Немузыкальные заметки о музыкальном зале
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2005
Этих столичных гостей – двух молодых мужчин и барышню – на вечере, состоявшемся в зале И.З. Маклецкого 19 апреля 1917 года, публика не увидела в привычных для сцены концертных костюмах. Таких гастролеров зал встречал, пожалуй, впервые.
Странноватая троица появилась в Екатеринбурге за несколько дней до объявленного вечера и эпатировала прохожих на улицах своим внешним видом: все были причудливо и довольно легко для этого времени года одеты, мужчины (о, ужас!) – без шляп, на лбу пепельноволосой девушки красовались черные узоры.
Журналист Сергей Виноградов, взявшийся рекламировать предстоящий вечер, проявив при этом удивительную для провинциала осведомленность о деятельности гастролеров, со страниц “Уральской жизни” растолковывал обывателям, что вызывающий облик приезжих – лишь дополнительный штрих, указывающий на принадлежность этих людей к когорте бунтующих не только против “тирании шляпы”, но и против всего мещанского, косного, пошлого во имя жизни “новой, легкой, свободной, солнечной”.
Бунтари и их явный екатеринбургский единомышленник-журналист ни на йоту не сомневались в том, что торжество обновленной жизни не за горами, оно непременно будет. А приближают его приход своим искусством поэты, художники, музыканты, уже заговорившие на языке грядущего.
Вера во всепобеждающее “будет” породила название нового направления в русском искусстве – “будетлянство” – и дала имя его представителям – “будетляне”. В их числе были поэты Велимир Хлебников (именно ему будетлянство обязано своим названием), Давид Бурлюк, Василий Каменский, Владимир Маяковский, художники Николай Кульбин, Казимир Малевич, композиторы Михаил Матюшин, Артур Лурье и многие другие деятели русского искусства 1910-х годов, в той или иной степени разделявшие идеи будетлянства.
Новое направление впервые заявило о себе в 1910 году коллективным сборником “Садок Судей”. Практически одновременно с этим в Европе вышел известный “Манифест” итальянского поэта Филиппо Маринетти, открывший дорогу футуризму. Будетляне хоть и стали впоследствии называть себя футуристами, но при этом всячески отстаивали независимость своего появления от движения на Западе.
Убежденным сторонником этой идеи был Василий Каменский. По его словам, “зарождение нашего русского футуризма, наша “революция в искусстве”, наша борьба за новое искусство и наши работы – явления исключительной самостоятельности, продиктованные временем и кризисом, отсталостью, мертвечиной, пессимизмом, мещанством, пошлостью старого искусства”. Критикам и ученым, писавшим о том, что русские футуристы “огулом пошли от Маринетти”, поэт напоминал, что манифесты итальянских футуристов были переведены и появились в России в 1914 году. “Только в 1914-м, – подчеркивал он, – это когда мы уже целых пять лет, как известно, властвовали по всей России, объездив с лекциями, диспутами, произведениями, пропагандой почти все города”.
До повсеместного властвования футуристам, конечно, было далеко – Каменский явно преувеличивал заслуги своего движения (так же, как и Маяковский, писавший в журнале “Взял”: “Сегодня все футуристы. Народ – футурист. Футуризм мертвой хваткой взял Россию”). Но ряды его участников и тех, кто хоть в какой-то степени признавал ценность их творений, действительно росли. Даже А.М. Горький, побывав на вечере футуристов в знаменитом петербургском кабачке “Бродячая собака”, заявил, что “в них что-то есть”.
Действительно широкомасштабной по размаху была пропаганда будетлянами-футуристами своих идей и произведений. Каменского, говорившего об этом, на сей раз нельзя упрекнуть в искажении подлинных фактов. Выступления футуристов собирали огромную аудиторию в столицах. Толпы жаждущих услышать Бурлюка, Маяковского и Каменского встречали их во время турне по городам страны – на юге, на Кавказе, на Волге.
Екатеринбург, как и Урал вообще, в орбиту того агитационного турне 1913–1914 годов не попал. Будетлянский десант – но уже в другом составе – добрался до столицы горнозаводского края только весной 1917 года, побывав до этого в Невьянске и Нижнем Тагиле. В Екатеринбург приехала та самая странноватая на вид троица, в которую входили поэт Василий Каменский, “футурист жизни, русский йог” атлет Владимир Гольцшмидт и “босоножка-футуристка” Елена Бучинская.
Каменского екатеринбургские афиши почему-то представляли главарем футуристов. На самом деле эту роль в движении играл Давид Бурлюк: он был старше других по возрасту, широко образован, имел отточенный вкус, мог разглядеть в начинающих поэтах или художниках будущие таланты и, пользуясь исключительной заразительностью своей натуры, подтолкнуть их к творческому самосовершенствованию. Каменский, называвший себя учеником Бурлюка, относился к числу наиболее ярких и плодовитых поэтов будетлянского братства. Из прибывших в Екатеринбург представителей нового искусства он был, безусловно, самым известным, к тому же – еще и уральцем.
Рано оставшись сиротой, он воспитывался в Перми в семье тетки, сестры матери, Александры Гаврииловны Трущовой. Рос под музыку пароходных гудков, оглашавших буксирную пристань, около которой стоял дом его родственников, под протяжные песни грузчиков, щемящей болью отзывавшихся в мальчишечьей душе.
В те пермские годы в “берега жизни” Каменского навсегда влились и любовь к “синеокой красавице” Каме, многократно воспетой им позже, и страсть к чтению, и жажда литературного творчества. “Я упорно готовился стать писателем”, – вспоминал он впоследствии о том времени.
Первые поэтические и прозаические опыты относятся также к детско-отроческим годам Каменского, проведенным им в Перми. Не понятый домашними, он писал стихи тайком и прятал их в надежном месте. О своих заметках, печатавшихся в газете “Пермский край”, он тоже никому не рассказывал.
Известность в литературных кругах пришла к Каменскому в конце первого десятилетия прошлого века, когда он перебрался в Петербург, немало поколесив по России актером театральных трупп, дважды побывав в Турции, между поездками в которую “умудрился” попасть в тюрьму за руководство забастовочным комитетом в 1905 году в Нижнем Тагиле.
Знакомство весной 1909 года с братьями Бурлюками, “сумасшедшим доктором” – профессором Военно-медицинской академии и художником-авангардистом Николаем Кульбиным, режиссером Николаем Евреиновым, писательницей Еленой Гуро и ее мужем композитором Михаилом Матюшиным привело Каменского в стан основателей будетлянства, сделало его убежденным участником этого движения. В “Садок Судей” – эту “бомбу, начиненную динамитом первого литературного выступления” народившихся русских футуристов, – он поместил свои стихи, которые впоследствии критики назвали лучшими из того, что было написано поэтом до революции.
Создано же им было немало. До поездки на Урал он опубликовал роман “Стенька Разин”, “Книгу о Евреинове”, поэтические книжки “Танго с коровами” и “Девушки босиком”, стихи в различных футуристических журналах.
Обо всем этом рассказал своим читателям осведомленный журналист “Уральской жизни” Виноградов накануне вечера футуристов в концертном зале И.З. Маклецкого.
Можно лишь добавить, что Каменский, по его собственному определению, был “непромокаемым оптимистом” – натурой динамичной, постоянно жаждущей перемены мест, отличавшейся разнообразием интересов. Поэзия не была единственной его страстью – он увлекался живописью, музыкой, одно время полностью отдался авиации и совершал на аэроплане “блерио” демонстрационные полеты в российских городах. А еще он любил природу и “жизнь на земле”: сам строил, пахал, сеял, косил в своем небольшом хуторе Каменка*, приобретенном недалеко от Перми.
Словом, в Екатеринбург прибыли футуристы во главе с человеком весьма незаурядных качеств, писавшим о себе в те годы так:
Поэт – мудрец и авиатор,
Художник, лектор и мужик,
Я весь изысканный оратор,
Я весь последний модный шик.
На вечере в зале И.З. Маклецкого “изысканный оратор” выступил с лекцией “Футуризм – революция искусства”. Точный текст лекции неизвестен. Но с уверенностью можно сказать, что никакого заранее заготовленного текста и не было. Поэт импровизировал, излагая идеи, воплощавшиеся им и его соратниками-будетлянами в “изумляюще новом и расцветным без берегов” искусстве.
В целом, если не считать названную неверной мысль о возникновении русского футуризма как реакции на “порабощение искусства царизмом”, выступление Каменского было высоко оценено прессой. Его речь называли “произведением искусства”, “поэмой”, “вдохновенной проповедью”, “гимном яркой красоте, ликующей солнечности”.
Публику же слова оратора полностью покорили. Так же, как и его чтение собственных стихов.
Читал Каменский мастерски – и тогда, будучи молодым, и позже. Об этом сохранилось немало свидетельств. Своей манерой чтения он превращал и без того “заряженные” музыкой стихи в звучащие музыкально-поэтические произведения. В подтверждение этому приведем слова биографа поэта Савватия Гинца: “Каменского можно назвать если не создателем, то, бесспорно, одним из создателей русского слухового стиха, то есть стиха, рассчитанного не только, а может быть, даже и не столько на то, что он будет читаться “про себя”, сколько на то, что будет произноситься громко, вслух, будет обращен к слушателю, к аудитории… А свободный переход от прямой речи почти к пению, а иногда и просто к пению на собственные мотивы, неподражаемо индивидуальные интонации и великолепный по тембру голос завораживали, увлекали слушателя”. Таково мнение человека, имевшего возможность в течение многих лет слышать стихи поэта в авторском исполнении.
Безусловно, писать такие стихи и так их читать мог только очень музыкальный человек. Таким и был Каменский – виртуоз-гармонист, “всегда настроенный для песен”. Однако это – особая тема, как и музыкальные “переводы” сочинений поэта, осуществленные композиторами Н.А. Рославцем (будетлянином в молодости), А.А. Архангельским, А.Д. Кастальским, М.В. Ковалем. Рассказ об этом выходит за рамки содержания наших немузыкальных заметок.
Вернемся в зал И.З. Маклецкого, где продолжался вечер приехавших в Екатеринбург футуристов.
После выступления Каменского публику ждал сюрприз. Собравшиеся в зале услышали не менее своеобразное, чем авторское, хоровое исполнение стихотворений поэта, в котором приняла участие пестро одетая троица в полном составе.
Сюрпризы, однако, на этом не кончились. Свой вариант стихопредставления показала “футуристка-босоножка” Елена Бучинская. Она исполнила “словопластические танцы”, в которых стихи Каменского, соединенные с художественным ритмом движений, предстали в новом, необычном облике.
Лекция Владимира Гольцшмидта “Солнечная литургия здоровью” с призывами к борьбе с предрассудками и условностями, к реформам в одежде, питании, привычках представляла собой своего рода практическое руководство к воплощению футуристических идей уже не в искусстве, а в образе жизни каждого человека. Несмотря на отсутствие каких-либо эффектов (а оратор-атлет мог и доски ломать об свою голову), лекция Гольцшмидта тоже по достоинству была оценена публикой и прессой.
А дальше – аплодисменты, цветы, подарки.
Успех! Безоговорочный успех всех выступавших!
Таков итог вечера.
Екатеринбург, державший в тот день экзамен на футуризм, выдержал его с блеском. Свидетелем этого был концертный зал И.З. Маклецкого, в историю которого футуристы во главе с Василием Каменским вписали еще одну памятную страницу.