(вступит. ст. В. Лукьянина)
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2004
Эпизод литературной повседневности
Три машинописных странички, содержащие публикуемый ниже текст, обнаружились в фонде А.П. Ромашова (1926—1995) Объединенного музея писателей Урала. Это копия; где находится первый экземпляр (если только он вообще сохранился) — неизвестно. Неизвестно и время написания документа: под текстом нет даты. Однако по косвенным данным и свидетельствам очевидцев дату можно хотя бы примерно установить. Впрочем, сама по себе она не так уж и важна, а важны сопутствующие появлению этого небольшого текста обстоятельства: в них отразилось время.
Вдова Андрея Павловича, Любовь Израйлевна, предположила, что это внутренняя рецензия для готовившегося к изданию сборника повестей Ромашова. Это выглядит правдоподобно: в 1983 году в Средне-Уральском книжном издательстве действительно выходил такой сборник. В нем помещены “Одолень-трава” и “Первый снег”, упоминаемые в рецензии В.П. Астафьева, а также “Диофантовы уравнения” — первая книжная публикация. Включение двух первых повестей никаких сомнений у руководителей издательства не вызвало — они раньше уже печатались и идеологической критике не подвергались, а вот с “Уравнениями” хотелось, видимо, подстраховаться, и для того были (как я покажу чуть позже) вполне реальные причины. В таких случаях обычно и заказывались авторитетным экспертам так называемые внутренние рецензии — чрезвычайно популярный в советские времена, хоть и мало известный широкой публике жанр. Кстати, и в выходных данных книги значится: “Рецензент В.П. Астафьев”.
Все это так, но в выходных данных называется еще и редактор — М.П. Немченко. Михаил Петрович до сих пор прекрасно помнит обстоятельства работы над книгой. Именно он обращался к Виктору Петровичу с просьбой дать для издательства отзыв о “Диофантовых уравнениях” и очень быстро, по его словам, получил ответное письмо. Найти его сейчас, увы, не удалось, но Михаил Петрович утверждает, что помещалось оно на одной страничке, а рецензия в виде отдельного текста к нему приложена не была. Последнее обстоятельство подтверждает и В.И. Селиванов, работавший в те годы главным редактором Средне-Уральского издательства.
Конечно, можно предположить, что для “приобщения к делу” письмо могли перепечатать уже в издательстве. Но, во-первых, почерк у Виктора Петровича был достаточно крупный — это уж я сам хорошо помню, — так что растянуть страничку его письма на три полновесные страницы стандартной машинописи было никак не возможно; во-вторых, все-таки по форме сохранившийся в музейном фонде документ — именно рецензия, а не письмо.
И еще одно соображение. Немедленный и короткий ответ Астафьева издательству позволяет предположить, что для того, чтоб его написать, Виктор Петрович повесть не перечитывал — ему оказалось вполне достаточно впечатления, сохранившегося в памяти. Между тем рецензия оставляет ощущение недавнего прочтения. Так что напрашивается вывод: все-таки рецензия писалась раньше и по другому поводу.
Когда же и для кого?
Вот тут и сам я могу выступить свидетелем: для журнала “Урал”, где повесть А.П. Ромашова впервые увидела свет (1981, № 4), В.П. Астафьев рецензию точно не писал. Я в мае 1980 года стал главным редактором “Урала”, а где-то осенью (точнее времени не помню) после одного из собраний в Союзе писателей ко мне подошел Андрей Павлович (до того момента я с ним не был знаком, хотя изданные в Перми его книги читал) и попросил посмотреть свою рукопись. Рукопись произвела на меня сильное впечатление, и в необходимости ее публикации никаких сомнений не было. Однако когда я с этой мыслью зашел в отдел прозы, В.В. Артюшина, заведующая отделом, предостерегла меня: рукопись в редакции уже рассматривалась, но была отклонена по идейным соображениям. И она показала мне хранившиеся в архиве отдела письменные отзывы двух идеологически бдительных членов редколлегии, категорически возражавших против публикации. Но мы с Валентиной Викториновной решили тогда про эти отзывы “забыть”, а о новых не хлопотать, чтоб заранее не привлекать к повести внимание идеологической цензуры. Правда, все же немного подстраховались: заказали доценту УрГУ В.И. Колосницыну “идеологически выдержанное” послесловие и поторопились поставить повесть в один из ближайших готовящихся номеров.
Впервые повесть побывала в редакции, как сейчас вспоминает В.А. Артюшина, в 1978 году, а второй раз попала к нам, как я уже сказал, осенью 1980-го. Кстати, вряд ли Андрей Павлович ее до “Урала” куда-то предлагал: обладая ярким литературным талантом, необыкновенным трудолюбием и редчайшей творческой добросовестностью, он был на удивление скромен в своих притязаниях. Конечно, региональный “Урал” был первым местом, куда он обратился. Но скромность писателя объяснялась отнюдь не неуверенностью в качестве своей работы — просто он прекрасно понимал и трезво оценивал конъюнктуру. При всем при том Андрей Павлович, конечно, не мог смиренно принять судьбу вещи, в которую вложено было три года труда и которую он до конца своих дней справедливо сам оценивал как высшее свое творческое достижение.
Так что в течение примерно полутора лет рукопись “Диофантовых уравнений” отнюдь не лежала в авторском столе, ожидая лучших времен: писатель пытался устроить ее в каком-нибудь московском журнале — где ж еще искать смельчаков? Когда повесть готовилась к публикации у нас, он мне, естественно, о том не рассказывал: зачем пугать начинающего редактора чужими страхами? Потом уж, когда публикация состоялась и Андрей Павлович стал частенько заглядывать в редакцию как самый желанный посетитель, он мне признался, что рукопись побывала в нескольких московских редакциях (каких именно, он не сказал, а я расспрашивать не стал). Носил ее по редакциям не сам он, а “Витя Астафьев” (так Ромашов по старой памяти называл своего ходатая) — уже маститый и часто бывавший в Москве.
Все же организовать публикацию повести Ромашова в Москве Виктору Петровичу не удалось. Не думаю, что ему литературного авторитета не хватило. Вернее, что именно его рекомендация отнюдь не рассеивала у острожных редакторов идеологических сомнений.
Так или иначе, наиболее вероятным представляется мне хронологически привязать публикуемую ниже рецензию к этому периоду — с конца 1978 по начало 1980 года. И первый экземпляр ее машинописного оригинала нужно искать, вероятно, где-то в московских редакциях, да только едва ли он до нынешнего дня сохранился…
Валентин Лукьянин
Виктор Астафьев
Андрей Ромашов. Повесть “Диофантовы уравнения”
С Андреем Ромашовым мы вместе начинали, пышно говоря, наш литературный путь. На одном из первых общеуральских семинаров молодых писателей, организованных стараниями и заботами тогдашнего секретаря Пермской писательской организации, Клавдии Васильевны Рождественской, повесть А. Ромашова “Старая пашня” была принята единодушно как самое талантливое и обнадёживающее произведение.
Следом за “Пашней” последовали ряд рассказов, среди которых отмечен был драматический рассказ “Огонь”, после, сколь мне помнится, А. Ромашов перешёл на исторические темы, ибо сам по образованию и по духовному призванию есть прирождённый и дотошный историк.
Его исторические повести “Одолень-трава” и “Первый снег” — произведения не только точные в смысле изображения времени, времени сложного и драматического для России — Гражданская война, — но и предельно достоверны в изображении событий, характеров и быта людей. Несколько замкнутые, мрачноватые и молчаливые герои (если позволено мне будет так их называть) под этой вот внешней “личиной”, как правило, хранят душу отзывчивую, добрую и нежную. Словом, обе повести читаются с интересом и большим доверием.
И вот ещё одна повесть, тоже историческая, но она так далека от первых повестей Ромашова и по времени, и по “материалу” — “Диофантовы уравнения”. Я её читал в рукописи и, признаться, начинал читать с некоторым опасением: одно дело — писать русских, свилеватых и угрюмых таёжных мужиков, которые в сути своей не переменились и до сих пор, разве что пить стали больше, и другое — люди и дела тоже, отстоящие от нас почти на две тысячи лет.
Но и тут, в этой повести, современник наш остаётся современником и как бы высвечивает взглядом сегодняшнего человека покрытые прахом истории, людей, события далёких-далёких времён, и хотя один очень умный историк утверждает, что “история — это изучение процессов, протекающих во времени, но что такое время — не знает никто”, — это утверждение скорее научного порядка. Художественной литературе не раз удавалось если не объяснить время, то проникнуть в него, перекинуть “мосты” между совсем не похожими и отдалёнными эпохами.
Повесть А. Ромашова и есть, на мой взгляд, успешная попытка такого проникновения. Историкам судить об исторической линии повести, о точности и достоверности материала, я же был пленён самим звучанием прозы, неторопливым, чуть заунывным и протяжным ритмом её — так в сравнительно небольшой повести за счёт “мелодии” преодолевается “расстояние” и не тратится площадь на всякого рода настрой читателя, на “дела давно минувших дней”, на исторические справки и осведомительные документы.
Сконцентрировав действие на небольшой площадке, А. Ромашов тем не менее сумел каким-то образом, говоря современным, бюрократическим языком, “задействовать” целую эпоху и очень-очень сложную и поворотную для всего человечество эпоху — начало зарождения и проникновения христианства в цивилизованный античный мир.
И какие же противоречия, какие испытания, какие трагедии, какой бурный, а часто и кровавый путь ждал человечество на пути к новой вере — главный персонаж повести, он же и повествователь Олимпий — плотник — и есть олицетворение эпохи, через него, его глазами и памятью мы видим и слышим всё, тогда происходившее, борьбу людей, борьбу страстей, смятение душ, смешение жизненных принципов — ведь сам Олимпий начал служение новой вере с того, что предал свою любимую, своего учителя и “бога” — Ипатию, прекрасную Ипатию, растерзанную невежественными монахами, убитую за ум, знания, красоту и свободу выражения своих мыслей и идей.
Признаться, приученный относиться к исторической прозе традиционно — раз книга историческая, значит, она толстая, — я, с сожалением закрывая последнюю страницу повести “Диофантовы уравнения”, ибо читается она хорошо, хотя и трудновато — очень большое содержание материала на немногих страницах, густо людей, густо трагедий, густо идей, всего густо. Но, может, это ощущение и уже от привычки читать нашу жиденькую, водянистую прозу.
Во всяком разе, мне очень хочется, чтоб больший круг людей прочёл повесть Андрея Ромашова, печальную и поэтическую по звучанию, очень ёмкую по содержанию и, как всегда у Ромашова, точную по языку, языку неброскому, но образному, современнику доступному.
“Диофантовы уравнения” — повесть умная, нужная и на фоне многих постных произведений уральцев, пишущих ни о чём, хотя в их прозе есть и молоты, и экскаваторы, и сталь, и руда, да нет страсти, нет мысли, нет живых людей и ёмких характеров — на фоне этом повесть А. Ромашова выглядит и значительно.
1979 г.
Из фонда А.П. Ромашова музея писателей Урала