Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2003
Владимир Бабенко. Этот прекрасный полоумный маркиз де Сад: Жизнь. Страсти. Творчество. — Екатеринбург: У-Фактория, 2003. — 440 с.
Жизнеописание маркиза де Сада, написанное Владимиром Бабенко, следует читать тем, кто не читал сочинений самого “прекрасного полоумного”. Тогда даже жесткие, без тени снисхождения, характеристики де Сада как человека “в высшей степени похотливого и жестокого” не смогут заглушить той симпатии, которую читатель книги поневоле начинает испытывать к ее герою. Безусловно, это свидетельствует о литературном таланте автора, пользовавшегося, впрочем, для пробуждения читательской благосклонности вполне традиционными приемами. Самый безотказный из них — создание романтического образа человека “с железом в крови”, не понятого “анемичным обществом”, в котором он стремился пробудить “что-то настоящее, какие-то действительно сильные ощущения”. В. Бабенко бомбардирует сердце читателя патетичными, возвышенными сентенциями, и редкое сердце способно не откликнуться в ответ.
“Он (Сад. — Н.И.) воспринимал историю как вызов ему. А свой путь — как вызов, брошенный истории. Так соединялись его путь и его вызов…”
“Данте и Сад — крайние полюсы одного и того же сверхчеловеческого прорыва в неизведанный рай. Данте и Сад — заложники Абсолюта…”
Удивительно, что автор умудряется органично сочетать подобные изречения не только с изображением злоключений маркиза в тюрьме, но и с повествованиями об оргиях со “вспухшим от ударов задом” и рвотой “любовными пилюлями”. Избиение проститутки объясняется драмой личности, мучительно искавшей пути своей реализации на фоне “тотального распада ценностей”, а отправления на распятие или в чашу для причастия — желанием “выкричаться” и “пробудить в рабе бунтующую личность”.
Подобно де Саду, В. Бабенко соединяет в своей книге несоединимое: он заставляет читателя поверить в то, что голос, изрыгающий богохульства и сквернословие, — это на самом деле “потрясающий голос свободы”. Но стоит лишь читателю согласиться и сказать вслед за автором “Прекрасного полоумного…”: “Да, гений”, В. Бабенко уточняет: “Гений, раздувающийся от спермы и от гордости”.
Процитируем замечательный отрывок из книги, который, с одной стороны, представляет собой очень точную, хлесткую характеристику садовской прозы, а с другой стороны, дает почувствовать стиль самого В. Бабенко: “Сад пишет словно в каком-то полузабытьи, в состоянии, близком к летаргическому… потом он встряхивается, велит себе быть бодрее, упражняется в хитроумной (так ему кажется) риторике, но страсть к демонстрации философского остроумия иссякает, яд нигилизма достаточно отравляет окружающее писателя пространство, и он возвращается в свое полузабытье и с маниакальной последовательностью насилует, хлещет розгами, избивает, режет, обнюхивает половые и анальные отверстия, испытывает оргазм, душит свои жертвы и поджаривает трупы на огне…”.
Итак, В. Бабенко не просто рассказывает о жизни де Сада, он объясняет эту жизнь, вооружившись философией и психологией ХIХ и ХХ веков. Он объявляет де Сада исключительной, нетипичной личностью (как того требует образ романтического героя) и тут же отменяет это утверждение, проводя параллели между маркизом и людьми Ренессанса, современниками де Сада и его потомками (вплоть до Ленина и кастанедовского Дона Хуана), поясняя особенности психики маркиза лекциями З. Фрейда и письмами Ф. Кафки. Органичность существования маркиза в мировой культуре проиллюстрирована сюрреалистическими “игрушками для взрослых” Х. Белмера (фрагменты картины которого использованы в оформлении книги) и окончательно утверждена в последнем разделе “Суждения известных людей о Маркизе”, напоминающем читателю, что после де Сада были и О. Уайльд, и Г. Аполлинер, и А. Камю, и Л. Бунюэль, и Ф. Достоевский.
В сущности, де Сад относится к типу художников, у которых наиболее талантливым произведением является их собственная жизнь. Владимир Бабенко осуществил еще одно издание этого самого главного творения де Сада, украсив его собственным блестящим орнаментом. Вот только для того, чтобы ощутить и сохранить обаяние этого произведения, лучше все-таки не обращаться к первоисточнику.
Наталья Иванова