Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2004
Юрий Аврех — родился в 1977 г. в Уфе. Окончил курсы переводчиков в международном лингвистическом центре по специальности “переводчик-референт”. Играл в театральной студии, работал учителем в школе, потом в музыкальном училище. Стихи публиковались в “Урале” и “Уральской нови”. Занимается репетиторством, ведет литературный клуб “Лебядкинъ” и все еще проживает в Екатеринбурге.
* * *
Долго музу искать, быть кому-то чужим, быть в кого-то влюбленным,
Ждать случайной с ней встречи, и думать, и думать о ней,
И надеяться, что обо мне она, может быть, помнит
Среди сотен поэтов — блуждающих в море огней.
Я хотел бы с ней быть, и остаться хотел бы я с нею
Поцелуем французским, стихом на ее языке,
Обнимая ее и на ясное небо глазея,
На скамейке сидеть, наплевав на людей вдалеке.
Говорить о стихах и о том, что непризнанный гений,
Проводить по щеке и ложиться с ней на ночь в кровать,
Просыпаться и после класть голову к ней на колени,
И молчать, если надо, и, если не надо, молчать.
Возвращаться друг к другу, но кто-то однажды заметил,
Кто бы ни был с тобой, остаешься ты наедине,
Сам с собой и всевышним, который, печален и светел,
Обитает в тебе, незаметно один в тишине.
* * *
Проходит дождь в имении Алисы,
В стране Чудес, где обитают лисы,
Выходит нимфа, покидая лес,
Похожая на взрослую Алису,
Целует в губы, говорит Останься,
И мелкий дождик капает с небес.
* * *
Когда заснешь, тебе приснится дом,
А в нем окно и шторы на гардинах,
Но не знакомый и привычный дом,
А тот, какой увидишь на картинах
Старинных. Пусть тебе приснится он.
Пусть мне приснится он, три апельсина,
Еще три феи в бело-голубом,
С волшебной лампой фирмы Аладдина.
Сшивая сны, о чем-то говорят
И весело играют на свирели,
Не предадут, ни в чем не обвинят
Страшила, Дровосек, Тото и Элли.
А комната так кажется светла,
Душе просторно и довольно воли,
Так, будто в сердце больше нету зла,
Нет страха, одиночества и боли.
* * *
Нет карты для страны стихов,
В ней заблудиться очень просто,
Лесные чащи, перекрестки
И воздух с запахом цветов.
Почти невидима, сокрыта
Она завесою дождей,
Несчастий мелочного быта,
Но что-то есть еще за ней.
И кто-то, кто еще читает
О том, что происходит здесь,
И то, что пишут, не прощает,
Но принимает все, как есть.
В его глазах видна пустыня,
Жизнь города отражена.
Снег в ноябре, в июле — ливень,
Поэт в рубашке у окна.
***
Зачем мальчик размышляет о смерти
Оставшись один
В магнитофоне играет музыка
Жизнь почти прекрасна
А он не находит себе места
И ждет
Когда выйдет Царственный Август
Протянет ему руку
И скажет
Ты римлянин ничего не бойся
И тогда он пойдет вперед
Освещенный солнечным светом
По едва заметной тропинке
Поверив в свое бессмертие.
* * *
Ты видишь, восходит светило,
Плывут облака вдалеке,
Здесь осень еще не ходила
Со скрипкой в холодной руке.
И можно искать свое счастье,
Другим посвящая стихи,
Еще далеко до ненастья.
Свет падает в комнату, и
Играют Свиридов и Моцарт,
То грустно, то весело им.
Всем музыку дарят и звезды,
Прекрасный отверженный мир.
* * *
О крылатой девушке с пепельными волосами,
Нарисованной на картине одного американского художника,
Думал один душевнобольной романтик.
Он не считал себя лучше других,
Просто он думал о том же, о чем думали до него
По крайней мере около ста поэтов,
Спившихся, утонувших, повесившихся,
За небольшим исключением, доживших до старости,
Провозглашавших свободу духа и плоти.
Что ж, значит, я буду сто первым,
Думал он, потому что кто-то же должен
Выходить из шеренги, демонстрировать свои раны,
Чтобы несколько любителей поэзии умилились,
А несколько критиков написали труды
И ничего, в сущности, не изменилось.
Но эта игра не на жизнь, а на вечную жизнь
Будет продолжаться даже по ту сторону текстов и грез
В обществе мертвых поэтов, вечно влюбленных и юных,
Чей мальчишеский смех
Проносится над автострадами и площадями,
Приводя в смущение фотомоделей и вдов,
Заводных человечков, спешащих по важным делам.
— The real world will never forgive the world of dream.
We have our own illusion, —
Говорят обыватели.
Ангелов и волшебниц,
Которых лишили крыльев, нельзя осуждать.
Можно только ждать или прощать,
Чтобы, возможно, когда уже не останется сил
Для ненависти и презрения, выйти и крикнуть:
Верните мне самоуважение и гордость,
Поверьте в написанное и нечто высшее,
И тогда я смогу полюбить вас, первого встречного,
И любого ближнего.
* * *
В жаркий июньский полдень,
Когда невидимый курильщик облаков
Выкурил еще одно облако
И теперь с недоумением глядит
На рекламные слоганы,
Предлагающие дешевые сигареты,
Пиво для настоящих мужчин
И косметику для настоящих женщин,
Можно отвернуться, закрыть на мгновение глаза
И представить себе
Деревянных птиц, которые поют
О…
***
Время ливней и радуг придет.
Остается лишь в это поверить,
Даже если тоска зубы щерит,
Время ливней и радуг придет.
Будет весело, будет светло,
Выйдем вместе из дома с тобою.
Так и будет. Ты слышишь, алло?
Будет радуга над головою.
* * *
Не принимай близко к сердцу обиду,
Каждый живет и живет так, как может:
Юноши, склонные к суициду,
Странные женщины с тонкою кожей.
Те, кто стихи друг для друга читает,
В узком кругу говорит о высоком,
Любит — не любит, никто не узнает,
Кончится лето, став яблочным соком.
Осень, достойная мастера кисти,
Дождями оплачет погибшее лето,
Мальчики, девочки, желтые листья,
Ангелы сумерек, ангелы света…
***
В чёрном кафе сновидений,
Где седой хозяин
Разливает зимние сумерки,
Среди завсегдатаев этого заведения
Совершенно случайно можно встретить одну
Далеко не прекрасную даму,
Покрытую шрамами и синяками.
“Когда-то меня называли поэзией.
А теперь я стала такой.
Эй, официант, принесите мне водки!” —
Говорит она и уходит,
Оставив на стойке вместо денег
Лишь два цветка — белый и красный.