Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2004
Станислав Александрович Мамаев — родился в 1928 г. во Владимирской области. Ботаник. Эколог. Доктор биологических наук (1970 г.), член-корреспондент РАН (1991 г.), заслуженный деятель науки РСФСР. С 1959 г. был научным руководителем, а с 1967 г. — директором Ботанического сада УрО РАН. В 1988 г. создал Институт леса и до 1998 г. был его директором. Живет в Екатеринбурге.
Россия — великая лесная держава. Наверно, даже величайшая.
Лет пятьдесят назад самые обширные лесные территории планеты находились в Бразилии, Юго-Восточной Азии, в Африке (особенно в районе реки Конго) и еще — у нас. За прошедшие годы Юго-Восточная Азия потеряла до 80 процентов своих лесов, Бразилия — половину, в Африке лесные массивы тоже сильно сократились. А в России доля лесных территорий за этот период даже и увеличилась. Нет, речь не о том, что какие-то там сельскохозяйственные угодья или городские территории поросли лесом (хотя, возможно, кое-где и такое произошло). Я другое имею в виду. Во-первых, если в Советском Союзе леса занимали около 30 процентов территории, то в нынешней России, когда от нас отделились такие громадные степные республики, как Украина и Казахстан, лесами покрыто уже 45 процентов территории. А территория наша не имеет равных в мире. Во-вторых, еще с досоветских времен у нас существовал закон, который категорически запрещал использовать земли, занятые лесом, для других целей. Советская власть его тоже поддержала. Конечно, не исключалось в каких-то особых случаях отторжение лесных площадей для хозяйственных нужд. Например, надо железную дорогу или автостраду провести — не по воздуху же. Или новый завод построить, жилые дома. Но получать разрешение на изъятие этих площадей из земель лесного фонда было очень трудно. За какими-нибудь тремя гектарами в небедной лесом Свердловской области приходилось обращаться непосредственно в Совет Министров СССР!
Конечно, лес вырубали и у нас нещадно, тем не менее по советскому лесному законодательству строго требовалось, чтобы вырубка леса компенсировалась его воспроизводством. В смысле: извел столько-то гектаров — столько же и посади!
Так что площади сохраняли.
Другое дело — в каком виде. Стоит вырубка, на ней, может, что-то и посадили, да не ухаживали, вот там ничего, кроме кустарника и опят, и не выросло. Или выросло, да не то: взамен сосны, ели, кедра — береза, осина или иные лиственные породы. Разница большая! Древесина лиственных пород (если не иметь в виду некоторые виды, произрастающие где-нибудь на Кавказе, в Карпатьах, а то и вовсе в Африке) менее ценна, к тому же эти деревья совсем по-иному участвуют в биофизических процессах, нежели их хвойные предшественники. На зиму они сбрасывают листья, а когда по весне солнце начинает пригревать, то не защищенные кроной сугробы под ними быстренько превращаются в воду и бурным потоком, разрушая все, что оказывается на пути, уносятся в Ледовитый океан или в Каспийское море. А на покинутых ими землях наступает “великая сушь”. Между тем под густой кроной хвойных деревьев сугробы залеживаются чуть ли не до конца мая, таяние их идет медленно, при этом влагой насыщаются почва и воздух, обильные испарения порождают дождевые тучи — словом, идет нормальный круговорот воды в природе, известный вам с ранних школьных лет.
И нормальный круговорот жизни, которая, не будь леса, была бы у нас совсем иной.
Лес играет в жизни человека гораздо большую роль, чем принято считать в обиходе. Я всегда поражаюсь тому, как упрощенно, даже примитивно большинство граждан нашей богатой лесом страны (особенно руководители) понимают значение и ценность леса. Дескать, это промышленное сырье, возобновляемый ресурс: если рубить умеренно, да заниматься лесопосадками — надолго хватит, а если продавать не кругляк и даже не пиломатериалы, а заняться глубокой переработкой древесины, то можно получать очень даже приличную прибыль. Да ведь не древесина, не грибы-ягоды, даже не возможность прогуляться под шелест листьев и пенье птиц — главное в лесе! Главное, что лес — это грандиозное биосферное устройство, регулирующее все климатические, гидрологические и прочие процессы, от которых зависят условия нашего существования. Вот что в первую очередь необходимо беречь и возобновлять! Эволюция так разумно подогнала все вокруг нас одно к другому, что лучше и придумать нельзя. Человеческий организм в процессе эволюции приспособился к природным условиям, которые стихийно сложились. В результате именно вот эти природные условия нам более всего и подходят. И представьте теперь, что в погоне за экономической выгодой мы свели леса. Сразу же все пойдет вразнос: и температура, и воздушные течения, и влажность, и микрофлора… И можете быть уверены: никакой выгоды от того мы не получим, все изменения будут нам во вред!
Конечно, не только человек приспособился к природе, но и природа приспособилась к человеку. Причем именно вот к такому — живущему за счет природных ресурсов и, в частности, рубящему лес. (Так же, как и к кролику, который ест траву, и к волку, который ест кролика.) Речь идет не о том, чтобы ничего не трогать, а о том, чтобы не нарушить сложившийся баланс — не брать от леса больше положенного, больше установленного веками эволюции. Поясню эту мысль примером, может быть, банальным, зато наглядным. Представьте, что вы заблудились зимой в лесу и наткнулись на охотничью избушку. Надо растопить печку, чтоб согреться и вскипятить чай. Горе вам, если для того вы станете ломать и бросать по частям в огонь стол и табуретку, а тем более оконную раму или входную дверь. Вот так и с лесом в обычной жизни: он на нашей земле — неотъемлемая часть обстановки, без которой мы почувствуем себя, как в продуваемой насквозь избушке, где мы сами необдуманно, ради сиюминутной пользы сломали дверь и окно.
Люди живут в разных местах планеты. Можно сжиться с горами, со степью, с тундрой, даже с пустыней — логика адаптации будет такая же. Но разница все же есть: лес, хотя его массивы и сосредоточены на ограниченных территориях, всегда явление глобальное, потому что, скажем, кислородом, который генерируют сибирские лиственницы, дышит давно лишенная настоящего леса Европа, а тучи, сформировавшиеся над уральской тайгой, могут пролиться дождем и где-нибудь в засушливых монгольских степях. Однако мы еще в советские времена устали быть благодетелями всего прогрессивного человечества, которое, оказывается, в наших благодеяниях совсем не нуждается, поэтому давайте подумаем хотя бы о роли лесов в нашей собственной жизни. Мы в России — люди леса, и если б у нас не было леса, то и жили бы мы совсем по-другому, и народ у нас был бы другой.
***
И поскольку мы люди леса, то и закон, регулирующий правовые отношения в сфере охраны лесов и лесопользования, для нас так же необходим и важен, как сама Конституция.
Первому россйскому законодательству, утвержденному Петром Великим, скоро будет триста лет. Дата, заметьте, не случайная: потребность упорядочить хозяйственное использование лесов, чтоб не допустить их хищнической вырубки, осознана тогдашними руководителями страны практически сразу после того, как был дан толчок развитию отечественной металлургии. Без леса и металлургия не родилась бы! Так что первооснова промышленного Урала — его лесные богатства! Но леса ее породили, а от нее шла угроза лесам. Домны и сталеплавильные печи изначально работали на древесном угле; в металлургии с первых ее шагов был опознан крупнейший пожиратель древесины. Опасность хищнического истребления леса и предотвращалась петровскими законами. Такая предусмотрительность тем более вызывает уважение, что Россия еще вся жила в лесу и ее лесные ресурсы казались неисчерпаемыми, как мировой океан (что, впрочем, тоже оказалось иллюзией).
Позже наше лесное законодательство не раз изменялось, уточнялось, приспосабливалось к переменам в жизни общества и государства. В конце советского периода действовали Основы лесного законодательства СССР и союзных республик, принятые в 1977 году. Это был очень неплохой документ, созданный большими знатоками и истинными патриотами леса. В нем четко выстраивалась структура лесного хозяйства, устанавливалась эффективная система управления отраслью, строго фиксировались не только права, но и обязанности как тех, кто охранял лес, так и тех, кто использовал его ресурсы. Упомянутое выше требование неотчуждаемости лесных земель — оно как раз оттуда. Вы скажете: ах, вот если бы это хорошее законодательство да еще и соблюдалось!.. К сожалению, возразить на это трудно, да ведь и другие законы, хорошие и плохие, не соблюдались: в России живем! Но все же в лесном хозяйстве работали знающие и преданные лесу люди, для них закон о лесе был щит оберегающий и меч разящий, с ним они чувствовали себя увереннее, и во многих случаях им удавалось-таки довольно успешно противостоять недальновидному прагматизму партийных и советских чиновников, а уж тем более разгильдяйству недобросовестных лесопользователей.
Но была у этого хорошего закона одна особенность, которая делала невозможным его сохранение в “другой” стране, в которой мы невольно оказались после августа 1991 и особенно после декабря 1993 года: он базировался на праве исключительной собственности государства на леса. И как только рынок ворвался в нашу экономику, так тут же заявил претензии и на российский лес. Незамедлительно началась работа над созданием Лесного Кодекса Российской Федерации, который и призван был учесть изменения, происшедшие в экономическом укладе страны. К счастью, в начале 90-х годов перемены в стране зашли не так далеко, как сейчас. Еще сохранялась славная традиция русской науки о лесе, кадры ученых-лесоводов были в добром здравии и силе, и разработчики закона, в силу инерции прошлых лет, видимо, просто еще не догадывались, что их, специалистов леса, можно проигнорировать. Поэтому они широко опирались на знания, опыт и авторитет ученых-лесоводов и многоопытных практиков лесного хозяйства. Нельзя сказать, что все при этом получилось идеально: закон, даже если он о лесе, регулирует человеческие отношения, а они в то время были очень не прояснены: старые порядки уже были сломаны, а новые еще только складывались, от социализма вроде бы отказались, а о капитализме пока что воздерживались говорить вслух. Документ рождался в спорах и муках, однако интересы сохранения и развития лесного хозяйства были для его составителей приоритетными, а потому учтены в нем настолько, насколько это было возможно в ту переходную пору. Рука профессионалов чувствуется в том Кодексе, при всех его несовершенствах, вполне отчетливо.
После соответствующих парламентских процедур Лесной Кодекс Российской Федерации был принят Госдумой РФ. Это случилось 8 декабря 1995 года. Но новорожденный Кодекс так и не вступил в силу: уже через месяц, точнее 12 января 1996 года, Б.Н. Ельцин наложил на него свое президентское вето. Предоставим историкам и политикам разбираться в механизмах появления этого решения: больной и не всегда вменяемый президент, имеющий то ли шести-, то ли вовсе четырехпроцентную поддержку населения накануне новых выборов, а потому вынужденный опираться на новоиспеченных толстосумов; постоянные конфликты между властью олигархов, обосновавшейся в Кремле, и Госдумой, еще не очень отличающей себя от разогнанного Верховного Совета; рвущийся к власти алчный капитал; закулисная и подковерная борьба клановых меркантильных интересов, выдаваемая за государственную политику… Как бы там ни было, для истории сохранился любопытный документ — письмо, в котором обосновывается президентское вето. Шесть страниц плотной машинописи с двуглавым орлом в угловом штампе и подписью Б.Н. Ельцина в конце. По содержанию незаметно, чтоб державная рука касалась этого сочинения в каком-либо другом месте. Читать письмо занятно и по-своему поучительно: оказывается, законопроект, прошедший все стадии шлифовки думскими юристами, не соответствует “системе российского законодательства и правилам юридической техники”; вопреки очевидности “некоторые положения Кодекса составлены без учета рекомендаций ведущих специалистов в области лесного права”; в нем “не нашел отражения опыт регулирования лесных отношений в зарубежных странах”, “не применены положения законодательства Российской империи о лесе и положения советского лесного законодательства, которые не потеряли своей актуальности в наши дни”. Хотите конкретнее? Пожалуйста: “В частности, если лес рассматривать как единое функциональное целое, объединяющее различные природные компоненты, то неясно, каким образом он может выступать в качестве среды обитания животного мира”. “Статья 1 Кодекса определяет основные понятия, применяемые в лесном законодательстве Российской Федерации. Анализ содержания этих понятий свидетельствует о том, что они искажают суть раскрываемых явлений. Это обусловлено ведомственным характером Кодекса в целом”. Вы что-нибудь поняли? Я — не очень. Однако далее — в этом же роде.
***
В общем, по всем “правилам юридической техники” некие анонимные деятели из президентского окружения принятый уже закон о лесе, как говорится, на корню зарубили. Вроде бы с обещанием скорой реанимации (“считаю целесообразным предложить доработать”), но оказалось — навсегда. Потому что обсуждаемый сейчас, восемь с половиной лет спустя, Лесной Кодекс, так всполошивший (и не без оснований) общественность, — это уже совершенно новый документ, написанный другими людьми и с другой целью. По-видимому, в юридическом крючкотворстве поднаторевшими, но в лесных делах разбирающимися откровенно слабо.
Для человека, достаточно хорошо знающего наше лесное хозяйство, последнее обстоятельство даже и доказывать не надо — ему нужно только хотя бы бегло его почитать, почувствовать его дух. Когда читаешь, глаз то и дело зацепляется за туманные определения, нечеткие формулировки, противоречия. Даже если бы по смыслу Кодекс был очень хорош и заслуживал немедленного принятия, то и тогда следовало бы пригласить нескольких опытных специалистов леса и юристов, знающих лес, (таковые еще сохранились и в провинции, да и в самой Москве) и самым внимательным образом пошлифовать текст документа.
Но если б дело было только в небрежности или даже в неграмотности формулировок… Беда-то главная в другом: составители Кодекса, видимо, усматривающие главную свою цель в распространении рыночных отношений на лесные богатства, на этот раз не стали привлекать к работе “слишком консервативных” специалистов леса, сами же они плохо представляют себе, как реально ведется лесное хозяйство.
К примеру, они очень озабочены тем, чтобы не допустить совмещения функций управления лесным хозяйством с функциями надзора за соблюдением в нем лесного законодательства (ст. 3, п. 9). Понятно, куда метят: в нынешнем лесхозе директор — он же и инспектор по охране леса. Получается, что сам хозяйствует — и сам же себя проверяет: как можно?! Тут совершенно очевидно перенесение на лесное хозяйство излюбленной “демократами” политической схемы “разделения властей”. Ну, с властями-то ясно: они действительно должны зорко следить друг за другом, как бы кто не сжульничал, не проворовался, поскольку в нашем “демократическом” обществе во власть идут не затем, чтобы самоотверженно и бескорыстно вершить дело управления страной ко всеобщему благу (как утверждают кандидаты в своих предвыборных речах), а затем, чтобы лоббировать экономические интересы спонсоров, оплативших предвыборную компанию “народного избранника”. И среди чиновников бескорыстные рыцари общественной пользы редки. А в лесхозе ситуация существенно иная, чем, скажем, в парламенте или в департаменте: туда ради карьеры, славы и больших денег не идут — ничего этого там просто не найти. К тому ж лесное хозяйство прозрачно, так что любой специалист, приехавший туда по делу, сразу увидит, если там что-то делается не так. И лучше директора лесхоза никто не знает, что и как нужно во вверенном ему хозяйстве контролировать, чтоб была польза лесу. И в этой пользе никто более его самого не заинтересован. Составителям лесного законодательства надо бы знать, какие кадры руководят у нас лесным хозяйством. Наши лесохозяйственные вузы (их в стране около десятка) — это особый предмет разговора, в них живут (пока еще живут, но что ждать от наступающих перемен?) традиции, заложенные лучшими лесоводами России еще в начале XIX века… Можно, конечно, учредить институт лесных контролеров, но вы знаете, сколько этих контролеров потребуется? Чуть ли не пол-России придется поставить за спиной лесников и лесорубов. Однако тогда и у многоопытного директора леспромхоза появится “спортивный интерес” — этих контролеров обмишулить. Уверяю вас, у него этот фокус получится блестяще!
Еще одна забота составителей Кодекса: не допустить совмещения функций охраны лесов с функцией их хозяйственного использования (ст. 3, п.10). И опять-таки все понятно: сделать так, чтобы тот же директор лесхоза не стал обогащаться, продавая “налево” древесину бесконтрольно срубленных стволов или, того хуже, наладив производство из нее каких-нибудь дверных коробок или оконных переплетов для домостроительных фирм. А сейчас им это разрешено. Однако ушлым законникам надо бы знать, как эти возможности используются на деле! Да, директор лесхоза организует рубку деревьев — санитарную рубку, которая лесу на пользу. Это одна из его прямых обязанностей по уходу за лесом. И если директор этот умен и распорядителен (а я именно таких чаще всего и встречаю), то он находит разумное применение получаемой древесине. Именно такое: налаживает собственное деревообрабатывающее производство. А за счет получаемой прибыли финансирует и лесопосадки, и противопожарные меры, и таксацию, и все остальное, чем его хозяйство должно заниматься и на что всегда нет бюджетных денег. И еще что-то добавляет к зарплате своих работников, потому что если их посадить строго на бюджетные оклады, они тут же разбегутся. И правильно сделают: содержать в человеческих условиях семью — не только их мужской долг, но, если хотите, и общественная обязанность государственной важности.
Вот теперь и посудите, что станет с лесхозом, если предлагаемый Кодекс будет утвержден: отрасль же просто погибнет!
***
Однако создатели Кодекса искренне возмутятся, если кто-то обвинит их в намерении развалить лесную отрасль. Они же, наоборот, заботятся о повышении ее эффективности! Что ж, насчет неэффективности спорить трудно. Случалось мне читать в газетах статьи, где доказывается (и я, не будучи экономистом, готов поверить), что русский лес может давать государству прибыль в десять раз большую, чем сейчас. И наши владеющие “юридической техникой” законники всерьез полагают, что панацея — в рынке. Вот, дескать, узаконим частную собственность на лесные угодья, в лес придет настоящий, заинтересованный хозяин — и отрасль расцветет.
Но прежде чем ломать веками сложившуюся систему, не резонней ли разобраться, почему столь важная, “государствообразующая” отрасль неэффективна?
Причин просматривается, по меньшей мере, три.
Во-первых, лес у нас очень плохо охраняется, оттого безмерно велик его непроизводительный расход. Чуть сойдут снега и подсохнет прошлогодний палый лист, как по всей Сибири, по Уралу, по Приморью начинают бушевать лесные пожары. Выгорают тысячи гектаров не самого худшего, между прочим, леса.
А еще лес воруют. Незаконные вырубки можно обнаружить в самых недозволенных местах. А сколько лучшего леса контрабандой вывозится за границу! Вы знаете, что, например, в Китае законом запрещено использовать в строительстве отечественную древесину? Лесов у них там осталось — всего ничего, берегут. А строят много, побольше нашего. Откуда у них лес? Из России, вестимо. Не знаю точной цифры — какая его часть попадает туда законно, — но думаю, что совсем небольшая.
Вторая причина: из-за бесхозяйственности прошлых лет леса наши сильно деградировали. Те, что были поближе, давно вырублены. Особо подчеркну: в основе такого отношения к лесу лежали не столько нравственные, сколько экономические причины: страна постоянно испытывала недостаток средств. Поэтому было бы несправедливо обвинять в этой бесхозяйственности только советскую власть: безобразия в лесу начались лет за сто — сто пятьдесят до революции. Так или иначе, теперь за лесом надо отправляться очень далеко, к тому же нередко куда-нибудь в болото, где сосны растут чахлые, низкорослые, то есть, говоря профессиональным языком, с низким бонитетом1 . На них большого бизнеса не сделаешь.
Ну и, конечно, мы очень много теряем, продавая лес как сырье. Распилить, высушить, обработать, превратить хотя бы в мебельный гарнитур (или, как финны, в бумагу) — и стоимость того же количества древесины увеличится в десятки, если не в сотни, раз. Прибавьте сюда еще создание многочисленных и прилично оплачиваемых рабочих мест.
Все это так, но скажите, что изменится, если леса перейдут в частную собственность? Высокопродуктивных лесных массивов вблизи, скажем так, центров цивилизации давно уж нет, от передачи леса в частные руки их бонитет не повысится. Причем даже за лесом с низким бонитетом придется нынче отправляться куда-то в гиблые, необжитые места.
Возможно, вы помните, как в шестидесятые годы строили “лесовозную” железнодорожную трассу Ивдель — Обь. Туда были брошены огромные средства и огромные силы; об этой стройке, подогревая энтузиазм “комсомольцев-добровольцев”, не переставая говорило радио и писали газеты. Шесть лет всей страной тянули дорогу к лесным массивам в верховьях таежной реки Конды. Но зато потом на какое-то время (до большой сибирской нефти) кондинский лес стал главным источником валютных поступлений для страны. Вот так делаются эффективные инвестиции и так получаются дивиденды в лесной отрасли.
Сейчас можно спорить, хорошей или плохой была та экономическая стратегия, но вряд ли можно отрицать, что даже самому богатому частнику такой маневр не под силу. Так что и забираться в такую таежную глушь для реального ведения лесного хозяйства он не станет, вот разве что надумает поместить свои капиталы в лесную “недвижимость”, чтобы потом их с выгодой перепродать. Правда, не каждый решится пойти та такой риск: если деньги, вложенные в банк или в акции, могут при неблагоприятном развитии конъюнктуры “сгореть” в переносном смысле, то здесь — в самом прямом. Ибо даже государственная пожарная охрана, при ее мощностях и достаточно высокой маневренности, не может справиться со стихией огня, а что будет под силу частному владельцу? Прикиньте, какие ему понадобятся средства, чтобы создать собственную эффективную защиту леса от огня (да и от браконьеров-рубщиков): пойдет ли на такие расходы предполагаемый “эффективный хозяин”? Вопрос не из области морали: расходы ведь должны окупиться…
И еще такое соображение. Поскольку лес — это не только экономический ресурс, но и ресурс выживания народа и страны, то вести лесное хозяйство необходимо в расчете на очень отдаленную перспективу. По советскому законодательству устанавливался столетний цикл лесопользования: отводилась лесосека на год, и выходить за ее границы леспромхоз не имел права. На следующий год рубили лес уж на другой делянке, потом на третьей. И так полагалось перемещаться в течение 99 лет! И если этот график соблюдать, то к сотому году на самой первой лесосеке уже должны были шуметь столетние сосны. Не могу утверждать, что этот график везде соблюдался неукоснительно, но, по крайней мере, руководство лесной отрасли обязано было ему следовать. В принципе в масштабах государства это было возможно. А возможно ли в частном владении? И опять-таки дело не в морали, а в окупаемости затрат…
Что касается инвестиций в деревообрабатывающую промышленность, то это при желании можно делать и сейчас, не ожидая принятия Лесного Кодекса, да что-то желающих не видно: вложить деньги в очередной торговый комплекс куда как выгодней. Тем более в акции Сибнефти.
Конечно, леса будут раскупаться: где-нибудь на границе заповедников, где можно построить и выгодно продать (или сдавать) уютные коттеджи; где-нибудь и в доступной лесопромышленной зоне, но чтобы побыстрее срубить и продать. Доберутся — уж тут в предприимчивости нашей бизнес-элиты сомневаться не приходится — и до водоохранных зон, и до заказников, заповедников. Это и без Кодекса вполне успешно делается. Даже и малопродуктивные леса где-нибудь на севере Красноярского края, в Якутии, конечно, купят — тут за ценой не постоят иностранцы (прежде всего, японцы и китайцы)…
Пусть мне не говорят об эффективности лесного хозяйства где-нибудь в Финляндии, в Германии или Чехии (где я совсем недавно побывал): у них другие масштабы и другие возможности, там лесничий знает каждое дерево на территории, за которую отвечает. Да и традиции лесопользования там складывались веками. А в лесное хозяйство нашей страны “эффективный собственник”, как его понимают создатели Лесного Кодекса, принесет такое же разорение, как герои гайдаровско-чубайсовской приватизации — в отечественную промышленность. Разве вам того печального опыта нам еще недостаточно?
Русский лес — это не только источник деловой древесины, и наше лесное хозяйство — не отрасль промышленности (вроде птицепрома или автопрома), которую можно поддержать, а можно, при малой эффективности, и обанкротить. Это не экономический ресурс, а ресурс выживания народа, ничем другим не заменимый фактор, от которого зависит, продолжится ли впредь история нашей страны. Дело даже не в том, что вести лесное хозяйство, учитывая нынешнее его состояние, частному капиталу не под силу. Важнее даже то, о чем сто лет назад говорил С.Ю. Витте в лекциях наследнику престола: “Частное предприятие имеет свои собственные задачи и интересы, и следовательно, в лучшем случае, при совершенно правильном ведении частного дела, интересы населения, а тем более интересы общегосударственные, могут отойти на второй план”. Поводом к таким обобщениям стал для одного из самых глубоких государственных мыслителей в истории России опыт частных железных дорог. К лесному хозяйству его утверждение может быть отнесено в самой полной мере.
Государство обязано сохранять лес, как оно сохраняет свою территорию и народонаселение. И должно находить на финансирование лесной отрасли “длинные” деньги. Рентабельность этих затрат в конечном счете определится физическим и духовным здоровьем народа, испокон веку населяющего нашу лесную страну, и не существует в природе более достойного способа помещения бюджетных средств.
К тому же укротить лесные пожары, пресекать незаконную рубку и контрабандный вывоз леса, обеспечить столетний цикл лесопользования, создать благоприятные условия для проникновения в лесное хозяйство современной техники и прогрессивных технологий, финансировать развитие науки о лесе — это все можно делать лишь на долгосрочной основе, не торопясь делать выводы о рентабельности и не рассчитывая на быструю окупаемость вложенных средств.
А бизнесмену надо постоянно “крутить” свой капитал, иначе он быстро разорится. Значит, “эффективным собственником” он в лес не придет. Однако если обдуманно и правильно вести дело, то и предприимчивому частнику найдется место в строгих рамках государственной лесной политики.
Вот эти идеи и должны составить сокровенный смысл Лесного Кодекса (в принципе такой юридический документ, конечно же, необходим), который, однако, должны писать совершенно другие люди и совершенно заново. Слава Богу, кажется, еще не поздно: Кодекс, навязываемый правительством Госдуме (нам всем навязываемый!), еще не принят. И в таком виде, каков он есть (после нескольких переработок и доработок, которые его “смягчили”, но и сделали еще более туманным и непоследовательным), не должен быть принят. Категорически — нет!