Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2004
Давняя, но имеющими память отнюдь не забытая статья до того неприметной преподавательницы химии Нины Андреевой, взбудоражившая в свое время всю советскую периодическую печать, подняла заодно и такую волну противодействия, которая до сих пор успокоиться не может, хотя все мыслимые плотины давно и подчистую смыты, дамбы порушены, оставшиеся руины быльем поросли.
То есть пафосу статьи рабкора “Советской России” “Принципами не поступлюсь!” прогрессивная общественность боевито и дружно противопоставила свой пафос: “А я поступлюсь!”
С той поры в политике, тем более в унылой нашей повседневности, все более или менее устаканилось. Чего никак не скажешь про культуру в целом и литературу в частности.
Так, недавно довелось случайно услышать по телеканалу “Культура” диалог двух театрально-киношных мэтров Олега Басилашвили и Сергея Юрского, на глазах телезрителей пришедших к единому мнению: хотя налицо театральный бум, особенно в столицах, но порядка в общероссийском театральном доме нет, профессионализм стремительно падает, скандал и эпатаж развращают публику, в режиссуре по-хозяйски обосновались зубастые ребятишки, не отягощенные никакой моралью, тем более профессиональной этикой. Что, конечно же, — общее место, однако и прозвучала из уст Юрского сермяжная правда, которую не всякий бы высказал вслух: мэтры сами стояли в свое время у истоков восторжествовавшей тенденции, они ее породили, а теперь им, видите ли, хотелось бы собственноручно с ребенком расшалившимся покончить. Только руки, как в подобных случаях обычно и бывает, коротки, ведь гоголевский Тарас лишь счастливое исключение из печального правила…
Да уж, в пресловутом “расширении рамок”, “избавлении от шор” и в “разрушении барьеров” весьма преуспели выдающиеся деятели культуры, и литературы в частности. Конъюнктурщика от соцреализма как биовид изничтожили вчистую. Но…
Собственно, статья Валентина Лукьянина “Литературное сегодня сквозь призму “русского Букера” в третьем номере “Урала” за текущий год и спровоцировала данные заметки. В ней предыдущий главный редактор журнала объясняет нам логику букеровского жюри, не включившего роман А. Иванченко “Отдельная жизнь гениталий” даже в длинный свой список. Логика стала кристально понятной, однако не перестала выглядеть глубоко порочной. Как и логика автора статьи, само собой. Потому что она не в явной, но абсолютно очевидной форме не просто реабилитирует ее величество Конъюнктуру, но возводит ее в некий совершенно неприемлемый, на мой взгляд, абсолют.
(Конъюнктура — она же мода, она же мейнстрим. Хотя наше словечко “струя”, на мой взгляд, и мускулистей, и лучше отражает суть. Сравните: “попасть в струю” и “вляпаться в мейнстрим”.)
Да, мы все прекрасно помним блестящий дебют Александра Иванченко в “Урале” образца 1985 года. И Валентину Петровичу Лукьянину по праву принадлежит честь первооткрывателя данного таланта. Ну, пусть не первооткрывателя, поскольку литературному андеграунду Иванченко был известен существенно раньше, но, во всяком случае, та публикация несомненно пролилась бальзамом на авторское честолюбие.
Почему же я тогда заключил слова “блестящий дебют” в кавычки? Да потому, во-первых, что мне самому в силу различных причин весьма затруднительно наслаждаться подобного рода творчеством. А во-вторых, потому что такого сорта оценки желательно бы доказывать статистически, что, согласен, чистейшая утопия, зато она привлекательна, как сам коммунизм. И в-третьих, “блестящий дебют” — это в ста случаях из ста сугубо тусовочная характеристика.
(Кстати, на совести нашего “изыскателя талантов и раздвигателя горизонтов” и матерый уголовник Евгений Монах, как, помнится, гордилась этим открытием вся редакция, такую изысканную гордость, небось, не всякий здравый рассудком и душой человек в толк возьмет.)
И тем не менее бросать камень в того или иного неблизкого мне литератора по причине его недостаточного нюха на конъюнктуру я бы ни за что не стал. Более того, я бы, пожалуй, посчитал обиду А. Иванченко на букеровское жюри совершенно справедливой и обоснованной.
Потому что глубоко убежден: не к лицу истинному писателю нос по ветру держать. Хотя оно и доходней. “Чутконосые” — это не писатели, это совсем иная стать. Ибо талант и высокая обучаемость — предметы существенно различные.
А что до различных премиальных комиссий, то было бы полбеды, если бы они лишь следовали стихийно складывающейся конъюнктуре, однако именно они ее формируют и пестуют. Они же и камнями несчастную побивают, когда решат, что пришло время. Но мы ни в коем случае не должны обманываться — это все равно торжествует оно, ее конъюнктурное величество.
Да, Иванченко сегодня, получается, вне пресловутого мейнстрима. Зато он позволяет себе роскошь оставаться самим собой. Что для меня, испытывающего врожденное отвращение к постмодернизму во всех его проявлениях, в сто крат ценнее.
Премиальные комиссии — это какой-то постоянно мимикрирующий современный РАПП, их члены в большинстве не отягощены сочинением собственной поэзии-прозы, так отчего б за твердую регулярную зарплату не взвалить на себя бремя ответственности за некую “генеральную линию” со всеми ее прихотями. Но сколько раз бывало: возьмешь в руки обласканного автора, а иметь дело с ним невозможно — либо скука смертная (ближайший пример — “Стрекоза, увеличенная до размеров собаки” и упорхнувшая из наших мест, заселенных сплошь занудными бескрылыми муравьями), либо вовсе с души воротит.
Теперь вот, стало быть, есть мнение полагать наивысшим литературным достижением роман, изготовленный в духе “радикального реализма”, или как оно у них еще называется. Пусть это не совсем роман, пусть совсем не роман. Пусть вообще не поймешь что. Ибо наши литературные законодатели такой вот проект сперва за основу приняли, а потом, не долго думая, и в целом. И — прекратить прения.
Вот только многострадальный читатель совсем уж плохой. Еще сколько-нибудь поморочить ему голову, и — дойдет…
Чу! Уж не гудит ли опять тот пароход, некогда прозванный простым элитарным народом “философским”? Если это он — пускай. Авось, хуже не будет. Куда ж еще.