Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2005
Ия Сотникова — учитель, автор двух сборников стихов, изданных в Москве. Стихи публиковались в “Урале”, “Новом мире”, “Работнице”, “Библиотеке”, в антологии “Муз бессмертная сестра” (Санкт-Петербург). Живет в Невьянске.
***
Гвоздит и саднит день апрельский
Под вопли сводней и весталок.
Он солон, как псалом библейский,
Как смертная фиалка, жалок.
Пирует горняя обитель —
Дух Пасхи легкокрыл и нежен.
Засим мудрец и победитель
Пред ним смиряется, повержен,
И чует образ необманный
В сердечной горестной пустыне
Отшельник с кровью Дон Жуана
В покаявшейся Магдалине.
Вещи
Вещи мстительны, как я уже убеждалась не раз,
Стоит словом задеть — и сейчас же является сдача.
Оный смутный предмет ты упрячешь подальше от глаз
Или выбросишь, и — отравляет его недостача.
Вещь, она неживая, вестимо, груба иль хрупка,
Проще пареной репы, допустим, причудливей птицы —
Все птенца ей не выпарить; необъяснимо жалка,
Безоружна — самой бы не кануть и не испариться.
Где-то годы хранится, терпит разлуку и боль,
Одиноко взывает: помилуй, хозяин и враг мой!
Пока не обретется, родная, желанная столь,
Бесполезная, в общем, и все же бесценная драхма.
На столе в хрустале тень засохшей мимозы живей,
Горячее родства, виртуозней посланья в конверте,
Как любовь фантастичней любого романа о ней,
Слаще клятвенных слов и, увы, — беспощаднее смерти.
Вот простое кольцо, где в жестянку оправлен янтарь,
Вот бутылка граненая с давней грошовой пирушки…
Как ребячливы сны и бесхитростен жизни букварь,
Бескорыстны и ласковы детские эти игрушки!
Осень
1
Стрижи внезапно улетели,
Из озера торчит острожина,
С Ильи все краски потускнели,
Рассвета молоко створожено.
И нехотя с любого ракурса
Встают измученные виды,
И звездный дождь сырого августа
Свербит, как прошлые обиды.
И не царицей — самозванкою
Грядет, и путь ее несносен,
Бунтуя пестрядью цыганскою,
Несогревающая осень.
2
Опять трагедия нагрянула
И выплеснулась из глубин
Распятиями рощ багряными,
Кровавой жертвою рябин.
С холмов сентябрьских, что с голгоф своих,
Омытые косым дождем,
Растерзанно древа безмолвствуют,
Лишь обнажаясь с каждым днем
Все благостней, все несказаннее.
Немного, и придет она
За утренников помазанием,
Целительница-тишина.
В свои смиренные обители
Прими, о тайная краса,
Которой песнословят зрители
И рукоплещут небеса!
***
Туманней и аллегоричнее
Поэта не было и нет,
Чем Божий Сын, явивший притчами
Смысл тайн и сокровенный свет.
Яснее и категоричнее,
Чем буквоед и правовед,
Был Божий Сын, явивший притчами
Свободу и нетварный свет.
Вопрошания. Взысканья любви
Марине Кудимовой
Было все ей дано наши души спасти от мытарства.
Напророчил темно ее стих, будто шепот знахарства.
Не сказала: “Уверуй — узнаешь”, но: “Будь ученица”, —
На себя указуя, какая де есть мастерица.
Я ж, лукавства дитя, занялась несусветнейшей дичью!
Не маммоне платя, так химере, насилуя нищий
Дух бессмертный, что злом отягчен и грехом обесчещен, —
Онемевшим пиитом без крыл, быстролет скоротечный…
Пред Тобою грешнейшая аз, уж Тебе попеняю:
Ты почто на мой вопль без прикрас, вечный вопль “Погибаю!”
Не сказала: “Покайся, молись”, а в искусном подлоге
Обессолила дивную мысль о поруганном Боге?!
Я ль одна между ближних моих хлеба, хлеба искала?
И поныне полова и жмых все летят как попало…
Иль нам не дотянуться до них, не приняв истязаний, —
До бездонных, до тайных Твоих житниц-иносказаний?!
Фиалка
Еще холодом веет — фиалка уже хороша,
Самым первым лучам открывается и не страшится.
Отзывайся и ты, открывайся, родная душа,
Пусть подобно лучу это тело сгорит, истощится.
Лиловеет фиалка, что в мире считают за сор,
Но хранят короли и поэты пред ней преклоненье:
Упоение нежности, боли победный восторг
В хрупкой мощи ее и избыток — в ее умаленьи.
Ия Сотникова — учитель, автор двух сборников стихов, изданных в Москве. Стихи публиковались в “Урале”, “Новом мире”, “Работнице”, “Библиотеке”, в антологии “Муз бессмертная сестра” (Санкт-Петербург). Живет в Невьянске.
***
Гвоздит и саднит день апрельский
Под вопли сводней и весталок.
Он солон, как псалом библейский,
Как смертная фиалка, жалок.
Пирует горняя обитель —
Дух Пасхи легкокрыл и нежен.
Засим мудрец и победитель
Пред ним смиряется, повержен,
И чует образ необманный
В сердечной горестной пустыне
Отшельник с кровью Дон Жуана
В покаявшейся Магдалине.
Вещи
Вещи мстительны, как я уже убеждалась не раз,
Стоит словом задеть — и сейчас же является сдача.
Оный смутный предмет ты упрячешь подальше от глаз
Или выбросишь, и — отравляет его недостача.
Вещь, она неживая, вестимо, груба иль хрупка,
Проще пареной репы, допустим, причудливей птицы —
Все птенца ей не выпарить; необъяснимо жалка,
Безоружна — самой бы не кануть и не испариться.
Где-то годы хранится, терпит разлуку и боль,
Одиноко взывает: помилуй, хозяин и враг мой!
Пока не обретется, родная, желанная столь,
Бесполезная, в общем, и все же бесценная драхма.
На столе в хрустале тень засохшей мимозы живей,
Горячее родства, виртуозней посланья в конверте,
Как любовь фантастичней любого романа о ней,
Слаще клятвенных слов и, увы, — беспощаднее смерти.
Вот простое кольцо, где в жестянку оправлен янтарь,
Вот бутылка граненая с давней грошовой пирушки…
Как ребячливы сны и бесхитростен жизни букварь,
Бескорыстны и ласковы детские эти игрушки!
Осень
1
Стрижи внезапно улетели,
Из озера торчит острожина,
С Ильи все краски потускнели,
Рассвета молоко створожено.
И нехотя с любого ракурса
Встают измученные виды,
И звездный дождь сырого августа
Свербит, как прошлые обиды.
И не царицей — самозванкою
Грядет, и путь ее несносен,
Бунтуя пестрядью цыганскою,
Несогревающая осень.
2
Опять трагедия нагрянула
И выплеснулась из глубин
Распятиями рощ багряными,
Кровавой жертвою рябин.
С холмов сентябрьских, что с голгоф своих,
Омытые косым дождем,
Растерзанно древа безмолвствуют,
Лишь обнажаясь с каждым днем
Все благостней, все несказаннее.
Немного, и придет она
За утренников помазанием,
Целительница-тишина.
В свои смиренные обители
Прими, о тайная краса,
Которой песнословят зрители
И рукоплещут небеса!
***
Туманней и аллегоричнее
Поэта не было и нет,
Чем Божий Сын, явивший притчами
Смысл тайн и сокровенный свет.
Яснее и категоричнее,
Чем буквоед и правовед,
Был Божий Сын, явивший притчами
Свободу и нетварный свет.
Вопрошания. Взысканья любви
Марине Кудимовой
Было все ей дано наши души спасти от мытарства.
Напророчил темно ее стих, будто шепот знахарства.
Не сказала: “Уверуй — узнаешь”, но: “Будь ученица”, —
На себя указуя, какая де есть мастерица.
Я ж, лукавства дитя, занялась несусветнейшей дичью!
Не маммоне платя, так химере, насилуя нищий
Дух бессмертный, что злом отягчен и грехом обесчещен, —
Онемевшим пиитом без крыл, быстролет скоротечный…
Пред Тобою грешнейшая аз, уж Тебе попеняю:
Ты почто на мой вопль без прикрас, вечный вопль “Погибаю!”
Не сказала: “Покайся, молись”, а в искусном подлоге
Обессолила дивную мысль о поруганном Боге?!
Я ль одна между ближних моих хлеба, хлеба искала?
И поныне полова и жмых все летят как попало…
Иль нам не дотянуться до них, не приняв истязаний, —
До бездонных, до тайных Твоих житниц-иносказаний?!
Фиалка
Еще холодом веет — фиалка уже хороша,
Самым первым лучам открывается и не страшится.
Отзывайся и ты, открывайся, родная душа,
Пусть подобно лучу это тело сгорит, истощится.
Лиловеет фиалка, что в мире считают за сор,
Но хранят короли и поэты пред ней преклоненье:
Упоение нежности, боли победный восторг
В хрупкой мощи ее и избыток — в ее умаленьи.