Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2004
“Луч” — ежеквартальный еврейский литературный молодежный журнал, издаваемый в Челябинске. Александр Белов, Марина Хаген, Анна Капнис, Анна Наль — авторы этого журнала.
Анна Кипнис
Дорога в эйлат
Здравствуй, друг мой, сегодня тебе расскажу я
О том, как змеи дорог меняют кожу
И, сползая напиться к Мертвому морю,
Покрываются едкою и ядовитою солью.
Небосвод розоватыми бликами чуть растревожен,
Мы проехали красные горы Эдома.
Этот путь сквозь холмы был недавно проложен
От Эйлата до самых развалин Содома.
Впрочем, нет и развалин. Белесою пылью
Станет все, до чего прикасаются время и ветер,
И в безветрие мельницы ржавые крылья
Будет время крутить, как ножи гильотины.
На смерть улитки
Среди засохших листьев
Свернувшись, спит улитка.
Лишь облако промчится
По глади неба зыбкой.
И улыбнется осень,
И спросит, как спросонок:
Зачем средь этих листьев,
Свернувшись, спит ребенок.
Так падают качели,
И в животе — щекотка,
Не ведая печали,
Скользит по небу лодка,
Несет резные тени
Уже опавших листьев,
Ветвей несет сплетенье
И легкую походку.
И в этот миг прощальный
Не просят о прощеньи,
Ведь все — как обещанье
Тепла и превращенья
Александр Белов
Музыка
Из чистоты родился звук,
Ему подвластны все преграды.
Души волненье, сердца стук —
Ему награда и отрада.
Извечной тайною маня,
Он затихает в отдаленье,
Как отблеск солнечного дня,
Подобно смутному виденью.
Вдруг дивный звук затрепетал
Под сводом храма. Было чувство,
Что голос неба прозвучал
И небу вторило искусство.
Марина Хаген
***
утренний туман
над горячим озером
в фарфоровой кружке
в тени ветвей
скачет
тень воробья
я словно курица —
есть крылья
а лететь нет сил
жду прохожего
чтобы вторым пройти
после черной кошки
совсем как грибочки
маленькие мальчики
в кипах
похолодало
как долго шло
твое письмо
иероглифы —
тени моих волос
в книге
твои глаза без очков
такие мудрые
и такие слепые
Анна Наль
* * *
Земля моя, меда желтого,
ты пустынна.
Круче бедер холмы тяжелые
в сухостое хамсина.
Чуть колышется сгусток облачный
вровень с трассой,
где в асфальтовом обруче
каменеют террасы
белых склонов Ерушалаима
под божественной сенью,
воск свечи несгораемой
в сердцевине вселенной.
От крестов, синагог, полумесяцев
винтовая теснится лестница
к сумасшедшему раю
по воздушной спирали.
Мусор жизни, ошметки, контейнеры,
все цветные обертки
развернулись павлиньим веером,
пообдерганным, полустертым.
Невесомое,
словно в трансе дорожном,
состояние сонное
с пробуждением схоже.
Ясноглазая,
земля моя — горсть оазисов,
ты огромна.
Наяву возмещенная разница
меж Ковчегом и Домом.
Между Новым Заветом и Торою
незажившая трещина,
тектонический шов истории,
воспаленный, трепещущий.
Лепесток с африканской прожилкою,
к иудейским садам прикованный,
с левантийскими полужидками,
с всепланетными полукровками.
Вся от Красного моря до Мертвого,
как с молитвой ладонь простертая,
заслоняешь ты человечество,
обреченное вечности.