“Круглый стол” в екатеринбургском Доме ученых
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2004
Весь секрет продления жизни состоит в том, чтобы не укорачивать ее.
Эрнст Фейхтерслебен
Воздается по делам нашим?..
В первых числах января нынешнего года американский робот-“марсоход” “Spirit” (то ли “дух”, то ли “привидение”; как ни переведи — все равно получается на грани фантастики) опустился на поверхность четвертой планеты солнечной системы в районе, где, по мнению ученых, когда-то могло существовать большое озеро. Вслед за тем появились и первые доказательства, что будто бы оно там и на самом деле существовало. Наверно, потребуются еще дополнительные подтверждения, однако на снимках, переданных аппаратом на Землю, запечатлена обширная песчаная пустыня с разбросанными по ее поверхности некрупными камнями: так действительно могло бы выглядеть дно высохшего водоема.
А несколькими днями раньше в одной из познавательных телепередач показывали песчаный ландшафт Западной Сахары. В основу телерассказа была положена гипотеза, что эти пески несколько тысячелетий назад тоже находились под водой. На снимках этой территории, сделанных с большой высоты, ясно просматриваются извилистые русла высохших рек, очертания озер, а разбросанные по их берегам скалы, снятые уже с близкого расстояния, кажутся не столько выветренными, сколько вылизанными волной. И совсем уж не оставляют повода для сомнений в осмысленном порядке выложенные камни — остатки древнейших человеческих поселений: люди жили у воды.
Вода уходит — уходит жизнь, остается песок…
Так что же, безжизненный Марс — прообраз будущего Земли?
Ставить вопрос таким образом было бы некорректно: слишком зыбки основания для аргументации хоть за, хоть против. А все же от сопоставления трудно уйти: уж очень усердствует человек, превращая Землю в подобие Марса. Вырубает леса, опустошает недра, изводит целиком, без надежды на возрождение, многие виды живого, покрывает огромные пространства броней асфальта и коробками железобетона, отравляет водоемы промышленными стоками, насыщает воздух ядовитыми и парниковыми газами. И прежде всего, кстати, “марсианским” СО2.
“По делам нашим да воздастся нам”, — так, кажется, гласит библейская мудрость? Во всяком случае, небывалые по частоте и размаху природные катастрофы последних лет — наводнения и ураганы в Европе, лесные пожары на Дальнем Востоке и в Калифорнии, землетрясения на Алтае и в Иране, а вместе с тем грозное наступление невесть откуда взявшихся болезней — спида, атипичной пневмонии, куриного гриппа, от которого почему-то умирают люди, да и “горячие точки” военных конфликтов, расползающиеся по планете, как тифозные вши, просятся в тот же ряд — тоже ведь не без причины возбуждено человечество? — все эти аномалии склоняют общественное мнение к предположению о существовании закономерной связи между бездумной, безоглядной, чрезмерной человеческой алчностью и ответной реакцией природы.
“Есть ли жизнь на Марсе?” — это был один из самых волнующих (хотя и не имевших практического значения) вопросов ХХ века. Кажется, скоро на него будет получен ответ.
“Ждет ли планету Земля судьба Марса?” — похоже, что теперь уже этому вопросу предстоит занять центральное место в сознании людей наступившего XXI века. Только задаваться им будут не романтики, мечтающие о путешествиях в дальние миры, а самые что ни на есть прагматики, озабоченные проблемой выживания человеческого рода.
Пока что, впрочем, никто так прямолинейно вопрос не формулирует, хотя именно таков общий смысл обсуждений и споров, которые ведутся сегодня и в научных кругах, и в прессе, и на обыденном уровне. Повод к ним дают природные, техногенные и антропогенные процессы, с невиданной прежде и пугающей быстротой меняющие к худшему нашу среду обитания. Так что формулировки нет, а фактически вопрос уже поставлен.
Каким будет ответ? Этого сказать нельзя, не разрешив прежде другой вопрос: располагает ли человечество материальными, интеллектуальными, моральными, наконец, ресурсами, которые позволили бы предотвратить апокалипсис, грозные знамения которого мы столь явственно уже сегодня наблюдаем? Но кто сегодня готов определить наверняка, какие именно ресурсы для того могут понадобиться? Тем более что вряд ли мы сегодня вполне достоверно представляем себе истинные источники и масштабы ощущаемой угрозы…
Вот, оказывается, какой клубок проблем таился за формулировкой “Природа и человек: возможно ли равновесие?”, которой была обозначена тема, вынесенная на обсуждение за “круглым столом” на очередном заседании Интеллектуально-делового клуба (ИДК) при Доме ученых Уральского отделения Российской Академии наук.
Клуб изначально не предусматривал фиксированного членства, не изменил он этому принципу и по сей день, однако за три года определился круг “завсегдатаев”, не упускающих возможность поучаствовать в очередном обсуждении. Это, прежде всего, ученые — академики и члены-корреспонденты РАН, директора НИИ, ректоры высших учебных заведений: В.В. Алексеев (вице-президент ИДК), В.А. Черешнев, В.Н. Большаков, О.Н. Чупахин, Е.П. Романов, Г.П. Швейкин, В.Ф. Балакирев, Ю.А. Изюмов, В.И. Уткин, С.А. Мамаев, В.Н. Чуканов, В.Е. Третьяков, С.С. Набойченко, И.В. Дементьев, А.М. Миняйло. Но это также и ученые, занятые в сфере практической экономики, — С.Б. Воздвиженский, В.Н. Фролов… Конечно, перечислены далеко не все: реальный круг участников клубных встреч намного шире. Многие специалисты приходили сюда лишь на обсуждение особо интересующих их тем, а случалось, сюда заглядывали и такие дорогие гости, как нобелевский лауреат Ж.И. Алферов, лауреат Демидовской премии Б.В. Литвинов, академики Н.Н. Красовский, ныне покойный Н.А. Семихатов.
Почти во всех заседаниях клуба активно и заинтересованно участвует владыка Викентий — архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский.
Организует и ведет дискуссии за “круглым столом” президент ИДК Н.И. Тимофеев — генеральный директор холдинга “Драгоценности Урала”, профессор УГТУ-УПИ, действительный член Российской инженерной академии.
А неизменный литературный секретарь клуба, он же автор этого отчета, — писатель-публицист В.П. Лукьянин. Готовя публикацию, он (то есть я), как это всегда бывало и прежде, видел свою главную задачу не в том, чтобы воссоздать состоявшийся разговор в его естественной полноте и последовательности, а в том, чтобы внятно и по возможности всесторонне ввести читателя в суть обсуждавшейся проблемы. При этом пришлось прибегать и к композиционным перестановкам, и к пересказам, порой и к заимствованиям необходимых для ясности изложения сведений из других источников, однако авторство высказанных за “круглым столом” суждений непременно сохраняется, а сами участники разговора представляются по ходу изложения.
Итак — природа и человек: материнское лоно и выращенный в нем эмбрион; организм и его “взбунтовавшаяся” клетка; алчный “царь природы” и его “царство”, истощенное непосильной данью…
А вообще — насколько ясно представляем мы себе суть коллизии, в которой для нас вдруг сконцентрировались все глобальные проблемы наступившего века? Начитавшись сенсационных публикаций, мы переживаем самые мрачные предчувствия по поводу скорого конца света — и вдруг раздается трезвый голос специалиста:
“Жизнь на Земле уничтожить практически невозможно!”
На фоне деклараций всех существующих и у нас, и за рубежом природоохранных организаций, движений и мероприятий, на фоне целого потока публикаций в защиту живой природы такое утверждение выглядит прямо-таки вызывающим, чуть ли не скандально оптимистическим. И тем более неожиданным покажется вам, вероятно, что высказал эту обнадеживающую мысль не какой-нибудь безответственный “технарь”, которому успехи машинной цивилизации застят картины бедствий живой природы, а самый, пожалуй, ответственный во всем регионе представитель биологической науки — директор Института экологии растений и животных УрО РАН академик РАН В.Н. Большаков.
Выступая за “круглым столом” ИДК, Владимир Николаевич подкреплял свое толкование проблемы доводами, которые приводил еще в 1974 году — в докладе на юбилейной (250 лет со дня основания) сессии Академии наук СССР — его учитель, академик С.С. Шварц. Прошедшие с тех пор без малого 30 лет не открыли, утверждает В.Н. Большаков, во взаимоотношениях человека и природы чего-нибудь такого, что побудило бы пересмотреть подходы, предложенные основателем уральской школы экологов. Напротив, некоторые положения, звучавшие в его докладе гипотетически и отвлеченно, сегодня подтверждены новыми фактами и приобрели гораздо большую актуальность и остроту.
Академик Шварц исходил из того, что метасистема, которую мы в обиходе так привычно и обобщенно называем живой природой, биосферой, не является, конечно же, конгломератом однородных организмов. На самом деле это своего рода пирамида, в которой отчетливо просматриваются, по крайней мере, три уровня. Низший уровень включает достаточно примитивные, зато и менее требовательные к среде обитания, а потому невероятно разнообразные организмы, которыми заполнены и почва, и подпочвенные слои земной тверди, и атмосфера, и горные выси, и морские глубины, и даже организмы, относящиеся к более высоким слоям биосферной пирамиды. Трудно установить границы распространения жизни низшего уровня в земных условиях: кажется, ей не страшны ни аномальные температуры, ни отсутствие воды или воздуха, ни агрессивная химическая среда. Какие-то резкие изменения окружающей среды могут, конечно, привести к гибели отдельные виды таких организмов, но это только освободит нишу для их естественных конкурентов, которым именно вот такая — измененная — среда как раз и нужна. Так что жизнь в нижней части пирамиды практически неистребима.
На среднем уровне биосферной пирамиды жизнь организована более сложно, разнообразие видов здесь не столь велико, хотя все же громадно, а законы выживания действуют практически те же, что и на низшем уровне: стоит одному виду живого по какой-то причине освободить свою нишу, как тут же ее начинает заполнять другой вид. Скажем, вымерли динозавры — стимул к развитию получили млекопитающие. Истреблены хищники — так фермерские поля изведут вроде бы безобидные, но страшно плодовитые кролики.
А вот верхний уровень биосферной пирамиды представлен всего лишь одним видом — Homo sapiens. Правда, хоть он и один, да место в биосфере занимает сопоставимое с объемом всей пирамиды, тем более что в его взаимоотношениях со средой прямую или опосредованную роль играют практически все остальные формы земной жизни. Человек — самое сложноорганизованное, но потому и самое чувствительное ко всем отклонениям среды обитания звено земной биосферы. Однако его огромное преимущество по сравнению с соседями по биосфере заключается в способности целенаправленно влиять на среду, приспосабливая ее к своим потребностям, что обеспечивает ему высокую степень выживаемости. Но в этой способности заключена и большая опасность, поскольку изменения, производимые человеком в своей среде обитания, могут иметь (и нередко имеют) непредвиденные последствия самого негативного свойства для него самого.
Ну и, конечно, главная причина уязвимости этого звена земной жизни — в его уникальности. Если в случае каких-нибудь глобальных катастроф оно выпадет из общей цепи, кто заместит его, как млекопитающие динозавров или кролики волков? Разве что серые крысы. Впрочем, крысы — это, конечно, тоже жизнь…
Так что насчет жизни — сомнений вроде бы никаких: она на Земле сохранится при любых катаклизмах. В этом отношении оптимизм биологов оправдан. Вот только что за радость для нас будет в том, если жизнь на Земле продолжится уже без нас? Похоже, до такого альтруизма не поднимаются и самые природолюбивые биологи. Тогда в чем смысл их рассуждений о неучтожимости жизни на Земле? По-видимому, единственно в том, чтобы правильно определить коллизию: все наши тревоги и опасения связаны с опасностью, таящейся в катастрофическом развитии событий на нашей планете не для жизни вообще, а именно для человека. Подчеркнем для ясности: когда мы изучаем, преобразуем, охраняем, возрождаем природу, то все это мы делаем в конечном счете не ради самой природы, а ради человека, ради самих себя. То есть вся экологическая проблематика, если можно так выразиться, антропоцентрична.
Этот вывод, однако, не может служить оправданием эгоистически-прагматического подхода к экологическим проблемам (к примеру, надо — так и древесину в заповеднике станем заготавливать, и строительство коттеджей на берегу питьевого водоема разрешим). Тут ведь важно не упускать из виду, что человек потому и занимает верхнюю ступень биосферной пирамиды, что по сложности своей организации он не просто превосходит все живые организмы более низких ступеней, но еще и находится с ними в определенных отношениях, от которых зависит качество его жизни, да и сама жизнь. Скажем, в нашем теле в относительно сбалансированном симбиозе живут простейшие организмы, в чем-то они нам даже помогают жить; во всяком случае, их присутствие не мешает нам чувствовать себя вполне здоровыми. Но стоит баланс их сил по неосторожности, неведению или недомыслию нарушить — и организм заболевает. Или же — другой пример — по жадности ли, по небрежению, а то даже и с благими намерениями уничтожается некоторое звено биосистемы окружающего мира (как когда-то китайцы уничтожили воробьев) — и по принципу домино терпит урон смежное звено, вслед за ним другое, третье. Опустевшие ниши тут же заполняются, как заброшенная нива сорными травами, такими организмами, которые никак не способствуют улучшению окружающей нас среды…
Если сказанное подытожить коротко, природа для человека — это не отдельные ее звенья для удовлетворения наших ближайших потребностей, но нормально во всем своем объеме функционирующая экосистема. Так что, как видите, антропоцентризм экологии ни к каким таким эгоистическим выводам не предрасполагает.
Однако, обосновывая необходимость сохранения природы для человека, экологическая наука напоминает, что и сам человек составляет часть природы. Ведущими экологами неоднократно подчеркивалось, что природные процессы, в которые включен человек, далеко не всегда следует рассматривать как в чем-то неполноценные, ущербные по сравнению с процессами, в которых человек напрямую не участвует. В ряде случаев антропогенные экосистемы оказываются даже более устойчивыми, чем экосистемы нетронутой природы: они уже приспособлены к изменившимся условиям. И многие виды организмов в таких системах чувствуют себя лучше.
Последнее наблюдение подсказывает если не конкретный путь, то, по крайней мере, ориентир, куда следует направить усилия, чтоб достигнуть некоего необходимого равновесия между человеком и природой. Дело в том, что уберечь природу от воздействия человека невозможно. Еще С.С. Шварц в упомянутом докладе говорил: что бы мы ни предпринимали — человек все равно будет оказывать все большее и большее отрицательное воздействие на окружающую среду. Без использования природных ресурсов мы жить вообще не можем, а с возрастанием потребностей, обусловленных прогрессом общества, ресурсов этих приходится расходовать все больше. Можно, конечно, попытаться убедить человечество ограничить свои потребности (сейчас такие попытки широко известны, мы их чуть позже коснемся), но наивно надеяться при этом на значительный успех. И С.С. Шварц был одним из первых, кто перевел в практическую плоскость вопрос о совершенствовании механизмов природопользования. За последние десятилетия в решении этой задачи достигнут впечатляющий прогресс, но вот парадокс: сама постановка задачи пока что не получила общепризнанного обоснования!
Мы не можем ждать милостей от природы…
На кого возлагать вину за природные катаклизмы?
Ответ на этот вопрос отнюдь не очевиден. За последние полтора-два десятка лет “прогрессивная общественность” (за утратой прежних критериев, отнесем к ней тех, кто регулярно читает газеты и смотрит познавательные телепередачи) уверовала в абсолютную вредоносность техногенных факторов. Популярная тема интеллигентских разговоров — признаки приближения вселенской катастрофы по причине чрезмерно активной производственной деятельности человека: озоновые дыры из-за фреонов, накопление в земной атмосфере углекислого газа из-за сжигания топлива, а вслед за тем — парниковый эффект, глобальное потепление, таяние полярных льдов, повороты океанских течений и изменение воздушных потоков, а уже отсюда — ливни, ураганы, снегопады в тропиках и наводнения в Европах… Словом, трубный глас уже слышен.
Ученые ищут пути выхода из тупика, на авторитетных всемирных форумах принимаются настоятельные рекомендации политикам, которым политики, правда, не очень-то следуют, ибо у них свои — политические — резоны… По крайней мере, так это выглядит по публикациям в прессе.
Одна из серьезных российских организаций, занимающихся исследованием этих проблем — Уральский центр энергосбережения и экологии (УЦЭЭ), работающий в Екатеринбурге. Генеральный директор Центра В.П. Ануфриев познакомил участников “круглого стола” с основными идеями широко обсуждаемого сейчас Киотского протокола (1997) и с предложениями УЦЭЭ по его реализации.
В основу протокола положен, казалось бы, бесспорный постулат: границы, разделяющие земные владения разных стран, лишены реального смысла, когда речь заходит о воздушном океане, омывающем планету. Эту атмосферу мы совместно загрязняем — кто-то больше, кто-то меньше…
Кстати, в цифрах это выглядит, по данным, которыми располагает УЦЭЭ, так: на долю США приходится 35% от всего мирового объема выбросов парниковых газов в атмосферу планеты (4% населения земного шара — и треть всех выбросов: это, как нынче говорят, круто!), на долю Японии 8%, Германии — 7, Великобритании — 4, России — 17%; на все остальные страны приходится 29% всех выбросов. Лидерство американцев понятно, но в данном случае вряд ли почетно. Второе место России отражает не столько мощь, сколько немочь нашей промышленности, ее отсталость: наши технологии чрезмерно, расточительно энергоемки, наше энергосбережение — в зачаточном состоянии, между тем как выброс парниковых газов напрямую зависит от энергозатрат в народном хозяйстве.
Так или иначе, но последствия перенасыщения земной атмосферы СО2 и другими парниковыми газами настигают одинаково и виновных, и невиновных, а главное — никакие национальные богатства, никакая развитая технология не позволяют от них укрыться. Отсюда мораль: состояние атмосферы — наша общая забота, решать эту задачу в рамках национальных границ невозможно, тут необходимы совместные усилия. Вот затем, по утверждению В.П. Ануфриева, и придуман протокол, закрепляющий взаимные обязательства стран мирового сообщества по стабилизации выброса в атмосферу парниковых газов. В соответствии с ним каждой стране — в зависимости от ее населения, территории и ряда других факторов — выделяется справедливая квота на выброс парниковых газов. Чтобы удержаться в ее рамках, промышленно развитым странам надо изрядно потрудиться, переходя на энергосберегающие и экологически чистые технологии. Странам же развивающимся эти квоты — “на вырост”, но зато они имеют право их продать, а вырученные средства употребить на модернизацию своей экономики. Да хоть бы даже и жить за счет своего вклада в чистоту земной атмосферы (живут же арабы, а отчасти живем и мы, за счет нефти).
Остроумное “ноу-хау” Киотского протокола заключается в том, что решение глобальных экологических проблем ставится им в зависимость от механизмов рынка. Его реализация, считает В.П. Ануфриев, позволяет сделать охрану природы, окружающей среды экономически выгодной. Об этом, как утверждает Валерий Павлович, можно говорить не предположительно, а опираясь на уже имеющийся опыт. Он, в частности, сослался на выступление на совещании экологов представителя компании “Бритиш Петролеум”, участвующей в разработке нефтяных месторождений в Ханты-Мансийском округе: за счет механизмов Киотского протокола, сообщил тот, компания получила 900 млн долларов прибыли.
Центр, которым руководит Ануфриев, установил, как распределяется выброс углекислого газа по российским регионам. Оказывается, абсолютный чемпион в этом отношении — Свердловская область, на ее долю приходится 5,4% всего СО2, производимого в стране. (Вслед за ней с небольшим отставанием идет Москва, потом Кемеровская область; Петербург вместе с Ленинградской областью не дают и половины этого количества углекислого газа.) А Уральский федеральный округ в целом производит почти четверть всех российских парниковых газов! Вот его бы и сделать, утверждает Валерий Павлович, полигоном по отработке механизмов реализации Киотского протокола в России. Тем более что и опыт “Бритиш Петролеум” под боком, и понятно, в каком направлении надо действовать.
Россия, по мнению В.П. Ануфриева, могла бы стать главным игроком на экономическом поле реализации Киотского протокола. Ибо если, скажем, та же Великобритания, подписывая этот документ, готова взять на себя обязательство снизить выброс парниковых газов всего лишь на 3% (потому что они там и без обязательств перед другими странами делали все, что позволяют современная наука и техника по части энергосбережения), то возможности России УЦЭЭ оценивает аж в 48%. То есть выбросы можно и нужно снижать почти наполовину!
А в чем, спросите вы, состоит для нас выгода иметь столь широкий фронт работы по сокращению выбросов? Расчет тут, оказывается, достаточно простой: удельные затраты на сокращение одной тонны выбросов парниковых газов в Японии обойдутся в 100-300 долларов, в Западной Европе — в 65-200, в США и Канаде — в 20-150, а в России — от 1 до 20 долларов. Вот и рассудите, что выгоднее, например, тем же японцам: уменьшить ли выбросы СО2 на своих предприятиях, расходуя по 300 долларов за каждую тонну их снижения (а по Киотскому протоколу они обязуются добиться уменьшения своих выбросов на 6% — это миллионы тонн!), или закупить по дешевке квоту на те же 6% у России? Ответ очевиден. Между тем посмотрите, как здорово согласуются интересы всех партнеров сделки: японцы экономят большие суммы, российская промышленность модернизируется за счет “экологических” денег, а количество углекислого газа в атмосфере Земли снизится ровно настолько, насколько и было предусмотрено протоколом в интересах всего человечества. В выигрыше все! Ну, разве не грешно было бы не воспользоваться такой возможностью?
Правда, у читателя может возникнуть другой вопрос: если выгода России очевидна, то какие резоны должны заставить японцев или прижимистых европейцев пойти на немалые расходы? Тут, однако, многословная аргументация не нужна, достаточно факта, приведенного (со ссылкой на американский источник) В.П. Ануфриевым: снижение выбросов СО2 на 3,5 тонны сохраняет одну человеческую жизнь (между тем как общее количество выбросов углекислого газа в земную атмосферу исчисляется десятками миллионов тонн). 500-1000 долларов за одну жизнь — разве налогоплательщик развитых стран постоит за такой суммой? А развивающимся странам платить не придется, они еще и заработают.
Так что, с какой стороны ни возьми, а получается одно: Киотский протокол выгоден всем! Поэтому к настоящему времени его подписали, по сведениям В.П. Ануфриева, 160 стран, причем большинство “подписантов” уже успели даже его и ратифицировать. Дело стало за Соединенными Штатами и… Россией. Америку-то понять можно: подписание протокола чревато для нее очень большими расходами, которые переложить не на кого, ибо где же еще найдется на Земле такая богатая страна, чтобы у самих американцев покупать квоты? К тому ж, оставшись единственной сверхдержавой, американцы как-то отвыкли подчиняться общемировым правилам, тем более если себе в ущерб. Но что ж Россия-то медлит? Валерий Павлович считает, что из-за не очень понятных колебаний наших политиков мы упускаем редкий шанс: пройдет какое-то время, и продавать квоты будет уже некому — все решат свои проблемы без нас.
Однако, при всей нашей нынешней нелюбви к американцам, не стоит представлять их такими уж монстрами, жалеющими денег на столь разумный и гуманный проект. Они бесцеремонны — да, но прежде всего — практичны. И они вовсе не уверены, что обеспокоивший международную общественность парниковый эффект с производными от него проблемами глобального потепления и мрачной перспективой глобальной же зимы — следствие именно чрезмерного развития энергетической отрасли. Что же касается наших политиков, которые не спешат присоединяться к Киотскому протоколу, то они тоже вряд ли так уж напрямую ставят свое решение в зависимость от позиции американцев. Очевидно, они знают о существовании другой точки зрения на природу этих явлений и склонны с ней считаться.
Отчего мы надуваем щеки?
Эту другую точку зрения в полемике за “круглым столом” ИДК наиболее определенно, темпераментно и, надо признать, весьма убедительно выразил В.И. Уткин — директор Института геофизики УрО РАН, член-корреспондент РАН.
— Наша планета Земля существует 4,5 млрд лет, — начал свое выступление Владимир Иванович. — В течение всего этого времени, перед длительностью которого пасует человеческое воображение, она развивалась, развивалась и наконец родила человека. Этакий биологический вид, которому удалось сделать что-то такое, чего не удавалось его животным предкам и сородичам, а потому он вообразил себе, что он может все, и сам себя назвал “царем природы” и Homo sapiens’ом — человеком разумным. Но что он может на самом деле, это самопровозглашенный “царь”? Таким вопросом полезно задаться в связи с Киотским протоколом.
А может он по сравнению с природой, считает В.И. Уткин, не так уж и много. Сколько энергии выделяет среднее землетрясение? Столько же, сколько вырабатывает за неделю вся энергетическая отрасль США. Сколько энергии несет в себе один маленький ураганчик? Энергию примерно сотни ядерных бомб, равных той, что была сброшена на Хиросиму. Отчего ж мы надуваем щеки?
“Брать на себя ответственность” (выражаясь языком криминальных хроник) за потепление ли, за похолодание в глобальном масштабе — не слишком ли со стороны Homo sapiens’а самонадеянно? Нам просто не под силу столь масштабно влиять на естественный ход вещей. Поэтому и все наши хлопоты по поводу сокращения выброса парниковых газов, по мнению В.И. Уткина, лишены здравого смысла: какие бы меры мы ни предпринимали — они никак не повлияют на развитие планетарных процессов. Потепление — как оно шло, так и будет идти, и тут мы ровно ничего изменить не можем! Это, кстати, вовсе и не первое потепление в истории Земли, причем идет оно на этот раз (то ли к сожалению, то ли к нашей радости) значительно медленнее, чем предыдущее, которое случилось не так давно — 10 тыс. лет назад. Сейчас сторонники гипотезы потепления не очень уверенно говорят о полутора, что ли, градусах повышения температуры на Земле за столетие, а тогда был скачок аж на 12╟С за те же сто лет. Вы можете себе это вообразить: от московских холодов — сразу куда-нибудь на уровень даже не Парижа, а Мадрида или Рима? И между прочим, никакой глобальной катастрофы не случилось. Погрелись наши предки, а потом началось похолодание; начнется оно и после нынешнего потепления.
Хотя, с другой стороны, — а почему мы так уверены, что потепление происходит? Чтоб сделать такое заключение, надо наблюдать за изменениями в климате, по меньшей мере, лет тридцать, а мы начинаем кричать о потеплении после пяти лет небольшого отклонения температур от среднестатистических показателей. (Заметим, кстати, что в печати уже высказывалась не лишенная оснований гипотеза о том, что мы, наоборот, вступили в начальную фазу глобального похолодания. Кому верить? А неопровержимых доказательств ни той, ни другой гипотезы нет.)
И достоверно объяснить циклические колебания земного климата наша наука пока что не может. Есть разные версии, техногенная — отнюдь не самая убедительная в их ряду. Более убедительными представляются предположения тех ученых, что видят причину в циклических же изменениях солнечной активности. Почему? Да хотя бы потому, что в этом случае ситуация определяется потоками энергии, несопоставимыми по своим масштабам с возможностями человека. Сейчас вроде бы наступил период нарастания солнечной активности — не в том ли причина климатических изменений? А недавно была вспышка на Солнце, которая смяла всю земную магнитосферу. Таких вспышек бывает 5—6 на протяжении столетия. Предотвратить их мы не можем.
Тем не менее рыночная мораль побуждает определенную категорию людей к авантюрам, и они начинают то участки лунной поверхности распродавать, то торговать бессмертием под залог будущих успехов науки, а то вот делить по квотам земную атмосферу. Неважно, существует реально товар или не существует — лишь бы деньги платили. Киотский протокол, по мнению В.И. Уткина, — одна из крупнейших авантюр ХХ века, наряду с озоновыми дырами, асбестовой проблемой, низкофоновой радиацией и т.п.
В полном согласии с коллегой высказался и член-корреспондент РАН В.Н. Чуканов — директор Института промышленной экологии УрО РАН. Своего рода модель, по которой можно судить о механизме спекуляций по поводу экологических проблем, он видит в еще недавно бурно обсуждавшейся в прессе (сейчас вроде поутихли) ситуации с озоновыми дырами.
Наблюдения за озоновым слоем начались, как сообщил Виктор Николаевич, с 1941 года в нейтральной Швеции. Европа воевала, а они там двигали науку. С того момента и вплоть до 1969—1970 года концентрация озонового слоя земной атмосферы росла — несмотря на войны, бурное развитие промышленности и, в частности, расширяющееся использование фреонов. А с 1970 года она почему-то начала падать. И, между прочим, до сих пор не упала до уровня 1942 года. Так с чего бы нам тревогу бить?
Оказывается, причина кроется не в науке, а в политике, которая, как известно, — концентрированная экономика. Предыстория вопроса такова. Советский Союз был мировым лидером в производстве холодильной техники. Ну, какая-нибудь “Бирюса”, “Ока” или “Саратов”, стоявшие у вас на кухне, по дизайну и разным “прибамбасам” уступали мировым образцам, хотя были надежны и долговечны, а вот крупные холодильные и морозильные камеры для предприятий общественного питания, рыбо- и мясокомбинатов и т.п. производств шли в мире (особенно, конечно, в жаркой и небогатой Африке) нарасхват. Мы тогда контролировали половину, если не больше, мирового рынка этой продукции. У Соединенных Штатов тоже были сильные позиции в этом секторе рынка, но нам они уступали. Вот американцы и употребили свой научный потенциал и политическое влияние в мире, чтобы поддержать своих производителей — вытеснить с рынка конкурентов. Их ученые разработали альтернативные хладоагенты, а политики добились подписания Монреальского протокола — международного документа, основанного на мифе о влиянии фреонов на образование озоновых дыр. Сейчас, кстати, американский Конгресс отзывает свою подпись под тем протоколом, потому что новые хладоагенты оказались опаснее прежних…
Монреальский протокол — прообраз нынешнего Киотского.
Виктор Николаевич приводит факты, должно быть, очень неприятные для разработчиков последнего документа. Оттого, наверно, широко и не обсуждаемые.
Первый факт: выбросы углекислого газа от техногенных источников на Земле увеличились с 1940 по 1980 год в четыре раза, а средняя температура на планете за эти сорок лет не только не повысилась, а даже и понизилась.
Второй факт: главный источник СО2 и других парниковых газов в земной атмосфере — не энергетика и не металлургия, как предполагается Киотским протоколом (иначе в нем не было бы смысла), а углеродно-окисляющий бактериальный слой микроорганизмов, находящийся на глубине 150—300 метров от поверхности Земли. От него исходит “дыхание Земли”, но попробуйте-ка повлиять на него хотя бы и международными усилиями.
И, наконец, еще одно обстоятельство — о нем В.Н. Чуканов недавно докладывал на всемирной конференции по климату. Исследованиями на молекулярном уровне, которые проведены в возглавляемом им институте, выявлены парадоксальные вещи. Оказывается, та газовая среда, которая порождает парниковый эффект, представляет собою не конгломерат одиночных молекул, а своеобразные молекулярные “связки”, каждая из которых, даже если и состоит из десятков молекул, в создании парникового эффекта равноценна одной молекуле. Теперь примите во внимание, что главный парниковый газ — отнюдь не углекислый газ, не метан, а водяной пар. Другие газы в создании парникового эффекта в сравнении с ним играют менее значительную роль. Так вот, как выяснилось в результате описываемого эксперимента, одна молекула СО2 способна связывать два десятка молекул воды, из чего получается, что в каких-то пределах выбросы углекислого газа в атмосферу даже снижают парниковый эффект. В каких пределах — это еще предстоит установить.
Конечно, вы можете рассудить так: мы пока что не знаем всех факторов, влияющих на развитие глобальных процессов в биосфере, — так ведь мы их никогда с исчерпывающей полнотой и не узнаем: за каждой очередной решенной проблемой открывается десять новых, требующих безотлагательного решения. Поэтому приходится действовать в рамках известного. И если есть подозрения на то, что энергетика и металлургия способствуют нарушению теплового баланса в земной атмосфере, не разумней ли сразу и предпринимать посильные меры? Ведь хуже не будет? Да в том-то и дело, что может быть хуже! Ведь что значит — выполнить требования Киотского протокола? Это значит, упрощенно говоря, возвратить человечество к уровню производства промышленной продукции примерно 1990 года! Ибо выбросы углекислого газа напрямую зависят от объема производимой электроэнергии, а от него, как бы мы ни старались энергию экономить, — объем валового продукта. Тем самым будет заторможено развитие человечества (а на деле получится — его беднейшей части), в лучшем случае, на нынешнем уровне.
Последнее обстоятельство, подчеркивает В.Н. Чуканов, отражает коренной порок современного мироустройства: якобы справедливые международные соглашения держатся на самом деле на силе одних и слабости других партнеров. И надеяться на прочность и долговечность подобных соглашений было бы наивно. Эта коллизия достаточно очевидна, на нее обратил внимание участников Всемирного конгресса по устойчивому развитию (Рио-де-Жанейро, 1992) президент Бразилии Фернандо Коллор де Мелло: “Мы не можем обеспечить экологическую безопасность планеты в социально несправедливом мире”. А премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брундтланд высказалась на том же конгрессе еще определеннее и резче: “Человеческая история достигла водораздела, за которым изменение политики и устройства стран становится неизбежным. Наши собственные дети и внуки и сама планета Земля требует революции. Она грядет”. “За это ее и убили”, — предположил Виктор Николаевич (госпожа Брундтланд действительно погибла вскоре от руки террориста).
Нет, вместо того, чтобы спешить поддерживать авантюру Киотского протокола, необходимо, по мнению В.Н. Чуканова, досконально разобраться в ситуации. По его предложению в решении упомянутой конференции было записано требование создать рабочую группу и поручить ей разработать реальную программу оценки техногенного воздействия, в частности, СО2 от сжигания угля в топках котлов и металлургических печах, на климат. А для того нужно изучить еще и “дыхание Земли”, и поведение атмосферы, механизм и объем усвоения углекислого газа растениями… Пока мы руководствуемся только умозрительными предположениями, экологические проблемы будут оставаться удобным средством манипуляции общественным мнением и поводом для экономических авантюр.
Скорее всего, читатель этих строк — человек здравомыслящий, он не готов отдать свои сбережения за дачный участок на Луне или на Марсе или за путевку на сафари в палеозое, реализовать которую фирма обязуется сразу после изобретения машины времени. Но в таком случае вы согласитесь с участниками дискуссии, которые доказывали, что далеко не всякий экологический прожект должен быть поддержан за счет налогоплательщиков или спонсоров. Главный их аргумент: многое в окружающем мире от человека не зависит!
“Царь природы” и мировой порядок
Природа живет по своим законам, и, не будучи в силах что-то изменить в мировом порядке, мы должны научиться приноравливаться к нему в своей жизнедеятельности. Тут нет ничего унизительного для “царя природы”, пусть даже и самозваного: ведь не чувствуем же мы себя ущемленными оттого, что, услышав по радио прогноз погоды, обещающий дождь, прихватываем с собой, выходя из дома, зонтик.
Участники дискуссий в ИДК рассказали немало удивительных — для непосвященного человека — вещей о вселенских и глобальных процессах, влияющих на нашу жизнь. В частности, пока политики и экономисты спорят о суммах, которыми надо пожертвовать ради благого дела спасения цивилизации от глобального потепления, астрономы давно уже присматриваются к особенностям движения нашей планеты в пространстве космоса.
Э.Д. Кузнецов, заведующий кафедрой астрономии Уральского государственного университета им. А.М. Горького, рассказал за “круглым столом” ИДК о теории климата, обоснованной сербским астрономом Милутином Иванковичем еще в середине минувшего века. Изменения климата на нашей планете автор теории объясняет тем, что с определенной периодичностью меняются наклон и эксцентриситет орбиты Земли, а также наклон оси вращения планеты. Ну, не закреплена эта ось в жестко фиксированных подшипниках — вот ее и поводит, как детскую юлу. Иванкович рассчитал и периоды этих изменений: они составляют примерно 20, 40 и 100 тысяч лет. Если свести все эти планетарные ритмы в единую систему и наложить на, скажем так, метахронологию жизни планеты, то выявленные астрономическими расчетами точки как раз и совместятся с моментами климатических сдвигов (в ту или иную сторону) на Земле. А если экстраполировать их на предстоящие времена, то можно и в будущее заглянуть, хотя для ныне живущих поколений такой прогноз может представлять лишь сугубо теоретический интерес.
Но и это еще не все: по предположению астрономов, сама жизнь на Земле, возможно, зависит от наличия у нашей планеты естественного спутника — Луны. Связь тут такая. У наших ближайших соседей по солнечной системе — Меркурия, Венеры, Марса — ось вращения меняет свое положение в пространстве довольно хаотично и в широком диапазоне. Скажем, у того же Марса, где на протяжении всего ХХ века нам так хотелось отыскать жизнь, ось вращения может отклониться от прежнего положения всего за несколько миллионов лет (сущий пустяк по сравнению с возрастом планеты) на целых 60 градусов. С этим неизбежно связаны столь быстрые и радикальные климатические изменения, приспособиться к которым жизнь, если бы она действительно там существовала, вряд ли бы смогла. А благодаря тому, что у Земли есть Луна, ось вращения нашей планеты меняется с амплитудой всего 0,3╟, да ведь и этого достаточно для того, чтобы время от времени у нас наступал ледниковый период.
Причиной отклонений движения нашей планеты от неких устойчивых параметров может оказаться и влияние других небесных тел: к одним Земля притягивается по закону всемирного тяготения, а другие, которые поменьше, могут даже упасть на ее поверхность. Падение крупных метеоритов чревато крупными же неприятностями. Чтоб их избежать, в мире даже создана, как рассказал Эдуард Дмитриевич, единая программа наблюдений за космическими объектами, которые потенциально могут привести к глобальной катастрофе. Практические результаты этой работы за последние десять лет выразились в том, что, во-первых, на небесной карте за это время появилось более 100 тысяч вновь обнаруженных малых тел (тогда как за предыдущие 200 лет таковых было открыто всего 4,5 тысячи), а во-вторых, надежда сменилась уверенностью: со стороны вселенной нам в ближайшие 10—20 лет практически ничто не угрожает — читатель может спать спокойно. Что будет дальше — наблюдения покажут.
В принципе, конечно, какие-то ЧП со стороны неба не исключены: ведь прилетел же к нам когда-то Тунгусский метеорит. Он наломал дров (в почти буквальном смысле слова) на площади около двух тысяч квадратных километров, но, угодив, по счастью, в глухую тайгу, ощутимого материального ущерба человечеству все-таки не принес. Весомее оказались последствия нематериальные: над его загадкой специалисты и дилетанты ломают голову уже почти сто лет, а решение ее никак не дается в руки.
Но если угроза подобного вторжения когда-то возникнет снова — астрономы ее вычислят загодя и у человечества будет время подумать, как предотвратить беду. Да и возможности наши к тому моменту, будем надеяться, возрастут.
Конечно, теоретически допустимы и более ужасные вещи — например, вспышка сверхновой на близком расстоянии от солнечной системы. Близком, естественно, по вселенским масштабам: допустим, в десяти астрономических единицах (за а.е. в науке принято расстояние от Земли до Солнца — чуть меньше 150 млн км). В этом случае поток ионизирующих излучений в нашу сторону окажется столь мощным, что ионосфера Земли не сможет защитить от него биосферу и все живое на нашей планете погибнет. Однако вероятность такого события выражается числом с таким количеством нулей после запятой, что в обыденной жизни нет смысла принимать ее в расчет. А вот другая катастрофа надвигается на Землю со стопроцентной вероятностью: неотвратимо приближается момент, когда в процессе естественной эволюции наше светило превратится в “красный гигант” (опять астрономический термин), его диаметр увеличится в сотни раз и превысит диаметр орбиты Земли, так что наша планета окажется внутри Солнца. Страшно? Не бойтесь: это случится примерно через 4,5 млрд лет…
В плавании на материке
Геофизик В.И. Уткин, с которым читатель уже познакомился на предыдущих страницах, возвратил собеседников из просторов вселенной на Землю, обратив внимание на тектонические процессы, во власти которых мы постоянно пребываем, не всегда отдавая себе в том отчет.
Мы, например, на обыденном уровне представляем себе земную твердь сформировавшейся на веки вечные: если в древнейших преданиях упоминается гора — Олимп или Арарат, например, — так они и сегодня обозначены на географических картах; на своих местах с легендарных времен остаются и Рейн, и Дунай, и Днепр, и Волга. И Одиссеев остров Итака никуда не исчез, и путь от Старого Света к Новому через океан не стал сегодня ни короче, ни длиннее, чем во времена Колумба. Другое дело, что скорости передвижения возросли.
Между тем для геофизиков, оперирующих другими — не обиходными — временными категориями, Земля и по сей день — пластичное тело, меняющее свою конфигурацию. Ее твердая оболочка — лишь относительно твердая: она состоит из тектонических блоков, которые могут смещаться относительно друг друга. Так, наш евразийский материк вращается вокруг точки, находящейся где-то в районе Тибета. К тому ж он и сам не вполне жесткий, отчего русла крупнейших азиатских рек — Янцзы, Меконга, Инда — закручены, в их конфигурации на карте угадывается спираль. При этом мы в своем Екатеринбурге едем практически на восток. Ну, не быстро едем: в год всего-то на 20 миллиметров, но если мерить время не отрезками, сопоставимыми с человеческой жизнью, а цифрами со многими нулями, то путь получится не таким уж коротким. Европа, поскольку она дальше нас от Тибета, едет чуть побыстрее на северо-восток, а холодный Магадан — на юг. Пройдет лет этак миллионов десять — совсем немного по сравнению с возрастом Земли, — и виноградники Шампани окажутся за Полярным кругом, а на берегах Колымы станут созревать бананы. “Жаль только, жить в эту пору…”
Впрочем, путешествие на движущемся материке — не познавательная фантастика для младших школьников, а суровая реальность наших дней. Мы на этой исполинской тверди — словно рыбаки на льдине, попавшей в водоворот. Случалось вам видеть, как она ломается и крошится? Так вот, напряжения и изломы, возникающие в земной коре вследствие ее неторопливого вращения, становятся не так уж редко причинами страшных природных катастроф — землетрясений, вулканических извержений, сходов лавин и селевых потоков, волн цунами.
В обыденном сознании сложилось представление, будто эти буйства стихии представляют реальную опасность только для жителей отдельных регионов земной поверхности — так называемых сейсмоопасных зон. Увы, это совсем не так. Порой землетрясения случаются там, где их никак не ожидали. Уж на что Урал — сейсмически спокойный регион, а между тем в 1914 году было шестибалльное землетрясение в Билимбае: деревянные дома выдержали, а все печки в них разрушились. Потом случались землетрясения в Сысерти, в Соликамске… Это все были техногенные катастрофы. Они так называются, потому что в подобных случаях толчком к перераспределению напряжений в земной коре служит обычно деятельность человека: чаще всего добыча полезных ископаемых, вследствие чего в глубинах недр остаются большие пустоты, но также испытания взрывных устройств и т.п. Случаи техногенных катастроф свидетельствуют не о возросшей человеческой мощи, а об ограниченности человеческих знаний или просто о неосмотрительности: неразумный “человек разумный” лишь “спускает крючок”, высвобождая безмерные силы природы. Примерно так же выстрел или даже просто громкий крик в горах может спровоцировать камнепад или сход снежной лавины.
Но даже и в тех местах, где мы ничего не роем и не взрываем, полного и безмятежного спокойствия на “плывущем” континенте не бывает. И в нашем вполне равнинном городе среди древних холмов маленько потряхивает, только в грохоте современных машин слабые сейсмические толчки не всегда различишь. Подвижки каменных плит, на которых так спокойно, казалось бы, стоит Екатеринбург, землетрясениями не назовешь, а между тем неприятностей от них тоже немало. Наверно, многие обращали внимание на то, как часто приходится ремонтникам вскрывать подземную теплотрассу, например, на перекрестке проспекта Ленина и улицы Мамина-Сибиряка (у оперного театра): забором обнесут, целый котлован там выроют, воду откачают, трубы заварят, вентили заменят, все снова зароют, асфальтом закатают… Проходит немного времени — и опять там в асфальте трещины, пар валит, а то и “гейзер” фонтанирует. Не торопитесь винить ремонтников в недобросовестности: они делают все, что в их силах. Просто не следовало в свое время теплотрассу в этом месте прокладывать: там как раз проходит разлом. А сколько по такому же поводу мучились строители екатеринбургского метро в районе станции “Динамо”: не согласовали вовремя проект с геофизиками, а потом уж переделывать поздно было…
Вот в таком подвижном и опасном мире мы живем, так что претензии Homo sapiens’а на титул “царя природы” с позиций сегодняшнего знания представляются просто комичными.
Хотя, пожалуй, и в этом отношении с оценками спешить не стоит: недооценивать масштабы нашего вольного или невольного вмешательства в естественный ход событий было бы тоже опрометчиво.
Взорвать свой мир мы уже в состоянии
Пусть не мы виноваты в глобальном потеплении климата (если таковое действительно происходит), пусть не мы повернули ключ, выпустив на просторы Европы и Азии монстров разрушительных стихий, — уже и того, что списать за счет неподвластных нам стихий никак не возможно, достаточно для самых жестких заключений относительно разумности хозяйничанья “человека разумного” на своей не очень большой планете.
Тут самое время снова возвратиться к выступлению В.Н. Чуканова. Виктор Николаевич на двух убедительных примерах показал, сколь все же велика мощь современного человека.
Один пример — из сравнительно недавнего прошлого. Когда встал вопрос об испытательном взрыве водородной супербомбы, первым рассматривался подземный вариант: дескать, выроем шахту поглубже в удаленном от центров цивилизации месте (выбор пал на Новую Землю) и рванем втихую. При этом не будет выбросов радиоактивных газов и прочих отходов в атмосферу, да и вообще все останется “шито-крыто”. Однако сделали расчеты — и выходило, что взрывная волна прокатится по всей земной коре и может инициировать целый ряд катастрофических землетрясений в сейсмоопасных районах, а в самом месте взрыва (там ведь тоже сейсмоопасная зона) и вообще возможен раскол коры с непредсказуемыми последствиями. Рисковать не стали и просчитали другой вариант — наземный. Риск глобальной катастрофы и в этом случае оказался недопустимо велик. В конце концов выбрали “меньшее зло” — взрыв в атмосфере… Может быть, впервые в человеческой истории “метафизическое” представление об ограниченности земного мира приобрело тогда характер житейски конкретного ощущения.
Второй пример. На электростанциях планеты производится сейчас такое количество электроэнергии, что всего пяти процентов ее хватило бы на то, чтобы за 50 лет растопить все льды Северного Ледовитого океана.
То есть масштабы наших возможностей уже планетарные, только распорядиться ими как следует мы еще не умеем. Та же бомба, деликатно говоря, мало способствует достижению равновесия между человеком и природой, а идея растопить арктические льды энтузиастам международных экологических организаций, слава Богу, еще, кажется, в голову не приходила. Но ведь эта энергия производится и куда-то же направляется!
Да, это так, и никакой загадки тут нет. Мы живем в индустриальном мире. (Что там именитые мудрецы говорят про постиндустриальное общество? Разве уже начали закрываться промышленные гиганты, выпускающие “форды”, “тойоты”, “боинги”, холодильники, пылесосы, телевизоры, танки, бронемашины, ракеты, автоматы и прочую продукцию массового потребления? Правда, теперь появились еще и компьютеры, а вместе с ними информационные технологии, но они отнюдь не отменили индустрию, а сделали ее многократно производительней.) Так вот, живем мы в эпоху высокоразвитой индустрии, и вся она работает на потребление, а потребление индустриальными же методами стимулируется — чтоб спрос на продукцию индустрии не снижался и монструозные предприятия работали с нарастающим размахом (кто не опередил, тот отстал, и его затопчут). Индустрия работает на потребление, потребление работает на индустрию, а реальные интересы человека уже никем не принимаются в расчет. В результате взаимного подстегивания двух вырвавшихся из-под контроля антропогенных стихий раскручивается адская воронка, которая с прожорливостью библейского Молоха поглощает природные ресурсы Земли, еще недавно представлявшиеся неисчерпаемыми, а теперь как-то сразу вдруг оказавшиеся на исходе.
Еще тридцать лет назад, напоминает В.Н. Чуканов, был обнародован первый доклад Римского клуба, посвященный перспективам развития прожорливого индустриально-потребительского монстра. Авторами его явились супруги Д. и Л. Медоузы со своими сотрудниками.1 Это была смелая попытка социально-экономического прогнозирования в глобальном масштабе. Ими поразительно точно было предсказано развитие демографической ситуации в мире, а соответственно и потребление, в основном не возобновляемых ресурсов биосферы. По их прогнозу население Земли должно было достичь 6 млрд человек к 2000 году, но случилось это уже в августе 1999 года. Таким образом, прошедшие десятилетия полностью подтвердили достоверность выявленных учёными тенденций.
По расчетам Медоузов выходило, что лет примерно через сорок движения по той же траектории развития человечество столкнется с системным кризисом, порожденным нехваткой сырья. Сорока лет еще не прошло, но намеченный рубеж уже близок. К счастью, явных признаков приближения предсказанного кризиса нет, однако посмотрите, над какой опасной чертой мы сегодня занесли ногу. Общий объем разведанных и прогнозируемых запасов нефти на Земле составляет сейчас примерно 170 млрд тонн. Можно предположить, что со временем, в связи с усовершенствованием методов разведки и технологии добычи, раскроются новые, неведомые нынче резервы, и мы сможем эту цифру удвоить. Давайте для поднятия духа еще и щедро ее округлим — оценим запасы нефти, таящиеся сейчас в недрах Земли, в 500 млрд тонн. Но это — все! Уж больше ее никак не может быть, и чуда не ждите: неоткуда появиться каким-то дополнительным ее источникам. А теперь прикиньте: один гражданин США в среднем потребляет в год около 4,5 тонн нефти. Поскольку американцы считают (а при случае не стесняются подтверждать это мнение и мощью своего “высокоточного” оружия), что их общественное устройство и самый “американский образ жизни” — эталон для всего цивилизованного человечества, то вы и помножьте эти 4,5 “среднедушевых” тонн на шесть миллиардов четыреста миллионов жителей Земли. Распространите “американскую мечту” на все континенты. И получится, что, по самым грубым прикидкам, всей нефти, которая даже еще и не разведана, но предположительно может существовать на Земле, при таких аппетитах хватило бы нам всего-то лет на семнадцать. А олова, например, прикидывая по той же незамысловатой методике, хватило бы всего лет на пять. И всех вообще полезных ископаемых — на круг — от силы на полтора десятка лет. А потом?..
Задумываешься над этой ситуацией, и невольно приходит в голову: как все-таки хорошо, что население Соединенных Штатов составляет всего лишь 4% от численности населения земного шара! Многоуважаемые мистеры-твистеры! Ужесточайте таможенные правила, снимайте отпечатки пальцев, фотографируйте сетчатку глаза, выстраивайте забор из колючей проволоки — лишь бы только эта цифра не росла. Ведь, как это ни цинично звучит, только за счет бедности и отсталости абсолютного большинства других стран жизнь человечества продолжается.
Однако авторы первого доклада Римскому клубу были люди политкорректные и потому внимание читателей на расточительности американцев особо не фиксировали, а прогнозировали ситуацию, исходя из “средней температуры по больнице”. При таком подходе она выглядела несколько более оптимистично: разведанных запасов алюминия при том же росте темпов потребления хватит, прогнозировали авторы доклада, на 31 год, меди — на 21, цинка на 18…
Ну, вот видите: меди и цинка по их расчетам нынче уже не должно быть, а он еще есть. Почему? Может, расходовали экономнее, заменяли чем-нибудь или где-то еще неизвестные раньше месторождения нашли. А, скорее всего, просто методика расчетов подвела. Так или иначе, прогноз не оправдался — ошиблись. Подобные ошибки и стали поводом для разгромной критики доклада со стороны лоббистов индустриально-потребительской системы. Но — только поводом, ибо истинная причина кроется, конечно, в другом: не надо, чтобы человечество знало, насколько несовершенен и опасен тот мировой порядок, который в “свободном” обществе ругать не возбраняется, но с непременной оговоркой: лучшего, дескать, человечеству придумать не удалось. Да, нашли новые месторождения, уйдя глубже в землю, уйдя на шельф — в море, океан, но главное: экспоненциальный закон роста потребления, основой которого является экспоненциальный рост населения, оказался совершенно верным. По данным Бюро США по горной промышленности мировые разведанные запасы цинка на начало 1970 года составляли 123 млн тонн и по прогнозу Медоузов их должно было хватить на 18 лет. На самом деле за 18 лет было израсходовано более 140 млн тонн. Медоузы не ошиблись. Более того, они рассмотрели вариант, при котором запасов на самом деле в пять раз больше. Тогда этого количества цинка могло бы хватить при экспоненциальном росте потребления на 50 лет. Сколько уже прошло?.. А если бы всё человечество потребляло цинк в таком количестве, как Америка, то сейчас бы снаряжали экспедиции за ним на Луну.
Однако как бы ни ругали доклад Медоузов их оппоненты, никакой заданности в нем не просматривается: в чем-то авторы сгустили краски, а в другом даже приукрасили реальную перспективу.
Например, они предсказывали, что с 2005 года начнется снижение производства продуктов питания на душу населения, но реальность оказалась тревожнее: этот процесс начался десятью годами раньше — уже с 1995 года. Что послужило тому причиной? С одной стороны, хоть это для российского уха и звучит неправдоподобно, население планеты растет. Каждый год прибавляется по 80 миллионов человек (для ориентира: примерно две Польши). Между тем за последние 20 лет площадь сельскохозяйственных угодий сократилась на 25% (на четверть!). И океан стал хуже кормить: до 1990 года добыча рыбы росла, достигнутый к этому времени максимум продержался два года — после чего кривая, выражающая динамику рыбной отрасли, пошла на снижение.
А еще вырубаются леса — каждый год на 2%. Между прочим, это обстоятельство влияет на изменение климата, возможно, более сильно, чем выбросы СО2 или солнечная активность. Дело не столько в том, что леса задерживают влагу, поглощают углекислый газ и насыщают атмосферу кислородом: еще важнее, что от них весьма сильно зависит способность планеты поглощать солнечную энергию, или, говоря языком астрономов, альбедо. Этим понятием обозначается характеристика, выражающая отношение отраженного потока лучевой энергии к падающему. Альбедо Земли составляет 0,39; если оно повысится всего лишь на полпроцента — температура на Земле понизится на 6╟С, за чем последует целый шлейф изменений.
Впрочем, трудно с полной достоверностью судить о соотношении разных факторов, влияющих на среду, в которой мы живем, — и потому, что их много, и потому, что они не изучены ни по отдельности, ни во взаимовлиянии друг на друга. После того, как Медоузы в своем докладе столь наглядно представили механизмы подстегивания производства потреблением, за что и были биты, последующие доклады Римскому клубу стали излагаться с оглядкой: как бы ненароком не затронуть интересы тех, кто, благодаря своему экономическому могуществу, изначально и беспрекословно “прав”. Поэтому по частным аспектам анализы в них выглядят великолепно, а общая картина обычно никак не складывается.
“Направо пойдешь… налево пойдешь…”
С.Б. Воздвиженский, председатель Экономического комитета по программам развития Уральского региона, считает не только возможным, но даже и необходимым отвлечься как раз от частных аспектов взаимодействия человека с окружающей средой, чтобы в полной мере оценить принципиальные особенности сложившейся экологической ситуации.
Прежде всего, он напомнил о Чернобыле. Строительство этой АЭС в свое время было масштабным, но по сути вполне рутинным шагом в наращивании энергетики страны. Однако взрыв 1986 года, который лишил людей тысяч и тысяч квадратных километров веками обжитых и по климатическим условиям далеко не самых худших в этом полушарии земель, наглядно показал, на каком острие балансирует человек, подчиняя своей воле безмерные природные силы, над которыми он так легко, оказывается, может утратить контроль.
Природные катаклизмы последних лет, даже если их первопричина напрямую с человеческой деятельностью и не связана, тоже заставляют заново оценить приоритеты совместных усилий содружества наций: так ли уж важна перед угрозой разрушительных стихий, например, проблема глобализации рынка, которую так настойчиво лоббируют политики, представляющие интересы прожорливого индустриально-потребительского монстра. Выбросы в атмосферу углекислого газа реальной угрозы человечеству, по-видимому, не представляют — иное дело опустошение природных кладовых без мысли о завтрашнем дне, о потомках, загрязнение воды и воздуха ядовитыми отходами производства, вырубка лесов, уничтожение пашни. Тут содержится прямая угроза здоровью и жизни если пока что не всего человечества, то все же значительной и все возрастающей его части. И попробуйте кого-то уговорить: дескать, люди, не делайте так, это самоубийственно! Никого вы ни в чем не убедите.
Но есть выходы из этого тупика — даже не один, а, по меньшей мере, два.
Во-первых, природа обладает чудесным даром самоочищения и самовосстановления. Сергей Борисович подкрепляет эту мысль, ссылаясь на впечатления, полученные им во время поездок по Уралу. Страшное зрелище представляли собою окрестности южно-уральского города Карабаша: за восемь десятилетий развития в этом небольшом городе крупного медеплавильного производства вся зелень вокруг него была выжжена ядовитыми отходами. Но в начале 90-х годов, когда рушилась бывшая советская экономика, встал и Карабашский комбинат. Прошло несколько лет, и — нет худа без добра! — “Черная гора” (“кара баш” — по-башкирски) вновь зазеленела.
Еще пример того же плана: по дороге туда же, в челябинские края, минувшим летом можно было видеть, как на бывших колхозных пашнях, ныне заброшенных, проросли молодые сосенки — иные уже по полтора-два метра, — а под ними народилось великое множество маслят. Природа берет свое, вы только ей не мешайте. Вот такой возможен путь…
Но есть и другой путь — использование возможностей, которые открывает научно-технический прогресс. Многим понятный пример — новейшая модель автомобиля “Тойота”. У нее, упрощенно говоря, между педалью и двигателем стоит компьютер, который управляет режимом работы двигателя. Результат: снижение выбросов на 50% при одновременном снижении расхода топлива на 30%.
(Хотя пример с автомобилем можно рассмотреть и с другой стороны. Тот же С.Б. Воздвиженский за одним из прежних “круглых столов” рассказал, как возвращался однажды из поездки в Москву. Из гостиницы до аэропорта его везли на машине два с половиной часа: приходилось долго стоять в пробках. А пробки эти возникали из-за скопления машин — у каждой под капотом 100, 150, а то и все 300 “лошадей”. А сто лет назад, рассудил по этому поводу Сергей Борисович, он нанял бы извозчика и на единственной лошадке, не спеша, проехал бы то же расстояние за то же время. Дыша ароматным воздухом подмосковных лугов. Так в чем же смысл прогресса?)
И еще один пример, приведенный С.Б. Воздвиженским. На крупнейшем металлургическом предприятии Челябинска недавно реконструировали сталеплавильную электропечь. Раньше она выдавала за сутки четыре плавки, причем 15% металла уходило в брак. После реконструкции управление процессом ведется с помощью компьютера. Количество плавок увеличилось до 22 при безупречном качестве. При этом расход электроэнергии и электродов остался практически тем же, что был при четырех плавках, а выбросы в атмосферу снизились примерно на тонну.
Так что человечеству есть из чего выбирать. Но это не тот случай, когда мы, как богатырь у развилки дорог, должны пытать судьбу: “Направо пойдешь… налево пойдешь…” Тут изначально видно: один путь прост, но ведет он к нищете и одичанию, другой же требует огромных и согласованных усилий, на которые просто не способно общество социально расколотое, не имеющее ясной перспективы. Он, этот другой путь, предполагает разумную и энергичную социальную политику продуманных и эффективных инвестиций в образование, в культуру, в физическое и нравственное здоровье людей.
На новую тенденцию в понимании взаимодействия человека со средой обратил внимание в своем выступлении и профессор И.В. Дементьев (многие помнят его как ректора Уральской горно-геологической академии, которую он возглавлял с конца 80-х годов до недавнего времени). Иван Васильевич сказал, что на протяжении всей истории развития горного дела на Урале (а это уже три столетия!) специалисты-горняки в основном решали проблемы добычи полезных ископаемых, разработки месторождений. Так формулировались темы научных исследований, назывались специальности. Лишь совсем недавно — буквально несколько лет назад — специалисты этого профиля сформулировали свою задачу по-иному: освоение и сохранение. Тем самым была конституирована экологическая составляющая горнопромышленной деятельности человека. Прогнозируемые последствия вмешательства в природную среду стали рассматриваться как важнейший мотив, влияющий на выбор того или иного способа разработки месторождения, тех или иных технологий.
Экологический подход радикально изменил само представление о некоторых традиционных видах горных работ. Так, с давних пор в горном институте существовала лаборатория проветривания карьеров: работали над тем, как дешевле и эффективней удалить из огромной ямы, где работают люди, пыль и газы. Куда удалить? Конечно, наверх! А какова будет их дальнейшая судьба — это уже никого не интересовало. Докторские диссертации на этом проветривании защищались. А сейчас сформировался подход к проблеме диаметрально противоположный: отыскиваются способы предотвратить выброс пыли и газа в атмосферу! Но как же, в таком случае, смогут в карьере работать люди? Вот тут и таится корень проблемы, как она понимается сегодня: разрабатываются способы пылегазоподавления непосредственно на месте, где ведется добыча угля или руды.
Новым направлением горной науки стала разработка стратегии использования минеральных ресурсов земли. Ведь жизнь человечества должна продлиться тысячи и миллионы лет, а при нынешних объемах потребления и сырья, и топлива даже по самым оптимистическим прогнозам хватит только на десятилетия. Не Россия задает сегодня тон в темпах развития промышленного производства, но Россия обладает крупнейшими в мире запасами разных видов сырья, и нам следует научиться влиять на мировую динамику их расходования. Некоторые направления этой стратегии достаточно очевидны: если, например, резко падают цены на нефть, то лучше ее вовсе не продавать, чем продавать за бесценок. Конечно, сразу возникнут сложности с формированием бюджета, так ведь на то и нужно стране ответственное правительство, чтоб заранее предвидеть такие коллизии и находить оптимальные пути их разрешения. То есть не только в промышленном развитии сегодня обнаруживается важный экологический компонент, но и в экологии — политический аспект. Современные проблемы требуют системного подхода. Такова позиция профессора И.В. Дементьева.
Знать и хотеть
Для системного подхода нужны достоверные знания, а не умозрительные предположения. Казалось бы, кто с этим станет спорить? Да никто и не спорит, но дело в том, что любое знание неполно, не окончательно, за ним непременно последуют новые открытия и обобщения, и кто решится определить, что именно вот здесь, переступив вот эту конкретную черту, мы уже можем полагаться на свое знание и строить на нем свою практическую деятельность? Из этой мировоззренческой коллизии, как показал в своем выступлении академик В.А. Черешнев — председатель Уральского отделения РАН, — следуют важные практические выводы.
Проводилось очень много исследований по Уралу, говорил Валерий Александрович, целью которых было выяснить, каким образом влияет экологическая ситуация на иммунную систему человеческого организма. В частности, в рамках программы “Нефть и радиация” было установлено, что у жителей ряда нефтедобывающих районов Западного Урала (на севере Пермской области), где проводились подземные ядерные взрывы, наблюдается резко обозначенный иммунодефицит. Если принять норму за 100 процентов, то здесь стойкость иммунной системы оказалась сниженной на 30—40%. Поэтому в тех районах так часто наблюдались хронические заболевания верхних дыхательных путей, до 20% жителей страдали аллергическими заболеваниями и т.д. Репутация ядерных технологий известна, цифры впечатляющие — кто мог сомневаться в причинах патологии? Однако для того, чтобы полученные выводы обрели неопровержимую доказательность, ученые провели обследование жителей еще и в других нефтедобывающих районах Западного Урала — в частности, а районе Кунгура, где состав нефти близок к тому, что был в ранее исследованных районах, а ядерных взрывов не было. И что же оказалось? Обнаружился точно такой же 30—40-процентный иммунодефицит! Стало быть, дело не в радиации, а в токсичности нефти. Новую версию еще и еще раз перепроверили, проведя эксперименты на мышах и иных лабораторных животных, — выводы были получены неоспоримые: дело в нефти!
Аналогичные исследования по выяснению влияния промышленных выбросов на иммунную систему человека были проведены в Березниках, в Екатеринбурге, Перми, Соликамске — везде был зафиксирован иммунодефицит. Но в начале 90-х годов промышленность стала — и иммунодефицит снизился до 10—15 процентов. Особенно разительные результаты наблюдались в Березниках, где экопатология достигала наибольшего размаха: там иммунодефицит был отмечен у 50—60 % детей в возрасте до трех лет. Стала промышленность — и частота заболеваний верхних дыхательный путей, аллергических заболеваний достаточно быстро снизилась до среднестатистических норм.
А в середине 90-х годов промышленность стала оживать — и что же? Иммунодефицит снова нарастает. Значит ли это, что мы должны смириться с неизбежностью: раз хотим иметь развитую промышленность — значит, должны приготовиться почаще болеть? Оказывается, вовсе нет. Есть убедительный опыт ЛУКойла в Коми-Пермяцком округе: они перешли на новые технологии нефтепереработки — хорошая очистка, нет непосредственного контакта рабочих с нефтью, — и иммунодефицита нет! Ни у взрослых, ни у детей. Какие вам еще нужны рекомендации?
В.И. Вернадский высказал еще в начале теперь уже ушедшего века убеждение, что биосфера постепенно сменяется техносферой. В то время, когда он обнародовал эту мысль, техногенная нагрузка на биосферу составляла около одного процента, а закончили мы век с показателем 15—20 процентов. Давление техногенных факторов проявляется в генетических отклонениях. Экспериментально установлено, что при нынешнем уровне техногенного влияния генетические изменения в биосфере еще обратимы, но мы уже в этом отношении достигли некоего предела. Перешагнем через рубеж 25 процентов, и генетические изменения станут (и это тоже экспериментально доказано!) необратимыми. Может быть, спохватившись, мы начнем снижать техногенную нагрузку, да будет уже поздно: остановить изменения не удастся…
От 1 процента до 20 в течение века; а много ли времени потребуется теперь, чтоб дойти до рокового рубежа 25 процентов? От таких мыслей легко прийти в отчаяние. Успокаивает лишь одно: предчувствие катастрофы посетило человечество не впервые. Даже ведь и библейский “апокалипсис” отразил умонастроения, имевшие какие-то основания в реальной жизни. Уже самый тот факт, что катастрофа, ожидаемая в течение тысячелетий, все еще не наступила, позволяет несколько расслабиться. Дело не в том, что “авось пронесет”, а в том, что, вероятнее всего, мы в своих ожиданиях чего-то не учитываем и насчет неотвратимости катастрофы просто заблуждаемся.
Но существует и глубокое философское обоснование оптимистического взгляда на будущее человечества. Оно принадлежит тому же В.И. Вернадскому и основано на его учении о ноосфере. Ноосфера, или “царство разума”, по Вернадскому, — это новое состояние биосферы, рождающееся под влиянием научной мысли и человеческого труда. Научная мысль рассматривается ученым как “новая геологическая сознательно направляемая сила”; именно сознательность этой силы и дает надежду на обуздание техногенных процессов. Нельзя, конечно, упрощать ситуацию и просто уповать на разумность потомков, которым предстоит иметь дело с плодами нашего безрассудства, но ведь дело вовсе не в потомках: и в прошлом, и сейчас реальная история человечества как раз так и развивается, как об этом говорит создатель учения о ноосфере. Да, если судить с нашей точки зрения, человечество в своей истории наделало немало глупостей и продолжает делать их сейчас, а все-таки в конечном итоге организованность всегда берет верх над хаосом, созидание над разрушением, общие интересы над эгоизмом отдельных людей. И человечество, хоть ему и приходится порой платить за то безмерную цену, все же преодолевает барьеры, казавшиеся неодолимыми, перешагивает рубежи, которые представлялись предельными, выходит из безвыходных положений. Нет никаких оснований считать, что в дальнейшем все будет иначе.
Проявлением этой тенденции, подмеченной В.И. Вернадским, считает В.А. Черешнев нынешние попытки международного научного сообщества предложить разумный порядок природопользования. Можно спорить о том, чьим интересам соответствует концепция устойчивого развития, принятая в 1992 году на Всемирном экологическом конгрессе в Рио-де-Жанейро, или так активно обсуждаемый сейчас Киотский протокол. Можно гадать, как долго продержится зафиксированный в них явно дискриминационный мировой порядок. Но на определенном историческом отрезке даже сохранение этого несправедливого порядка — приемлемое условие сохранения человечества. Так ноосфера реализует свою функцию “новой геологической силы”.
В общем, не только за биосферу, но и за человечество можно особо не беспокоиться: способность его к выживанию на самом деле намного больше, чем может показаться обывателю, напуганному сенсационными прогнозами. Иное дело — выживаемость конкретной человеческой общности. Знаменитая фраза из русской летописи “погибоша аки обре” констатирует принципиальную возможность прекращения в некоторых условиях любой национальной истории. Превышение смертности над рождаемостью в России — сигнал реальной опасности.
Что является тому причиной? Тут можно рассуждать об экономических причинах, о техногенных нагрузках, о стрессах и т.п., но первопричина, от которой происходит все остальное, — это настрой нации, народа. Эту мысль академик Черешнев в своем выступлении проиллюстрировал примером Японии. У них там в 50-е годы средняя продолжительность жизни была 55 лет у мужчин и 58 у женщин. Всего за полвека японцы “научились жить” почти на 30 лет дольше: до 80 лет мужчины и до 82 женщины. В этом отношении они заметно опережают США, где живут соответственно 74 и 76 лет. Кстати, а почему? В материальном отношении американцы японцам никак не уступают, у них огромная, просторная, благоустроенная страна. Японцы же на своих островах живут скученно, тесно, у них практически нет полезных ископаемых, на них постоянно обрушиваются разного рода тайфуны и землетрясения, они более, чем любой другой народ, подвержены психологическим перегрузкам, неизбежным в перенасыщенной техногенной среде… Но зато они совершили легендарное “японское чудо”, они, не имея своего металла, наполнили весь мир автомашинами, они обогнали весь мир в области электроники и высоких технологий; они, начав с послевоенной разрухи и урезанных прав побежденной страны, заняли теперь в мировом сообществе одно из ведущих мест, утвердились в ряду самых богатых стран “большой восьмерки”. Словом, это нация-лидер, нация-победитель, нация, уверенная в своих безграничных возможностях и потому настроенная на жизнь.
Мы сейчас неизмеримо богаче, чем послевоенные японцы, есть у нас и просторы, и ресурсы, и юридические права… Какая-то часть соотечественников в полной мере всем этим пользуется, чтобы обустроить собственную частную жизнь, но нация в целом пребывает в угнетенном состоянии, переживает синдром побежденных. В конечном итоге с этим и связано резкое снижение средней продолжительности жизни в стране: если в 70-х годах она перешагнула у нас рубеж 70 лет, то сейчас снизилась до 63 у женщин и 57 у мужчин. Так что вовсе не для сомнительных политических целей, как пытаются убедить нас некоторые публицисты либерального направления, а для психологического здоровья нации необходима национальная идея — разделяемое если не всеми, то большинством представление о смысле нашего совместного существования и наших общих усилий, о целях, которых мы — как нация, как народ — должны, хотим и можем достигнуть.
Психогенные причины физиологических последствий — экспериментально доказанная зависимость. Еще полвека назад тогдашний президент Академии медицинских наук Н.Н. Аничков разработал холестериновую теорию патогенеза атеросклероза. В его лаборатории подопытных кроликов кормили желтками куриных яиц — “голимым холестерином”, как сказал бы коренной уралец, — и где-то на двенадцатом месяце у 30 процентов из них появлялись липидные пятна — признак того, что сосуды животного пропитались холестерином. Начиналась болезнь. Но, оказывается, совершенно неправильно рассматривать холестерин как вредное для организма, болезнетворное вещество. Напротив, это совершенно необходимый “строительный материал”, который идет на “изготовление” нервных тканей, мембран, половых гормонов, из него на треть состоит наш мозг. И вот один из учеников Аничкова снял кроликов с холестериновой диеты, зато поставил напротив их клетки клетку с лисой. И хватило двух-трех месяцев, чтобы у большинства из подопытных животных развился тяжелейший атеросклероз! Теория учителя не была опровергнута: причиной атеросклероза и на этот раз оказался холестерин, только бедные животные получали его не из пищи: под влиянием стрессов он выделился из мозга, из мембран и пропитал стенки сосудов с тем же результатом.
Точно такие же психофизиологические процессы происходят и в организме человека.
Это касается, конечно, не только холестерина. Широко известен факт: во время Великой Отечественной войны у нас в стране полностью исчезла такая болезнь, как язва желудка и двенадцатиперстной кишки. Порой говорят, что причиной тому стало вынужденное “лечебное голодание”. Но, во-первых, голодали, конечно, не все. Во-вторых, когда война закончилась, еще два-три года были по-военному голодные, люди постарше это помнят, — между тем болезнь вернулась! А еще сопоставьте этот факт с другим — менее у нас известным: когда во время той же второй мировой войны начались немецкие бомбардировки Лондона, частота заболевания язвой желудка и двенадцатиперстной кишки у жителей британской столицы возросла в 20 раз! Как видите, стрессы мы и они переживали одинаковые, а результаты получались диаметрально противоположные. Дело в том, что англичане испытывали чувство угнетенности — от того, что их благоустроенная жизнь была вдруг так неожиданно и варварски нарушена, а защититься от методических атак с неба казалось им просто невозможным. Они чувствовали себя кроликами перед лисой. А наш народ, хоть и допустил противника до Сталинграда, был абсолютно уверен, что в конце концов одержит победу. Этот победительный настрой был сродни тому, который позволяет сегодня японцам преодолевать все стрессы своей сверхнапряженной жизни. Настрой, которого так остро недостает сейчас нам, гражданам России.
“Пока гром не грянет…”
Психогенные причины физиологических патологий и мобилизация психологических ресурсов для борьбы с болезнями тела — это наглядная модель поведения становящейся ноосферы в биосфере. Разумное, уважительное и ответственное отношение человека к миру, который его окружает и находит продолжение в нем самом — главное условие достижения того равновесия между природой и человеком, которое обещает и нам, и природе нескончаемо долгую и здоровую жизнь.
Именно этот аспект обсуждаемой темы счел особенно важным владыка Викентий — архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский. Прежде всего, он подчеркнул в своем выступлении, что не было и нет противоречия между церковью и наукой (как утверждал “научный атеизм” советских времен). Наука вооружает человека знанием конкретных отношений, от которых зависит успех его практической деятельности; церковь употребляет унаследованное ею знание об устройстве мироздания, свой опыт и авторитет для того, чтобы удержать практическую деятельность человека в тех границах, которые нельзя переходить, не нарушив зыбкого равновесия между природой и человеком и не вызвав тем самым негативных последствий и для природы, и для человека.
Архиепископ исходил из постулата, что мир создан Богом и законы мироздания суть законы Божии.
— Люди в течение тысячелетий пытаются промыслить премудрость Божию, — говорил владыка Викентий, — и чем дальше они идут в этом направлении, тем яснее для них становится, насколько несоизмеримы наши знания с бесконечной премудростью Творца.
Отсюда с очевидностью следует, сколь опасно посягать в своем амбициозном невежестве на роль “царя природы”: хоть мир и создан Творцом с огромным запасом прочности, всегда остается вероятность что-то серьезно нарушить в непостижимом ходе естественных процессов и получить результаты, которых мы никак не ожидали. На языке церкви это называется: нарушить Закон, жить в беззаконии. Жизнь в беззаконии и приводит, по утверждению владыки Викентия, к катастрофическим последствиям.
Тут автор этого отчета должен уведомить читателя, что отнюдь не принадлежит к числу “бывших советских людей”, которые легко и просто восприняли новые идеологические веяния и, отбросив прежний атеизм, объявили себя верующими. Атеизм не был мне в свое время навязан, а стал естественным результатом собственных мировоззренческих поисков, поэтому у меня и не было сейчас причины от него отрекаться. Но вот какая штука: мне, атеисту, не приходится делать над собой усилие, чтобы вполне сочувственно излагать позицию владыки Викентия, высказанную им в дискуссии за “круглым столом” ИДК, некоторые трудности возникают разве что с терминологией. Непостижимо сложный мир, в котором мы живем, — это абсолютно непререкаемая истина, суть которой никак не меняется от того, признавать его творением Всевышнего или итогом естественной эволюции вселенной. И не так уж важно, в каких терминах мы выразим самонадеянное и безоглядное вмешательство человека в ход естественных процессов: механизм этого действия и его результат имеется в виду один и тот же.
Владыка Викентий напомнил старую русскую пословицу: “Пока гром не грянет, мужик не перекрестится”. В обиходе ее применяют, чтобы подчеркнуть чью-то недальновидность, нерасторопность. Но легко заметить, что есть в ней другая грань смысла: когда “мужика” постигает стихийное бедствие, он обращается за помощью к Богу. Владыка продолжил мысль в этом направлении, обратив внимание на давнее поверье: если случилось разрушительное наводнение, землетрясение, какое-то иное бедствие — значит, мы чем-то прогневили Бога. Это сигнал о нашем нравственном неблагополучии.
Но ведь и вполне атеистическое сознание, отнюдь не имея точных знаний о причинах и следствиях происходящего, ищет разгадку и природных катаклизмов, и социальных патологий в нарушениях естественного порядка вещей. Кто и почему допустил их? Чаще всего ответ на этот вопрос приходит слишком поздно — когда ничего изменить уже нельзя. Другое дело — как не допустить этих нарушений?
Церковь учит: надо жить по заповедям Божиим. В частности, это означает, что нам нельзя быть неумеренными в своих притязаниях.
— Господь, — говорил владыка Викентий, — учит нас, чтобы мы были воздержанны во всем. Он обеспечил нас природными богатствами, которых вполне достаточно для долгой и безбедной жизни. Но если человек стремится взять от природы больше, чем ему на самом деле необходимо, Господь подает отчетливый сигнал: остановись! В Священном писании еще две тысячи лет назад было сказано, что природа стенает и мучается. Она стенает и мучается от человека.
Воздержанности учит и вполне светский опыт предшествующих поколений, закрепленный в обычаях и традициях народной жизни, в нравственных нормах. Поучительно и важно, что и церковь, и ответственное атеистическое сознание при обсуждении этой проблемы приходят к одному и тому же итогу, даже и в слове выражаемому одинаково. Слово это — нравственность. Жить по совести, по нравственным законам — это и есть универсальное правило жизни в согласии с природой и для верующих, и для атеистов, которые отнюдь не исчезли после политических, экономических и идеологических катаклизмов 90-х годов. Это правило — жить по нравственным законам — не освобождает нас от всех сложностей труда и познания, но оно, по крайней мере, вооружает нас благотворным чувством меры, которое дает нам тревожный сигнал, когда мы заносим ногу над чертой дозволенного.
“Если будет Россия — значит, буду и я”
Гуманистический смысл выступления архиепископа Викентия решительно поддержал, завершая дискуссию, президент клуба Н.И. Тимофеев — генеральный директор холдинга “Драгоценности Урала”, профессор УГТУ-УПИ, член Российской инженерной академии. Он отметил, что в границах современного научного знания и на базе современного социального мироустройства проблема равновесия природы и человека неразрешима. Это отчетливо показала и дискуссия за “круглым столом” ИДК. Мы не можем жить, не вмешиваясь в естественные процессы, не потребляя (причем во все возрастающем объеме!) природные ресурсы, но нам неведомы предельные границы такого вмешательства. Мы, конечно, можем предположить, что на замену тем или иным исчерпанным ресурсам будут найдены и освоены качественно новые виды сырья и источники энергии, но когда это случится и случится ли вообще — никто вам наверняка сегодня сказать не может.
В течение тысячелетий развитие производства и потребления шло стихийно, в каком-то смысле даже вслепую. Если это обстоятельство до сих пор не привело к какой-нибудь катастрофе глобального масштаба, то, наверно, лишь потому, что очень долго — с доисторических времен и почти до наши дней — силы человечества были слишком малы, чтобы нанести непоправимый ущерб природе. К тому же нарастание разрушительных потенций этих сил компенсировалось увеличивающимся влиянием интеллектуального фактора — того самого, которому придается такое большое значение в учении о ноосфере В.И. Вернадского.
Но по мере накопления знаний и технологического опыта развитие человечества ускоряется. Ускорение это порождает немыслимые диспропорции и ставит перед интеллектом совершенно новые, с позиций имеющегося знания просто неразрешимые проблемы. Возьмите хотя бы такие цифры, обнародованные недавно в СМИ. На протяжении ХХ века население нашей планеты увеличилось в три раза. (Уже впечатляет: перед тем — тысячелетия, а тут только сто лет, да еще невиданные по масштабу войны, катастрофы, унесшие миллионы и миллионы жизней, а также снижение рождаемости в “цивилизованных” странах.) За это же время производство энергии возросло в 10 раз, а потребление сырья — в 20 раз! Вам нужны комментарии?
Конечно, можно понять позицию некой ученой дамы, опубликовавшей в американском экономическом журнале радикального направления свое мнение по поводу концепции устойчивого развития, принятой на конгрессе в Рио-де-Жанейро в 1992 году: “Слава богу, концепция принята, и мы не позволим чернокожим, азиатам и прочим недочеловекам пользоваться ресурсами Земли”. Даму можно понять, потому что ничего нового она, в сущности, и не сказала, а только публично выразила то, что обычно держат в уме, но “политкорректно” вслух не произносят создатели подобных документов. Не цинизм ее опасен — к цинизму в наше время не привыкать; опасна недальновидность. Ну, отодвинули за счет “недочеловеков” сырьевой и энергетический кризис на два, на три десятилетия, но ведь потом все-таки беда настигнет, причем уже не “метафизических” потомков, а своих же детей и внуков, которые тянут к вам руки, смотрят вам в глаза.
Прав владыка Викентий: нам вовсе не так уж необходимо все то, что нам готова дать — только плати! — современная индустрия. Человечество без ущерба для здоровья тела и духа может жить намного скромней, причем духовно содержательней, полноценней. И сегодня оно вплотную подошло к такой черте, когда необходимо задуматься над самой стратегией дальнейшего развития. Так ли уж правилен и безальтернативен путь, которым “цивилизованные” страны шли последние триста-четыреста лет? Наверно, социологам, уже двести лет зацикленным на противостоянии идей капитализма и коммунизма, непросто будет ответить на этот вопрос, а пока они будут ломать над ним головы, необходимо вспомнить о спасительных законах нравственности. И неважно, как вы будете их толковать — как данные нам Богом или как рожденные тысячелетним опытом совместной жизни людей. Смысл их в итоге будет одинаков: надо жить, помня, что ты не “одинокий волк”, а член сообщества людей. Жить с оглядкой на других.
Понятно, что после идеологической вакханалии последних лет, после всего этого бессовестного растления душ осознать новые — да нет же, старые, вечные! — нравственные ориентиры нынешним поколениям будет непросто. Проповедью (хоть в церковном, хоть в светском варианте) эту проблему не решить. Необходима хорошо организованная, целенаправленная и, к слову, достаточно хорошо профинансированная работа. Основные направления ее, по мнению Н.И. Тимофеева, достаточно очевидны.
Это, во-первых, самая широкая программа просвещения. Только человек интеллектуально и эмоционально развитой обладает чувством человеческого достоинства, способен по-человечески относиться к другому человеку и ценить преимущества подлинно человеческого образа жизни (несовместимого с безудержным потребительством). Н.И. Тимофеев напоминает о давнем своем девизе: “Через образование, науку и культуру — к Великой России”, руководствуясь которым он в последние годы осуществляет целый ряд масштабных образовательных и культурно-просветительских программ.
Это, во-вторых, социально ориентированная, понятная и поддерживаемая большинство народа экономическая политика. Теория свободного рынка категорически исключает такое понятие, как социальная справедливость, вообще отвергает самую возможность применения нравственных категорий к экономическим отношениям. Между тем никакое человеческое сообщество не может быть прочным, если в нем нарушен принцип справедливости. Тогда наращивайте “силовые структуры”, принимайте “беспрецедентные меры охраны” — только насилием можно будет удерживать клокочущий пар в социальном котле. Принципом социальной справедливости пугают обывателя, по недомыслию, а нередко и злонамеренно толкуя его как уравниловку, но это совершенно разные вещи!
Это, в-третьих, работа (в любой сфере деятельности) с постоянной мыслью о России. Россия для Н.И. Тимофеева в этом контексте — не политический лозунг и даже не объект ностальгических переживаний, а, упростим для наглядности, — рабочая площадка. “Не храм, а мастерская”. Ни одна страна в мире пока что не отказалась от своих национальных границ (даже если она вступила, например, в Европейский Союз). И это значит, что она живет по-своему, а иначе жить не хочет и не может. И либеральная сказочка об отсутствии “третьего пути” — всего лишь обман в интересах транснациональных компаний. Существует и пятый, и десятый путь — надо только знать и любить свой народ.
Вот и Россия всегда жила и живет по-своему. Пренебрежение ее самобытностью гибельно для страны, гибельно для нас, ее граждан. Надо ли это кому-то доказывать после десятилетия провальных реформ? И возрождение нашей экономики, считает Н.И. Тимофеев, возможно лишь через возрождение России. Так что слова известной песни: “Если будет Россия — значит, буду и я”, — приобретают в наше время конкретно-экономический смысл.
Словом, развитие сознания и самосознания — предсказанный еще В.И. Вернадским путь превращения биосферы в ноосферу, и это единственный путь, следуя которым, человек сумеет выйти из опасного тупика индустриально-потребительской цивилизации.