Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2004
Андрей Ильенков — родился в 1967 г., кандидат филологических наук. Стихи и проза публиковались в журналах “Урал”, “Пастор Шлаг”, “Красная бурда”, в “Литературной газете”, в альманахах “Формальная поэзия Екатеринбурга”, “Рука на плече” (Екатеринбург), “Вавилон” (Москва), “Антология современной уральской поэзии”. Живет и работает в Екатеринбурге.
***
Живу по щучьему веленью,
Но иногда в цепи заката
Взгляд потеряет управленье
И остановится за кадром.
А там, за кадром, лес медвежий
Оцепенел в разломах ночи,
Где я невеждой и невежей
Шагал по трупам ранних строчек,
Менял на медную монету
Златую цепь легенд первичных.
Одну я помню. Сказку эту
Зову “Любимой” по привычке.
Соловей и Роза
В саду камней и доменного дыма,
Пронзив насквозь асфальт и черный снег,
Она ждала, апрелем невредима,
Обещанного генами во сне.
Она невольно знала цены рынка,
В крови отметок пачкала персты,
И зеркала обычная картинка
Ее томила счастьем простоты.
А он как раз открыл закон живого:
Прекрасней неба солнечная рожь.
Воспитанным в просторах голубого
Особенно по сердцу эта ложь.
Он плакал одиноко, и, однако,
Вседневно ощущая благодать,
Она везде искала явных знаков,
Причину счастья силясь угадать.
И грянула в его воздушном замке
Торжественных хоралов нищета,
Но, словно солнце мира, сердце самки
Рождается любить, а не мечтать.
День ото дня все тише было в классе:
Уж не шептались, — слушали они,
И, как уран, наращивали массу
К ногам богини падавшие дни.
В слезах с луною плавали ресницы,
Все взвесив и сломав носы весов,
Она легла последний раз присниться,
И он еще был счастлив шесть часов.
***
чем тебе оплатить
жизнь мою или сон
осень уметь плотить
дух и плевать лицо
солнце гореть и греть
люди зачем-то при
вот и трамвай уметь
ехать Тобой внутри
вот и уметь народ
гены Тобой сложить
или наоборот
фоном Тебе служить
наоборот Тобой
выдуман край родной
чтобы не быть одной
с осенью и со мной
Эндорцизм
…И день настал, когда я стал ей нужен,
И в этот день с ужасной простотой
Я ощутил, что все гораздо хуже:
Я перешел давно черту, постой,
Мне все равно, что скажет моя Лала,
Она ничем не в силах мне помочь.
За той чертой, где нашей ласки мало,
В любой близи почти разлучна ночь,
И не спасут короткие минуты,
Когда хотел бы слиться навсегда,
С ее пеленок, и проникнуть внутрь
Не так, а словно воздух и вода.
И я решился стать угарным газом,
Я растворился у нее в крови,
И странно было видеть сквозь оргазм,
Что жизнь — сама помеха для любви.
***
Прости меня за то, что ты обожжена,
Но это не огонь, клянусь, обычный воздух!
Огонь согреет дом, где спит моя жена,
И то на краткий срок, пока луна и звезды
Не рухнут с потолком в пылающий очаг.
Утешься, не тебе рыдать на пепелище!
Я слишком рад Коран читать в твоих очах,
Какой тебе я муж! Я твой фанатик нищий,
И был бы в вере тверд как камень, как скала,
Которым не нужны ни кровь, ни жест, ни слово,
И много пыльных лет открыткой со стола
Смотрел бы, как ты ждешь кого-нибудь живого.
Осень весны
Еще гимназически юн апрельский румяный вечер,
Но стали на холоде тверже морщинки весенних луж,
И странно любимой понять: не горят, а сгорают свечи,
И осень весны печальней поэтому осени стуж.
Стократ в наступивших сумерках мой ангел похорошела,
И встать бы мне на колени, летящей судьбе назло,
Но разве только своей, и разве доброе дело —
Сажать тебя в клетку сказки, которой не повезло?
А в зеркало падшей ночи глядела грядущая осень,
Где солнце уже не согреет ржавые кровли крыш,
Где пальцы ломает сирень на глинистом нищем откосе,
И эта рука с колечком — совсем послушный малыш.
Сирень и девочка помнят причину будущей боли,
И мальчик в стихах игрушечных нечаянно точен был.
Целую руки твои, Лейли, слезами смочив мозоли
Кольца и кудели, милая, храню тебя, как любил.
Меджнун
Я видел, как восходят звезды, как в небе тонут корабли,
Я наблюдал закат Европы, и я смотрел в глаза Лейли.
Ребенком резвым и смышленым введен в созвездие светил,
Я был любим всегда и всеми — и смуглой девочкой Лейли.
В разгар пиров, красив и статен, я поджигал стихами ночь,
Вино шипело, пели бубны, плясала стройная Лейли.
Бежали луны. Гордый витязь, испив от ласки левых дев,
Я всюду нес сиянье фарра и воспевал одну Лейли.
Калило солнце глину тела, вода точила камень душ,
Все уходили, оставался лишь я с мечтою о Лейли.
Я убегал людей и солнца, я видел в зеркале воды,
Как некий грязный сумасшедший бормочет без толку “Лейли”.
Но есть Всеведущий Аптекарь: качнулись, дрогнули весы —
И все вернулось, обратилось, и я смотрел в глаза Лейли.
И ночь на час остановила хмельную бурю для двоих,
Лишь мне, печалясь, улыбаясь, внимала прежняя Лейли,
Я видел, как восходят звезды, я слышал гад подводный ход.
Я целовал живые руки покорно сказочной Лейли.