К 120-летию Екатеринбургской епархии; Немузыкальные заметки о музыкальном зале
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2005
Русскую церковную музыку — музыку исключительно хоровую — без преувеличения можно отнести к явлениям, существующим в “вечном настоящем” времени. Вот уже более десяти столетий она сопровождает жизнь русского человека, неизменно оставаясь современной. Благодаря церковной музыке каждое поколение наших соотечественников постигает подлинный смысл понятий “духовное”, “возвышенное”, “прекрасное”.
Великий Ф.И. Шаляпин, вспоминая о том, что его приобщение к пению произошло именно в церкви, в церковном хоре, называл песнопения истинным вознесением. “Лично я, — писал он, — хотя и не человек религиозный в том смысле, как принято это понимать, всегда, приходя в церковь и слыша “Христос воскресе из мертвых”, чувствую, как я вознесен. Я хочу сказать, что короткое время я не чувствую земли, стою как бы в воздухе…”
Любая музыка (и церковная — не исключение) становится феноменом культуры только тогда, когда она исполняется. Именно поэтому так велико культурное значение деятельности исполнителя — будь то солист или целый коллектив.
В истории русской церковной музыки примеров выдающихся своим мастерством хоров немало. Были они и в столицах, и в губернских городах, и в далеких уединенных монастырях.
Свою лепту в развитие отечественной хоровой культуры внесли и церковные хоры Урала. Прежде всего вспомним строгановских “спеваков” — хоровой коллектив, содержавшийся Г.Д. Строгановым в 80-е годы XVII века, по всей видимости, в Орел-городке. Этот хор в числе первых церковных коллективов страны освоил новый для России стиль хорового исполнительства — партесное пение.
С образованием на Урале самостоятельных епархий в центре каждой из них был создан архиерейский хор, которому отводилась особая роль — коллектива, являвшегося эталоном хорового мастерства, образцом истинного церковного пения. Свои высокие профессиональные качества такой хор должен был убедительно демонстрировать не только в родном городе, но и по всей епархии, сопровождая архиерея в его поездках и участвуя в архиерейских служениях в разных населенных пунктах.
Старейший из архиерейских хоров Урала — Вятский. С момента создания в 1658 году и на протяжении более двух с половиной столетий этот коллектив сохранял высокое мастерство, принесшее Вятке славу одного из крупных российских центров церковно-певческого искусства. Среди регентов Вятского архиерейского хора были талантливые хормейстеры А.Л. Луппов (1792—1852) и А.А. Осокин (1822—1860), известные еще и своим композиторским творчеством.
Пермский архиерейский хор, созданный вскоре после учреждения в 1799 году епархии, достиг расцвета своего исполнительского мастерства в середине XIX века при архиепископе Неофите, по имени которого этот хор называли “неофитовским”. Стройное, доведенное до виртуозности пение архиерейских певчих, число которых достигало 60—80 человек, обычно собирало столько молящихся, что всех их не вмещала обширная Крестовая церковь.
Важная роль в достижении этим коллективом высокого исполнительского уровня принадлежала самому архиепископу, на протяжении всех лет службы (1851—1868) с неослабевающим вниманием относившемуся к своему хору. Преосвященный Неофит до Перми более десяти лет возглавлял Вятскую епархию и оттуда привез с собой к новому месту службы регента — музыкально одаренного молодого священника Николая Даровского, начавшего воспитывать пермских певчих в вятских традициях.
Неофитовский хор хорошо знал Д.Н. Мамин-Сибиряк и, вероятнее всего, в годы своего учения в Пермской духовной семинарии (1868—1872) по существовавшей тогда традиции на праздниках не раз пел в объединенном хоре семинаристов и архиерейских певчих. Самого Неофита Д.Н. Мамин-Сибиряк не застал в живых, но знал о нем по рассказам своих соучеников из старших классов. Его черты легко узнаются в образах героев произведений писателя — архиерея Феофилакта (очерк “Худородные”), владыки Нектария (повесть “Максим Бенелявдов”).
Екатеринбургский архиерейский хор — наиболее молодой среди подобных уральских коллективов. Однако он старше одноименной епархии, учрежденной в начале 1885 года. Его история восходит к 30-м годам XIX века — времени образования Екатеринбургского викариатства. Высочайше утвержденными в декабре 1833 года “Штатами архиерейского дома викария Пермской епархии, епископа Екатеринбургского” предусматривалось создание особого хора, состоявшего из трех станиц: три человека — в первой, три человека — во второй и шесть человек — в третьей. Каждому певчему в соответствии с разрядом определялось денежное содержание.
Вскоре, а именно — в марте 1834 года, был назначен первый регент архиерейского хора. Им стал только что окончивший курс Пермской духовной семинарии Иоанн (Иван) Успенский (ок.1813—1867), а “для пособия ему”, то есть помощником, обязали быть иподьякона Петра Пономарева. Отец Иоанн Успенский возглавлял архиерейский хор в Екатеринбурге почти двадцать лет (до июля 1853 года). Впоследствии он служил священником в селе Теченском Шадринского уезда.
Сохранившиеся сведения, хоть и немногочисленные, все же позволяют судить о характере деятельности Екатеринбургского архиерейского хора в первый период его существования, до образования епархии. Хор выполнял обычные для такого коллектива обязанности: участвовал в богослужениях в Крестовой церкви, сопровождал епископа в его поездках. Певчие хора имели и дополнительные доходы, получаемые от пения в частных домах на Пасху и Рождество. Его приглашали на свадьбы и похороны горожан, на церемонии принятия присяги. Нередко хору жертвовали денежные суммы разные лица — священнослужители, заводовладельцы, управляющие заводами, приказчики.
Основу репертуара архиерейского хора в те годы, безусловно, составляли обиходные песнопения. Но, судя по резолюции епископа Ионы от 23 сентября 1847 года, певчие знали и партесные концерты. В одном из разделов резолюции, целиком посвященной архиерейскому хору, Преосвященный Иона написал следующее: “…для одобрения и поддержания искусства священника Успенского в партесном пении я согласен выслушать в певческой все концерты ему известные, певчими выученные и при прежних архиереях в церкви петые; и те, кои будут ближе подходить к церковному (столповому) напеву, — к пению при богослужении не будут возбраняемы, лишь бы только петы были не по-театральному”.
С открытием Екатеринбургской епархии в составе архиерейского хора и в содержании его деятельности произошли значительные изменения. Постепенно хор превратился во внушительный по своей численности коллектив: количество певчих увеличилось с двадцати трех (в 1889 году) до пятидесяти человек (в 1913 году). Среди хористов, как и в прежний период, были взрослые мужчины и малолетние певчие.
Хор возглавляли, сменяя друг друга, регенты П.Ф. Дьяконов, М.А. Удинцев, А.Г. Малыгин, Р.В. Лазаренко, М.В. Баталов. О каждом из них удалось обнаружить некоторые сведения, однако степень их полноты во всех случаях далеко не исчерпывающая.
Петр Федорович Дьяконов окончил три класса Пермской духовной семинарии в 1883 году. Помимо работы с архиерейским хором он преподавал пение в Алексеевском реальном училище, в Екатерининской церковноприходской школе, занимался со слушателями епархиальных педагогических курсов, проводимых в Екатеринбурге в 1898 и 1900 годах.
М.А. Удинцев, А.Г. Малыгин и Р.В. Лазаренко, непродолжительное время возглавлявшие архиерейский хор, также сочетали регентскую работу с преподавательской деятельностью в учебных заведениях духовного ведомства.
Михаил Васильевич Баталов (1878—1948), наиболее опытный из всех названных регентов, получил образование в Петербургской Придворной певческой капелле. В начале ХХ века он некоторое время преподавал пение в Пермском духовном училище, а затем переехал в Екатеринбург. Здесь он первоначально возглавлял хор Кафедрального собора, а приблизительно с середины первого десятилетия начал работать с архиерейскими певчими. В Екатеринбурге М.В. Баталова знали и как школьного учителя пения. Его ученицами были воспитанницы первой женской гимназии и частной женской прогимназии А.Е. Румянцевой.
Главным новшеством в деятельности Екатеринбургского архиерейского хора в конце XIX — начале ХХ века была концертная практика: певчие все чаще стали выступать вне церковных храмов на различных сценических площадках города (зал Общественного собрания, зал И.З. Маклецкого, Клуб приказчиков и др.), демонстрируя возрастающее год от года мастерство.
Первые самостоятельные концерты архиерейского хора состоялись при регенте П.Ф. Дьяконове. Для тогдашнего Екатеринбурга духовный концерт был еще практически не знакомой формой культурной жизни. Нечастые выступления хора под управлением П.Ф. Дьяконова начали закладывать основы последующей популярности подобных концертов у городской публики.
В лаконичных отзывах прессы тех лет отмечался удачный подбор репертуара хора, критики писали о строгой выдержанности и отсутствии крикливости, стройности и художественности исполнения.
Приведем пример одной из программ хора. В ней представлены произведения, наиболее часто звучавшие и на других концертах. 12 марта 1890 года в зале Общественного собрания архиерейским хором были исполнены: “Благослови, душе моя, Господа”, “Днесь неприкосновенный существом”, концерт Левандовского “Преклони, Господи, ухо твое”, “Душе моя, душе моя”, “Разбойника благоразумнаго”, “Не рыдай мене, Мати” Турчанинова, “Блажени яже избрал”, концерт Веделя “Помилуй мя, Боже”, “Гимн Святому Владимиру” Главача, “К тебе ми, Царь царе иземнях”, “Боже, царя храни”.
Расцвет концертной деятельности архиерейского хора приходится на предвоенные 1911—1914 годы. Коллектив, возглавляемый регентом М.В. Баталовым, регулярно давал самостоятельные концерты (как правило, с благотворительной целью), участвовал в народных чтениях, исполняя духовные сочинения в перерывах между докладами. Выступления хора проходили с неизменным успехом и собирали небывалое количество публики — до тысячи человек.
Безусловно, такую популярность у публики хор мог завоевать только благодаря высокому профессионализму, за которым стоял кропотливый хормейстерский труд М.В. Баталова. Это прекрасно понимали слушатели духовных концертов, награждая регента не только триумфальными овациями и оглашая залы настойчивыми криками “бис”, но и ценными подарками (факт, по свидетельству современников, беспримерный).
Высоко оценивали мастерство хора и работу его руководителя профессионалы. Процитируем слова рецензента екатеринбургских газет М.Е. Кускова, самого занимавшегося преподавательской и регентской деятельностью: “…Местный архиерейский хор, как по составу голосов, так и по качеству исполнения песнопений своего обширного и интересного репертуара, представляет собою явление, для провинциального города далеко не заурядное. Удачно подобранные мужские голоса (тенора и, особенно, басы), чистые и гибкие дисканты и альты (первые с несколько закрытым, “матовым” звуком) под руководством регента г. Баталова представляют собою в настоящее время весьма ценное компактное целое — подвижной, хорошо срепетованный, звучный хор”.
Среди массы других, также весьма лестных отзывов можно выделить мнение Синодального ревизора В.Т. Георгиевского, присутствовавшего в феврале 1913 года в Крестовой церкви на Всенощном бдении и Божественной литургии. Как заявил столичный гость, “по делам службы ему приходится бывать в различных епархиях, но то высокохудожественное впечатление, которое он получил от пения Екатеринбургского архиерейского хора, является для него небывалым”.
Сказанное современниками хочется дополнить еще одним очень важным замечанием: репертуар архиерейского хора, судя по сохранившимся программам, был необычайно широк и разнообразен. В концертах звучали как произведения классиков русской духовной музыки (Бортнянского, Веделя, Львова, Турчанинова), так и сочинения современных композиторов, представителей новых направлений. В исполнении архиерейского хора под управлением М.В. Баталова состоялись екатеринбургские премьеры духовных произведений Гречанинова, Кастальского, Чеснокова. В одном из концертов 1914 года впервые в городе прозвучала “Ектения сугубая” из “Литургии Иоанна Златоуста” Рахманинова.
Без какого бы то ни было преувеличения можно сказать, что Екатеринбургский архиерейский хор в тот, вершинный, период своего существования был безусловно выдающимся явлением, и не только для Урала. По содержанию программ, размаху концертной деятельности, уровню профессионализма он вполне сопоставим с ведущими столичными хоровыми коллективами своего времени.
Немузыкальные заметки
о музыкальном зале
Знаменитый екатеринбургский Дом музыки — концертный зал, построенный на средства банкира Ильи Захаровича Маклецкого и носящий теперь его имя, — в этом году отмечает сто пятую годовщину со дня открытия.
Дата, прямо скажем, не из числа “круглых”. Юбилеи, по традиции сопровождающиеся массой различных публикаций, в судьбе зала уже были и, конечно, еще будут. Вероятно, к какому-то из них напишут и опубликуют историю этого уникального объекта культуры. Уверен, такое издание когда-нибудь обязательно появится — слишком много выдающихся и даже знаковых событий связано именно с этим залом. В его стенах творилась история, причем история — не только музыкальная. Пространство зала не миновали потоки литературной, театральной, политической жизни Екатеринбурга. Одинаково ясно, благодаря великолепной акустике, звучали здесь голоса поэтов, актеров, ораторов, проповедников.
Двум таким немузыкальным эпизодам в истории прославленного концертного зала посвящены эти заметки.
Вначале — о времени. Речь пойдет о 1920 — 1923 годах.
Екатеринбург после смены “красного” на “белый” только что вновь стал “красным”. Жил трудной, но мирной жизнью. Внешний вид города, по крайней мере в обычные дни, оставался тем же, каким он был в начале века: еще стояли соборы, церкви, особняки. Приметы нового ярко проявлялись пока еще только в праздничные дни. К 7 Ноября и к 1 Мая на городских улицах и площадях вырастали творения революционного монументального искусства — величественные арки, стелы, обелиски, скульптуры, символизировавшие образ освобожденного человека; здания украшались “рекламой” нового общества — огромными панно.
Надо сказать, что все это создавалось людьми, среди которых были не лишенные таланта художники и скульпторы, искавшие неизведанные пути в искусстве. Это и Эрьзя, и Сазонов, и Елтышев, и Камбаров, и Туржанский.
Жаждой нового были охвачены в те годы многие молодые екатеринбуржцы — ровесники века, избравшие полем своей деятельности искусство. Не представляя себе даже в самых общих чертах контуры этого нового искусства, они до ссор спорили о нем, ниспровергали старое любыми средствами (в театре в ход шли шиканье, свист, крики, грохот трещоток), искали и экспериментировали, не имея за плечами ни серьезного образования, ни опыта.
И каждый из них непременно мечтал. Будущие успехи и известность в этих мечтах неразрывно связывались с кино или театром.
У кого-то из тех екатеринбургских возмутителей спокойствия и экспериментаторов мечты сбылись. Олег Жаков и Петр Соболевский, бредившие в начале 1920-х о кино, впоследствии стали известными киноактерами. Оба, уехав из Екатеринбурга, учились в Ленинграде. Снялись во многих популярных в свое время фильмах. Жакова зрители увидели в кинокартинах “Семеро смелых”, “Мы из Кронштадта”, “Депутат Балтики”, “Подводная лодка Т-9”, “У озера”. Соболевский сыграл роли в фильмах “С.В.Д.”, “Новый Вавилон”, “Тайна двух океанов”, “Оптимистическая трагедия”, “Сильные духом”.
Будущего оперного режиссера, либреттиста, мемуариста Иосифа Келлера, по окончании Ленинградского института сценических искусств долгие годы работавшего в оперных театрах Екатеринбурга и Перми, тяга к театру привела в начале 1920-х в студию актера Степанова-Колосова. Тогда же в Екатеринбурге он дебютировал как драматург. Вместе со своим другом Вениамином Гиршгорном он написал комедию “Ордер № 505”, которую поставил эстрадный коллектив “МУХА”, игравший в Харитоновском саду.
Членами другого коллектива, приютившегося в одном из залов библиотеки имени В.Г. Белинского, были Иван Пырьев и Григорий Александров. За дверями с табличкой “ХЛАМ” (посвященным было известно, что за этой аббревиатурой “скрывались” художники, литераторы, артисты, музыканты) бурно обсуждались новаторские проекты, проходили репетиции.
Хламовцы устраивали концерты с пестрыми программами, предлагавшими зрителям авангардистские “коктейли” из музыки, декламации, танцев, цирковых номеров. Пырьев, с неизменным старым шерстяным шарфом на шее, читал со сцены “Стеньку Разина” Каменского. Длинноволосый, в синей блузе и широченных штанах, принципиально не носивший обувь с весны до поздней осени, Александров пробовал свои силы в драматургии и режиссуре. Для пролеткультовского театра он написал агитационную пьесу “Суд божий над епископом”. В его постановке в помещении цирка “Шапито” шла “Мистерия-буфф” Маяковского. Восемнадцатилетний Александров к тому же представлял новую власть в театральном мире: как инструктор театрального отдела губнаробраза утверждал репертуар гастролировавших в городе трупп, контролировал репертуар местных кинотеатров, попутно занимался перемонтажом старых отечественных и зарубежных фильмов.
В конце 1921 года оба приятеля, премированные политотделом III армии трофейными шинелями, командирскими шапками и сапогами, уехали из Екатеринбурга в Москву “по-настоящему учиться искусству”.
Кем они стали — хорошо известно. Среди классиков отечественного кинематографа их имена давно заняли одно из самых почетных мест.
Но вернемся в Екатеринбург начала 1920-х годов, когда “босоногий комиссар” Александров и другие искатели непроторенных путей в искусстве, еще не уехавшие в столицы, реализовывали свою неуемную энергию на сценических площадках города.
Пик активности различных клубов и творческих коллективов приходился на праздничные дни. К ним готовили специальные концертные программы и премьерные показы спектаклей.
Первомайские торжества 1921 года не были исключением. В череде событий культурной жизни тех дней выделялось одно, отнесенное екатеринбургской прессой к числу не рядовых.
Детвора, заполнившая до отказа бывший концертный зал И.З. Маклецкого, стала свидетелем рождения в городе детского театра. Родители детей, пришедших на праздничное представление, могли бы вспомнить, что детские спектакли устраивались в Екатеринбурге и раньше, в дореволюционных учебных заведениях. Но это была школьная самодеятельность.
Первомайская премьера 1921 года, по замыслу организаторов, должна была знаменовать собой начало работы настоящего театра для детей. Создателями его стали Александров и Пырьев вместе с группой единомышленников.
“Путь к новому не был прост, — вспоминал о том времени Александров. — Энтузиазма у нас было через край, а кругозор недостаточно широк, познания ограниченны. Предстояло пройти неизведанный путь. Мы путались, ошибались, случалось, весьма серьезно заблуждались, но все же упорно шли вперед. Начали с пантомимы. Ставили “Отчего вечно зелены хвойные деревья?” и “Тролль с большой горы”. Играли, писали декорации”.
Первое представление детского театра прошло с полным успехом. Дебютантам-постановщикам и исполнителям горячо аплодировали зрители. В прессе хвалили и пролог (живая “пирамида” детей, одетых в белые костюмы, которую венчал мальчуган с красным знаменем), и две пьески-сказки, сопровождавшиеся фортепианным аккомпанементом, специально написанным концертмейстером оперного театра Нисневичем. По-видимому, это были те самые пантомимы, о которых писал Александров. В их постановке особо отмечались “большая любовь к задуманному делу, редкая тщательность и тонкий художественный вкус, которых не достает театру для взрослых”.
Вскоре новорожденный коллектив заявил о себе вновь. Через три недели после первого представления в том же концертном зале на Первомайской (бывшей Клубной) улице детский театр показал новый спектакль. На этот раз зрители увидели оригинальную инсценировку повести Марка Твена “Принц и нищий”.
В роли драматурга выступил Григорий Александров, назвавший свое произведение “Нищий-король”. В спектакле были заняты артисты Пролетарского театра. Декорации изготовили по эскизам художника Леонида Елтышева, плодотворно работавшего тогда в монументальных и театральных жанрах.
Содержание пьесы, видимо, существенно не отличалось от литературной первоосновы: сюжетную канву составляли приключения главных героев — принца Эдуарда и нищего мальчишки Тома Кенти, попадавших в чуждый каждому из них мир.
По замыслу молодого драматурга, эти два мира представлялись в спектакле детально и выпукло, с широким использованием массовых сцен. Зрители же, как предполагалось, в конце представления сделают выбор в пользу одного из них — естественно, того, который ближе детям пролетариата.
Именно так все и произошло. В финале пьесы на вопрос, обращенный к зрительному залу, дети, собравшиеся там, единодушно ответили, что хотят жить без короля. В газетной рецензии этот эпизод был признан наиболее эффектным. Общая оценка спектакля, высказанная там же, — весьма похвальная. По мнению безымянного автора, детский театр “опережает профессиональный театр и, стремясь к новым достижениям в сфере сценического искусства, смело отбрасывает старые традиции и делает смелые шаги на трудном и длительном пути от индивидуального творчества к коллективному”.
Горячо встреченное зрителями, поддержанное прессой, начинание Александрова и Пырьева, однако, после их отъезда из Екатеринбурга осталось без продолжения. О детском театре на некоторое время забыли.
В январе 1923 года его открыли вновь, назвав уже “Театром юного зрителя”. Открытие состоялось опять-таки в зале И.З. Маклецкого (конечно, в бывшем, — тогда он назывался залом музыкального техникума).
Стараниями инициативной группы, в которую входили Гулевич, Тальновский, Давыдов, Клементьев, была подготовлена и показана сказка Мейерхольда и Бонди “Алинур”. Роли в спектакле исполняли бывшие студийцы, занимавшиеся под руководством актера Степанова-Колосова, а также “хозяева” зала — учащиеся музыкального техникума. Они же проявили свои художественные способности и изобретательность в изготовлении декораций.
В спектакле было много музыки (почти все картины сопровождались игрой струнного квартета), были в нем и танцы, поставленные Давыдовой.
Судя по газетным откликам, премьера “Алинура” прошла очень удачно. На заново рожденный театр возлагали большие надежды, поскольку в условиях НЭПа интересы юных зрителей города оказались забыты. Газета “Уральский рабочий” писала в те дни о том, что “ни один театр не ставит детских спектаклей, кино со своим бульварно-детективным репертуаром влияет на подрастающее поколение лишь отрицательно, и дети оказываются совершенно лишенными эстетического воспитания, если не считать редких школьных праздников”.
Однако и этому театру суждено было просуществовать лишь короткое время.
Постоянно действующий ТЮЗ начал работать в Свердловске только весной 1930 года. Но это уже другая история.
Две первые попытки создания в городе детского театра — предшественника нынешнего ТЮЗа — навсегда остались в истории концертного зала имени И.З. Маклецкого. Остались хоть и не музыкальными эпизодами, но такими же памятными, как и всё, что связано с этим великолепным залом.