Идея энциклопедии и ее уральские воплощения
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2004
Энциклопедийный бум
Вы замечали, как много в последнее время издается разнообразных энциклопедий? Больше всего, пожалуй, для детей: отдельно для девочек и отдельно для мальчиков, для тех, кто постарше и вовсе для малышей, по каждому школьному предмету и по всем сразу. Взрослых тоже не забыли: есть энциклопедии для дома и для сада, для энтузиастов кухни и любителей рукоделий, энциклопедии про кошек, про собак, про детей, про оружие, про здоровье, про болезни, про то, что было (история), про то, чего не было и быть не могло (заблуждения и предрассудки), и просто “про это”… Настоящий энциклопедийный бум.
Человеку, у которого понятие энциклопедии наполнялось конкретным смыслом еще в советские времена, в нынешнем буме может померещиться триумф освобожденного (от цензуры) разума, порывы которого поддержаны мощью технически продвинутой книгоиздательской индустрии. Дело в том, что прежде в потоке издаваемых книг энциклопедии были на особом счету. В условиях государственного единомыслия универсальный свод знаний почитался чуть ли не за священное писание, но священных писаний не должно быть много. Про легендарные “Британик” и “Лярусс”, а также про дореволюционные российские “Брокгауз и Ефрон” и “Гранат” знали больше понаслышке, но, надо отдать должное, советские энциклопедии, несмотря даже на неизбежные изъяны, связанные с идеологическими и цензурными установками и ограничениями (да не всех же тем они касались!), делались весьма основательно — с привлечением самых квалифицированных научных сил, с предельной тщательностью отработки текста и с полиграфическим исполнением на самом высоком отечественном уровне. Под конец ведь даже и бумагу для них стали у нас выпускать особую — тонкую и прочную (“типографская № 1, специальная”), и шрифтовые гарнитуры прицельно для них разрабатывались. Подготовка таких изданий рассматривалась как дело государственной важности, и появление их на книжном рынке становилось событием национального масштаба.
Правда, в 60-х и особенно в 80-х годах произошла некоторая десакрализация идеи: начали издавать энциклопедические словари по разным отраслям знания и культуры: музыкальный, философский, экономический, географический, литературный, лингвистический, два издания кинословаря, словарь “Книговедение” и др. Но традиции добросовестности и ответственности — в рамках “дозволенного цензурою” — поддерживались и авторскими коллективами этих изданий.
И когда с этим опытом безусловного доверия к книгам, на переплете которых значится священное слово “энциклопедия”, обнаруживаешь вдруг на прилавке десяток, если не больше, энциклопедий на разные возрасты и вкусы, то чувствуешь себя, как советский турист во чреве европейского супермаркета.
Но как советский турист “с семью долларами на страну” приходил в супермаркет не покупать, а поглазеть, так и я на этих книжных развалах долго обходил новые энциклопедии стороной — не из-за какого-то предубеждения, а просто по причине их неподъемных цен. Потом как-то “разорился” — купил для подарка уважаемому юбиляру такой вот красиво упакованный “свод знаний” по конкретной теме. Мне бы предварительно полистать его хорошенько, поинтересоваться, что там есть, а чего нет, просмотреть по диагонали, выбрав наугад десяток словарных статей. Так нет же — поспешил, доверился общему впечатлению и поступил, как выяснилось, опрометчиво…
Потом уже просто из любопытства стал пролистывать при случае и другие подобные издания и постепенно пришел к выводу, что процентов, вероятно, на девяносто эти помпезные фолианты разве что для подарка и годятся — только не для дела, не для работы. И свидетельствует их безбрежный поток не столько о бурном прогрессе просвещения, сколько о предприимчивости окололитературных дельцов и беззастенчивости издателей, выстраивающих свой бизнес на иллюзии нынешнего платежеспособного потребителя, будто бы, вопреки популярной некогда сентенции, в науке есть широкая столбовая дорога, только заплатить нужно подороже. Новые энциклопедии напоминают мне дайджесты по мировой литературе, где вся классика представлена в одном томе в изложениях, доступных любому митрофанушке. Перефразируя старую шутку, можно сказать, что они отличаются от прежних, настоящих, энциклопедий, как “милостивый государь” от “государя”.
По всему кругу знаний
Помню, когда-то меня поразила цифра, приведенная французским исследователем А. Молем в его книге “Социодинамика культуры”, вышедшей в русском переводе лет тридцать назад: свыше 70% новых идей, доходящих до ученого и оказывающих непосредственное влияние на его работу, поступают, оказывается, к нему из “неформальных источников” — из публикаций в газетах, научно-популярных журналах и брошюрах, а то и просто из непринужденных разговоров со случайными собеседниками — хорошо, если в кулуарах научных симпозиумов, а то ведь и вовсе где-нибудь в поезде, кафе или на пляже. Автор книги объяснил этот парадокс тем, что, дескать, под напором лавинообразно нарастающего потока публикаций рухнула система обмена научной информацией и ученым приходится теперь собирать осколки знания, где бы они ни обнаруживались.
Много позже у меня сложилось несколько иное мнение на этот счет. Дело в том, думаю я сейчас, что объем знаний о мире, которыми располагает человечество в любой момент своего развития, сколь бы огромным он ни казался, все равно ничтожно мал по сравнению с необъятным непознанным миром. Мы брели бы по жизни вслепую, наугад, если б не мировоззрение. Коротко и внятно объяснить, как мы выходим из ситуации, трудно, да я уже и писал на эту тему не раз; ограничусь здесь поэтому аналогиями. Незаменимая штука — зуб, но чтобы он исправно кусал — он должен прочно держаться в челюсти. Еще в иных случаях очень полезно иметь под рукой компас, однако чтобы он действительно помогал не заблудиться — у вас должна быть карта местности. А теперь уподобьте зуб или компас (выбирайте, что вам больше по душе) знанию, и тогда челюсть или карта будут не очень строгими, но вполне приемлемыми аналогами мировоззрению.
Но откуда мировоззрение берется? Тут читатели постарше вспомнят про то, как в них внедрялось “марксистско-ленинское мировоззрение” — не просто “научное”, но даже “единственно научное”. Марксизм-ленинизм преподавали в вузах, в сети политпросвещения, в техникумах, в старших классах школы — и во всех случаях исключительно с целью формирования у молодежи “правильного”, ибо “научного”, мировоззрения. После “демократического” переворота 1991 года те же самые, но враз поумневшие идеологи стали говорить о том, что марксизм был не наукой, а утопией…
Да разве дело в науке или утопии? Оксюморон заключался в самом понятии “научное мировоззрение”. Ведь это только внешне выглядело солидно: все инакомыслящие что-то измышляют, а тут — наука! На самом же деле, если кто-то пытался (или пытается) основать мировоззрение на науке, будь она даже вся неопровержима, как теорема Пифагора, то это может означать только одно: жалкую крупицу своего знания он самонадеянно экстраполирует на весь практически неведомый ему мир. По этой логике если что-то наукой не открыто — значит, оно и не существует. Вот почему у нас зачисляли в “лженауки” генетику и кибернетику, а еще раньше “отменили” душу (которая ведь совершенно независимо от того, как мы толкуем ее происхождение, к чему-то расположена, а что-то не приемлет, по поводу чего-то ликует, а от чего-то болит, и это непосредственно влияет на наше поведение)…
В действительности отношения между наукой и мировоззрением достаточно сложны и неоднозначны. Наука может поставить под сомнение те или иные мировоззренческие постулаты, но опровергнуть мировоззрение ей не дано — у него просто другие, так сказать, не по ведомству логики, основания (в качестве иллюстрации можно напомнить хотя бы бесславный опыт “научного” атеизма”). Когда мировоззрение ставит под сомнение науку — конфуз получается не меньший (современно мыслящему папе римскому даже пришлось извиняться за своих предшественников). Однако же только за счет каких-то сдвигов в мировоззрении могут произойти серьезные научные открытия — иначе одним хорошим компьютером можно было бы заменить всю Академию наук.
Мировоззрение — это обобщение на уровне интуиции (я бы даже сказал: на уровне души, но тогда пришлось бы долго объяснять, как именно представляет себе душу атеист) всего, что человек на протяжении своей предшествующей жизни узнает о мире — в непосредственном опыте, через наставников, книги, из всех остальных источников. Логика, анализ причин и следствий играют при этом совершенно второстепенную роль, и бывало ведь не раз, что исследования ученого “работают” на атеизм, а душа его предана религии (И.П. Павлов, А.А. Ухтомский и др.). Но в силу тех же причин ученый может быть скрупулезно доказателен и ответственен, когда обращается непосредственно к теме своего исследования, а на уровне мировоззрения — ненасытно любознателен и вовсе не педантичен. Его внимание открыто и для не очень достоверных фактов из популярной периодики, и для сомнительных с точки зрения строгой науки гипотез. Хорошо отлаженный механизм мышления ученого отфильтровывает то, что заслуживает более пристального внимания и тщательной проверки, но где-то в укромных уголках памяти откладывается и все остальное — порой искра, воспламеняющая интуицию, исходит оттуда. “Когда б вы знали, из какого сора…” — это не только о стихах сказано.
Так что основания у мировоззрения достаточно зыбкие, но там, где на него необходимо опереться при осмыслении научной ли, даже и просто серьезной житейской проблемы, найти более прочные основания своей позиции, обычно возникает потребность в получении достоверной информации. Вот почему человек интеллектуального труда всегда ощущает необходимость иметь под рукой хорошую энциклопедию. Не дайджест для митрофанушек, заменяющий эрудицию, а полноценное орудие мышления — универсальный справочник, помогающий сделать шаг от мировоззрения к точному знанию.
Это значит, что каждый факт здесь должен быть тщательно выверен и представлен кратко и достоверно. И, насколько возможно, — вне “интерпретации”. Во всяком случае, никакая “интерпретация” не должна влиять на отбор фактов. В переводе с греческого слово энциклопедия означает “обучение по всему кругу знаний”. Но уж если “по всему кругу знаний” — так извольте без купюр, с помощью которых кто-то заранее устанавливал бы границы моего мировоззрения.
Если читатель сочтет последние суждения слишком очевидными, я возражать не стану. Тем легче ему будет принять мои доводы, касающиеся уральских энциклопедий, которые, собственно, и побудили автора сесть за эту статью.
Любовь к родному пепелищу
На Урале энциклопедий о российской истории и про кошек не издают: думаю, наши “бизнес-энциклопедисты” не рискуют соваться на территории, контролируемые столичными книгоиздателями. Но есть ниша регионального книжного рынка, мало зависящая от размеров вложенного капитала, а “варягам” там и вовсе делать нечего. Я имею в виду краеведческую литературу вообще и региональные энциклопедии в частности. Бизнеса на них не сделаешь, а потребность в них велика: без любви к малой родине ее ведь, родину, не поднимешь из руин, а любовь — это не пылкая, но быстро остывающая страсть, а глубокое вживание, включающее и понимание, и душевную привязанность.
Надо заметить, что в иерархической системе советского государства интерес к малой родине у многих, если только не у большей части социально активного населения, был сильно подорван тем обстоятельством, что жизненный успех ассоциировался у них с миграцией по вертикали: из родной деревни в райцентр, из райцентра в областную столицу, оттуда — “в Москву, в Москву!”. Одним родной город был неинтересен как только лишь перевалочный пункт на пути к карьерной цели, другими, кому подняться до столичных высот не удалось, нелюбим как место крушения честолюбивых надежд. Краеведы (которые, к счастью, никогда у нас не переводились) в своем бескорыстном увлечении казались кем-то вроде городских сумасшедших; их скромные труды шли обычно на подверстку где-нибудь в местной “вечерке”, редко-редко наиболее настырным удавалось отвоевать скромную позицию в плане областного книжного издательства. Случались еще, правда, заказные издания к юбилеям — этакие идеологически выдержанные отчеты о проделанной работе, обильно сдобренные победной цифирью. От них развилась у читателей аллергия на книги такой тематики, которая и до сих пор дает о себе знать, хоть книги этого рода давно уже пишутся качественно иные.
В такой обстановке о местных энциклопедиях не могло быть и речи.
Правда, в начале 30-х годов предпринималась попытка издать “Уральскую советскую энциклопедию”, но тут был особый случай. Планы социалистического строительства (тогда еще в глазах широкой общественности не дискредитированные) предусматривали радикальное преобразование провинций. В бывшем захолустье возникали новые столицы. Административному центру огромной Уральской области Екатеринбургу даже имя по этой причине сменили — назвали Свердловском — и наметили грандиозные планы превращения его в настоящую столицу1 . Увы, планы эти, как выяснилось вскоре, оказались чрезмерно завышенными и непосильными: на что-то не хватило денег, другое в ту пору было даже технически неосуществимым, а там и область расформировали. Памятники “столичного” периода Свердловска до сих пор чужеродными островками проступают средь пестрого городского ландшафта, но как обломки кораблекрушения обволакиваются илом на морском дне, так и свердловские архитектурные раритеты начала 30-х годов становятся все менее заметными среди кварталов более поздней застройки…
Так вот, частью того амбициозного столичного проекта стала и многотомная “Уральская советская энциклопедия”. Однако судьба ее оказалась даже и более драматичной, нежели у гостиницы “Большой Урал”, Дома промышленности или Дома обороны. Не успели выпустить первый том, как тут же пришлось его упрятывать в спецхран, потому что немалая часть увековеченных в нем деятелей были объявлены “врагами народа”. Соответственно, и многие события с их участием потребовалось пересмотреть. Ну, а как выпускать второй том без первого? Или первый вновь переписывать? Так хорошее начинание и заглохло.
Наступили иные времена. Причислить себя к энтузиастам костоломных реформ я никак не могу, но в известном ослаблении (конечно же, никак не упразднении!) экономической и культурной гегемонии столицы вижу добрый знак. Конечно, и сегодня многие честолюбивые провинциалы едут за признанием в Москву, а к прежней “вертикали успеха” даже добавилась еще одна ступенька — почти недоступная в советские времена заграница. Но уже наметился и обратный поток: некоторые деятели, достигшие своего потолка в столице, направляются теперь в провинцию, чтобы сделать следующий карьерный шаг. А местных руководителей жизнь заставляет заботиться об инвестиционной привлекательности своих регионов — вот и приходится обращаться к краеведам, чтобы помогли напомнить общественности о том, чем он, регион, славен и что могут его жители такого, чего не могут и в столице. Словом, стала возрождаться и даже получать некоторое материальное обеспечение “любовь к родному пепелищу”.
Эта тенденция воплотилась сегодня в нарастающем потоке книг и альбомов о больших (и все чаще о малых) городах, о событиях и людях, которыми интересна и славна российская провинция. Только для иллюстрации упомяну большую серию добротных книг о городах Свердловской области, которую выпускает екатеринбургское издательство “Сократ”, серию “Урал. ХХ век”, которую издательский дом “ПАКРУС” создает при содействии холдинга “Уралдрагцветмет”, многочисленные издания “Банка культурной информации”. Как правило, это уже совсем не такие книги, которые отпугнули когда-то читателей: они предназначены не только для “представительства” (а нередко и вовсе для “представительства” не годятся по причине скромного полиграфического исполнения), но и для чтения.
В русле этой тенденции то тут, то там стали рождаться и амбициозные проекты региональных энциклопедий. Я назвал их амбициозными, потому что решиться на такое издание можно лишь при условии абсолютной уверенности в том, что удастся создать авторский коллектив, способный выполнить столь сложную работу, и удастся найти немалые деньги под залог — чего? Деловой репутации? Так ее еще нужно завоевать. Конечно, краеведов много, но чтобы от заметок в “вечерку” шагнуть к изданию академического уровня…
И ведь решались, и находили авторов, и находили деньги на издание…
И когда в ноябре минувшего года петербургская библиотека имени М.Е. Салтыкова-Щедрина пригласила создателей региональных энциклопедий на специальный семинар (кажется, это был первый семинар такого рода в России), о своем желании принять в нем участие заявили “энциклопедисты” не только из разных мест России, но также из Белоруссии и Украины. Семинар получился международным. В рамках семинара устроили выставку уже изданных энциклопедий — на ней было представлено около сотни экспонатов! Такой размах энциклопедического движения явился неожиданностью для многих его участников: ведь, решая свою локальную задачу, они порой просто не знали, что соседи у себя занимаются примерно тем же. Но раз этим занимаются — без оглядки на прецеденты, независимо друг от друга — и там, и сям, и почти везде, то, значит, дело действительно нужное!
С другой стороны, при таком размахе движения никто уже не может заявлять себя первопроходцем и рассчитывать на снисходительность пользователей. Энциклопедия должна быть энциклопедией!
И вот с этой мыслью принимаюсь я листать красно-бурый том с золотым тиснением на переплете: “Екатеринбург. Энциклопедия”.
Превратности метода
Этого издания на выставке в Салтыковке не было — надеюсь, лишь потому, что, когда готовился семинар, она еще не успела выйти из типографии. Но говорить о ней можно и нужно, непременно имея в виду, что семинар тот состоялся и около сотни, повторяю, изданий такого же плана было на нем представлено. Значит, екатеринбуржцы не первые — но тем выше должны быть требования к результату их труда. К тому же в иных местах над энциклопедиями работали дилетанты-энтузиасты, а наш город располагает самыми квалифицированными кадрами, сделать хуже других мы просто не имеем права.
Екатеринбургскую энциклопедию ждали давно. Первые слухи о готовящемся издании появились лет пять назад. Многие знакомые специалисты принимали участие в ее создании, за некоторыми сведениями обращались и ко мне. Всем понятна была сложность предпринятой работы, но понятна была и ее необходимость. Мне понятна, пожалуй, даже более, чем другим, потому что в последние годы мне пришлось трудиться над несколькими историко-публицистическими книгами на местные темы, при этом постоянно возникала потребность получить достоверную справку о том или ином деятеле или событии. Нетерпение будущих пользователей подогревалось еще и сообщением о том, что соседи-челябинцы уже раньше успели издать энциклопедию о своем городе (она и на выставку в Питер успела попасть) — так когда же, когда же появится наша?
И вот она появилась.
Семисотстраничный фолиант, потянувший на полпенсии среднестатистического краеведа, внешне производил самое солидное впечатление: на титульном листе гриф Института истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук, редколлегия — два с лишним десятка “остепененных”, известных и уважаемых в научном сообществе лиц (главный редактор — доктор экономических наук В.В. Маслаков.). Список авторов превышает двести человек, и многих я знаю лично и по публикациям как специалистов самого высокого уровня.
Добавьте хорошую бумагу и прочный, на долгие годы, переплет.
Какие еще признаки добротности издания вы могли бы добавить?
Но уже при первом и самом беглом просмотре меня разочаровало отсутствие многих имен и названий, которые, по моему разумению, тут непременно должны были присутствовать. Однако спешить с претензиями я не стал — мало ли что мне, историку-дилетанту, может показаться нужным. Тем более что главный патрон издания — академик В.В. Алексеев, директор обозначенного на титуле института, — в предисловии заверил: “При отборе статей редколлегия руководствовалась строгими научными критериями”.
Критерии он тут же перечислил: “уникальность, историческая ценность и значимость для города тех или иных объектов; общероссийское, региональное значение процессов, оказавших влияние на качественные преобразования в жизни города; события, ставшие важной вехой в истории города или оказавшие воздействие на региональные или даже общероссийские процессы”. В том же духе говорится и о “персоналиях”: дескать, включены статьи “об известных горожанах, внесших наибольший вклад”, и об известных же визитерах, “побывавших в Екатеринбурге и оставивших его описание в своих трудах”.
Критерии по смыслу вроде бы хороши, да вот беда: они предполагают сравнение фактов на основе предварительных оценок. Кто их будет делать, на какие критерии (тут ведь тоже нужны критерии) станет при этом опираться? О том не говорится ни слова, а, значит, открываются широкие возможности субъективных и произвольных решений. Что, собственно, и бросилось в глаза уже при самом первом просмотре красивой и солидной книги.
Есть, к примеру, словарная статья о Чертовом городище. Логику ее включения постигнуть трудно: это ведь скалы в шести километрах от остановки электрички, а до той остановки еще минут сорок надо ехать. Это уж никак не Екатеринбург. Ну, да ладно, екатеринбургские туристы по выходным дням любят туда ездить и гостей возить, так что те отдаленные скалы вроде бы в некотором смысле — городская достопримечательность. Но почему же, в таком случае, нет статьи о скалах Семь Братьев или Петра Гронского, не менее посещаемых, или, к примеру, о Ганиной яме? Она-то и к Екатеринбургу намного ближе, и уж точно может быть отнесена к числу городских достопримечательностей, поскольку именно там в июле 1918 года пытались поначалу упрятать, а потом сжигали на костре тела казненных членов императорской семьи. Теперь там построен деревянный монастырь, где архитектура в древнерусском стиле (правда, немножко “пряничная”, по оценке строгих ценителей) так чудесно сочетается с красивейшим уральским лесом, что там любят бывать даже такие неисправимые атеисты, как автор этих строк.
А разгадка совсем проста — стоит лишь чуть помедленнее полистать энциклопедию, присмотреться. Причина та же, по которой нет, например, ни реки Чусовой, ни горы Волчихи, ни Талькова камня, ни множества других природных раритетов, находящихся вблизи города и занимающих заметное место в обиходе екатеринбужцев, зато есть мыс Гамаюн, Еловый мыс, Скалистый мыс I, II, Калмацкий брод (причем тут уже прямо сказано, что это территория не Екатеринбурга, а города Верхней Пышмы), есть Палкинские левобережные стоянки, Палкинские правобережные стоянки, Палкинский II могильник, Палкинское городище, Перегон V (стоянка и могильник) и еще, наверно, десятка полтора словарных статей, посвященных, как вы уже, конечно, догадались, археологическим памятникам, которые находятся в поле зрения екатеринбургских археологов. Отношение их к Екатеринбургу не всегда понятно, но никак не объясняется. Например, статья “Гамаюнская культура” начинается с определения: “археол. к-ра бронз. и жел. вв. лесного и лесостепного Зауралья”, в самой статье упоминаются далекие от Екатеринбурга реки Тавда, Конда, Белая, Кама, Тобол и др., но о том, какое отношение эта культура имеет к территории Екатеринбурга — ни полслова, даже и упомянутый выше мыс Гамаюн не назывется, так и остается загадкой, имеется ли какая-то связь между его названием и столь широко распространенной первобытной культурой. А есть еще обобщающая статья “Археологические памятники” — одна из самых крупных в энциклопедии. Есть и статья “Археологическая наука” — тоже из числа крупных; во всяком случае, “Машиностроение и металлообработка” — на четверть меньше. Статей же о математической, физической, философской — какой там еще? — науках нет совсем. И последний штрих: во вступлении академика В.В. Алексеева говорится примерно о трехстах иллюстрациях — не считал, но, наверно, так оно и есть. А вот иллюстрации, посвященные статьям на археологические темы, я сосчитал: их оказалось 99 — из общего числа около 300. А теперь попробуйте меня убедить, что в основе такого отбора материала лежат “строгие научные критерии”!
Не поймите меня так, будто я недооцениваю археологию. Я просто думаю, что в таком объеме и с такими подробностями она абсолютному большинству пользователей энциклопедии города совершенно ни к чему. А если у кого-то вдруг возникнет нужда узнать обо всех этих стоянках и могильниках поподробнее — ему того, что включено в энциклопедию, все равно не хватит, придется обращаться к специальной литературе. Вообще-то лишних знаний не бывает, и археология в объеме средних размеров учебника мне здесь никак не помешала бы, да ведь в том беда, что она явно вытеснила из энциклопедии много сведений, в таком издании просто-таки необходимых.
Ну, возьмите хотя бы то же машиностроение — опорную область производства “опорного края державы”. Статья размером в три с половиной столбца — это, конечно, меньше, чем “Спорт” (4,5 столбца), но все же больше, чем “Малое предпринимательство” (2 столбца). Но мне не удалось найти даже гипотетического объяснения тому факту, что о заводе безалкогольных напитков “Тонус”, слабоалкогольных “Патра”, алкогольных “Алкона” статьи есть, а о Турбомоторном заводе, входящем в первую пятерку крупнейших предприятий Екатеринбурга, словарной статьи нет (хотя во вступительной статье он упоминается как один из промышленных гигантов). И нет даже упоминаний о самых известных его специалистах, зачинателях турбинного производства конструкторах Д.П. Бузине и М.М. Ковалевском.
Так же скудно и довольно невнятно представлена энергетика. Конечно, обоснованно включена статья (пусть всего несколько строк) о Среднеуральской ГРЭС: хоть она находится и в другом городе (Среднеуральске), но строилась для энергоснабжения Свердловского промышленного узла, а в войну давала едва ли не 90 процентов электроэнергии, потреблявшейся здешними оборонными предприятиями. Однако в статье говорится: “Первая очередь с оборудованием ср. давления (пять турбоагрегатов и восемь котлов) мощн. 234 тыс. кВт эксплуатируется с 6 января 1936 года”. Это откровенная дезинформация: с указанного момента эксплуатируется лишь одна турбина мощностью 50 тыс. кВт и один котел. Остальные мощности (до названной цифры) добавлялись постепенно на протяжении почти двадцати лет. Кстати, совершенно необоснованно обойден вниманием составителей энциклопедии строитель СУГРЭС А.А. Котомин — выдающийся российский инженер, погибший в годы войны в ГУЛАГе. Оттуда же, с СУГРЭС, пришел С.И. Молоканов, один из самых известных в стране деятелей энергетической отрасли, много лет работавший управляющим Свердловэнерго, то есть непосредственно в городе Свердловске.
Ну, а железнодорожная отрасль? Неточности небольшой статьи об Уральской горнозаводской дороге можно, конечно, списать на ее краткость. (В частности, названный в ней В.К. Рашет действительно предложил ее первый проект, но вскоре в противовес ему были выдвинуты проекты И.И. Любимова и Е.В. Богдановича; выработанный в результате многолетних дискуссий и дополнительных исследований вариант, который был реализован, существенно отличается от проекта Рашета.) А в статье о нынешней Свердловской железной дороге бросается в глаза смешная корректорская оплошность: говорится, что ее эксплуатационная протяженность составляет 7127,9 тыс. км. Заметили? Это, конечно, гораздо меньше, чем от Земли до Солнца, зато примерно в 20 раз превышает расстояние от Земли до Луны. Но главное — никакими “научными” критериями невозможно объяснить, что в энциклопедии не нашлось места ни для строителя Уральской горнозаводской дороги П.И. Губонина — крупнейшего промышленника всероссийского масштаба, ни для хотя бы некоторых ее руководителей: легендарного А.И. Емшанова, В.П. Егорова, В.М. Скворцова, Б.И. Колесникова. Решусь утверждать, что по масштабу личности, объему ответственности и значительности сделанного каждый из них неизмеримо крупнее, наверно, девяноста процентов деятелей, которые признаны “известными” и “внесшими вклад”.
Впрочем, я понимаю, насколько некорректно мое сравнение. Как, на каких весах взвешивать, “кто более истории-матери ценен”, если надо сделать выбор, например, между В.П. Егоровым, который руководил сложнейшим хозяйством дороги (рельсовые пути на тысячи километров, тысячи единиц подвижного состава, сотни предприятий, работающих в тесной кооперации друг с другом и со всей промышленностью трех крупнейших в стране областей, учебные и лечебные заведения, жилье, соцкультбыт, сто тысяч рабочих и служащих) на протяжении 16 лет, и это было время широкомасштабного технического перевооружения, — и “бабушкой русской революции” Е.К. Брешко-Брешковской, которая, правда, в Екатеринбурге была один раз проездом и два раза в краткосрочных командировках, зато ее звучное имя знает каждый историк?
Впрочем, создатели екатеринбургской энциклопедии ухитрились каким-то образом делать выбор и там, где выбирать просто невозможно. К примеру, работали бок о бок на протяжении почти полувека в Средне-Уральском книжном издательстве два замечательных редактора — Л.Г. Адамова и В.В. Артюшина (правда, Валентина Викториновна со временем перешла на должность заведующей отделом прозы журнала “Урал”, но редакция журнала числилась в штате издательства), обе пользовались непререкаемым авторитетом у авторов, с которыми работали, обе удостоены звания заслуженного работника культуры — как бы вы стали выбирать между ними? А вот наши энциклопедисты, представьте себе, выбрали…
Задаюсь вопросом: зачем?! Места мало? Но вот на археологию хватило с избытком. Да и кто определял, какой по объему должна быть энциклопедия города? Какими такими “научными критериями” должен определяться этот объем?
Листая энциклопедию, я встречал довольно много имен мне незнакомых — возможно, что без них я как читатель обошелся бы. Но кто-то из двухсот авторов издания считает их значительными, да ведь и я не знаю наперед, какая справка мне понадобится в будущем. Так что я не решился бы настаивать на исключении из энциклопедии ни одного имени. И проблему вижу в другом: многих — очень многих! — имен мне в ней не хватает! К упомянутым выше добавлю “навскидку” еще хотя бы десяток-полтора (а если всерьез озаботиться интересами дела, то счет им, “наукой” отвергнутым, но оставившим заметный след в истории Екатеринбурга, должен идти если не на тысячи, то уж, во всяком случае, на многие сотни).
Из ранней истории города. Нет плотинного мастера Л.С. Злобина, которого П.П. Бажов (в выступлении на 1-й научной конференции по истории Екатеринбурга—Свердловска в 1947 году) ставил “не ниже Геннина и Татищева”, поскольку именно он выбирал места для городской и верхисетской плотин, он же их и построил — они до сих пор стоят, а город при них. Нет изобретателя эффективного способа промышленного извлечения золота из россыпей Л.И. Брусницына, тоже высоко ценимого Бажовым. (Правда, в других статьях мимоходом тот и другой упоминаются, но нет “персоналий”: кто? откуда? чем славен?) Нет “кыштымского зверя” Зотова, сведения о котором, дошедшие до нас, столь противоречивы.
Из более поздних времен. Нет военного капельмейстера Шатрова, написавшего в Оровайских казармах вальс “На сопках Манчжурии”.
Нет С.А. Герасимова — кинорежиссера и профессора ВГИКа, а он ведь тоже “наш”. Нет “наших” же Г.В. Александрова и О.П. Жакова.
Нет Ф.К. Тарханеева — геолога и писателя, друга П.П. Бажова и основателя целой геологической династии.
Нет великого металлурга В.Е. Грум-Гржимайло, нет академика А.Е. Ферсмана, создававшего Уральский филиал Академии наук СССР, нет конструктора артиллерийских систем Ф.Ф. Петрова.
Нет основателя философского факультета и всей системы философского обучения на Урале М.Н. Руткевича, нет В.М. Готлобера — создателя экономического факультета УрГУ, переросшего впоследствии в экономический университет. Нет политика Г.Э. Бурбулиса.
Совершенно необъяснимо для меня отсутствие в энциклопедии “персоналии” Л.А. Худяковой, а ведь благодаря ее инициативе и беспримерной организаторской энергии у нас в городе есть и Дом кино (которого, опять-таки, нет в энциклопедии), и уникальный музейный комплекс, называемый в обиходе Литературным кварталом (и этого названия в энциклопедии я тоже не нашел), и Камерный театр (и снова о нем ни слова). За свои заслуги перед городом Лидия Александровна удостоена звания почетного гражданина — создателям энциклопедии ее труды почему-то показались недостаточно весомыми…
Нет бывшего главного редактора журнала “Урал” и очень авторитетного журналиста Г.К. Краснова. Нет Н.А. Полозковой, которая участвовала в создании журнала “Урал” и, проработав в редакции двадцать лет, фактически сформировала литературно-критическую традицию на всем Урале. Нет главного редактора Средне-Уральского книжного издательства Б.Л. Крупаткина и сменившего его на этом посту В.И. Селиванова — впоследствии многолетнего директора этого издательства (он и сейчас возглавляет издательский дом “ПАКРУС”)…
Нет поэтов Н.А. Куштума, Э.И. Бояршиновой, Л.Г. Шкавро, Н.Я. Мережникова, прозаиков В.Б. Туболева, О.А. Славниковой и В.Э. Исхакова, детского писателя С.Г. Георгиева, критика, прозаика и эссеиста В.Н. Курицына, литературоведов и критиков М.А. Батина, Н.Г. Кузина, Л.П. Быкова, писателей-краеведов Ю.М. Курочкина и С.А. Захарова и многих, многих других. Кто это решил, что для истории города они ничего не значат?
Нет М.П. Никулиной — поэта, прозаика, публициста, краеведа, между тем мало кто из ныне живущих на Урале литераторов может сравниться с ней авторитетом.
Создатели екатеринбургской энциклопедии сочли необходимым дать персональные статьи об “известных иностранных путешественниках и ученых, побывавших в Екатеринбурге и оставивших его описание в своих трудах”, — замечательное решение. Но почему же только иностранных? Вот на одном из домов в центре города даже мемориальная доска висит о посещении Екатеринбурга А.П. Чеховым по пути на Сахалин. В его эпистолярном наследии это событие отражено ярко — почему же оно не привлекло внимания создателей энциклопедии? Была еще и мемориальная доска, напоминавшая и о пребывании здесь в 1928 году В.В. Маяковского (а он ведь написал здесь три своих очень известных стихотворения); ее, к позору города, убрали варвары, перестраивавшие памятный дом на улице Вайнера под питейное заведение. Ну, а создатели энциклопедии что же — последовали их примеру?
Большая группа деятелей культуры оказалась здесь в эвакуации в годы войны — это же тоже важный след в истории города! К сожалению, автор русского текста “Интернационала” А.Я. Коц здесь и умер; варвары от бизнеса уничтожили мемориальную доску, напоминавшую и об этом событии, но в энциклопедии статья о нем все-таки есть. Но почему не нашлось места для композитора Р.М. Глиэра, который именно в военном Свердловске написал свой концерт для голоса с оркестром — шедевр мирового уровня? Конечно, не хватает в энциклопедии М.С. Шагинян, Л.И. Скорино (кстати, написавшей первую книгу о П.П. Бажове).
Необъяснимые провалы “энциклопедической памяти” обнаруживаются в самых разных сферах. Не знаю, каким “научным подходом” можно объяснить, что, например, о дореволюционной “Екатеринбургской неделе” статья есть, а о газете с тем же названием, которая уже больше десяти лет выходит в постсоветском Екатеринбурге, нет даже упоминания. Или почему спортивный клуб “Автомобилист” удостоен внимания составителей, а культурный центр “Автомобилист”, располагавшийся в бывшей Рязановской церкви (на той же улице, чуть наискосок от Института истории, гриф которого стоит на титульном листе энциклопедии) и игравший очень заметную жизнь в духовной жизни города 80-х годов, — нет? Нет статьи о конструктивизме как архитектурном стиле, определившем облик Свердловска 30-х годов. Нет статей о многих примечательных зданиях — например, о старом екатеринбургском вокзале, о здании управления железной дороги, о Дворце молодежи…
Эта “дефицитная ведомость” может быть бесконечной.
К огорчениям по поводу изъянов содержания добавляются и разочарования, связанные с дизайном и технической подготовкой издания. Что касается дизайна — в нем я вижу больше парадности, нежели делового смысла. Переплет — хорош, тут спору нет. Но шрифт для такого издания слишком размашист: энциклопедия не роман, который кому-то понадобится читать страницу за страницей, можно бы и поубористей. А зачем в середину тома подшит 20-страничный фотоальбом — цветные фотографии на мелованной бумаге в довольно посредственном, кстати, полиграфическом исполнении? Но уж если поместили этот альбом, то следовало хотя бы в статьях, к которым относятся эти цветные картинки, дать на них ссылки — того требует культура подобных изданий. Но ссылок нет, так что наличие иллюстрации к той или иной статье обнаруживаешь, как правило, случайно и задним числом.
Теперь чуть-чуть арифметики. Я уже упомянул, что около сотни иллюстраций из 300 относятся к чрезмерно любимой составителями археологии, еще около 60 — в цветном альбоме. Таким образом, менее полутора сотен иллюстраций в тексте (отпечатанных чаще всего плохо) приходится более чем на полторы тысячи словарных статей. Даже если учесть, что к половине, а, может быть, к двум третям статей иллюстрации в принципе не нужны, то и тогда получается, что наличие или отсутствие иллюстрации — результат “строго научного” выбора, критерии которого не всегда ясны. Почему фотоизображения одних зданий есть, а других — нет? (Кстати, там, где есть, они чаще всего лишь оттеняют недостатки текста: в нем словесно воспроизводится — зато с использованием искусствоведческих терминов: наука! — то, что на фотографии можно увидеть без лишних слов, а вот о том, какие исторические события связаны с этим зданием, обычно не говорится.) Какой смысл в невнятных панорамных снимках районов города? Схематический план района на том же месте был бы намного полезней.
Что касается фотопортретов, то, скорее всего, они используются в качестве своеобразных знаков отличия: большинству фигурантов портрет “не положен”, какая-то часть “удостоена” портретов, причем более крупного формата, нежели принято в обычных энциклопедиях, и по сюжету, так сказать, не казенные, а самые именитые (или сановные) лица предстают здесь в окружении “свиты”. Скажем, Б.Н. Ельцин представлен на групповом снимке, но кто сопровождает историческое лицо, не очень понятно из-за плохого качества изображения: один вроде бы губернатор Россель, а другого я не опознал. В центре группового снимка представлен и И.Д. Кабаков — довоенный предшественник Ельцина на посту партийного лидера. Правда, он ли это? Под снимком стоит: И.И. Кабаков. Бывший советский премьер Н.И. Рыжков — тоже на групповом снимке, но даже и не в центре, а на втором плане. Ну, а если крупным портретом представлен знаменитый хоккеист Н.П. Дураков, а портрета академика Н.Н. Красовского нет вовсе — надо ли это понимать так, что, выражаясь языком составителей, след первого в истории города более заметен?
В завершение картины несколько слов о деталях чисто технических. Непонятно, почему наши “энциклопедисты” отказались от принятого во всех серьезных энциклопедиях обозначения ударений в ключевых словах словарных статей: это откровенно и однозначно снижает качественный уровень справочного издания. Конечно, и точки над “е” в таком издании необходимы, однако ими тоже пренебрегли. А еще — надо ли говорить о том, сколь строгой должна быть корректура в изданиях такого рода? Но, когда пролистываешь екатеринбургскую энциклопедию, глаз невольно цепляется то за “космическую” протяженность железной дороги, то за этого неведомого И.И. Кабакова. А то вдруг среди почетных граждан города возникает некто М.Л. Шелутко (мы-то все знаем выдающегося пульмонолога и отчасти даже писателя М.Л. Шулутко”). На одной странице известный деятель времен гражданской войны представлен как генерал-лейтенант Радола Гайда, на другой он же появляется как генерал-майор А. Гайда (кстати, в Екатеринбурге есть сейчас А.В. Гайда — человек заслуженный и в городе известный, но о нем почему-то энциклопедия умолчала). И сколько еще подобных “ляп” в огромном томе — трудно сказать, не прочитав его скрупулезно, как следовало его прочесть ответственным исполнителям перед тем, как отдавать в печать.
Читатель (особенно если он сам причастен к созданию этой энциклопедии) может упрекнуть меня в том, что мои претензии, в основном, относятся к тому, чего в книге нет, а надо, мол, по завету Пушкина, судить о том, что в ней есть. Могу согласиться лишь отчасти: не упомянуть о добросовестной и квалифицированной работе если не всех, то, по крайней мере, абсолютного большинства из 200 авторов, принявших участие в создании текстов словарных статей, было бы несправедливо. Что я сейчас и делаю. То есть полезное справочное издание все же состоялось, оно станет подручным средством у многих, кто “по службе” или “по душе” интересуется прошлым и настоящим нашего огромного города.
Но, как вы, наверно, помните, Пушкин призывал к тому, чтобы судить художника по законам, им самим над собой поставленным. И если приравнять наших “энциклопедистов” к художникам (что, в общем-то, в данном контексте допустимо), то они сами установили себе закон, употребив обязывающее слово “энциклопедия”. Вот я и судил не о том, как поработали авторы словарных статей — как правило, специалисты самой высокой квалификации, — а о том, какая из этих статей сложилась энциклопедия. Именно в этом плане результат меня и разочаровал: издание оказалось намного беднее по содержанию, чем ожидалось и чем должно было и могло быть. Получилось это, мне кажется, из-за неких стратегических ошибок в самом замысле, из-за того, что скрывается за ширмой “строго научного” подхода. В связи с этим мне и вспомнилось выражение “превратности метода”, использованное кубинским классиком Алехо Карпентьером в названии одного из его романов.
А может, “без науки” и лучше?
Не спешите уличать меня в обскурантизме: к науке я отношусь самым почтительным образом, как это и должно быть. Однако две вещи, откровенно говоря, меня пугают, но скорее не в самой науке, а при науке: “парадигма” и законы жизни научного коллектива.
Относительно “парадигмы” я вот что имею в виду. Каждый росток на плодоносящей ниве научного знания “окучивается” достаточно ограниченным числом ученых. Они не составляют вместе единого научного коллектива, но работают с постоянной оглядкой друг на друга, прилежно следят за публикациями коллег, откликаются на них в очередных своих статьях (докладах, монографиях) — с кем-то соглашаются, с кем-то привычно полемизируют; по большей части они даже и лично знакомы друг с другом. Это, с одной стороны, помогает им держаться на уровне современного знания проблемы, но, с другой стороны, их коллективно накопленное знание кристаллизуется в довольно жесткую и негибкую систему, которая и называется ученым словечком “парадигма”. Войти в “парадигму” никому не возбраняется, но это чревато опасностью покатиться по колее, которая не сулит прорывов — неожиданных поворотов мысли, открытий; оказаться вне “парадигмы” — значит, остаться незамеченным в научном кругу и потому как бы не профессионалом.
А научный коллектив — он мало того, что лелеет и пестует “парадигмы”, так еще и озабочен, помимо проблем познания, проблемами своего коллективного выживания. А для того необходимо, чтобы все двигалось и работало, исправно выдавало “научную продукцию” и пребывало у общественности на виду.
Не стану более подробно расшифровывать сказанное, чтоб не уходить далеко от главной темы; полагаю, что вы и без лишних пояснений поймете, почему сделанная под научным патронажем Института истории энциклопедия Екатеринбурга — это не только “портрет” города, но и “автопортрет” самого института. Автопортрет, в котором достаточно отчетливо просматривается круг научных интересов ведущих сотрудников, направление плановых исследований, уровень погруженности коллектива в научную среду города и в самое проблематику города. В этом издании всякое решение, касающееся выбора тем и “персоналий” (то есть составления “словника”), приглашения авторов, иллюстрирования и т.д., — результат сложной системы согласования интересов, влияний, авторитетов, даже амбиций. Там, в научном мире, все соединилось, связалось, утряслось — никто, надо полагать, не в обиде. А поглядеть со стороны — так тут “провал памяти”, там перекос, а вот здесь и просто досадный недосмотр (как говорится, “у семи нянек…”).
Вот потому я и говорю: а может, лучше “без науки”?
И это не полемическое заострение темы, а попытка осмыслить еще один опыт создания региональной энциклопедии. Я имею в виду работу челябинцев о своем городе, которая увидела свет несколько раньше, чем энциклопедия Екатеринбурга, и выше уже мимоходом упомянута.
Сразу, впрочем, оговорюсь: “без науки” применительно к челябинцам вовсе не означает: любительски, самодеятельно, без затей. Челябинскую энциклопедию делали люди, в профессиональном плане подготовленные, думаю, никак не хуже их екатеринбургских коллег (и научных регалий у них предостаточно), так что качество ее словарных статей, насколько я смог оценить, ничуть не уступает екатеринбургским. Однако на титульном листе энциклопедии “Челябинск” нет грифа научного учреждения, и, может, поэтому на ее замысел не оказали влияния никакие “парадигмы”, амбиции и посторонние прагматические интересы. Ее создатели не изобретали “строго научных критериев”, чтобы представить пользователю только отобранные факты — “чистый экстракт” городской истории, и свели всю свою стратегию к очень простой (по смыслу, но не по исполнению) задаче — “создать всеобъемлющий свод сведений о городе” (эту формулировку я извлек из небольшого вступления “От редакции”). И такая задача выполнена ими, на мой взгляд, блестяще.
Я не знаю в деталях, как была практически организована работа челябинских “энциклопедистов”, однако из сведений, содержащихся в выходных данных, можно понять, что творческий коллектив имел три уровня: редакционно-издательский совет, редакция и авторы словарных статей. Стержнем, прочно соединившим эти уровни, и, несомненно, оказавшим решающее влияние на успех всей затеи, явился творческий тандем двух составителей (двое — взамен целого академического института!). Один из них — профессиональный историк В.С. Боже, более двадцати лет занимающийся историей Челябинска, органично вросший во все городские организации, так или иначе причастные к краеведению, а с 1993 года возглавляющий Центр историко-культурного наследия города Челябинска. Второй — филолог, писатель и опытнейший редактор В.А. Черноземцев. Оба значатся в редакционно-издательском совете (который возглавляет доктор экономических наук и действительный член Академии российских энциклопедий — другие титулы опускаю — Е.А. Елисеев), и, следовательно, прямо повлияли на выработку концепции этого гигантского труда; подписи обоих нередко встречаются и под словарными статьями. Но главный смысл их творческого содружества состоял, видимо, в том, что, благодаря кругозору и организаторским усилиям первого “свод сведений о городе” оказался действительно всеобъемлющим, а редакционному коллективу, возглавляемому вторым (В.А. Черноземцев — главный редактор энциклопедии), удалось предельно четко и стилистически однородно, содержательно и энциклопедически строго, к тому же без малейших признаков “перетягивания каната” в сторону той или иной темы, позиции, амбиции, выстроить поистине необъятный материал так, что в нем легко ориентироваться пользователю любого уровня и с любыми запросами, совершенно при этом не испытывая давления чьих-то предварительных оценок.
В Челябинске я бывал по делам не раз и в разные годы, знавал прежде и до сих пор знаю многих челябинских литераторов, знаю также многие местные реалии и проблемы — и все-таки, конечно, мои представления об этом городе намного беднее, нежели о Екатеринбурге. Так достаточно ли обоснованно мое заявление о том, что челябинская энциклопедия дает всеобъемлющий свод сведений о городе? Надеюсь, что — да, и по двум причинам. Во-первых, в рамках собственного моего знания Челябинска, его истории и людей, определяющих, опять-таки с моей точки зрения, лицо города, я не обнаружил в энциклопедии никаких пробелов и недомолвок, а вот нового об известном прежде узнал много. Во-вторых, пролистывая ее, я постоянно наталкивался на сведения, которые мне представлялись очень нужными в екатеринбургской энциклопедии, да, как правило, в ней отсутствуют (или же “рассованы” по разным обзорным статьям, так что наткнуться на них можно разве что случайно).
К примеру, есть здесь специальные статьи о каждом из архитектурных стилей, повлиявших на формирование облика Челябинска (модерн, конструктивизм, неоклассицизм), о преломлении в местных условиях общероссийских событий разных лет (“Августовский путч 1991 г.”, “Голод 1921-22”, “Денежное обращение в Челябинске”, “Отречение Николая II” и т.п.), о положении в Челябинске (в прошлом и сегодня) церковных организаций, принадлежащих в разным конфессиям (в том числе и нетрадиционным). Мне показалось плодотворным разделение статей, относящихся к одним и тем же объектам, если они касаются разных аспектов бытия таковых. Скажем, тот или иной дом или дворец как здание и он же — как учреждение культуры. Или — вот еще характерный пример: первой мировой войне посвящено аж четыре статьи. Одна о беженцах, появление которых существенно повлияло на демографическую ситуацию в городе, вторая — об инфляции и продовольственном кризисе в Челябинске, третья — о положении в городе, четвертая — о челябинцах на фронтах. Их писали разные специалисты — каждый лучше других информирован в своей проблематике, по разным же поводам обратится к ним и читатель, ему так будет удобней.
Создатели челябинской энциклопедии не стали взвешивать, подобно екатеринбуржцам, заслуги в чем-то проявивших себя горожан: того, дескать, надо увековечить, а у другого славы маловато или просто годами не вышел. Они стремились, как мне показалось, не “элиту” выделить, “удостоив” немногих места в энциклопедии, а представить по возможности всех, чьими трудами и талантами город обрел свое нынешнее лицо и о ком рано или поздно кому-то понадобится узнать: кто он, откуда и что сделал для города? В результате человеческий, скажем так, аспект истории города проявлен здесь предельно широко. Тут нет “концептуальных” ограничений: “персоналии” энциклопедии посвящены выдающимся своим мастерством рабочим, инженерам, лучшим учителям, врачам, писателям, музыкантам, художникам, спортсменам, военачальникам, политикам, общественным деятелям. Здесь на равных соседствуют бунтовщики и революционеры с усмирителями и вождями контрреволюции. Например, Емельян Пугачев — и разгромивший его крестьянское войско генерал А.И. Деколонг, атаман А.И. Дутов — и целая когорта красных командиров. Причем для составителей энциклопедии нет “наших” и “врагов”: каждый исторический персонаж представлен как носитель той правды, которую он отстаивал.
Челябинские “энциклопедисты” с максимально возможной полнотой отразили в своей всеобъемлющей книге и участие в формировании духовной атмосферы города видных деятелей в разных областях, которые постоянно в городе не жили, но даже кратковременным своим пребыванием в нем так или иначе поспособствовали приобщению Челябинска к течению всеуральской, российской, мировой истории. К примеру, побывала тут, как и в Екатеринбурге, однажды проездом и дважды в командировках Е.К. Брешко-Брешковская — челябинцы дали статью о ней, даже с фотопортретом (прежде мне ее портретов видеть не доводилось), но здесь она вписывается в совершенно иной контекст, нежели в энциклопедии екатеринбургской. Есть в энциклопедии статьи о Ленине, Сталине, Колчаке, Радоле Гайде, академике А.Д. Сахарове… Представлены известные артисты, приезжавшие сюда на гастроли, есть писатель Ю.Н. Либединский, участвовавший здесь в гражданской войне — еще, впрочем, до начала своей литературной деятельности, есть Александр Фадеев, заканчивавший, напротив, свою писательскую карьеру довольно беспомощной попыткой написать на уральском материале роман “Черная металлургия”… Все это — история, история города — прежде всего.
Кстати, я был огорчен, не найдя в екатеринбургской энциклопедии широко известного на Урале писателя Ф.И. Вибе (между прочим, лауреата премии свердловского губернатора), живущего в Екатеринбурге, а вот в челябинской энциклопедии есть не только он (как один из организаторов и постоянный участник челябинского фестиваля любителей юмора и сатиры “ФЛЮС”), но и его отец И.И. Вибе — ученый мировой известности, специалист по теории двигателей внутреннего сгорания. Да, профессор Вибе семь лет работал в Челябинске, здесь же и умер, но ведь до того вдвое дольше — четырнадцать лет — он работал в свердловских вузах!
Кто-то мне возразит: дескать, авторы екатеринбургской энциклопедии подошли к отбору фактов и имен более строго, показали только то, что тянет на всероссийский уровень. Но, во-первых, отбор был отнюдь не строгий, а, как я попытался показать, немотивированный, произвольный, для многих достойных людей просто обидный. Во-вторых, для обозначения всероссийского уровня есть и энциклопедии всероссийские, а жизнь в провинции держится ведь отнюдь не на вершинах, в силу тех или иных (порой случайных) обстоятельств выступивших над поверхностью текущих событий, так что не замеченная из столиц и других регионов фигура для местного жизненного процесса нередко оказывается гораздо важнее, нежели иной “раскрученный” прессой деятель.
Да и вообще ориентироваться при составлении региональной энциклопедии лишь на события и деятелей общегосударственного масштаба — это значит вольно или невольно следовать традиции советской “вертикали” (из деревни в райцентр, из райцентра в область и т.д. — см. выше), при которой никто не любит место своего проживания. И потому мне кажется принципиально важным именно тот рачительный подход к богатству собственной истории, который продемонстрировали челябинские “энциклопедисты”. “Многолюдность” и вообще подробность энциклопедии “Челябинск” объясняется тем, что они любят свой город, считают его “одним из самых замечательных городов планеты” (так выразился глава города В.М. Тарасов в своем маленьком вступлении к изданию), а, следовательно, его полюбят и читатели (пользователи). Ибо любовь к городу (равно как и к человеку) — это ведь не “объективная” оценка каких-то его достоинств, не признание его абсолютного превосходства над всеми известными образцами, а то соответствие, та сращенность, то совпадение, к которым можно отнести слова поэта: “самая кровная, самая смертная связь”. Иными словами, понять и полюбить город нельзя, не познав, не прочувствовав его глубинной жизни во всей ее сложности и полноте. Не знаю, так ли сформулировали свою творческую задачу челябинские “энциклопедисты”, но на деле у них получается именно так.
Стремясь создать “всеобъемлющий свод сведений о городе”, авторы взвалили на себя труд непомерный. Так, если екатеринбургская энциклопедия, как сообщают сами ее создатели, содержит свыше 1700 слов, то челябинская — свыше 6 тысяч, почти вчетверо больше! (При этом челябинцы сами сознают, что в энциклопедии могут быть пропуски, даже значительные. Что ж, при таком объеме работы это неизбежно, кое-что даже мне удалось обнаружить.) И чтоб эти 6 тысяч событий, фактов, действующих в истории города лиц должным образом осветить, к работе пришлось привлечь более 700 авторов (а екатеринбуржцы — более 200). Тем поразительнее, насколько слаженно, внятно, тщательно это сделано! В заглавных словах, как велит энциклопедическая традиция, и ударения проставлены (думаю, в некоторых случаях это было непросто), и точки над “е” присутствуют. За опечатки мой достаточно наметанный глаз нигде не зацепился. Отличные выбраны шрифты (очень емко и четко, прекрасно везде пропечатано).
И совершенно замечательно выполнен иллюстративный ряд (имя художника книги — В.Г. Витлифа — в выходных данных по праву стоит рядом с именами составителей). Никакой парадности (и цветных вклеек), никакой казенщины: все “картинки” только в тексте и строго по делу. Преобладают фотопортреты, их много; как правило, они выдержаны в традиционном для энциклопедий размере, но редко когда напоминают те, что делаются для документов. Живые люди — в позе, повороте головы, улыбке (иногда) или житейской озабоченности, нередко даже и детали интерьера на заднем плане помогают проявить характер. Есть групповые снимки, где это оправданно, — они побольше размером. Есть индивидуальные снимки иного размера — и опять-таки там, где это органично.
Довольно многочисленны в книге фотоизображения архитектурных сооружений, документальные снимки давних событий, градостроительные схемы, фоторепродукции документов и даже произведений живописи и графики. И все это очень хорошо смотрится, потому что всякий раз мастерски вмонтировано в печатную (трехколоночную) страницу и безукоризненно, до мельчайших подробностей, пропечатано. (К слову, печаталась энциклопедия тоже в Челябинске, в полиграфическом объединении “Книга”.)
Довершает облик этого прекрасного издания подборка весьма полезных, на мой взгляд, приложений в конце тома: устав города, списки градоначальников и прочих руководителей города и региона в разные времена, списки героев, лауреатов и иных граждан Челябинска, отмеченных высокими знаками общественного признания. Могу засвидетельствовать, сославшись на собственный опыт: нужда в таких сводных материалах у человека, интересующегося историей города, возникает постоянно.
Словом, челябинские “энциклопедисты” очень высоко подняли планку своих притязаний — и тем не менее попытка их удалась, на мой взгляд, блестяще. Я надеюсь, что в какой-то мере я сумел показать это читателю. Однако стоит добавить, что таково не только мое мнение: на том семинаре в Петербурге, о котором я упоминал выше, энциклопедия “Челябинск” была не просто замечена. Хоть там и не проводилось специального конкурса, но в выступлениях ряда самых авторитетных знатоков предмета (С.О. Шмидт, О.Г. Ласунский и др.) она была оценена как безусловно лучшая из всех ста региональных энциклопедий, представленных на выставке.
***
Город — это не просто большое скопление людей, живущих рядом в одной географической точке. Это социальный организм, пронизанный сложной сетью отношений, которые можно уподобить артериям, капиллярам, нервным волокнам. Как и биологический организм, город рождается, взрослеет, болеет разными болезнями и выздоравливает, накачивает мускулы или расслабляется, дряхлеет. Случается, и умирает. При всех состояниях очень важны дух города и его душа, от них зависит уровень его самосознания и самоуважения, зависит, как будет в дальнейшем складываться его судьба. Вот почему я считаю энциклопедию города — в принципе, как издательский проект — не очередной новинкой, которая появилась на книжном прилавке и завтра будет распродана, а этапной вехой в его развитии, которую видно издалека. По ней можно судить о его духовной энергии и перспективе роста.
Энциклопедии двух соседних уральских городов появились в свет с небольшим интервалом во времени. Города наши почти равны по возрасту, их исторические пути — особенно в недавно минувшем веке — во многом близки, а в некоторых отношениях тесно переплетаются. Екатеринбург и Челябинск сопоставимы по числу жителей, экономическому и культурному потенциалу, по амбициозности (как принято сейчас говорить) своих планов на перспективу.
Все это вольно или невольно подталкивает к сравнению двух родственных по жанру изданий. Избежать такого сравнения я не мог (и не старался это сделать), но, по правде говоря, оно не было главной целью моих заметок, потому что, на мой взгляд, в нем вообще мало смысла. Что из того, если даже не только автор этих строк, но и общественное мнение признает челябинскую энциклопедию более удачной? Екатеринбуржцы не станут ведь ею пользоваться взамен своей. И свою не поставят на дальнюю полку: все-таки в ней сосредоточено огромное количество необходимой и квалифицированно представленной информации. В общем, книги вышли, и, как бы к ним ни относиться, обеим предстоит долгая жизнь. Можно, конечно, надеяться, что если состоится переиздание екатеринбургской энциклопедии (о такой возможности говорит в своем предисловии академик В.В. Алексеев), то она будет существенно и с уточненных позиций доработана. Только боюсь, что случится это не скоро.
Может быть, больше практического смысла в общественном признании успеха создателей челябинской энциклопедии: он послужит, по крайней мере, моральным стимулом к продолжению работы коллектива. Ибо сейчас они вовсю работают над осуществлением нового крупномасштабного замысла — над пятитомной энциклопедией Челябинской области. Первый том уже вышел, второй на подходе.
А своими заметками я хотел не столько похвалить кого-то или покритиковать, сколько подтолкнуть читателя к размышлениям. Ведь это только внешняя сторона событий: родилась идея, нашлись энтузиасты, написали книгу, издали… На самом деле реализация столь масштабного интеллектуального и экономического проекта, каким является энциклопедия города, выражает суть экономической, социальной, культурной политики, проводимой в городе на протяжении достаточно длительного времени. Проще говоря, нравится вам это или не нравится, — каждый город получил такую энциклопедию, которую заслужил.