Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2004
Галина Метелева — родилась в 1970 г. в Свердловске. Автор двух книг лирики, “Я здесь своя” и “День”, участник фестиваля поэзии “Тавдинская ветка” и совещания молодых литераторов в Нижнем Тагиле в 2001 г.
***
М.А.
Скоро, скоро Новый год.
Вот и праздник у ворот!
Заходи ко мне, хороший,
положи конфету в рот!
Ну вот, ты идёшь.
Снег стряхни, куда несёшь?
Топочи потяжелее,
улыбайся во весь рот!
В праву щёчку поцелую,
в леву щёчку поцелую…
Я тя жалую, милую.
Только ты… совсем не тот.
Всё не то же,
всё не то же,
слоник мой розовокожий:
Ты-то — на небушке вот…
***
Ветер, ветер, ветер!
Шапка набекрень.
Будь пригож и светел,
тих и ясен, день.
Разным важным птицам
не дай ничего.
Отважной синице
надари всего.
Пусть бы ей покуда
хорошо жилось
на морозе лютом,
с милым другом врозь!
***
Не вели казнить,
вели миловать,
да храни, храни
мово милого.
А пускай мне го-
рестно, тягостно,
ты храни его —
ему радостно.
Ему радостно,
а мне солоно.
Заклевал меня
хуже ворона.
Ты прости ему.
Он не ведает.
Он не ведет,
чем обедает.
***
Обнимала бы всех, целовала,
не смотрела бы, кто и какой;
легче пуха бы в небе летала
и струилась, струилась рекой!
Разводила б нескромные шашни,
завела б всюду свой монастырь,
вместо грусти забвенной, вчерашней,
попросила бы весь этот мир!
Но не нужен, не нужен, не нужен!
Уходи, уходи, уходи!
Бесконечно прозябшие души,
я от ваших корней и седин!
Обнимала бы всех, целовала,
не смотрела бы, кто и какой;
легче пуха бы в небе летала
и струилась, струилась рекой!
***
На моей постели
тоска, да не лечь.
Открою окошко —
обдует до плеч,
обдует до ножек
и в землю уйдёт;
а кто меня ищет,
меня не найдёт.
***
Птичка, птичка,
краток век.
Это не секрет.
Радость моя, человек:
чик-чирик и — нет!
С тонкой веточки вспорхнёшь —
крылышки легки.
Ты не песенки поёшь —
вяжешь узелки!
Я ничем не дорожу:
всё бы только петь!
Что сложу да навяжу,
будет мне про смерть.
Мне другое невдомёк:
близко подошла.
Чик-чирик да прыг да скок.
Была — не была.
***
Надо перчатки, перчатки купить.
Руки согреть и печали забыть.
Звёздную сушь истолочь на муку.
Всем к декабрю выпечь по пирогу.
После застолья корки собрать
и в Пост Великий жевать и глодать.
Бестолочь я. Да на что я годна?
Буду с молитвой крепка, как стена!
***
Приходишь ты. Замёрз. Очки, как дом,
как небо безграничное, велики.
И в измеренье этом же — в другом —
такие говорящие гвоздики
молчат.
А мы — за кухонным столом.
—Ты знаешь, что “канава” из французского?
И я тебя, хорошего и русского,
кормлю капустой кислой и борщом.
***
Тепла уже не будет,
а будет степь бела.
Тепло — в душе,
и судят
нас добрые дела.
Я дорогой минутой
сорю в избытке дней.
Но лист кружит
и — чудо:
покой в душе моей.
А улица грохочет.
А улица живёт.
А у её обочин
такой неслышный ход!
И жизнь моя,
покуда
к нему приноровлюсь,
истает, как минута;
я с вечностью сольюсь.
“Видали ль?” — кто-то спросит
и повторит раз пять.
И смерти, будто позе,
не станет доверять.
На закате
…А я — за миром, нет в котором
намёка холода.
Светлеют досочки забора,
будто из золота.
В траве кузнечики стрекочут
совсем не так, как днём.
Недалеко уже до ночи.
А мы уснём, уснём.
Черпали, лили наземь воду,
чтоб ожила она.
И Бог дал силы для работы
и даст покой для сна.
Морковь, капуста, помидоры,
и кабачки, и лук…
Погасли досочки забора
и незаметны вдруг.
Собаки лают, да не больно-
то здесь и слышно их.
И вот: душа моя довольна,
и месяц в небе тих.