Между Ангелом и Бесом
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2004
Национальным бестселлером-2004 стал пелевинский сборник “ДПП (NN)”. Собственно говоря, бестселлером он стал уже через несколько недель после поступления в продажу. Более того, беру на себя смелость заявить, что новому произведению Пелевина судьба бестселлера была предначертана еще до того, как его автор, прочтя очередную мантру, прикоснулся к клавиатуре. Уже много лет все, что ни напишет автор “Чапаева и Пустоты”, становится бестселлером. Так что успех этого литературного царя Мидаса никак на сенсацию не тянет, а сам Мидас уже успел побывать “открытием” добрых полтора десятка лет назад. Почему же Пелевин получил премию, смысл которой, если верить учредителям, состоит в превращении неизвестного или малоизвестного читателю автора во всенародного любимца? Для верности процитирую Положение о премии: “Девиз премии: “Проснуться знаменитым”. Цель премии — вскрыть невостребованный иными средствами рыночный потенциал произведений, отличающихся высокой художественностью и/или иными достоинствами”. О “высокой художественности” произведений Пелевина говорить как-то не хочется, зато рыночный потенциал пелевинского опуса, слава Богу, никто сомнению не подвергает. С чем, с чем, а с коммерческой ценностью у Пелевина все в порядке, никакая “раскрутка” ему уже давно не нужна.
На мой взгляд, нынешний Нацбест стал еще одним доказательством относительного неуспеха (не скажу провала) этого проекта. Премия задумывалась как кардинально отличная от иных литературных премий, отличная тем, что критерием успеха произведения считались не только и не столько художественные достоинства, а именно “коммерческий потенциал”, способность книги привлечь массового читателя. Потому-то и в Малое жюри Нацбеста входят не только критики и литературоведы, но и, так сказать, представители общественности. Только вот почему-то шорт-лист премии обычно не так уж сильно отличается от шорт-листа “Аполлона Григорьева”, “Букера” и иных премий для “высоколобых”. То же и с победителями. “Князь Ветра” Леонида Юзефовича (Нацбест-2001) мог бы с равным успехом претендовать на несколько “традиционных” премий, но настоящим бестселлером все же не стал. Хороший роман хорошего писателя, но не бестселлер. “Голово[ломка]” Гарроса и Евдокимова (Нацбест-2003) вообще никакой не бестселлер. Вы попробуйте встретить, скажем, в метро, самом популярном московском “читальном зале”, хоть одного человека, который бы этим шедевром зачитывался. Что касается прохановского “Гексогена” и “ДПП (NN)”, то они стали популярны задолго до публикации шорт-листа (хотя в деле раскрутки “Гексогена” Нацбест, разумеется, свою роль сыграл).
Собственно говоря, за четырехлетнюю историю этой премии девиз “Проснуться знаменитым” сработал только однажды. В 2002 году по прихоти Шнура и Хакамады молоденькая Ирина Денежкина чуть было не обошла фаворита — Проханова. С тех пор Денежкина, чей интеллект, наверное, не уступает интеллекту доисторического ящера, гордо именует себя “писательницей”. И находятся ведь люди, которые анализируют “феномен Денежкиной”, пишут что-то о “буколической прозе”. Впрочем, можно анализировать и инструкцию к средству для чистки обуви, тоже ведь своего рода текст… Главное-то в другом: Денежкину охотно и много издают, издают потому, что у ее, с позволения сказать, прозы находятся читатели. Значит, механизм премии все-таки сработал, а что Денежкина бездарь, так бестселлер — это не обязательно хорошая книга, скорее, наоборот, в большинстве случаев это вещь как раз посредственная. Очевидно, прямой связи между художественными достоинствами произведения и его успехом у читателя нет.
Но и успех Денежкиной сам по себе не доказывает оригинальность Нацбеста. Да и сам девиз “проснуться знаменитым” можно было бы включить в положение едва ли не каждой литературной премии. Ведь премия заключается не только в кругленькой сумме у. е. Само по себе вручение премии, как следует освещенное в СМИ, является мощнейшим пиаром. Премии открывают двери издательств, читатель, узнав о том, что писатель N является обладателем престижной премии, может, заинтересовавшись, купить его книгу. Словом, механизм кое-как, со сбоями, но работает, только этот механизм присущ почти всем премиям, в большей (как у Нацбеста) или в меньшей (как у премии имени Андрея Белого) степени. Так, лауреат прошлогоднего “Букера” Гонсалес Гальего бестселлером стал, а Гаррос с Евдокимовым — нет.
На мой взгляд, учредители Нацбеста забывают, что бестселлер — это вовсе не феномен литературы. Это феномен массового сознания, бестселлер может быть предметом изучения социологии, психологии, даже, наверное, социобиологии, но подходить к нему с филологическим инструментарием бессмысленно. Мы просто не поймем, почему, скажем, та же “ДПП (NN)” превратилась в бестселлер, если станем оценивать его только как “текст”, а ведь именно так и поступает жюри Нацбеста, в этом оно ничем не отличается от жюри “Белкина” или “Букера”. Положение изменилось бы, очевидно, если бы в состав и Большого, и Малого жюри входили бы исключительно непрофессионалы (сейчас они составляют лишь часть Малого жюри). То есть судьбу премии решали бы представители массового читателя. Правда, в этом случае само существование премии потеряло бы смысл, ведь читатель и без того ежедневно “голосует кошельком”, именно он, а не оргкомитет Нацбеста, при всем моем уважении к последнему, и решает, станет ли книга бестселлером или нет. Правда, критики, особенно те, что входят в жюри престижных премий, все же могут немного повлиять на выбор читателя. Влияние Вашего покорного слуги, разумеется, ничтожно, и все же он смеет предложить вниманию читателя роман, который куда интереснее, чем победитель нынешнего Нацбеста.
Сергей Беляков
Между Ангелом и Бесом
Анна Малышева. Кто-то должен умереть. Роман. М.: “Издательство Астрель”, “Издательство АСТ”, “ВЗОИ”, 2004. Тираж 10000.
Ангел
А знаете ли вы, кто в России пишет лучшие детективы? Александра Маринина? Нет, что вы. Она давно уже разучилась писать детективы, ведь ее новые романы (начиная, пожалуй, с “Закона трех отрицаний”) могут с успехом заменить хорошее снотворное. Дарья Донцова? Если вам нужен не детектив, а увеселительная жвачка, то, пожалуй. Но если вы желаете почитать настоящий детектив — возьмите роман Анны Малышевой! Пусть в офисе идет своим чередом работа, пусть злится начальник, вы забудете о них, как только откроете “Отравленную жизнь” или “Зеркало смерти”. Это не забавный водевиль с трупами, как у Донцовой или Устиновой, а отличный детектив, более того, хорошая реалистическая проза.
Действительно, Малышева не просто пишет популярное чтиво с захватывающим сюжетом. Она очень неплохой прозаик, и если бы наши высоколобые писатели иногда снисходили до детектива, иные из них, быть может, позавидовали бы ее мастерству. Работоспособности же Малышевой, думаю, позавидует любой: 24 романа за семь лет, прибавьте к этому прозу для детей, киносценарии, литературные переводы! Общий тираж ее книг перевалил за три миллиона. По ее романам уже снято несколько телесериалов, а это верный признак бестселлермахера. Конечно, до Донцовой, Дашковой, Незнанского ей еще далеко, вот и тираж ее новой книги “всего” десять тысяч. Не хватает Малышевой хорошего пиара, но будем надеяться, что со временем она этот недостаток восполнит.
Однажды в небольшое, скромное кафе “Сирень” забежал спаниель, неожиданно откликнувшийся на несколько странное для собаки имя “Котик”. Котик в кафе прижился, став чем-то вроде местной достопримечательности. Все шло замечательно до тех пор, пока в кафе не зашла странная парочка, едва завидев которую пес впервые в жизни взвыл. Выл Котик не зря: парочка и впрямь оказалась неприятной: девушка вскоре повесилась в туалете, а ее спутник скрылся. Вскоре следствие узнает, что девушка-самоубийца на самом деле была замужней дамой, сменившей трех мужей, причем два ее первых мужа в свое время таинственно исчезли, а последний супруг был убит спустя две недели после ее смерти. Так началось дело черной вдовы и трех ее супругов.
Надо сказать, что у Анны Малышевой, в отличие от ее конкурентов, Незнанского и Марининой, и от классиков жанра, Артура Конан Дойля и Агаты Кристи, нет постоянного героя-сыщика. Кстати, быть может, она и уступает пока своим конкурентам из-за этого, ведь читатель, как правило, любит таких героев. Сам автор начинает ассоциироваться с героем, он становится символом, маркой, брэндом, по которому узнают писателя. Шерлок Холмс, мисс Марпл, Эркюль Пуаро, комиссар Мегрэ превратились в едва ли не архетипические образы. Быть может, такая судьба ждет и Настю Каменскую. А вот у Анны Малышевой уголовное дело обычно распутывают люди, каким-то образом связанные с преступником, с жертвой или, что бывает чаще всего, и с тем, и с другим. Причем преступление раскрывается не в ходе целенаправленного расследования, а, так сказать, “по ходу жизни”. Милиции здесь достается роль ассистента. Надо сказать, что эти следователи поневоле, как правило, не отличаются ни интересом к профессии сыщика, ни особой наблюдательностью, ни логическим мышлением. Сам ход событий в романах Малышевой подводит ее героинь к разгадке. Вот и на этот раз бывшая любовница последнего мужа “черной вдовы” пытается выяснить причину гибели возлюбленного. Расследование приводит ее сначала в квартиру загадочной мужеубийцы, откуда она вывозит роскошную драцену (как в каждом хорошем детективе, здесь нет не стреляющих ружей, каждая деталь важна. С этой драценой связана одна из главных загадок романа), а затем в кафе “Сирень”, где знакомится с дамой, которая затем чуть было не станет последней жертвой любовника “черной вдовы”. Надо сказать, что в этом романе Анна Малышева отважно нарушила основное правило любого детектива: самый подозрительный тип никогда не должен быть преступником. После Агаты Кристи, этому правилу, кажется, никогда не изменявшей, сей прием стал столь привычен, что начал работать уже против первоначальной цели, ради которой он и был придуман —запутать читателя. Теперь завзятый любитель детектива без колебаний снимает подозрения с самого подозрительного героя: пусть на его ботинках видны следы крови, пусть его опознает десяток свидетелей — читатель-то знает основной закон детектива. Малышева все это учла. Преступником у нее оказывается тот, кого начинают подозревать еще на первых страницах. Это ничуть не вредит занимательности детектива, ведь механизм преступления остается не ясен до последних страниц романа.
Роль ключика, с помощью которого героине удается раскрыть преступление, играет тот самый спаниель Котик, с ним же связана и мистическая линия в романе. О мистике у Малышевой следует сказать особо. Сама Малышева как-то призналась, что в мистику верит. Пусть так, но в ее романе мистика все же играет подчиненную роль. Дело в том, что сам жанр детектива по своей природе весьма рационалистичен. Мистика, как правило (из этого правила, впрочем, есть немало исключений), выполняет роль приманки: она помогает заинтересовать читателя, поиграть у него на нервах, ведь хорошо поданная мистика является едва ли не самой аппетитной приправой к хорошему детективу. Приправой, но не основным блюдом. Суть детектива в том, чтобы раскрыть суть преступления, показать, какие мотивы двигали героями. Мистика здесь обычно разоблачается: привидение, только что вызывавшее у читателя дрожь, оказывается наряженным в простыню манекеном. Так и в новом романе Малышевой: странное, загадочное поведение Котика находит рациональное объяснение, преступления “черной вдовы” совершались также не из мистических, а из любовно-меркантильных соображений. Впрочем, загадкой остается сон Насти (так зовут главную героиню): во сне ее покойный любовник указал путь к раскрытию преступления. Пожалуй, этот сон остается единственным элементом мистики, которому так и не находится рациональное объяснение.
Бес
Должен в самом начале прямо сказать, что все мои коллеги по “вечной котельной” просто рыдали от смеха, читая этот роман. Признаем, справедливости ради, что все моменты, замеченные моим лучезарным оппонентом, в романе, без сомнения, присутствуют. Но что, если попробовать взглянуть на них с другой стороны?
Возьмём, например, пресловутое отсутствие главного героя-детектива. Если это не сыплющий цитатами из Уильяма Блэйка молодой полковник милиции и не частный сыщик с вечным ёрничанием по любому поводу, то стоит, по крайней мере, сделать главным персонажем повествования журналиста, психиатра, священника — ну хоть кого-нибудь, кто в силу профессии имеет какой-то опыт общения с людьми, обладает умением их слушать и анализировать услышанное. Что же мы видим в романе? Главная героиня — нервная барышня с мерзким характером (работу она, по крайней мере, меняет раз в два-три месяца — то ей начальник не нравится, то коллеги, то зарплата; а мужчины у неё по традиции держатся и того меньше), да и насчёт её великого ума, уж простите, существуют определённые сомнения (вспомним её собственные откровения насчёт того, что у неё “мозги для высшего образования не те”, а уж её опросы свидетелей заставляют просто схватиться за сердце). Это не говоря уже о том, что через какое-то время линия Насти оказывается совершенно отброшенной и мы, с трудом сдерживая зевоту, всю середину романа (в детективе, кстати, самое напряжённое, по идее, в сюжетном отношении место) следим за семейными дрязгами Марии Степановны и её новообретённого мужа; и совершенно уже не интригует, что это и есть тот самый спутник повесившейся девушки, а просто никак не можешь дождаться, будут они продавать дачный участок или нет. Все эти препирательства обильно приправлены скандалами и взаимными обидами до такой степени, что становится уже не очень понятно, что же перед нами — детектив или мелодрама с любовным романом пополам.
Жанровая принадлежность произведения — ещё один щекотливый вопрос. Никто не против некоего синтеза жанров, если он необходим; но детектив НЕ МОЖЕТ содержать мистики по определению, ибо в конце концов всё должно быть рационально объяснено: кто убил, зачем и где закопал. Обильные вставки по типу “девушку поразил запах сырой затхлости”, “что-то отвращало её от этого — то ли душный влажный воздух, то ли странный силуэт” никакой напряжённости не создают, а вот раздражают здорово. Это не говоря уже о мистическом сне Насти, который, собственно говоря, и подталкивает её к разгадке. В детективе таких вещей, ещё раз повторюсь, быть не должно — получается наложение вещей несопоставимых; а если ещё и добавить упоминаемое выше вплетение мелодраматических этюдов, то возникают живейшие ассоциации с достаточно мерзким винегретом.
Кстати, о рациональном объяснении преступления. Совершенно непонятно, для чего убийце было хранить план сада, на котором были крестиками помечены места захоронений незадачливых мужей, пусть даже и упрятанный в презерватив и закопанный в кадке с драценой. Не иначе для того, чтобы трястись от страха при каждом визите милиции в эту квартиру; нервишки хотелось пощекотать, одним словом.
И завершая, наконец, адские ехидствования, скажем, что колоссальное трудолюбие Малышевой, упоминавшееся оппонентом как её несомненное достоинство, оказало медвежью услугу качеству (хотя, конечно, пошло на пользу количеству). Сказать, что язык автора в романе ужасен, — значит, ничего не сказать. Замечательные перлы так густо усеивают страницы, что просто живот начинает болеть от хохота. Вчитайтесь хотя бы в эти: “откровения, которые выплёскивались на столики вместе с пролитым пивом” (Штирлиц склонился над картой СССР. Его неудержимо рвало на родину); “связи дочери, о которых она знала… её не волновали, а вот произнести слово “презерватив” женщина почему-то стеснялась” (какая связь, простите?); “сердце её… оставалось таким же девственным, как в пятнадцать лет” (по анатомии у Малышевой был явно трояк). Поймите правильно — погоня людей за золотым тельцом меня тешит и радует, но иногда любовь к литературе пересиливает инстинкты и хочется, чтобы были авторы, пишущие не как из пулемёта, а обладающие хоть каким-то языковым чутьём, отдающие предпочтение не бездумной развлекаловке, а литературе, затрагивающей душу.