Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2004
Андрей Дробот. Крайний случай. — Екатеринбург, “Баско”, 2003. — 332 с.
Признаемся: уж что-что, а до смешных (как говорят нынче, “прикольных”) историй все мы большие охотники. Зачастую сборники анекдотов (парадоксальное, кстати, явление, так как “анекдот” по-гречески означает “неизданный”) раскупаются быстрее самых новомодных бестселлеров, что, в общем-то, и понятно — посмеяться тоже хочется, не всё про маньяков да убийц читать. Поэтому от книги, основное содержание которой — байки (что видно даже из оглавления — “Байки с больничной койки”, “Байки из вагона”), ожидаешь каких-нибудь коротких забавных рассказов, которые можно будет поведать приятелям у костра.
Из предисловия Ивана Лыкошина следует, что автор не стремится “скрыть серые будни обитателей панельных домов российской провинции за романтическим постмодернистским флёром несуществующей реальности”. Что ж, периферийной прозе вообще свойственно пренебрежение к умствованиям всяких интеллектуалов; новые реалисты считают излишними разные украшательства. Какая жизнь — такие песни, что вижу — про то и пою.
Только дело ведь не в том, по большому счёту, о чём байка, а в том, как она рассказана. В одном из интервью ведущий капитал-шоу “Поле чудес” Леонид Якубович сказал, что очень тяжело сделать смешным для всех зрителей автобиографический рассказ игрока про то, что его в детстве напугал медведь и он описался под дубом. Тем более тяжело написать об этом, так как воспользоваться непосредственным обаянием, мимикой и т.д. рассказчик (то есть уже писатель) не может. Литературное мастерство в данном случае требуется ничуть не меньшее, чем для создания пресловутого романтического флёра постмодернизма. Байки, истории из жизни — обманчиво простой жанр. Что, мне кажется, лишний раз видно на примере книги А. Дробота. При всех отдельных находках (а они есть) автору не удается пойти дальше бытовых зарисовок. И дело не только в недостатке остроумия. В конце концов, байку не обязательно рассказывать с целью насмешить слушателей до колик — можно целенаправленно загнуть какую-нибудь небывальщину, чтобы все ахнули, или рассказать о чём-нибудь страшном; словом, главная цель — поразить воображение чем-нибудь необычайным. Но как раз необычайного в рассказах нет и в помине.
Но, может быть, автор просто хотел показать быт вахтовиков, нефтяников, пенсионеров и военных? Или, скажем, передать чьи-то фронтовые воспоминания, как в рассказе “Три смерти”? Что ж, возможно, и так. Но часто в тексте проскальзывают детали, реальности прямо противоречащие: из вышеупомянутого рассказа “Три смерти”, например, мы узнаём, что “мессершмитты” утюжили наши позиции фугасными бомбами (при том что “мессершмитт” — отнюдь не тяжёлый бомбардировщик); у советского офицера во время сложностей на русско-китайской границе оказывается шестизарядный пистолет (при том что не было у нас шестизарядных пистолетов. Тут, возможно, сказалась коллективная память, отсылающая к романным и экранным ковбоям с шестизарядными револьверами системы “кольт”)… К тому же изъясняются герои А. Дробота зачастую языком странным, искусственным, как, например, роженица “в родильном зале”: “Помоги мне, врач, помоги мне, человек в белом халате…” (“Жажда денег”). Да и нефтяники порой говорят, будто сводку зачитывают, что, конечно, не способствует ощущению “суровой правды жизни”.
В заключении сам автор говорит о том, что его книга родилась из материалов, опубликованных в разное время в городской газете. Спору нет — для газетного материала многие составляющие, из которых возникает представление о литературном мастерстве, не так уж и важны; главное — суть до читателя донести. Но от книжного издания все же ожидаешь большего…
В уже упомянутом предисловии утверждается: “…читатель несомненно почувствует иронические чеховские нотки, строгую механику платоновского текста и хармсовский сюрреализм…” Если бы автору “Крайнего случая” удалось хотя бы отчасти взять столь высокую планку, читатель мог бы получить совсем другую книгу…
Александр Зернов