(Две правды о войне)
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2004
В своем отношении к горькому военному прошлому В. П. Астафьев не был однозначен и постоянен. Он мучительно размышлял, искал подтверждения своим сомнениям и догадкам на протяжении нескольких десятилетий. Однажды писатель сам признался, что на заре своей литераторской жизни (в пермский период) он старался писать так, чтобы “и читателю приятно, и тебе любо: все есть — и бой, и подвиг, и любовь, и ненависть”.
Что же, поздний Астафьев противоречит самому себе? Писатель, которому уже было “даровано” звание Героя Социалистического Труда, писатель, ставший почти классиком, вдруг начал излагать страшные мысли, не вписывающиеся в советский идеологический стандарт.
Когда-то ему нравились телепередачи Константина Симонова, в которых о войне вспоминали фронтовики, простые солдаты. Вспоминали без прикрас, без ретуши, без купюр (во всяком случае, так всем тогда, в 1960-х, казалось).
Спустя десятилетия Астафьев пришел к жесткому выводу, что и это не вся правда о войне. Он сказал, что “полную правду о том, какая это была бесчеловечная, кровавая, бездарная война, знает только Бог”. Во всеуслышание, в полный накал В. П. Астафьев заговорил о горькой цене великой Победы. Результат известен — на него дружно ополчились ветераны войны. Причем те самые побратимы-окопники, самые разные люди, вынесшие на своих плечах всю тяжесть войны. Среди фронтовиков, принявших “в штыки” новые астафьевские произведения на военную тему, прежде всего роман “Прокляты и убиты”, были пермские и ветераны, в том числе и его однофамилец, Герой Советского Союза Василий Астафьев.
И даже свой брат-писатель не одобрил! Так, Евгений Носов, с которым Виктор Астафьев был близок, познакомившись с его новыми сочинениями, не согласился с радикализмом авторской концепции. Георгий Жженов, многолетний “сиделец” сталинских лагерей, актер-умница, назвал Виктора Астафьева “перевертышем”. Куда уж больше, как говорится…
Между тем еще в 1962 году в статье “Нет, алмазы на дороге не валяются” начинающий писатель Виктор Астафьев поделился с читателями довольно неожиданными для тех лет размышлениями: “…Мы увезли с фронта не только груз потерь и утрат, тяжесть гнетущих окопных воспоминаний, а также и память о тех несправедливостях, которые не раз обрушивались прежде всего на солдатские головы…”
Ну, а уж после публикации романа “Прокляты и убиты” стало абсолютно ясно, что для старших поколений астафьевская правда была несвоевременной, неуместной, лишней. Просто помехой.
По каким направлениям прошел водораздел, который даже фронтовиков развел “по разные стороны баррикад”? Это — отношение к цене наших побед, это — отношение к роли и значению наших полководцев в истории войны и прежде всего к фигуре маршала Жукова, это — представление о будущем России. Виктор Петрович писал и говорил, что “самая правдивая книга о войне еще пишется, и она будет без дозировки”. Вот это-то “без дозировки” как раз и не устраивает, похоже, многих.
Отношение писателя к фигуре Георгия Жукова коренным образом отличается от общепринятого. В письме к своему другу Вячеславу Кондратьеву Виктор Астафьев замечал: “Тот, кто “до Жукова доберется”, и будет истинным русским писателем… Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда, но нам до нее не дожить…” И в другом месте той же переписки, опубликованной в “Литературной газете” в октябре 1994 года: “Как бездарно и бесчеловечно мы воевали. На пределе всего — сил, совести, терпения. И вышла нам наша победа боком через много лет”. “Достойный выкормыш вождя”, “продукт времени — и этим все сказано”, — вот астафьевская характеристика четырежды Героя Советского Союза маршала Жукова.
Самый тяжелый разговор — о будущем России. По мнению Виктора Астафьева, оно безрадостно. Если и воспрянет Россия, какая-то ее часть к новой жизни, то это будет уже другая Россия и другой народ, считает писатель.
Единственный пункт, в котором ветераны, расколовшиеся на два лагеря, все-таки сходятся — это резкое осуждение русского нацизма. Впрочем, их отношение к радикальным крайне правым группировкам, исповедующим фашистские взгляды и называющим себя русскими патриотами, вполне объяснимо. Причины их появления антагонисты объясняют опять же по-разному.
Виктора Астафьева обвиняют в том, что позиция, занятая им, “не способствует героико-патриотическому воспитанию молодежи” (фраза из письма членов Пермского совета ветеранов войны, 1987 год).
Сам писатель, обвинявший беллетристов, идеологов да и самих ветеранов в искажении подлинной правды, в нежелании искать эту самую правду, в облегченном отражении истории войны, видел последствия всего этого в появлении новых циников. Для Виктора Петровича тут существовала очевидная связь.
* * *
Нужно отдать дань мужеству солдата Виктора Астафьева, который “попер” почти в одиночку против общественного мнения. “Клевещет на наши славные Вооруженные Силы, сводит “на нет” значение самой святой победы…” В таком духе обвиняли его (а ветераны войны “прикладывали” и покрепче).
В 1990-е годы правда Астафьева была востребована в среде интеллектуалов и либеральной части общества, писатель получил полный “карт-бланш”. А вот ярый оппонент своего однофамильца, почетный гражданин города Перми Герой Советского Союза Василий Михайлович Астафьев сказал, раскритиковав “Проклятых и убитых”: “Мели, Емеля, твоя неделя”. На данном отрезке общественного развития его, Василия Астафьева, боевого сапера, правда о войне оказалась словно бы забытой, ненужной. Таких, как он, уже не слушали, не слышали. И этому фронтовику тоже потребовалось немало мужества в отстаивании своей правды.
Нужно сказать, что таких, как Василий Астафьев, немало. Они честно воевали, заслуженно получили за свои подвиги боевые награды. Для многих из них война, совпавшая с их молодостью, — самый яркий период жизни, связанный со служением Отечеству.
Самая яркая, пожалуй, иллюстрация расхождений в ветеранском корпусе — рассказ двух Астафьевых об одном боевом эпизоде, форсировании нашими войсками Днепра. Один, писатель, упирает на то, что операция не была подготовлена, что сотни и сотни наших бойцов утонули без плавсредств зазря. Другой, сапер, признавая эти многочисленные потери, говорит, что первыми шли добровольцы, что здесь проявился подлинный героизм… (газета “Пермские новости”, 23 марта 1995 г., статья “Это будет другая Россия и другой народ”).
Истина, видимо, где-то посередине. Но не каждая птица долетит до этой поистине золотой середины.