Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2005
Нина Ягодинцева
Нина Александровна Ягодинцева — родилась в 1962 г. в Магнитогорске. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Работает преподавателем в Челябинской Академии культуры и искусств. Автор пяти сборников стихов, лауреат премии им. П.П. Бажова и премии им. Константина Нефедьева. Живет в Челябинске.
* * *
Охрана вооружена,
Дорога в белый сумрак брошена.
Вокруг такая тишина,
Что от неё не жди хорошего.
Январский холод зол и слеп,
И в полдороге — одинаково —
Кривая мельница судеб,
Крутая лестница Иакова.
По оба выросших крыла,
Куда бы злая блажь ни целила,
Зима в беспамятство слегла —
И ни кровинки на лице её.
Но с облаков наискосок —
Тонюсенький, вздохнёшь — и нет его,
Трепещет русый волосок
Луча залётного, рассветного…
Помилосердствуй же! И впредь,
Где горя горького напластано,
Не дай соблазна умереть,
Не допусти соблазна властвовать.
* * *
Кофейная пеночка, горькое кружевце.
Шальные глазищи притворного ужаса,
Бисквит, сигаретка, мобилка, смешок,
Спрессованный в кубики сладкий снежок…
На улице ветер. За окнами зарево.
Который апрель начинается заново,
Бросаясь навстречу рекламным щитам
В наивном порыве взыскать по счетам?
Который апрель разбивается вдребезги
Об эти бумажные плоские прелести
И долго лежит в отсыревшей пыли,
Пока не опомнились и не сожгли…
Пасха
Бродяга — трезвый, хоть убей, —
С ладони кормит голубей.
Они слетелись отовсюду,
Воркуют шепотком,
Сбивая вешнюю остуду
В прозрачный шелестящий ком.
Толпа от праздничной обедни
Идёт, разбрызгивая свет,
И ей почти не виден бледный
Размытый силуэт.
Ещё, ещё одно касанье,
Прохладный взмах —
Как будто в пламени спасая,
Неся из пекла на руках
На белый свет, в луга сырые,
В росу немыслимой России.
И только шелест облетает
В следы растоптанных сапог.
Когда восторженная стая
Взмывает на восток.
* * *
Над хищным сколом острых скул
Глаза — греховны.
Ты думаешь, твой сад уснул?
В саду — грифоны!
Сквозняк калитку приоткрыл
В его глубины —
В бессонный трепет медных крыл
И рокот львиный.
Твой листопад застигнут влёт
На полувзмахе.
Ночь сыплется, как переплёт
Сырой бумаги.
Что под ногами? Имена,
Слова из плоти.
И вся листва черным-черна
Ещё в полёте.
И сторожа мертвецки спят
Нездешней ночью.
И ты один. И листопад
Растерзан в клочья.
* * *
Нельзя ни на миг оставить одну
Эту полночь, эту страну,
Наилегчайший из всех даров —
Эту бессонницу на Покров.
Нельзя ни на миг! Но, закрыв глаза,
Я забываю про все “нельзя”,
Я затеваю почти побег
Пламенем вдоль невесомых век.
Я прохожу по сырой траве
С белым лебедем в рукаве,
С тихим озером на душе —
И открываю глаза… Уже?
Да. Ни на миг. Разверни теперь
Белый свиток своих потерь.
Белым по белому — о былом:
Лебедь, бьющий о лёд крылом.
То-то зима в России долга!
Из году в год на Покров снега,
Да и какие мы сторожа —
Укараулишь тебя, душа?..
* * *
Ничего-ничего, добрались и мы
До сырых сухарей, до пустой сумы,
До смертельного снега, до синевы,
Как дожили вы.
По России-матушке ледостав:
Горьку стопку в рот, лебедей в рукав.
Насушили трав, напоили сном —
И забудь о том.
По России-матушке ледоход:
Лебедей в облака, горьку стопку в рот.
Ни один птенец не замерз в груди:
Прощевай, лети!
А теперь мы свободнее, чем вода.
Мы уже воротились из никогда.
Мы уже убедились: и там не ждут.
Остаёмся тут.
* * *
Смотришь васильком
В серый омут дождика,
Сидя босиком
В лавке у сапожника.
Ливень встал стеной —
Можно вспомнить многое,
Маленькой ступнёй
Влажный сумрак трогая,
Слабо трепеща
Встречь сырому воздуху,
Словно путь ища,
Невесомый, посуху.
Ровно семь минут
Перестуком сотканы.
Пальцы так и мнут
Синий полусотенный.
И выходишь вплавь
По проспекту Ленина,
Где сырая явь
Искрами проклеена.
* * *
А мы нездешние. Нездешним
Приказ: ютиться по скворешням
В предместьях века, в тополях,
Где лепет переходит в ропот,
А ропот опадает в прах.
Мы опрометчиво мгновенны,
Но дождь впадает в наши вены
И свет влагает в них персты,
Так до конца и не поверив
Существованью пустоты…
Вы все надеетесь на чудо.
А мы — никто из ниоткуда,
Живём никак, и потому
Подолгу смотрим вечерами
Не в телевизор, а во тьму.
Что вам покажет этот ящик?
А мы видали настоящих —
Из плоти, крови, чешуи,
Но эти твари нам чужие,
А вам — свои.
* * *
Шпили, башенки, колоколенки до колен:
На закате город у ног моих догорел.
Я не помню, что пели уголья под стопой.
Затоптала огонь до искорки — Бог с тобой!
Шпили, башенки, колоколенки — всё зола…
Даже имя позабыла, каким звала.
Отворила створы — неси, река, невесомый прах,
Напои опалённые корни подземных трав.
По лихим местам, да по выжженным,
Порастай, земля, частым вишеньем!
* * *
Покуда ехали, стемнело.
И свет, испуганный впотьмах,
Метался, рвался то и дело
И опрокидывался в страх.
Но обочь, с каждого пригорка,
Куда усталый взор ни кинь,
Звенела нестерпимо горько
Сухая серая полынь.
Сама уже почти у края
Апрельского небытия,
Она как будто бы украла
Дыханье жизни для тебя.
Родной земле почти чужая,
Забытый пестуя мотив,
Она немела, провожая,
И умирала, проводив.