Тем более что классовый подход к производственным и семейным конфликтам сменился в нашей стране курсом на общечеловеческие ценности. А наши герои, не забывайте, были людьми культурными в широком понимании этого слова, много читали и еще больше писали.
Ничто всерьез не омрачало жизни влюбленных. Жена героя, не без помощи друзей и подруг, была поставлена в известность о новом увлечении мужа. Поначалу она не придала этому слишком серьезного значения, понимая, что у мужчин наступает в жизни период, когда седина в бороду, бес в ребро, а шлея под хвост. Тем не менее супружеский разговор состоялся — резкий и нелицеприятный. В результате он собрал вещи и ушел. Потом вернулся.
Его жена была женщина неглупая, она хорошо знала мужа, его отношение к детям (заметим — к детям взрослым), в воспитании которых он принимал минимум участия и поэтому чувствовал перед ними вину.
Он винил себя в том, что у дочери не сложилась личная жизнь, главной причиной считая не лучший пример родителей. Его сын был вечно не уверен в себе, поступал и действовал с постоянной оглядкой на отца, который, по сути, все за него решал. Выбрал ему институт, не спрашивая о желании, подарил машину, добыл водительские права. А тот вскоре попал в дорожную катастрофу, перенес несколько операций и из больницы вышел почти инвалидом.
Все эти семейные события происходили на фоне описываемого любовного романа — крутого замеса из любви, вины за нее и за все происходящее в семье. Плачет жена, страдает сын, недоумевает внук, попивает дочь, собака воет, как по покойнику. А с другой стороны рвет сердце двусмысленное положение любимой женщины…
Наш герой метался из дома в дом, впитывал в себя все эти передряги, и небо казалось ему с овчинку.
Вот мы и подошли к моменту, когда ему предстояло принимать, выражаясь современным языком, судьбоносное решение: с кем вы, мастера культуры? Делать этого, по правде говоря, ему не хотелось, он надеялся, что жизнь сама все расставит по местам. Поспешишь — людей насмешишь. Сколько глупостей человечество натворило из-за спешки. И он продолжал разрываться между двумя женщинами.
Конечно, может быть, в какой-нибудь американской семье такие отношения были бы разрешены, как нынче говорят, вполне цивилизованно. Мужчина переходит к любимой, с женой оговаривает условия развода и между тем продолжает поддерживать нормальные отношения. Жена имеет возможность устроить личную жизнь, дети не страдают без материальной поддержки. Новая жена живет счастливо, в любви со своим избранником, и тоже поддерживает отношения с прежней семьей мужа. Не забывают и старого супруга, если таковой существует, — как говорится, первый муж моей второй жены…
Но то в Америке, а это в России, где подобная идиллия была возможна разве что в романе Чернышевского, а в советские времена за подобные штучки исключали из партии, понижали или вовсе снимали с должности и заставляли выбирать: или партия, или любовь. Выбирали обычно любовь к партии. С трибуны партсобрания с удовлетворением сообщалось о результатах проведенных мероприятий по данному вопросу. А какие жены были в эпоху КПСС! Косо муж посмотрит — с балкона готова выпрыгнуть, ночью не обнимет — веревку готовит, увидела с другой — бежит в партком.
Впрочем, времена эти, похоже, кончились. Демократические преобразования не обошли и институт семьи. А по широте российской натуры теперь разрешается все — иметь любовниц, наложниц, невест и подруг. Даже при живой жене. Даже самым высокопоставленным деятелям. Никто не осудит, только позавидуют. И хотела бы партия вмешаться, да утратила она авторитет у народа. О профсоюзах и говорить нечего.
Наш герой был человеком совестливым, при сохранении статус-кво он бы поровну делил зарплату, участвовал в воспитании детей в обеих семьях и делал бы это искренне, мог бы при нужде даже устроиться на вторую работу.
Однако искать вторую работу не потребовалось.
У этой истории грустный конец. Нет-нет, никто не повесился, не застрелился, не утопился и не бросился под поезд. Просто у милой все-таки лопнуло терпение. Она быстренько, пока наш герой активничал в предвыборной политической борьбе, обменяла свою квартиру на другой город. А когда он отдышался от выборной горячки и огляделся кругом, то обнаружил пустоту и письмо:
“Благодарю небо за то, что ты есть на этом свете и судьба нас свела. Знаю — она ничего не делает напрасно. Мы были вместе, это огромное счастье. Ничто так не омрачает душу — никакие ссоры с тобой, никакие обидные слова, — как отсутствие тебя рядом. Душа рвется на части в предчувствии разлуки. Но иначе не получается. Я боготворю тебя. Желаю тебе счастья. Если оно возможно без меня, пусть будет так. Ты достоин всего настоящего. И еще знай — никто не будет любить тебя так, как я. Милый мой, любимый…”
Что и говорить — это было далеко не лучшее творение способной и опытной журналистки, но сам торопливый и неоригинальный подбор слов свидетельствовал об искреннем чувстве.
Он поехал к ней в другой город. Снова вернулся домой. Долго болел. И больше уже не поехал.
А когда спустя… ну, неважно, сколько лет, они встретились на какой-то очередной журналистской тусовке, он заметил, что она выглядит бледной и усталой. Выпив для храбрости, подошел к ней и выразил тревогу по поводу ее здоровья.
Она долго пристально смотрела на него, потом резко повернулась и ушла, не сказав ему ни слова — ни плохого, ни хорошего, сверкнув все теми же потрясающими ногами.