Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2004
Реабилистансы
1
Я ставлю перо на колени
на поле пречистой бумаги,
во благе чернильно-небесном
его позабыв окунуть,
но плоское время, наглея,
вбегает в речистой отваге
и, чуть помешкав на месте,
в дугу меня пробует гнуть.
Восславлю речистое время,
свободу пустеющей колбы,
простора лучистое право,
Земли оборотистый долг!
Но таймера чуткое бремя
щелчком овдовевшей щеколды
вернёт столбовую расправу
и вытолкнет — к Игорю в полк:
Див кличет. Зегзицею кычет
мотор, что стучится на вычет.
Звезда на задворках каличит.
Контачит фонарь: прорицай!
Ах, время ЧК вороное!
Винцо попивая дрянное,
прошлась по тебе паранойя,
и плачет по птичке птицарь.
2
— Ой ты, птичка-пичужка-подружка!
Где же запропастилася, кружка?
Раньше знай заливай себе брюшко,
а не хошь — упражняйся прыжком.
Ах, припрыжка-привычка-певичка!
В море — качка, а на море — гичка,
да синичья в зубах рукавичка,
хоть кричи золотым петушком:
— Ой ты, птичко, — кричи, — желтобоко!
(Сам ВарСава пожил до того, как…)
Не клади ты гнизда так высоко —
от-от ястреб тебя закохтит!
А пасись на зелёной муравке,
да ищи свои славки натравке,
хоть высиживать яйца на лавке
и квохтать на виду — не ахти.
Что поэты хотят: Шемаханской
царь-девицы? Свободы жиганской?
Так за это не в табор цыганский —
в Магадан — Вели, мир, не зевай!
Шаг, Адам, — за ШаламоВарлама,
два — за жало б/у Мандельштама,
три — за ястреба Бро’ского прямо
и спросить бы, — д’ где он — зима.
Пост. Скрипну семь строк в оправданье:
коль скоро срока за старенье
скостили нам ради старанья,
на гравий елей — и варгань:
за щебет, за щёлк, за мычанье,
за чьи-то мечты, за молчанье,
за вечное незамечанье:
— На — трогай! А Рай? А, гортань?!
* * *
…и подпасок, отогнав отару,
ищет млеющих овец
и с опаской подбирает пару
тлеющих колец.
Трав ночную горечь любит Яхве,
племя вечное храня:
пахнет сладко — ах, как сладко пахнет
млечное ягня!
От того колючего разлада —
кольцами — благоуханный дым…
— Что же на…?
— Да ничего не надо:
тихо посидим.
Цоб-цобе — кого ведут на бойню
за железное кольцо?
Что, жена, теперь? Но как ни больно —
ближе к лезвию, лицо!
Так вздымай повыше — выше — цену
и, уже не грезя об ином,
заплати за верную измену
всесожженья жертвенным огнём.