Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2004
Андрей Петрович Комлев (1947) — родился в Свердловске, окончил филологический факультет Уральского государственного университета. Член Союза писателей России. Автор пяти поэтических сборников, историко-филологических исследований, посвященных “Слову о полку Игореве” и другим темам русской культуры. За очерки, опубликованные в журнале “Урал”, получил литературную премию им. П.П. Бажова за 2003 год. Живет в Екатеринбурге.
Автор сердечно благодарит Елену Константиновну Полевичек за оказанную помощь при работе над материалом.
Павел Петрович Бажов был принят в члены ССП 29 марта 1939 г. Примечательно, что к этому “отсчетному” моменту он уже предстает по общим соизмерениям вполне известным и признанным писателем. Двумя месяцами раньше, 28 января с размахом было отпраздновано его 60-летие. 26 января “Лит. газета” поместила материал “60-летие П.П. Бажова”. “Уральский рабочий” опубликовал 28 января приветствия юбиляру от призидиума Свердловского облисполкома, от группы московских писателей, от уральских писателей, от сотрудников Свердловского издательства и др. В тот же знаменательный день посвященные Бажову статьи критика А.С. Ладейщикова появились в газетах “Колхозный путь”, “Тагильский рабочий”, “Путевка”, “На смену!”.
В автобиографии от 25 января 1950 г. Бажов писал: “Основной работой была редакторская. С 1924 года стал выступать как автор очерков о старом заводском быте, о работе на фронтах гражданской войны, а также давал материалы по истории полков, в которых мне приходилось быть. Кроме очерков и статей в газетах, написал свыше сорока сказов на темы уральского рабочего фольклора. Последние работы, на основе устного рабочего творчества, получили высокую оценку. По этим работам был принят в 1939 году в члены Союза советских писателей, в 1943 году удостоен Сталинской премии второй степени, в 1944 году за эти же работы награжден орденом Ленина”.
Однако впервые отдельное издание бажовских сказов “Малахитовая шкатулка” осуществлялось в том же 1939 г., практически же книга увидела свет позднее и юбилея, и приема автора в ССП. “Уральский рабочий” известил о “выпуске юбилейных экземпляров” 4 апреля 1939 г. В био-библиографическом указателе Н.В. Кузнецовой “Павел Петрович Бажов” сообщается: “8 апреля Свердловское издательство отправило в адрес комиссара советского павильона на Международной Нью-Йоркской выставке книгу П. Бажова “Малахитовая шкатулка”… 3 июля вышла массовым тиражом и поступила в продажу “Малахитовая шкатулка”… В декабре Свердловский ТЮЗ подготовил спектакль “Малахитовая шкатулка”.”
В воспоминаниях московской писательницы А.А. Караваевой говорится, что еще весной 1938 г. знакомый критик показывал ей привезенную им из Свердловского издательства верстку книжки Бажова “Уральские сказы” (т.е. “Малахитовая шкатулка”). На выход книги Караваева откликнулась в “Лит. газете” статьей “Сказы о народе” (11 марта 1939 г.). Похвальные отзывы (все под названием “Малахитовая шкатулка”) появились в “Уральском рабочем” (18 января), в “Известиях” (4 апреля), в “Правде” (13 июля), в “Индустрии социализма” (№ 7), в “Лит. обозрении” (№ 17). По ходу 1939 г. четыре бажовских сказа были напечатаны в “Индустрии социализма”, четыре — в “Октябре”, один — в “Работнице”, два — в “Московском альманахе”.
А ведь до 1939 г. вообще в прессе имелось только одно критическое выступление относительно сказового бажовского творчества — статья В. Перцова “Сказки старого Урала”, сопроводившая сказ Бажова “Каменный цветок” в “Лит. газете” 10 мая 1938 г. Кроме данной публикации состоялось за три года всего десять публикаций двенадцати его сказов — в трех уральских краеведческих сборниках, в “Лит. альманахе” (“Уральском современнике”), в журнале “Красная новь”, в пермской газете “Звезда” и в свердловской “На смену!”.
В указателе Кузнецовой сообщается со ссылкой на рукопись вдовы писателя В.А. Бажовой, что замысел создания первых сказов относится к 1935 г., вскоре был воплощен сказ “Про водолазов”. После опубликования в 1936 г. этого и еще четырех сказов (“Дорогое имячко”, “Про великого Полоза”, “Медной горы Хозяйка”, “Приказчиковы подошвы”) с начала 1937 г. писатель оказался в тяжелых жизненных обстоятельствах. Исключенный из партии “за рекламу врагов народа” (в недавней его документально-очерковой книге о событиях гражданской войны “Формирование на ходу” фигурировали три деятеля, неожиданно осужденных за троцкизм) и лишенный службы в обл. издательстве, Бажов работал дома над сказами.
В воспоминаниях писателя В.А. Старикова “Мастер, мудрец, сказочник” цитируется сообщение ему Бажова в ноябре 1939 г.: “ — Не всякий свою тропку в жизни сразу находит, — медленно заговорил Павел Петрович своим глуховатым голосом. — Вот и я тому пример… А сказы, да… — Он помолчал. — Выдалась такая невеселая полоса, что я оказался не у дел. Ну и взялся давние задумки обрабатывать. Так и получилась эта книжка. Как говорится, велению сердца подчинился…”
Впрочем, в “Лит. альманахе” № 3 за 1937 г. было напечатано три его сказа, подписанных инициалами (“Записано П.Б.”). В начале 1938 г. восстановленный в партии Бажов был назначен редактором серии “Уральская библиотека занимательного краеведения” (где издавались и его сказы )обратно в Свердлгиз. Уволился он уже по собственному желанию 29 ноября того же года.
Последующие широко отмечавшиеся два юбилея писателя — 65-летие в 1944 г. и 70-летие в 1949 г. — объявлялись еще и соответственными круглыми датами с начала его литературной деятельности — 25- и 30-летия. Видится, обсчеты “округлены”. Первой бажовской публикацией числится его статья “Д.Н. Мамин-Сибиряк как писатель для детей” в “Екатеринбургских епархиальных ведомостях” от 12 мая 1913 г. Тогда автор-дебютант преподавал русский язык и алгебру в Екатеринбургском женском епархиальном училище. Впрочем, в автобиографии Бажов сообщает, что среди его заработков поры учения в Пермской духовной семинарии (последние годы ХIХ в.) были и “мелкий репортаж в пермских газетах, корректура”…
В июле 1917 г. Бажов оказался главным редактором вновь созданной газеты “Известия Камышловского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов” — из этой газеты в указателе Кузнецовой приводятся названия злободневных материалов за апрель-май 1918 г., написанных Бажовым, но подписанных псевдонимом “Деревенский” или без подписи. На многие годы будущий знаменитый сказитель становится профессиональным журналистом и публицистом. 1 сентября 1918 г. он принят в ряды РКП(б), будучи в это время редактором газеты “Окопная правда” 29-й Уральской дивизии. В конце 1919 г. выбран председателем уездного комитета РКП(б) в Усть-Каменогорске, организует газеты “Известия Ревкома” и “Советская власть”. 29 сентября 1920 г. в Семипалатинске избран членом губкома и назначен ответственным за губернскую печать.
После возвращения в 1921 г. на Урал Бажов редактирует в Камышлове газету “Красный путь”, где и напечатал четыре своих передовых, воспоминание о колчаковщине и статью о Мамине-Сибиряке (к 10-летию со дня смерти). В апреле 1923 г. он был вызван в Екатеринбург и назначен отв. секретарем вновь созданной “Уральской областной крестьянской газеты”. В 1923—1930 гг. Бажов работает в “Крестьянской газете” зав. отделом крестьянских писем. В 1931—1932 гг. служит начальником Уралобллита (цензурного управления). С 29 мая 1932 г. он — политредактор и зав. сектором сельскохозяйственной литературы Уралогиза. 8 мая 1933 г. по распоряжению обкома был откомандирован в Истпарт, где работал до 25 ноября.
С марта 1934 г. Бажов был принят редактором отдела производственной и художественной литературы в Свердловское отделение Гослестехиздата. Здесь по его инициативе и выбору издается серия произведений Мамина-Сибиряка для библиотек леспромхозов. В 1936 г. Бажов назначен редактором отдела социально-экономической литературы в Свердлгиз, — смещен оттуда 26 января 1937 г. (в связи со вторым исключением из партии).
Писатель К.В. Боголюбов, которого Бажов в пору редакторства в Гослестехиздате привлек к написанию кратких вводных статей к сочинениям Мамина-Сибиряка, вспоминал бажовское напутствие: “ — Для лесорубов будешь писать… Пойми”. Боголюбов подчеркивает: “Заботу о читателе он проявлял во всем: книжки были снабжены его комментариями, объяснениями малопонятных слов”.
В 20—30-е гг., кроме множества публикаций в “Крестьянской газете” (“Колхозном пути”), подписанных собственным именем, инициалами, разными псевдонимами, Бажов печатал свои очерки, заметки, фрагменты документальных повествований, рецензии в журналах “Товарищ Терентий”, “Рост”, переименованном затем в “Штурм”, в прочей уральской периодике, в нескольких коллективных сборниках. В 1924—1936 гг. он издал в Свердловске шесть своих очерково-документальных книжек предреволюционной, революционной и современной политической тематики. Боголюбов свидетельствует: “Помню, как недоволен был Павел Петрович своими историко-революционными брошюрами. Художник всем своим существом, он всегда стремился к образному описанию событий. История под его пером оживала “в лицах, в красках, в действии”.”
Пристальное же внимание Бажова к текущим литературным событиям края с начала 20-х гг. просматривается в его очерке “В начале пути”, написанном осенью 1939 г. Проявляется и причастность Бажова к некоторым действиям местных писательских организаций. В фондах Объединенного музея писателей Урала хранится экземпляр указателя Кузнецовой, подаренный автором профессору И.А. Дергачеву. На стр. 27 — запись, вероятно, рукой Дергачева о Бажове: “9/III 30 принят в члены УралАПП. Заявление его с резолюцией ГАСО, ф.1616, оп.1, д.1. Дата на заявлении. Руководит орг. пролетарско-колх. писателей (председатель бюро). Там же, д.1”. Внизу этой же страницы указателя Кузнецовой – примечание: “Журнал “РОСТ” (1930, № 3, с. 72) под рубрикой “Хроника искусства и литературы” сообщал, что в колхозах области работают члены УралАППа тт. Бажов, Панов, Соломеин”. УралАПП — Уральская ассоциация пролетарских писателей — филиал РАПП. После постановления ЦК ВКП(б) в 1932 г. о ликвидации РАПП началось формирование Союза советских писателей.
В повествовании В.Н. Голдина “Узорщики слова и проба пера” указывается, что 5 июля 1934 г. происходило заседание Свердловского отделения ССП, где обсуждался вопрос “О приеме в члены Союза писателей” и было подано 51 заявление. Голдин отмечает: “Не было подано заявлений от Бажова, Троицкого, Кожевникова”. В указателе Кузнецовой сообщается, что в 1935 г. “18 июня в Свердловске открылся съезд писателей Свердловской области; П. Бажов был делегатом съезда”. О приобщенности Бажова к делам Свердловской организации ССП известно по воспоминаниям писательницы Е.Е. Хоринской. Хоринская датирует их знакомство осенью 1935 г., когда отв. секретарь Свердл. отделения ССП И.С. Панов ввел ее и Бажова в шефскую комиссию писательской организации над одной из свердловских школ. При заполнении своих анкетных данных на 12 апреля 1942 г. Бажов записал: “Секретарь бюро ССП с… 1938”. Указанный месяц не прочитывается — расплылись чернила.
В статье писателя Н.Г. Никонова “Союз писателей России” для недавно вышедшей энциклопедии “Екатеринбург” сказано: “Рук. Свердл. отделения СП СССР были И. Панов, В. Савчук, а с сент. 1939 — П. Бажов”. Согласно же устному сообщению свидетельницы тех событий, старейшей уральской писательницы Хоринской, Бажов стал руководителем Свердловской писательской организации осенью 1940 г. И это подтверждается документами, имеющимися в фондах Музея писателей Урала. В ходатайстве парторганизации ССП от 20 дек. 1940 г. за подписью секретаря Круглова о снятии с Бажова строгого партийного выговора (полученного им еще в 1934 г.) отмечается: “С сентября 1940 г. тов. Бажов руководит Союзом писателей, являясь председателем правления”. В характеристике на писателя А.Ф. Савчука, подписанной отв. секретарем Свердл. отд. ССП Бажовым, указано: “В июне 1938 г. он (Савчук. — А. К.) был избран отв. секретарем Свердловской организации писателей и руководил организацией до сентября 1940 г.”.
С сентября 1940 г. и до своей кончины 3 декабря 1950 г. Бажов был руководителем Свердловского отделения ССП.
В. Стариков вспоминает, как во время своего приезда с фронта в Свердловск в июле 1942 г. спросил у Бажова относительно трудностей его положения: “ — Не стоит об этом говорить, — сразу отвел разговор Бажов. — Тягости у всех одинаковые… — И тут же, не удержавшись, добавил: — Да вот беда — на немощного старика взвалили руководство писательской организацией. Ну и не справляюсь… Чувствую, что не справляюсь. А не освобождают. Ну, да не будем об этом толковать. Расскажите-ка, что повидали”.
Далее Стариков свидетельствует: “Я поражался порою терпению Павла Петровича, когда ему приходилось заниматься и никчемными делами, улаживать зачастую вздорные конфликты не в меру заносчивых людей, считавших себя в чем-то обойденными, чем-то обиженными. С перегруженностью самого старшего по возрасту писателя не очень-то считались. Ему шел шестьдесят четвертый год. Он начинал сильно прибаливать. Однако всю тяжесть забот о писательском быте возложили именно на него, всю жизнь трудно сводившего концы с концами в своей большой семье, совершенно беспомощного в практической жизни человека”.
В своей книге “Наш Бажов” Е. Хоринская пишет: “В первые же дни войны Павел Петрович пришел в обком партии и сказал, что считает себя мобилизованным на любую работу, чтобы заменить тех, кто уходит защищать Родину”. И не подействовали возражения: “ — Что вы, Павел Петрович, ведь вы писателями руководите и самому писать нужно…” 27 июня 1941 г. Бажов назначается гл. редактором Свердловского обл. издательства, но освобождается от этих обязанностей 30 марта 1942 г. — по указателю Кузнецовой, “ в связи с увеличением работы в СП”, а по сообщению писателя Рябинина, из-за “начавшихся серьезных неладов со зрением”. Однако с 1942 г. и до конца жизни Бажов становится главным редактором альманаха “Уральский современник” (бывшего “Лит. альманаха”) — органа Свердл. отделения ССП. Конечно же, активно участвует и в других коллективных изданиях уральских писателей. В 1942 г. он был еще выбран и секретарем писательской парторганизации, сменив на этой роли О.Д. Иваненко.
Хоринская вспоминает: “Когда началась война, на Урал эвакуировались писатели и семьи писателей из Киева и Ленинграда, из Харькова и Москвы и других городов. У многих оказались разбомбленными дома, многие потеряли родных, даже детей. У Оксаны Иваненко — известной украинской писательницы — погиб на фронте муж. Она приехала на Урал с двумя маленькими детьми… И Бажов старался помочь: одного устраивал на работу, другому находил жилье, третьему помогал отыскивать близких, четвертого помещал в больницу. Приходилось срочно доставать телогрейки, валенки. Первая военная зима оказалась необычайно суровой. А большинство эвакуированных приехали в летней одежде — в чем застала война…”
А. Караваева сообщает, что когда в начале октября 1941 г. она приехала в Свердловск как корреспондент “Правды”, то в одной из приемных обкома ВКП(б) встретила Бажова. Он “рассказал, что пришел в обком посоветоваться, как вести работу в Свердловском отделении и вообще, как “сохранить силы людей”.” На вопрос — о каких, чьих силах идет речь? — ответил: “ — Ну… творческие силы тех писателей, которые уже начали прибывать сюда”. Продолжение диалога: “ — Вижу, Павел Петрович, вам будет жалко, если из-за трудностей военного времени не будут созданы новые произведения? — Конечно, конечно! — взволнованно и быстро сказал Павел Петрович. — Ведь что для литературы пропало, то и для народа пропало”.
Караваева свидетельствует: “В это суровое время множество приезжих людей часто вынуждены были “осаждать” свердловских руководителей своими просьбами и, как правило, самыми насущными. Случалось, иной руководитель иногда, или по занятости, или не разобравшись в вопросе, показывал желание отложить дело, советовал “побывать завтра”. Вот здесь-то и проявлялась решительность Павла Петровича. Приподнявшись с места, он неторопливо пересаживался поближе к руководителю, которому так хотелось, чтобы мы “побывали завтра”, — и произносил несколько фраз, простых, спокойных, но таких веских, что начальник быстро менял тон… И всегда оказывалось, что поворот в переговорах по данному вопросу, предложенный Бажовым, самый правильный и целесообразный”. После одного из таких посещений Бажов серьезно ответил на полушутливую реплику Караваевой о всеодолевающем его терпении: “ — А без терпения людей и не поймешь”.
В своем повествовании “Говорит Урал” писатель Б.С. Рябинин вспоминает, как получил извещение: “в двадцать четыре часа освободить занимаемую площадь и переехать на жительство в район”. Разыскал Караваеву, введенную в состав правления Свердл. отделения и значившуюся “уполномоченным правления ССП”. Она позвонила начальнику обл. управления милиции и услышала ответ, что будут переселять в область всю писательскую организацию. Мера мотивировалась тем, что Свердловск уже непомерно переполнился продолжавшими еще прибывать оборонными предприятиями и их работниками. Областные власти приняли решение о перемещении в сельскую местность части коренных жителей города. Планировался выезд и всех писателей — т.к. они не трудятся на производстве, не спешат на регулярную службу.
Рябинин сообщает: “Положение осложнялось. Поспешили к Бажову. Его, как председателя правления и старейшину нашего коллектива, старались беспокоить как можно меньше, но получалось, что он все равно оказывался в курсе всех дел и принужден был заниматься каждой мелочью …Только после визита в обком Бажова, Караваевой и Гладкова вопрос наконец был улажен. Союз писателей остался в Свердловске”.
Среди иногородних писателей, обосновавшихся в Свердловске на несколько военных лет, были и весьма именитые — О.Д. Форш, М.С. Шагинян, Ф.В. Гладков, Л.А. Кассиль, А.Л. Барто, И.И. Садофьев, Ю.Н. Верховский, В.К. Звягинцева и др. Беда заносила сюда и всяческих неисчисляемых беженцев — сочинителей эстрадных куплетов, малоизвестных и вообще забытых литераторов , конечно же, и они искали поддержки в писательской организации. Несколько образцов таких машинописных, рукописных просьб и жалоб осели в бажовских папках фондов Музея писателей Урала.
Возникали организационные сложности и в общениях с “упорядоченными” вновь прибывшими писателями. Рябинин вспоминает: “В короткий срок Свердловское отделение возросло до семидесяти членов Союза… Мы, коренные уральцы, на первых порах совсем было затерялись в говорливой, энергичной, высокоэрудированной и предприимчивой массе известных всей стране литераторов, их жен и родственников. Но такое было сравнительно недолго. Между местными и приезжими писателями установился дружеский контакт, и весь период эвакуации, вплоть до отъезда товарищей назад, мы работали в тесной творческой близости, чувствуя взаимную поддержку”.
Установление этой творческой близости и взаимоподдержки представляется прежде всего заслугой руководителя организации Бажова — именно он оказался одновременно и местным писателем, коренным уральцем, и высокоэрудированным уже известным всей стране литератором. Далее Рябинин свидетельствует: “Бажов слыл непререкаемым авторитетом не только по части Урала, но и в общих литературных оценках. Энциклопедически образованный, настоящий эрудит во многих отраслях знания, он стал центром, вокруг которого фокусировалась вся работа Свердловского отделения”.
В своем очерке о Бажове видный советский писатель Ф.В. Гладков вспоминал: “Около Павла Петровича сплотилось активное ядро москвичей и сразу же заработала партгруппа. Все чувствовали себя около него бодро, радостно, словно его доброта и обаяние, скромность и спокойная уравновешенность исцеляли всякие душевные ранения и заставляли забывать неизбежную в эти тяжелые дни неприятность. И как-то меньше замечались те немногие люди, которые заняты были своими личными, потребительскими интересами”.
В бажовских бумагах из фондов Музея писателей Урала имеются машинописные документы военных лет, которые подписывала указанная внизу “Тройка Президиума Правления Союза Советских Писателей СССР”, в составе ее: Караваева, Кассиль, Бажов.
А признание бажовского творчества возрастало и ширилось. Пополнявшаяся его “Малахитовая шкатулка” издавалась в Москве — в “Сов. писателе” (1942) и в Гослитиздате (1944). Также — в Свердлгизе (1944). В Лондоне — на английском языке (изд. “Хатчинсон”, 1944 и 1945). Более десятка раз бажовские тексты в 1943—1944 гг. были напечатаны в периодике и
сборниках на иностранных языках: на английском, немецком, французском, испанском, китайском. За военные годы появилось не менее пятнадцати больших и малых книжек его сказов — кроме Свердловска и Москвы в Перми, Челябинске, Саратове. Много публикаций Бажова и о нем насчитывается в краевой и в столичной “толстой” и “тонкой” периодике. В 1943 проникновенную его “Живинку в деле” 17 октября напечатал “Красный боец”, 27 октября — “Уральский рабочий”, а 21 ноября — “Правда” и “Труд”. Сказы его становились темами для научных исследований, произведений музыкального и изобразительного искусства, постановок на разнообразных театральных сценах.
Однако все эти показатели славы хотя, наверное, и подкрепляли общественную весомость “старейшины уральских литераторов”, но отнюдь не влияли на его естественные, глубинно достойные облик и поведение. К.В. Боголюбов пишет: “Человек исключительной скромности и простоты, он не любил никакой парадности”. Ф.В. Гладков свидетельствует: “С этой же первой встречи Павел Петрович произвел на меня впечатление очень скромного и застенчивого человека, углубленного в себя и таящего большое богатство мыслей, которые никогда не будут высказаны. Обычно это свойство всех подвижников идеи, людей совестливых и чистых душой. Как человек очень простой, задушевный, Павел Петрович никого не поучал, ни с кем не спорил, никому не навязывал своих мыслей, но все чувствовали его авторитет. Говорил он мало, а слушали его очень внимательно, с огромным интересом, потому что речь его отличалась умом и своеобразием, всегда в ней было что-то новое и свежее”.
А.А. Караваева вспоминает: “В его высказываниях никогда не замечалось высокой температуры пафоса или торжественности, да ко всему внешнему облику его это едва ли бы подошло. Все в нем — голос, взгляд, жесты — было сдержанно, негромко, скупо. Может быть, поэтому некоторые считали его уже “уставшим от жизни”, суховатым, даже скрытным человеком, не желая, очевидно, присмотреться к особенностям бажовского характера. Все, что он делал и говорил, было всегда удивительно органично его природе, его опыту и взглядам на жизнь. Никогда не замечала я, чтобы Бажов высказал случайное мнение или вынес решение, от которого потом самому пришлось бы открещиваться. Он предпочитал помолчать, если не знал данного вопроса, и с осторожностью, взвешивая каждую подробность, подходил к разбору сложного дела”.
Писатель Ю.Я. Хазанович свидетельствует: “Многие годы Павел Петрович возглавлял Свердловскую писательскую организацию. Руководитель он был особенный. Вряд ли кто-нибудь сможет вспомнить случай, когда бы Павел Петрович приказывал, командовал, в административном жару повышал голос. Все это было чуждо ему… И пожелание Бажова, высказанное спокойным тихим голосом, было для нас неоспоримым”.
Б.С. Рябинин пишет: “В обыденной жизни Павел Петрович был предельно скромен, никогда не стремился как-то выделиться. Терпеть не мог чинопочитания, напоминания заслуг. Запротестовал, когда однажды в какой-то официальной бумаге перед его подписью для пущей важности поставили — “лауреат премии”… Бумажку пришлось перепечатать”.
Негромогласный, немногословный, самоуглубленный руководитель Бажов, видится, воздействовал на порученный ему разросшийся творческий коллектив убедительнее всего собственным безупречным примером. Рябинин вспоминает: “Многие исхудали так, что как, например, говорили мы про Бажова, — стали “светиться”. Павел Петрович сделался действительно почти прозрачным. К обычному благообразию его прибавилась словно бы некая иконописность”. И далее Рябинин отмечает: “Бажов показал себя в эти годы настоящим патриотом Отечества. Никто никогда не слышал от него ни одной жалобы на трудности, на нехватку того, другого, хотя Бажовым жилось не слаще, чем другим. “Ну, у меня же кулацкое хозяйство”, — отшучивался Павел Петрович, когда его спрашивали о житье-бытье, имея в виду сад и огород, который он ежегодно сажал и убирал самолично с помощью дочерей и жены Валентины Александровны”.
На 65-летний юбилей 28 января 1944 г. Бажову подарили корову-тагилку. В связи с этим Рябинин сообщает: “Корову по кличке Зона, привезли из Нижнего Тагила. Потом, когда миновали трудности с питанием, Бажовы отдали Зону в молочное хозяйство совхоза “Исток”. Она хорошо послужила не только семейству Павла Петровича, его внукам, но и всему Союзу писателей. Молоко этой коровы пили все свердловские литераторы. Кто бы и зачем бы ни пришел к Бажовым, в течение всех трудных военных лет, каждого непременно потчевали молоком: на круглом столе в “приемном” уголке кабинета появлялась кринка и кружки. “Испейте, молочко хорошее”, — приглашала Валентина Александровна, а на прощание она же обязательно вручит “на дорожку” литр молока. “Только потом бутылку, пожалуйста, верните. С бутылками трудно…” Литр молока в то время — особенно для тех, у кого были дети, — являлся настоящим сокровищем. И для каждого это молоко было также выражением той доброй приветливой атмосферы, которая всегда царила в бажовском доме”.
Свидетельствует и Хоринская: “У Зоны было вкусное молоко, но самим хозяевам его доставалось не очень много. Молоко щедро раздаривали писателям, соседским детям и многочисленным гостям”.
В человеческих взаимоотношениях Бажов отличался предупредительной пунктуальностью и предельной обязательностью. Хазанович отмечает: “Огромная занятость творческими, государственными и общественными делами никогда не мешала Павлу Петровичу быть исполнительным и точным. Никто не вспомнит случая, чтобы Павел Петрович когда-нибудь опоздал на собрание. Напротив, он неизменно являлся на пятнадцать—двадцать минут раньше”.
Сообщая о своей первой встрече с Бажовым, Хоринская пишет: “Пришла я к назначенному часу, но оказалось, что Павел Петрович уже меня ждет. Позже я узнала, что он вообще отличается необычайной аккуратностью. Сколько раз потом приходилось заставать его в пустой комнате, пришедшего первым на какое-нибудь собрание!”
В недавнем разговоре со мной Елена Евгеньевна Хоринская вспомнила, как, оказавшись однажды в бажовском доме, услышала сетования супруги писателя — что вот часто приходит он после многих хлопот и только приляжет отдохнуть, а в дверь уже стучится какой-нибудь проситель, и так жалко бывает будить утомившегося мужа. На предложение иногда сказать, что Бажова нет дома, — Валентина Александровна всплеснула руками: “Да что вы! Да если бы он о таком узнал, никогда бы мне этого не простилось!..”
В бажовском указателе Н.В. Кузнецовой на 1942 г. перечисляется: “Ведет большую организаторскую работу. Вместе с другими писателями посещает госпитали, заводы, школы, ремесленные училища. Принимает участие в творческих литературных вечерах”. В.А. Стариков указывает: “Выступали перед ранеными в госпиталях. Выезжали на заводы Нижнего Тагила, Первоуральска, к горнякам Егоршина, к алюминщикам Каменска-Уральского, на север Урала, в колхозы и совхозы… Все это сложное и хлопотливое дело надо было направить, организовать. Этим и занимался Павел Петрович. Выезжал нередко и сам”.
Стариков вспоминает о своей поездке в 1942 г. вместе с Бажовым и Гладковым: “Втроем мы прожили несколько дней в маленьком номере гостиницы “Северный Урал” в центре старого Нижнего Тагила. Распорядок установился такой: с утра в цехи Ново-Тагильского металлургического завода, Уралвагонзавода, к горнякам горы Высокой; вечером встречи с читателями в библиотеках, красных уголках, общежитиях”. В указателе Кузнецовой отмечено, что в июле 1943 г. Бажов с писателем Е.А. Пермяком выезжал в Тавду. “Побывали на заводах, в школах, на литературном вечере в Доме культуры”.
Журналист Е.Я. Багреев, работавший во время войны и.о. и зам. редактора газеты “Уральский рабочий”, сообщает: “Некоторое время назад я получил из Москвы большое письмо от бывшего секретаря Свердловского обкома партии Ивана Степановича Пустовалова. Он писал: “Нашего незабвенного Павла Петровича Бажова обком партии загружал больше, чем следовало бы. К сожалению, такое положение тогда было совершенно неизбежным, оно диктовалось неумолимыми законами и требованиями военного времени”… Да, это так. И немалую долю загрузки добавляла газета. Часто накануне исторических дат, праздников редактор или заместитель обращались к Павлу Петровичу с просьбой выступить в газете, написать новый сказ… И всякий раз выходила еще одна талантливая вещь”.
О том, в каких условиях у Бажова это “выходило”, читается у Хоринской: “В кабинете стояла швейная машина, на которой Валентина Александровна усердно что-то перешивала, зашивала, ремонтировала, чтобы привести в порядок скромное обмундирование всей семьи. Под стук швейной машины работал Павел Петрович, уверяя, что ему это нисколько не мешает… День, а часто и вечер уходили на работу в Союзе писателей, на встречи, собрания, выступления, хлопоты о других. Для себя оставалась ночь. До самой зари горел огонь в его кабинете. Павел Петрович писал”.
Во время войны Бажов написал и свои циклы “Сказы о немцах” и “Сказы о Ленине”. Е.Е. Хоринская приоткрыла мне, что в некотором он пересиливал себя — душа сказителя не лежала к пропагандистскому, но патриот и большевик Бажов искренне осознавал это своим святым долгом.
В автобиографии, написанной в 1950 г., Бажов печалится: “Кроме недостатка систематического политобразования, сильно мешает работать слабость зрения. При начавшемся разложении желтого пятна уже не имею возможности свободно пользоваться рукописью (почти не вижу того, что пишу) и с большим трудом разбираю печатное. Это тормозит и остальные виды моей работы, особенно по редактированию “Уральского современника”. Приходится многое воспринимать “на слух”, а это и непривычно, и требует гораздо больше времени, но работу, хоть и замедленным темпом, продолжаю”.
Стариков вспоминает о делах уже конца 40-х: “Он предложил мне занять должность заместителя редактора альманаха на общественных началах, ибо никакими штатами альманах не располагал… Я приезжал к Павлу Петровичу на улицу Чапаева обычно в вечерние часы. Рассказывал подробно содержание принятых рукописей, прочитывал отдельные куски. Таким же образом шел отбор стихотворений… Такая подготовка каждого номера занимала не менее пяти вечеров. Как редактор Павел Петрович был внимательным и терпеливым. Никогда не позволял себе в чей-либо адрес резких замечаний. Для него не было писателей больших или маленьких. Уважительно относился ко всем. Я не знаю человека, обиженного Павлом Петровичем”.
Боголюбов сообщает: “Большую помощь Бажов оказывал начинающим авторам. Мне лично он помогал в работе над историческими повестями, читал мои рукописи и делал на них пометки. Любопытно, что он избегал писать многословные реплики на полях, а обращался к сигнализации, которая была рассчитана на то, чтобы автор сам подумал, как исправить написанное”.
Хазанович свидетельствует: “Он был строгим критиком, и мы с волнением несли свои произведения на его суд. Он внимательно следил за работой каждого из нас, всегда знал, кто чем занят, советовал, выслушивал, ободрял… Павел Петрович считал: если ясно видно, что человек не способен к литературной работе, что у него ничего не получается и вряд ли когда-либо получится, то такому человеку нужно посоветовать попробовать свои силы на другом деле, — это и будет для него лучшей помощью… Людям одаренным Павел Петрович помогал с охотой, следил за судьбой и работой этих людей. Некоторые произведения свердловских авторов он перечитывал по два-три раза, делая замечания и проверяя, как учел их автор”.
Вспоминает Хоринская: “…помощь не ограничивалась заботами о житье-бытье писателей. Еще больше заботы проявлял Павел Петрович о писательской работе, о том, кто и что пишет, как это получается, что ему нужно посоветовать, чем помочь. И опять Бажов становится внимательным, добрым и строгим учителем. Только раньше он читал школьные сочинения, а теперь — рассказы, повести, очерки, пьесы. Множество такого материала каждый день поступало на имя Бажова. Авторы рукописей совершенно разные: присылались и совсем еще слабые первые рассказы, и стихи начинающих, и новые произведения писателей, написавших уже много книг. Для всех находил Бажов простой и мудрый совет, доброе и нужное слово. Поэтому и запомнились многие его слова и советы”.
В. Константинов вспоминает: “В конце 1940 года, узнав, что Павел Петрович Бажов охотно помогает начинающим литераторам, я решил показать ему свои первые опыты”. Константинов направился к Бажову и, не застав писателя дома, попросил разрешения у его дочери оставить рукописи для просмотра. “ — Конечно, оставьте, папа посмотрит их, он никогда не отказывается. А когда за ними прийти, вы сможете справиться по телефону. Запишите наш номер”. Недели через три Бажов пригласил начинающего автора к себе и, расспросив о его жизни, сказал: “ — Так вот… я познакомился с вашими рукописями и вынужден огорчить вас: они на меня произвели неблагоприятное впечатление…”. Обстоятельно объяснив Константинову слабины его письма и их причины, но признав наличие способностей, Бажов предложил: “ — А потом, знаете что, приходите-ка вы на наши литературные четверги… Когда сделаете маленькую хорошую вещицу, несите ее на четверг. Почитаем, поговорим…”
Традиция “литературных четвергов” с приобщением молодых и начинающих не утрачивалась и в военные годы. К.В. Боголюбов вспоминает: “На одном из писательских “четвергов” Павел Петрович выразил пожелание, чтобы на этих “четвергах” бывали и люди, не имеющие прямого отношения к литературному творчеству… Когда обсуждалось чье-нибудь произведение, естественно, все ожидали, что скажет Павел Петрович. Он обычно заключал обсуждение и, как правило, говорил немного, но как раз то, что являлось самым важным и чего часто другие даже и не касались”.
Мне рассказывала Л.М. Комлева — моя мама, — как в конце войны приходила с другими желающими на эти открытые “литературные четверги”, будучи студенткой филфака Уральского университета. Писательская организация помещалась тогда в одной узкой комнате Дома печати. В глубине во главе стола сидел Бажов, не убирая далеко свою непременную трубку, и только в самом конце разговора тихо произносил емкие фразы — “очень кратко, буквально телеграфно, но всегда в самую точку”. Писательница Н.А. Попова определяет: “У Бажова был особый дар — одним замечанием, одним метким словом дать толчок мысли, так сказать, ключ к пониманию”.
Однако нельзя здесь умолчать и про свидетельства об иных обостряемых ситуациях, когда Бажов не мог, не считал нужным выравнивать положение утешительно, утишенно, бесконфликтно. Боголюбов сообщает: “Публичные выступления Павла Петровича всегда являлись образцом большевистской принципиальности. Критиковал он резко и прямо, без каких-либо околичностей. Но никто не слыхал от него грубого слова, сказанного в раздражении. Как настоящий коммунист, он помогал исправлять ошибки. Там же, где он видел несоветское отношение к делу, Павел Петрович был беспощаден. Так, например, Бажов решительно высказался за исключение из партии Рябинина, когда убедился в непартийности его поведения”. (По сообщению мне дочери Боголюбова Е.К. Полевичек, Рябинин был уличен в плагиате.)
Нелицеприятную бажовскую твердость при необходимости коренных позиционных уяснений подчеркивала в разговоре со мной и Е.Е. Хоринская, но уточняя, что Бажов предельно стремился к мягким формам решения наисложнейших вопросов, и в большинстве случаев у него это удивительно получалось отнюдь не в ущерб, а только на пользу дела.
“Дедушка Бажов” отличался особенно бережным сочувствием к подрастающему поколению. Л.К. Татьяничева вспоминает: “Детей Павел Петрович очень любил. Разговаривал с ними солидно, не спеша, словно перед ним были равные ему собеседники. Умел терпеливо выслушивать, дорожил мнением детей. “А ты как думаешь?” или “Как бы ты посоветовал?” — спросит он, бывало, своего юного собеседника и взглянет по-отечески в глаза, до так, что сразу все, что на душе есть, увидит”.
Бажов вдумчиво откликался на пионерские письма, обращался специально к ребятам по радио, охотно ходил на детские праздники во Дворец пионеров, на творческие встречи в школы, детдома и ремесленные училища, призывал и советовал учиться собирать фольклор родного края. Е. Хоринская сообщает: “Множество своих книг Павел Петрович рассылал в дальние и ближние школы. Попросят, бывало, ребята сказы — и летит куда-нибудь в таежную школу “Огневушка-Поскакушка” или “Серебряное копытце”, а то и вся книга “Малахитовая шкатулка”.
Ф.В. Гладков вспоминает: “И он очень увлекательно стал рассказывать о богатствах и красотах Урала, о том, что подлинной истории Урала еще нет, что недра его по-настоящему не вскрыты, а хищники грабили то, что лежало на поверхности… Павел Петрович гордился Уралом и уральцами, беззаветно любил свой край, превосходно знал и его географию, и его ископаемые, и его своеобразных людей — искусных работников на своей удивительной земле, прошедших через страшные испытания, но закаливших свою суровую волю в борьбе. История Урала — одна из самых ярких и героических в истории нашей Родины”.
Кажется, последнее утверждение маститого московского писателя провозгласилось не без воздействия на него “уральского сказочника” Бажова. Но немаловажно привести и уточняющее показание К.В. Боголюбова: “Впрочем, любя Урал, Павел Петрович едко высмеивал тех, кто напирал на уральскую исключительность”. Боголюбов цитирует слова Бажова: “ — Урал, товарищи, не удельное княжество, и никогда им не был. Вот один горе-исследователь насчитал семнадцать коренных уральских слов, а на поверку-то вышло, что все они у Даля имеются…”
И, конечно, в исчислении основных, как это представляется, черт, органичных по облику руководителя и писателя Бажова, — тех свойств, что являли идеальный пример для современных ему литераторов, — должно отметить отношение Бажова к научному знанию. В отличие от распространенного, увы, типа самонадеянных сочинителей, высокомерно невежественно отзывающихся обо всем, что кажется им “наукообразным”, — Бажов по достоинству ценил исследовательские труды, применял и продвигал достижения ученых в многогранной собственной творческой и общественной практике.
Характеризуя дореволюционный период своей жизни, Бажов писал в автобиографии: “С 1899 по ноябрь 1917 года работа была одна — учитель русского языка сначала в Екатеринбурге, потом в Камышлове. Обычно летние вакации посвящал разъездам по уральским заводам, где собирал фольклорный материал, интересовавший меня с детства. Ставил перед собой задачу сбора побасок-афоризмов, связанных с определенной географической точкой”. В очерке “О муже” вдова писателя вспоминает: “В первые годы нашей совместной жизни Павел Петрович работал над историей пугачевского восстания, часто бывал в архиве”.
Первое бажовское высказывание о фольклоре — в его статье “Краеведческие истоки (Крестьянские письма в газете)”, напечатанной в 1-м выпуске специализированного сборника “Уральское краеведение”, изданного в Свердловске в 1927 г. Историко-этнографическими очерками по уральскому горнозаводскому фольклору Бажов сопровождал публикации своих сказов в периодике и в изданиях “Малахитовой шкатулки”. Четыре его материала опубликованы в газетах 1943—1944 гг., а статья “На главную улицу устного творчества” — в “Лит. газете” 7 сентября 1949 г. Он выступал с докладами о рабочем фольклоре на Уральской межобластной научно-литературной конференции в Перми в 1943 г. и в дни 25-летнего юбилея Уральского госуниверситета на открытом заседании филологической секции в 1945 г. 17 января 1947 г. Бажов был избран в состав фольклорной комиссии при Секретариате СП. Он читал корректуру и сделал ряд замечаний для сборника “Уральский фольклор”, выпущенного Свердлгизом в 1949 г. по материалам студенческого кружка УрГУ под руководством М. Китайника.
Немало же посодействовал Бажов научному упорядочению и качественной пропаганде уральской истории. В 1943 г. он выступил в Нижнем Тагиле с докладом “Народная история Урала” на литературной конференции, посвященной созданию книги по истории города Тагила. В 1944 г. помогал выпустить сборник к 200-летию золотой промышленности на Урале. В 1944—1946 гг. работал с другими писателями и журналистами над коллективными сборниками по истории Урала: “Свердловск”, “Нижний Тагил”, “Слово о горе Благодати”. В 1946 г. участвовал в подготовке первой научной конференции по истории Екатеринбурга—Свердловска, где выступал с сообщением “История Екатеринбурга—Свердловска как зеркало горнозаводской жизни Урала”. Был избран в члены постоянной комиссии при УрГУ для подготовки к изданию трудов по истории Екатеринбурга-Свердловска. В 1948—1950 гг. способствовал пожеланиями и критикой свердловскому историку М. Горловскому по ходу его работы над книгой “Горный город Екатеринбург”. В январе 1948 г. депутат Бажов внес на сессии Свердловского горсовета предложение отметить 225-летие Екатеринбурга—Свердловска.
В начале 1941 г. Бажов стал председателем оргкомитета научной конференции по творчеству Мамина-Сибиряка; принимал участие и в научной конференции по Мамину-Сибиряку в конце 1947 г. Перед самой войной содействовал проведению “Лермонтовских дней” (к 100-летию гибели поэта). В 1944 г. работал в комиссиях по памятным мероприятиям к 40-летию со дня смерти Чехова и к 100-летию со дня смерти Крылова, 21 ноября в Москве присутствовал на торжественном заседании, посвященном Крылову. В 1948 г. участвовал в подготовке мероприятий к 100-летию со дня смерти Белинского.
Среди интеллигенции, эвакуированной в годы войны в Свердловск, оказались и крупные литературоведы — Л.П. Гроссман, Н.К. Гудзий. Ленинградский профессор, доктор исторических наук В.В. Данилевский был принят в Свердловске в члены Союза писателей. Ф.В. Гладков сообщает: “Помню один из вечеров, которые регулярно устраивались писательской организацией. Выступал профессор Данилевский с лекцией об уральских техниках-самоучках. Павел Петрович слушал с самозабвенным вниманием. Видно было, что он волновался: теребил свою бороду, глаза его блестели, и время от времени он одобрительно кивал головой, невнятно вставляя какие-то замечания. После лекции он не выступил, хотя Данилевский просил его поделиться своими знаниями”.
Историк отечественной техники Данилевский вспоминает о “совместных маршрутах” с Бажовым — в 1942 г. по родным и сказовым местам писателя (Полевской, Гумешки, Зюзелька, Косой Брод), также неоднократные поездки в Нижний Тагил, посещение Висимо-Шайтанского завода (родины Мамина-Сибиряка). И всюду были встречи — с рабочими, мастерами, инженерами, директорами заводов, детьми, начинающими писателями, партработниками. По приглашению Данилевского Бажов с 3 по 15 сентября 1949 г. гостил в Ленинграде. Данилевский пишет: “Две недели с утра до поздней ночи мы колесили по Ленинграду и его пригородам”. Ездили до Зеленогорска и до Лебяжьего. Семидесятилетний Бажов выступал в Доме писателей и во Дворце пионеров, проникновенно говорил с рабочими.
Ближе к окончанию войны стали возвращаться по своим городам эвакуированные, а вернее сказать, приютившиеся в “бажовском” Свердловске писатели. Впрочем, в недавней беседе со мной Е.Е. Хоринская отметила, что покидали Урал отнюдь не все из вынужденно прибывших сюда литераторов. Называет оставшихся насовсем харьковчанина Ю.Я. Хазановича и ленинградца Е.Г. Ружанского. И сам этот факт, по мнению Хоринской, также свидетельствует в пользу достоинств Свердловской организации, а значит, прежде всего — руководства Бажова.
Последние — послевоенные — пять с половиной лет своего земного века Бажов насыщал и творческим трудом, и объемной, обременительной, полезной общественной деятельностью. Хоринская указывает: “Последний сказ Бажова написан в 1950 году. Павел Петрович не видел его напечатанным: сказ был опубликован уже после смерти писателя”. В год смерти “уральского сказочника” появилась словарная статья о нем в четвертом томе второго издания “Большой советской энциклопедии”. Подлинное читательское признание распространялось широко за пределы и родного Урала, и рубежей Советского Союза. Еще при жизни Бажова книги его сочинений издавались на соответствующих национальных языках: в Киеве, Минске, Риге, Каунасе, Казани, Уфе, Кудымкаре, Якутске; в Праге, Братиславе, Варшаве, Будапеште, Бухаресте, Белграде, Софии, Берлине, Вене, Париже, Лондоне, Осло.
“Богатимая” сказами “Малахитовая шкатулка” переиздавалась в “Сов. писателе” (в юбилейной серии “Б-ка избранных произведений советской литературы 1917—1947”, 1947), Гослитиздате (1948), в Пермьгизе (1948), в Свердлгизе (1949), в Лениздате (1950). Другие бажовские книжки выходили в Москве — в “Правде”, Детгизе, Воениздате, Профиздате, — естественно, и во всех уральских издательствах. В 1947 появилась первая монография о нем и его творчестве “Павел Петрович Бажов” (М., “Сов. писатель”) литературоведа Л.И. Скорино, обитавшей в годы войны в Свердловске и защитившей кандидатскую диссертацию по сказам Бажова. В 1948 г. Свердловская областная публичная библиотека им. Белинского напечатала библиографический указатель А. Анфиногенова по жизни и творчеству Бажова.
В 1946 г. киностудия “Мосфильм” выпустила на экраны цветной фильм “Каменный цветок”. В своем очерке “Дорогое имя” (1953) К.В. Боголюбов вспоминает: “Заговорили однажды о “Каменном цветке”. Павел Петрович очень осторожно высказал свое мнение… Видимо, фильм ему нравился, прежде всего, техникой исполнения и игрой артистов. Однако было у него и несколько замечаний”. Боголюбов цитирует слова Бажова: “ — Не хватает уральского-то… Поют “Калинку-малинку”, а разве нет хороших уральских песен…” (Интересно, что и этот текст Боголюбова практически дословно, и высказывание Бажова тождественно по всем знакам приведены как собственное воспоминание в повествовании Б.С. Рябинина “Говорит Урал”, опубликованном в 1980 г.).
В завершении автобиографии от 25 января 1950 г. Бажов указал: “С февраля 1946 года избран депутатом Верховного Совета СССР от 271 Красноуфимского избирательного округа. С февраля 1947 года — депутатом Свердловского горсовета от 36-го избирательного округа”. “Недаром 12 марта 1950 г. Бажов был снова избран депутатом Верховного Совета СССР от того же избирательного округа”, — пишет Хоринская. В ноябре 1950 г. уже перед самой кончиной Бажов из кремлевской больницы телеграфировал свое согласие вновь баллотироваться в депутаты Свердловского городского Совета.
Думается, в послевоенные годы “лауреату и орденоносцу” Бажову удавалось распространять свою весьма относительную “депутатскую неприкосновенность” на подответственную ему Свердловскую писательскую организацию. Боголюбов сообщает: “Вспоминается его выступление на писательском собрании осенью 1946 г. Незадолго до этого были опубликованы постановления ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” и доклад А.А. Жданова. Павел Петрович говорил о недостатках в работе литературной организации, о состоянии литературной критики, о возросших требованиях к литературе. Это была внешне спокойная и медлительная речь, но сколько в ней было убедительности, сколько непримиримости ко всему, что тормозит развитие нашей литературы!”
А вот как написала о тех же делах литературовед Л.М. Слобожанинова в очерке “П.П. Бажов”, опубликованном в 1998 г. : “Десятки людей, в свое время так или иначе связанные с Бажовым, видевшие его в разных обстоятельствах, единодушно отмечают присущие писателю благородство и порядочность. Достаточно напомнить о поведении Бажова после выхода постановления ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года “О журналах “Звезда” и “Ленинград””. Будучи руководителем Свердловской писательской организации, Бажов фактически принимает на себя партийную критику за “уход от современности” и за отсутствие “высокохудожественных произведений о сталинском Урале”.”
Во всяком случае, насколько мне известно, тяжких последствий постановления о “Звезде” и “Ленинграде” не ощутил на себе никто из членов Свердловской писательской организации — в отличие от представителей других отделений ССП. Испытали же гонения студенты, связанные с лит. кружком УрГУ, сильнее всех пострадал будущий замечательный литературовед и переводчик В.С. Рутминский. В апреле 1947 г. Рутминского арестовали и скоро осудили на шесть лет лагерей. Двадцатилетний студент 3 курса филфака был тогда необычайно популярным поэтом в среде свердловской интеллигентской молодежи. Его яркие крамольные стихи, конечно же, нигде не печатались, но безоглядно широко декламировались и самим автором, и его почитателями. Одно из таких стихотворений начиналось: “В этом мире, чтобы делать, Надо многого не знать…”. В очерке о Рутминском Г. Черменская пишет: “Уральский классик Павел Петрович Бажов, послушав эти стихи, сказал: “Голова у тебя крепкая, Рутминский, но ты не сносишь ее на плечах. Лучше никому эти стихи не показывай”. Студент патриарха не слушал”.
1949 г. ознаменовался “борьбой с космополитизмом” — и обширно по стране, и в Свердловской писательской организации. В 70-е гг. рассказывала мне об этом одна из трех свердловских писателей-“космополитов” — Б.А. Дижур. В августе 1998 г. воспоминание Беллы Абрамовны было опубликовано в газете “Вечерний Екатеринбург”: “Между тем космополитическая кампания набирала силу. Докатилась в полной мере и до Свердловска. Уже появились в газетах статьи о “местной антинародной группке писателей”. “Группка” состояла из ее “главы” Юрия Хазановича, лауреата Сталинской премии Иосифа Ликстанова (о книге которого писалось в одной из тех статей: “надо поставить под сомнение искренность “Малышка”) и меня. Я именовалась: “так называемое поэтическое ответвление”. А в моих стихах обнаруживали “космополитические мотивы”. На мой вопрос: “Что это значит?” — Павел Петрович Бажов отшутился: “О космосе писала? Вот ты и космополит”. Павел Петрович пошутил и уехал в Москву. А бдительные патриоты-писатели развили бурную деятельность: им поручили “проверить творчество Дижур”, и они собирали подписи под письмом в Москву, в котором подробно излагалась вреднейшая деятельность космополитов и требовалось их исключение из Союза писателей. Нина Аркадьевна Попова отказалась подписать это письмо. Одна из “патриоток” сказала ей: “Нина! Партия помнит, что ты дочь попа”.
В устной передаче называлась мне и фамилия той “патриотки” — Ольга Маркова, введенная в руководство организацией, она и возглавила поход против “антинародной группки”. Дижур пишет: “Никто не отказался подписать письмо, кроме Поповой и Хоринской. Не хватало еще подписи Бажова. Он был в это время в Москве. Но вернувшись, сказал, что он тоже бы не поставил свое имя под этим позорным документом. Собрание, посвященное исключению космополитов из Союза писателей, откладывалось до возвращения Бажова. А он все не возвращался. Мудрый старик знал, что всему, раньше или позднее, приходит конец. И, видимо, выжидал, куда повернутся события”.
Однако предлагаемое такое “видение” вызывает естественное удивление. Выше у Дижур сказано: “Все это делалось повсеместно, и эпицентром была Москва”. А удобно ли “выжидать” в самом-то “эпицентре” да еще настолько видной фигуре? Если бы Бажов желал “самоустраниться”, то не сподручнее ли было бы семидесятилетнему человеку, сославшись на реальное нездоровье, отъехать на неоговоренный по времени отдых куда-нибудь в родную уральскую глубинку — и без указания точного адреса? Нет, Бажов ни от кого не прятался. В указателе Кузнецовой перечисляется на 1949 г.: “В марте П.П. Бажов выехал в Москву на 5 сессию Верховного Совета СССР. 18 марта в Москве состоялся творческий вечер П.П. Бажова, посвященный 70-летию писателя и 30-летию его творческий работы… В августе П.П. Бажов был выдвинут делегатом на Всесоюзную конференцию сторонников мира, которая открылась в Москве 25 августа. С 3 по 15 сентября П.П. Бажов в Ленинграде”.
Далее Б.А. Дижур свидетельствует: “Мои добрые, но в достаточной степени наивные друзья, Нина Аркадьевна Попова и Леночка Хоринская, убедительно доказывали мне, что надо ехать в Москву, там Павел Петрович, он что-нибудь посоветует — в общем, надо добиваться правды. Они даже снабдили меня деньгами. И вот я в Москве. Когда я пришла к Павлу Петровичу в гостиницу, там был Евгений Пермяк. Помню его слова обо всем происходящем: “Евреи — не крымские татары: с ними так просто не разделаешься”. Таким образом, он как бы ответил на мой вопрос: “Неужели это антиеврейская кампания?”. Павел Петрович грустно улыбнулся моей провинциальной неосведомленности. Сказал, что не знает, что мне посоветовать. “Может, сходишь к Анне Александровне Караваевой? Она председатель комиссии, ведающей областными писателями…”.”
Караваева была в приятельстве с Дижур, когда находилась в Свердловске в годы эвакуации, — теперь она сказала: “ — Я знаю вас как облупленную! Но зачем вы приехали сюда? Вам надо было пойти в Свердловский обком…” Белла Абрамовна восклицает в скобках: “(Как будто областные газеты действовали без ведома обкома!!!)” Указывает, что уже начались аресты космополитов. На следующий день Дижур купила билет домой, но критик Л.И. Скорино записала ее на прием к К.М. Симонову, пребывавшему тогда на посту зам. ген. секретаря ССП. Симонов возмутился на причисление Дижур к “антинародной группке”, тут же продиктовал заявление с просьбой разобраться в ее творчестве и наложил резолюцию: “А.А. Караваевой. Прошу разобраться. К. Симонов”.
За ночь Скорино написала убедительную на 28 страницах рецензию по патриотическим стихам “космополитки”, — утром же, поверив устным объяснениям, не читая текста, поставил подпись С.П. Щипачев. И Дижур предъявила бумаги Караваевой. “Ознакомившись с рецензией, Анна Александровна обняла меня, расцеловала: “Поезжайте спокойно домой. Все теперь в порядке”. “Но как выяснилось позднее, — пишет Дижур, — порядок был восстановлен не рецензией, а общим положением вещей. Как и правильно рассчитал Павел Петрович Бажов, кровавая волна борьбы с космополитизмом схлынула. Те из космополитов, кто уцелел, зализывали раны и возвращались к прежней жизни. Дорогая мне рецензия Людмилы Скорино застряла где-то в обкоме партии, куда я ее по совету Павла Петровича унесла”.
Однако думается, что “порядок был восстановлен”, конечно же, не особо за счет существенности данной московской рецензии, но и не сам по себе — якобы “общим положением вещей”. Сколько-то усматривается и тактика Бажова. Он не оглашал своей поддержки “погромщиков”, но проявлял симпатию и сочувствие к пострадавшим, и это — по его-то положению — уже не являлось пассивной позицией. Возможно, он и задерживался в Москве, чтобы лучше быть в курсе событий “наверху” и в зависимости от них выбирать более верные меры у себя в Свердловске. Реакция провинциальных властей обычно несколько задерживалась — тому вышеуказанный пример со студентом-поэтом Рутминским, — а значит, и “конец приходил” не сразу. Бажову же было свойственно именно подытоживать разговоры нужным, внятным, справедливым словом. Все трое писателей–“космополитов” (разумелось — “антипатриотов”) оказались полностью оправданными.
Мне рассказывала Е.Е. Хоринская, как на реабилитационном писательском собрании фактически не скрывал своего недовольства назначенный при этом представительствовать немалый партийный работник. А на высказывание Дижур о том, что некоторые из членов организации с самого начала знали о клеветничестве выдвигавшихся обвинений, — Маркова вдруг удивленно откликнулась со свойственным ей крепким уральским оканьем: “ — А если они это знали, то почему же нам не сказали?..”.
В очерке “Последний путь” Людмила Татьяничева вспоминает похороны Бажова: “Медленно падая, кружился крупный узорчатый снег. Траурная процессия растянулась по всей улице Ленина. Вначале несли венки. Их было много. За гробом Павла Петровича шли десятки тысяч людей. Это были друзья и знакомые писателя, читатели его произведений, все, кому дорого простое имя Бажова. Из переулков, как ручейки в могучую реку, вливаются все новые потоки провожающих. Если бы не торжественные звуки шопеновского марша, не траур на знаменах, не скорбно сомкнутые уста людей, медленно идущих по мостовой, можно было бы подумать, что идет демонстрация”.
И в памяти моей семьи не раз всплывало неповторимое впечатление от бажовских похорон. 10 декабря 1950 г. в городе было очень холодно. Маму, во-первых, поразило, что в Свердловске вообще так много народу, а затем — что это человеческое множество представало столь культурным и интеллигентным. Улицы, подступавшие к пути траурного шествия от филармонии до Ивановского кладбища, оказались отгороженными грузовиками, как на время парадов и демонстраций 1 Мая и 7 Ноября. Но надобности в данной мере предосторожности не виделось. Беспорядка не было. Люди, кто хотел и мог, перебирались через машины без всякой толкотни, поочередно, в глубоком печальном молчании. И милиционеры не противопоставлялись, нет, никто никого не оттеснял, не окрикивал. Все совершалось в высшей степени достойно.
Вскоре после его смерти поэт Константин Мурзиди написал: “Мудрым и светлым человеком был Павел Петрович Бажов. Мудрые и светлые страницы оставил он нам”. “Как он смеялся, выслушав какую-нибудь забавную историю! — восклицает Елена Хоринская. — Павел Петрович любил шутку, любил веселых, простых людей, понимающих юмор. С ним можно было и пошутить, и поговорить обо всем. Он был нашей “живой энциклопедией”, можно было доверить ему самое сокровенное, поговорить о самом важном. Вот какой был наш председатель!”