Странно, почему-то “бывалые” поэты (не только, впрочем, поэты, но и другие художники) обычно предпочитают не вспоминать о своих ранних работах — они-де наивные, надуманные, неискушенные, в общем, “незрелые”. Между тем слова, сказанные в молодости и не выверенные на опытный слух, имеют другие достоинства, часто теряемые с годами, — пронзительность и искренность.

Тамара Чунина “маститым” поэтом так и не стала — не успела: болела астмой и умерла в 29 лет. Зная об этом, мы сегодня воспринимаем ее стихи уже иначе, чем те, кто слышали их от самого автора в конце 60-х — начале 70-х. И две “неизбежные” для молодых поэтов темы — смерть и одиночество — в стихах Т. Чуниной полны совсем не выдуманным трагизмом:

Еще живу.

Еще спешу куда-то.

Еще осталось думать и дышать.

А надо мной врачи, как секунданты,

уже не вправе ничему мешать.

Мне безразличным кажется исход.

И ко всему — спокойное презренье…

Нам лишь со смертью жизнь тебя дает,

последнее,

жестокое прозренье.

Последний миг! — он долгих лет мудрей.

Я слышу:

кто-то за окном смеется.

И рушится гармония идей,

снесенная последним парадоксом.

Мир рушится в убогой нищете…

Ловлю губами небо голубое…

Не на больничной койке — на щите

меня уносят с поля боя!

(“Еще живу…”)

Небольшой сборник стихов Тамары Чуниной (ставший лишь второй изданной ее книгой) собрал Андрей Комлев, рассказав в послесловии “немногое о судьбе” поэта и приложив три рецензии на ее стихи — Алексея Решетова, Якова Андреева и Анатолия Азовского. Сборник назван строкой из стихотворения, помещенного в книге первым: “Я начинаю сказку говорить…” Хотя поэтический мир Тамары Чуниной — не сказка в обычном понимании (не “небыль”), он полон примет вполне реальной жизни.

Этот мир населяют образы, традиционные для поэзии: тишина “дулом у виска”, “одинокая ночь”, душа “больная”, пылающая верой и любовью, тоска “о чем-то” — “непомерная”, “бездонная”, вызванная тем, что “все беспросветно и никчемно”. И в то же время только такие тоска и тишина должны быть в мире, где вечность — основная временная категория. Тема времени — текущих тысячелетий, молча идущих или стоящих “неподвижными вехами” лет — главная, “всепоглощающая” в книге. Она звучит в воспоминаниях о поре “неотвратимого чуда”, когда “еще печаль глядит издалека” и “еще над миром властвуют деревья”; в обращении к старой афише, что “предлагает в прошлое билет”; в неожиданном признании: “Давным-давно я не живу уже на белом свете”. Да, пожалуй, во всех без исключения стихотворениях.

А. Азовский вспоминает: “Тамара всегда чувствовала, что жизнь ее будет короткой”. Пожалуй, это чувство — ожидание “назначенного часа” — самое острое в ее стихах. При этом сила стихов Т. Чуниной заключена в другом чувстве — точнее, осознании — своей власти над временем:

Гремела медь, и плакала струна…

Летели дни, века, тысячелетья.

Еще моя печальная страна

не родилась на горестной планете.

Еще искали реки берега.

А я держала руки на коленях,

отсчитывая тактами века

до своего грядущего вступленья…

(“Гремела медь, и плакала струна…”)

Сказав “Я этой осенью умру. Сегодня — навсегда” (“Сентябрь”), Тамара Чунина в другом стихотворении сама же это “навсегда” опровергает:

Когда я вернусь на землю,

будет белое утро.

Снег под ногой скрипнет,

и сердце во мне вскрикнет.

Вспомнит…

(“Когда я вернусь на землю”)

Удивительно: сборник “Я начинаю сказку говорить…”, который тоже можно назвать “билетом в прошлое”, подписан в печать 12 декабря. Спустя много лет Тамара Чунина действительно “вернулась на землю”. Зимой. Как обещала.