Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2004
Борис Телков. Жизнь одного пиджака. Рассказы. Панороман. — Нижний Тагил, 2004; Тагильский криуль. Очерки. — Екатеринбург, 2004.
Мы не будем представлять Бориса Телкова читателю “Урала”: во-первых, читатель и так знает; во-вторых, если не знает, то вообще следовало бы; а в-третьих, церемония представления заняла бы много места. Короче, живет себе в Тагиле писатель Телков, и у него вышли две новые книги, и прехорошенькие. Я имею в виду не полиграфию, хотя и в этом смысле они довольно симпатичны, а тексты.
“Жизнь одного пиджака” — это четырнадцать рассказов и “Сшит колпак…” — по жанровому определению автора, панороман. Книга вместо предисловия открывается “Одой эротоману”. Слово “ода” здесь совсем не случайно — текст действительно близок к стихам: “Сердце эротомана разрывают неосуществленные безумные желания, как спелый гранат внутреннее давление забродившего багряного сока. Увы, наш герой обречен на одиночество, никто не узнает, какая стихия клубится в его неуклюжем теле, ибо он — композитор, а не скрипач-виртуоз…” Преамбула очень к месту — Телков действительно великолепный эротический писатель. Дар, надо сказать, не просто редкий, но почти исключительный. Обычно эротика не удается никому, и прозаики поумнее просто ее избегают, якобы целомудренно, а поглупее — пускаются во все тяжкие с самым плачевным результатом: в лучшем случае — физиологический натурализм, в худшем — велеречивая пошлость.
У Телкова это почему-то получается. Ему удается передать чисто физическую страсть и томление во всей их первозданной мощи и чистоте — от первого пробуждения чувственности (“Нос резинового дельфина”) до ее апогея — казарма, затаившая дыхание во время недолгого свидания командира со своей подругой в ротной канцелярии (“Подводная одиссея капитана Новикова”), и при этом не впасть ни первую, ни во вторую крайность, несмотря на то, что запретных тем или сцен для него нет. Как удается? Да, видимо, очень просто — выручают обычные (но почему-то такие редкие среди литераторов!) вкус и чувство меры, то есть качества, в общем-то не личностные, а профессиональные. Плюс, безусловно, юмор — не как желание насмешить читателя, а как сущностная составляющая характеров и положений его прозы. Ведь на самом деле сюжеты обоих названных рассказов, и таких, как “Мой дядя — Синяя борода”, “Шапка Мономаха”, да и “паноромана” (да простит меня Б. Телков, но я еще не готов писать его жанровое определение без кавычек) — анекдотичны. Автор однако может ощутить в анекдоте, говоря высокопарно, пульс человеческой жизни во всей его (и ее) полноте.
Правда, далеко не всегда. Но, как говорится, и на том спасибо, — всегда это получалось разве что у Чехова. Есть понятие о “ровности” и “равноценности”. Тут ничего не попишешь — книга неровная, рассказы неравноценны. Но это не потому, что, как чаще всего бывает, часть из них вполне сносна, а остальные — чепуха, а потому, что часть сносна, а некоторые — по-настоящему хороши. Такую неровность можно только приветствовать. Вообще заметно, что лучшие рассказы Телкова связаны с ранними впечатлениями — детскими или времен первой молодости, что в общем, и нормально для всякого человека, и говорит, видимо, в пользу авторской искренности и открытости перед текстом.
Теперь немного о “краеведческом хулиганстве” — так, якобы, некий историк отозвался о документальных очерках Телкова, собранных нынче в книгу “Тагильский криуль”. Самый занимательный цикл среди них — “Семь дней в Невьянске (Записки отдыхающего)”, журнальный вариант которого известен читателям “Урала”. Лично я тут хулиганства не вижу, а вижу Невьянск, его историю, его людей, притом описанных не сухим языком историка, а живым словом отдыхающего беллетриста. Я читал очень много уральских краеведов, и это чтение всегда было полезно, иногда увлекательно, но почти никогда не доставляло собственно литературного удовольствия. И вдруг оказывается, что вот так, под пивко и легкий флирт с очаровательной хранительницей Седых Тайн Сурового Урала (орфография моя. — А.И.), тоже можно узнать о Невьянске и его истории, вдруг оказывается, что краеведение — это не только познавательное, но и приятное во всех отношениях занятие! Да, безусловно, степень академической информативности на единицу текстовой площади при такой манере сильно падает, но взамен появляется другое достоинство — это можно и хочется читать. Что, согласимся, тоже ценно.
Андрей Ильенков